Читать книгу Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего - Валерий Большаков - Страница 8

Глава 7. Кузнец

Оглавление

Альдейгьюборг, 859 год от Р. Х.

Наступила зима. Весь Альдейгьюборг коптел дымами. Лодьи переселились в наусты и грезили о далеких теплых морях, воды которых не знают льдов.

А после Йоля[28] свету стало прибавляться с каждым новым днем. Солнце начало пригревать, снега рыхлели и таяли, затокала капель, затрещали льдины и тронулись, с грохотом и скрежетом поползли по течению Олкоги, сплавляясь в холодное Нево[29]. Вернулись птицы, проснулась трава, полезла из парящей земли, радуя глаз первой зеленью. Вешние воды слились, леса буйно зазеленели, зацвели, запахли. Подступило лето 859-е по Рождеству Христову…

Для Олега с Пончиком год не тянулся скучной чередой дней, он пролетел мимо скорым поездом, только окна мельтешили. Работы навалилось – успевай поворачиваться! Пончик рьяно постигал науку «травологию», все пуще томясь по гладкому и гибкому телу Чары, в которую втюрился, как юныш. А Олег заматерел – жирок спустил, мясом зарос. Еще бы! Сколько лесу повалено, да на доски распущено! А зимой березу рубили, дуб и ольху – на дрова. Чем не бодибилдинг? Больше Олега не задевали – трэли чуяли исходившую от него опасность. Олег шагом ступал скользящим, пружинящим, как котяра. В движениях проявились точность и мера. Да и то сказать – десятки деревянных мечей изнахратил за минувший год. А потопчись-ка каждый божий день с боккеном, по капельке, по бисеринке прирастая умением! Ползешь, как та улитка по склону Фудзи – вверх, вверх, до самых высот! Но толк был.

А в начале лета Олега «перевели» в Альдейгьюборг и приставили молотобойцем к кузнецу Веремуду, сыну Труана.

– Выкуешь меч моему хольду, – распорядился Хакон конунг, протягивая пустые ножны. – Харалужного с тебя не требую, но чтоб добрый клинок был!

– Понял, конунг, – поклонился Веремуд, плотно сбитый, налитой здоровьем мужик. Ножны он сунул под мышку.

– Лады. Олег тебе с ковадлом поможет…

Кузнец молча поклонился, не особо, впрочем, прогибаясь, и повел Сухова за собой. Вольгаст тиун двинулся следом.

– Ты уж расстарайся, – ворчал он по дороге. – Проверяет тебя конунг, разумеешь? Знать хочет, что за руки у тебя… Вдруг да не оттуда растут?

Веремуд кивал только. Кузня обнаружилась за городом, за большим подворьем Хакона конунга, зовомым Бравлинсхов – двор Бравлина, в честь отца Хакона, тот тоже в конунгах ходил. Идти было далеко – чащоба поглощала дворовые стуки, а гогот сотен рабов и свободных работников заглушался пением лесных птиц. К лучшему, подумал Олег. Устал он от коллектива.

Кузня была совсем новой – толстые, не тронутые дождями бревна отдавали изжелта-белым. Из открытых настежь дверей доносилось звяканье и бурчание: «Навалят всего, навалят… бур-бур-бур… ищи потом… бур-бур-бур… Ну вот, кто сюда поклал?»

– Это ты, Валит? – позвал Веремуд.

– Я…

Из кузни вышел мрачного вида юнец. Был он в лаптях и онучах поверх портков с заплатами на коленях. Рубахи на нем не было, только оберег в виде молоточка свисал с кадыкастой шеи и болтался на тощей груди. На лицо юнец тоже красавцем не был – скуласт, ушаст, носат. Серые глаза из-под белой челки глядели угрюмо и колюче – только тронь!

– Подмастерье мой, – сказал Веремуд, обращаясь к Олегу, – Валитом звать.

– Валит, сын Ниэры из рода Лося! – звонко отчеканил помощник.

Олег счел за лучшее улыбки не показывать и отрекомендовался:

– Олег, сын Романа.

Валит кивнул довольно безразлично – очень надо, мол, со всякими трэлями знаться. Мы и сами из таковских и носы не дерем-с…

– Ты про меч не забудь… – проворчал тиун, собираясь уходить.

– Я помню, – сказал Веремуд терпеливо.

