Читать книгу Быть русским - Валерий Байдин - Страница 20

В первую же субботу прохожие помогли отыскать в Верхнем городе «русскую церковь» – Крестовоздвиженский храм на улице Топфер. Невысокая, точёная шатровая церковь середины XIX века – смесь московского барокко и псевдовизантийского стиля – принадлежала Русской Зарубежной церкви. Вечерня уже началась, по привычке я встал около клироса. Пели по-славянски. Немногочисленные прихожане сразу заметили пришельца, после службы ко мне подошёл полный блондин среднего возраста и приветливо кивнул:

– Вы говорите по-русски?

Я ответил полупоклоном и представился.

– Ну, а меня зовут Михаил Сергеевич Самарин. Значит, вы в наш университет на учёбу? Что-то поздновато год начинаете, в марте?

Рассказ про Центр христианского образования его не заинтересовал.

– Знаю я де Лобье. Непонятно, что он теперь затеял, но вам желаю успехов. Приходите в наш храм. Я здесь староста, познакомитесь с нашими прихожанами. Очень милые люди. До завтра?

– Да. Непременно приду.

В воскресенье я с удивлением услышал в соборе вместо скромного смешанного хора стройное пение многих мужских голосов. После службы с клироса сошли несколько мужчин, лица которых показались знакомы. Среди них я узнал Николая Осоргина, регента церкви Сергиевского подворья в Париже:

– Николай Михайлович! Рад встрече!

Он сдержанно в меня вгляделся:

– А-а, припоминаю! Вы пели у нас на подворье.

– Узнали по голосу или по лицу?

Осоргин усмехнулся и не ответил.

– Это мой двоюродный брат, – объяснил Самарин. – Приехал со своим хором выступить в Шамбези. Там у нас Православный центр Константинопольского патриархата.

И тут мне пришло в голову спросить:

– Николай Михайлович, вы «Вестник РХД», наверно, читаете?

– Читаю, – он посмотрел с вопросительной полуусмешкой.

– В прошлом году Струве обещал там напечатать мою статью «Иконосфера русской культуры». Не знаю, напечатал ли?

– Так это вы автор? Читал, ещё осенью. Очень интересная статья, – Осоргин поизучал моё лицо.

– Как бы этот номер получить? Не подскажете? – вылетело помимо воли.

– А вы напишите Никите! – вмешался в разговор Михаил Сергеевич. – Попросите прислать журнал на ваш женевский адрес. Он пришлёт.

– Вы думаете? Спасибо, за совет!

Письмо Струве я отправил на следующий день, и вскоре на моё имя в Пти Боссе пришла посылка с тремя экземплярами «Вестника» – сдвоенный номер за 1991 год. К ним не было приложено ни письма, ни записки. Один экземпляр я подарил Самарину. Через неделю Михаил Сергеевич подошёл ко мне после воскресной службы и крепко пожал руку:

– Я вами горжусь! – веско произнёс. – Иконное сознание… Эта мысль многое объясняет в русской культуре. Нужно бы её развить, книгу написать.

Из России я на всякий случай захватил коробку цветных слайдов по теме «Символика русской средневековой архитектуры». Такую лекцию я уже читал в Москве, но почему бы не попробовать выступить по-французски, в узком кругу? Самарина моё предложение воодушевило.

– Замечательно. Лекцию можно прочесть у нас в крипте. Там есть зал, оборудование, всё, что нужно. Я оповещу прихожан, всех, кому может быть интересно, – он с улыбкой подмигнул. – Не хотите отметить вашу публикацию? У меня дома?

– Не в силах отказаться! Сочту за честь.

– Вот и славно, поехали!

Четверть часа немыслимой гонки по сонным воскресным улицам. С такой же скоростью неслись в голове мысли и менялись, словно городской пейзаж: жизнь в Москве, статьи о русском Средневековье, учёба в Женеве, социальная доктрина католицизма, вспышки знакомств – с людьми, городом, окрестностями. Машина тормознула на спуске в гараж перед роскошной новой шестиэтажкой с лентами балконов. Внезапно начала подниматься и заваливаться внутрь широкая алюминиевая дверь, мы заехали в большой сумрачный подвал, повернули и упёрлись в бетонную стену. Удивление моё нарастало: Самарин жестом фокусника подбросил и поймал ключи, за его спиной лязгнули и заперлись сами собой дверцы автомобиля. Другой рукой ткнул в стену и поманил меня в сияющую лифтовую кабину. Затем распахнул дверь в просторную квартиру, обставленную с европейским шиком. На стенах висели русские пейзажи, старинные портреты и фотографии предков, в углу одной из комнат сверкнул лампадный огонёк перед большой иконой. Навстречу неспешно шла хозяйка.