– И вот еще что… – Тиун замялся, взглядывая на Олега, покопался в бороде, но все же договорил: – Смотри, в бега не подайся. Гридни – это тебе не трэли, не отмахаешься… Им – забава, тебе – погибель. Понял меня?

– Понял, – буркнул Олег.

– Вот и хорошо, что понял…

Валит с любопытством посмотрел на Сухова, но ничего не сказал. Вот характерец…

– Ты… этот… ингрикот? – спросил Олег, лишь бы спросить. – Ижор то есть?

– Я карел! – отчеканил Валит.

– Ну и что ты на меня вызверился? – сказал Олег с внезапным раздражением. – Спросить уже нельзя?

– Почему нельзя… – увял Валит. – Можно…

– Ты не обижайся, если чего ляпну, – помягчел Олег. – Я тут получужой, обычаев ваших не знаю… Уразумел?

– Уразумел! – приободрился Валит и улыбнулся краешком губ. – А что за меч? – спросил он Веремуда. – Тиун говорил…

– Конунг наш заказал… – пробурчал кузнец. – Меч, говорит, надобен. Вынь да положь ему меч. А из чего я его сделаю? Ты не смотрел – железки тут есть какие-нибудь? Прутки, там, проволока, поковки?

– Здесь-то пусто. Может, на прежней кузне пошукать?

– Ну, пошли пошукаем…

«Прежняя» кузня на берегу мелкого прудика не сгорела, как думал Олег, просто старая была – нижние венцы сгнили совсем, крыша на одном честном слове держалась. Но заготовок Веремуд нашел в достатке – и прутки сыскались, и полоски кованые, и даже два ржавых стилета с обломанными остриями. Как их только не сперли…

– Значит, так, – решил Веремуд. – Ты, Олег, молотом машешь, ты – меха качаешь. И чтобы не ругались! А то железо всю злобу впитает и худым выйдет.

Вернувшись, запалили горн. Валит качал сипящие мехи, а Сухов приноравливался к тяжелому молоту-ковадлу.

Веремуд выбрал железные и стальные полосы и прутья, поскручивал через один, разогрел и много раз проковал на наковальне, вбитой, будто в станину, в подковку – громадную, неподъемную колоду. Лязгал молот, бухало ковадло, сыпали искры. И снова Веремуд складывал плетеную заготовку, перекручивал в штопор, собирал гармошкой, резал вдоль, опять скручивал и проковывал, проковывал, проковывал…

Валит тоже участвовал в технологическом процессе – жилясь, качал сипящие мехи да натужно бормотал молитвы и заговоры. И, видать, помогало! Плющилась покорно плетенка под ударами молота, ворочалась, сжатая клещами, огрызалась окалиной, но все более и более обретала форму меча.

Пополудни, отковав клинок начерно, Веремуд вытянул рукоять, выстругал дол – срединный желоб на лезвии, облегчавший меч, и доделал, что попроще, – набалдашник, перекрестье. Вбил в горячее лезвие инкрустацию проволокой: «Веремуд» и отполировал голомень – плоскую сторону меча. После травления на темно-сером фоне клинка проступил узор «елочкой».

– Харалуг! – выдохнул Валит.

– Дамаск, – поправил Веремуд самокритично. Он покачал меч в руках – пахнущее жженым углем холодное оружие. Едва ли не в метр длиной, меч чуток сужался к острию. А дол словно подчеркивал грозную убойную силу клинка. Не хухры-мухры!

– Слышь, дай попробовать! – не удержался Олег.

Веремуд удивился, но теплый меч молотобойцу вручил. Олег приставил клинок череном к глазам и полюбовался прямизной отточенного лезвия. Хоть сейчас в бой! Нацепив пояс с ножнами, Олег вышел на воздух. Помахал мечом, примериваясь, и исполнил «бой с тенью». Валит в полном восторге следил, как губительная сталь сечет воздух, разрубая тень ворога и с того, и с этого боку, спереди смахивая голову, разя косым ударом за спину.

Меч гудел, блистая на свету, а Валиту казалось, что не «солнечные котята» сигали в траву, а лучи валились, словно спелые колосья, подрезанные серпом.

Олег резал пространство короткими дугами и упивался податливостью оружия и своею мерой владения им. Высверк. Мах. Высверк. Тень. Мах. Высверк. Меч завертелся пропеллером и замер, указуя в зенит. И сразу – звенящая тишь повисла в пропахшем хвоей и дымком воздухе. Но ненадолго.

За деревьями в стороне пруда вскрикнула девушка. В крике различались гнев и страх. Послышалось натужное «Отстань!», перебитое звонким ударом. «Дерется еще! – воскликнул веселый баритон. – С-сучка!» Грянул хохот в две глотки.

Олег сунул меч в ножны и поспешил к пруду – нельзя девочек обижать!

Ржали два гридня, шрамолицый и толстомясый, явно близняшки. Рожи сытые, довольные, плечи в обхват. Нет, не гридни это, подумал Сухов. Скорее, просто охрана. А голос подавал рослый, сильный мужчина лет сорока. Кафтан из дорогого бархата обтягивал мощный торс, расшитые сапоги оставляли в мокром песке широкие следы. Чрезвычайно крупные черты лица, мясистый нос, мохнатые щеточки бровей а-ля Брежнев, похожий на утюг подбородок выдавали натуру жестокую и злобную. Он пытался завалить на травку стройную блондинку в простенькой рубахе, сильно оттопыренной грудями и западавшей в талии. Сорванная понева валялась под ракитовым кустом.

– Отстань! – яростно шипела блондинка и, заметив Олега, закричала: – Помоги!

Применив силу, мужик, сопя и потея, повалил девушку на траву. Блондинка извернулась, согнула ноги и так пиханула насильника, что тот отлетел на пару шагов. Девушка вскочила, и Олег тут же встал между нею и мужиком.

– Отдай меч, пес смердящий! – приказал тот, не рискуя, однако, приближаться.

– Это Вадим, – услышал Олег шепот девушки, – ярл ильменский!

Олег заметил испуг в ее голосе и перекинул меч с руки на руку.

– Живо! – рявкнул ярл.

– А ты отними! – промурлыкал Олег.

Бодигарды переглянулись. Хозяин процедил: «Взять!» Шрамолицый картинно взялся за рукоять разукрашенного каменьями меча византийской работы и двинулся рубать языкастого раба.

Олег подобрался, пошире развел ноги, медленно вдохнул и выдохнул. Сдаст он или не сдаст экзамен по иайдо?..

Он опустил ладонь на рукоятку Веремудова меча, и…

Шрамолицый, щеривший мелкие белые зубки, не заметил даже, как противник выхватил меч. Просто сверкнула радужная дуга, и отточенное лезвие ощутимо приложилось к шее шрамолицего. Тот, не успевший и меч из ножен потянуть, замер, выпучивая глаза. Только двинешься, и клинок раскроит кожу, отворит вену…

– Медленно расстегни пояс, – проговорил Олег.

Шрамолицый судорожно сглотнул, и по шее у него стекла тонкая струйка крови. Он посерел. Дрожащими пальцами разъял застежку. Меч в ножнах вместе с поясом упал на землю.

– Пять шагов назад, – ледяным тоном приказал Олег.

Шрамолицый послушался, тараща круглые глаза, осветленные ужасом.

Вадим с горловым криком бросился на Сухова, со свистом обрушил на него клинок – отличный ромейский клинок, грозящий непокрытой головушке Олега… И тут же встрял третий меч, отбивая удар, – клинок ярла только ветерком достал Олегову щеку и со скрежетом отлетел. И снова налетел. И замер, пойманный в трех ладонях от потного лица Олега.

– Кончай, – сказал лениво знакомый голос.

Олег узнал Крута. Хольд стоял, подняв клинок. Вадим зарычал и рубанул ромейским мечом наискосок.

Увесистые лезвия ширкнули и сцепились коваными крестовинами – одна простенькая, выложенная серебром, а другая в виде двух золотых змеек со злющими глазками из рубинов. И вновь распались клинки. Однако ярл горазд рубиться!

Поединщики кружились по утоптанной площадке. Удар. Отбив. И разукрашенный клинок со звоном, вертясь и вихляясь, улетает в кусты. Крут молча указал дорогу:

– Уходи! Людям работать надо…

Но уже грузно топал Толстомясый с уродливым носом, и меч его покидал ножны.

– Пре-кра-тить! – прокаркал голос тиуна.

– А ну, брось меч! Ты, двойня! – добавился подрагивающий тенорок Валита. – Не то стрелу схлопочешь!

Валит стоял на тропе, сжимая тугой лук.

Его обошли Веремуд и трое молчаливых гридней. Блондинка незаметно ушла.

– Ваш раб напал на меня! – в бешенстве закричал ярл. Тиун строго глянул на Олега. Строго, но не зло.