– Моя жена, Марианна Андреевна! В храме вы уже виделись, – приостановился Самарин.

– Ну, конечно. Приятная неожиданность! – она протянула ручку для поцелуя и недоумённо глянула на мужа. – Проходите на кухню. Мы не французы, у нас всё просто.

За обедом Михаил Сергеевич рассказал о себе. Родился в Москве. Семья в тринадцать человек смогла чудом уехать за границу лишь в начале тридцатых, когда одного из Самариных уже расстреляли. Семь раз родители просили у властей разрешение, а на восьмой вдруг получили.

– Помогла Екатерина Павловна Пешкова, жена Горького. Она многим гонимым жизнь спасла. А на самом деле за нас вступились муромские святые Михаил и Ульяна – покровители Самариных и Осоргиных. В Париже жить нам было негде, детей расселили по семьям дальних родственников. Вместе мы собрались лишь через год. Жили очень бедно, с нансеновскими паспортами, но не унывали. Дядя по матери, Михаил Михайлович Осоргин, стал священником, мама работала в больнице ночной сиделкой. Тётя, Антонина Михайловна Осоргина, устроила замечательную церковную школу, в ней несколько поколений русских детей училось. У тёти был дар к преподаванию. Русским языком, литературой она всегда восхищалась, составила замечательный учебник русской литературы. Многие родители его на машинке перепечатывали. В этой школе отец Василий Зеньковский и Сергей Николаевич Трубецкой преподавали Закон божий, историю Русской церкви и многое другое.

Хозяин дома задумчиво вгляделся в прошлое:

– Тётя Тоня крепко приобщила меня к родному языку и всему русскому. В юности я без труда переводил с языка на язык. Когда учился в Англии, подрабатывал уроками французского и русского, в Женеве много лет работал в ООН и Юнеско синхронистом, переводил с русского, английского и французского. Теперь вот на пенсии.

Бутылка хорошего вина была почти допита, обед закончен. Мы встали из-за стола, и тут мне пришло в голову спросить:

– Михаил Сергеевич, вам попадалась книга «Русская православная церковь», изданная в Швейцарии в 1982 году Московской Патриархией? Её к Тысячелетию крещения Руси готовили, сразу перевели на английский, французский и немецкий.

– Конечно. Она у меня есть. Хотите посмотреть?

– В ней за подписью владыки Питирима Волоколамского опубликована моя статья «Десять веков Русской православной Церкви. Историко-культурный очерк».

– Вот как? – Самарин изумлённо округлил глаза.

– Да, я в Издательском отделе вместе с ним над этим изданием работал. Статью писал в дикой спешке, все дела бросил. У меня в Москве сохранилась машинопись с его замечаниями.

– Поразительно. Марианна, ты помнишь, я эту книгу хотел на французский переводить?

– Андрей Берелович раньше тебя подсуетился, – усмехнулась жена.

– Да, не сложилось, – он положил руку мне на плечо. – Вы большое дело сделали. Эта книга многих европейцев к православию привела. Ваш очерк и статья Леонида Успенского об иконописи особенно запомнились.

– Я с удовольствием эту книгу прочла и многие наши знакомые, – Марианна Андреевна уже в прихожей меня слегка обняла. – Очень рады были поближе с вами сойтись. Надеюсь, до скорого!

Возвращаясь в Шато де Боссе, я вспоминал владыку Питирима, тесные комнатки и коридорные закоулки Издательского отдела в Новодевичьем монастыре, недели безвылазного сидения в Историчке, куча заметок, работа с утра до ночи над трижды перепечатанной статьёй. Всё оказалось неслучайно и ненапрасно. Спустя десять лет на меня вновь накатила волна той, незабываемой радости. В России пробуждалась вера.