– На хрен ты мне сдался, нападать на тебя… – проворчал Олег, отворачивая голову.

Борода Крута зашевелилась улыбкой.

– Веремуд меч ковал, ну а я вынес поглядеть – по руке ли, а тут эти… К девчонке приставали… – пробурчал Олег и сглотнул пересохшим горлом. Тело его, напряженное до судорог, отмякало. Заполошный перестук сердца входил в обычный ритм. Пронесло…

– Это Рада была, – сообщил Валит, – дочка Ярунова! Она работает у нас.

– Да в мешок его, и в реку! – проорал Вадим.

Тиун нахмурился.

– Конунг волен в трэлях своих, – сказал он сдержанно, – но будь спокоен… ярл… Олега мы накажем.

Ярл усы встопорщил, но сдержался.

– Ла-адно… – процедил он и широко зашагал прочь. Гридни расступились, пропуская его. – Мы еще встренемся… – пообещал Вадим, оборачиваясь, и бросил меч в ножны.

– В любое время, – улыбнулся Крут.

Шаги стихли, и Валит опустил лук. А тиун посмотрел на запаренного Олега, усмехнулся в бороду. Покачал головой и сказал:

– Твое счастье, трэль, что Вадима ярла конунг не жалует особо. А то было б тебе… Всыпали бы плетей, да так, что спину новую пошел бы искать. Ну-ка…

Он протянул руки, и Олег вложил в них меч.

– Ха-арош!..

Тиун любовно провел пальцем по долу, щелкнул пальцем и, жмурясь, заслушал тонкий звон.

– Хорош, – повторил он и передал меч смуглолицему гридню с раскосыми глазами и жесткой черной гривой. – Оцени, Булан.

Булан положил меч на голову и пригнул. Отнял. Клинок распрямился, и сын степей одобрительно зацокал языком.

– Гляди, Олег, – проворчал Крут. – Вадим скользок, как глина после дождя, и подл, как хорек. Ярл будет мстить…

– А что он тут, вообще, делал? – спросил Олег.

– Дом у них тута, на Варяжской улице… – пробурчал тиун и зыркнул на Крута. – Может, Вадим и подл, и сварлив не по делу, но он – ярл!

Крут молча усмехнулся: понимаю, мол, твое положение – служба!

– А где Вадимово ярлство? – спросил Олег. – В Новгороде?

– В каком еще Новгороде? – удивился тиун. – В Гадаре он сидит, у Ильмень-озера. И все конунгом себя мнит… Веремуд! На-ка вот лучше, займись…

Тиун вытащил из сумки большую ржавую кольчугу.

– Великовата больно, – объяснил он заказ, – заузить надобно. Вот, мерку возьми…

Веремуд растянул шнурок с узелками по размеру и ухватил тяжелый ком скрипящих стальных колечек.

– Сделаем, – кивнул кузнец.

– Дозволь сперва на озеро сбегать, – попросился Олег, – взопрел я!

– Сбегай… – проворчал тиун, поворачиваясь к тропе, и добавил через плечо: – Но помни, что я тебе говорил!

– Я помню, – усмехнулся Олег. Он пошел в обход пруда, к старой кузне.

Запруженная стоячая вода хорошо прогревалась на солнышке, но был водоем сей мелок и заилен – больше испачкаешься, чем освежишься.

Душа Олегова и рассудок его, все мысли и все чувства понемногу приходили в равновесие с тишиной и красой окрест. Вадим – прах, мелочь! Тут другое. Сухов стоял на самом пороге понимания русов здешних, готов и вендов, клявшихся секирой Перуна и молотом Сварога, нещадно рубивших неприятеля – и винившихся перед деревом за то, что употребят ствол для новой избы… Эти люди жили в мире с землей и небом, с солнцем, со всем космосом, ведали их жестокие законы и не преступали их, поелику были плоть от плоти мироздания и живой и мертвой материи его. А все их верования, подчас трогательные, иногда пугающие своим немилосердием, были всего лишь средством сохранить гармонию в себе и вовне. Рьяные попы не крестили пока Русь, прекрасную варварку, и не успели внушить еще населению этих лесов, полей и рек, что они – рабы Божии, венцы творения и цари природы, а посему все дозволено. Здешние народы не примеряли корон и мантий, они считали себя ровней и зверю лесному, и дереву, и облакам, свету дневному и лунному. Они не покоряли природу – они были ею и жили с ней в ладу.

Олег вышел на берег озерца. Ветер стих, и зеркало вод отразило высоченные сосны, индиговое небо с ватой облаков и песчаную оторочку берегов. Вода была не теплой, но и не шибко студеной – в самый раз. Сухов совлек с себя порты и, гол как сокол, нырнул в озерцо. Холод обжег кожу и нервы, водица смыла пот трудовой. Олег доплыл до того берега, развернулся, словно в бассейне на соревнованиях, и рванул обратно. Выйдя на берег, он растерся ладонями и стал, руки в боки, обсыхать на ветерке. «Какой лес все-таки…» – подумалось ему. Русская народная сказка. Тут дерево в обхват и за дерево не считается. Так, деревце… Представитель флоры. В его родном времени Ладога тоже вся «в лесах», но там почти все выпилено еще при Петре. А тут… Вон, дуб на опушке – чисто баобаб! Его и обойдешь-то не сразу, не то что обхватишь. Лет пятьсот тому дубу, если не больше. Во времена дерзкого набега Эрманариха это древо уже выше крыши зеленело, должно помнить нахальных готов. И русов, которые тем готам всыпали, чтоб не лезли, куда не просят…

В следующий момент все его мысли как ветром раздуло – Олег услышал плеск воды и нежный смешок. Не веря глазам, испытав взрывную радость, он увидел давешнюю блондинку, выходящую из воды, – голую и прекрасную. Бикини в эту пору еще не изобрели, да и комплексы християнские – чтоб срам прикрывать – пока не попортили духовного здоровья. Купались все вперемежку, не разбирая полу и чину, и гимнофобией не страдали.

Девушка вышла на берег в двух шагах от Олега и завернулась в шаль, оглядывая молотобойца полунасмешливо-полувосхищенно и приводя его во все большее волнение. Рада…

– Спасибо тебе, – проговорила она. Словно хрустальный колокольчик прозвенел…

– Да не за что…

Девушка фыркнула и, перекинув волосы на грудь, принялась обжимать пряди.

– Как я посмотрю, – сказала она, лукаво косясь на Олега, – ты доволен жизнью?

– Жизнью?.. – переспросил Олег и пожал плечами. – Доволен, пожалуй… Мне только мое место в ней не нравится.

– А-а!.. – протянула девушка. Она растрясла волосы и откинула их за спину. – Значит, в трэлях тебе не по нраву? Это хорошо…

– Почему? – пробормотал Олег, не сводя глаз с подрагивающей груди девушки.

– Ну, что не ошиблась, – просто ответила Рада.

Олег отвел глаза от ее ножек, но никакие деревья, даже в десять обхватов, не могли удержать его взгляда. Зрачок вновь и вновь возвращался, скользя по гладким плечам, вприглядку оглаживая их, трогая зрением коленки, вскидываясь на хорошенькое личико – прелестный юный овал, где по-детски пухлые губки сочетались с умными синими глазищами. Сколько ей лет, интересно? Двадцать? Не, молода больно…

– Люди делятся на рабов и на кесарей. Знаешь про таких?

– Читал, – коротко сказал Олег. По его мысли, одуряющая, ослепительная красота Рады в данные, вялотекущие мгновения не вязалась, вразрез шла с любомудрием.

– Ты умеешь читать?! – изумилась Рада. – Ну надо же… А я не договорила. Ты меня слушаешь? Люди-рабы могут носить длинные волосы и жить во дворцах, но в душе оставаться стрижеными трэлями. Слабы они, потому что и трусливы. И лень вперед них родилась. Таким хозяин потребен для полного счастья, чтобы думал за них, кормил и защищал от напастей. А вот люди-кесари, пусть даже они в навозе по колено, могут возвыситься, потому что они сильные и храбрые. Все хотят лучшей жизни, но только люди-кесари не ленятся ее добыть…

Рада посмотрела на Олега серьезно, склонив головку к плечу, будто не замечая даже, как действуют на него ее красы.

– А ты какой-то непонятный… – тихо проговорила Рада. – Странный… Будто в промежутке. Не трэль, не кесарь, а так… – и выпалила, не выдержав философического тона: – Ты думаешь выкупаться или нет?!

– Обязательно! – вздрогнул Олег. – Сотню с чем-то дирхемов я уже насобирал… Ближе к зиме верну конунгу все до последнего даника!

– Посмотрим, посмотрим… – протянула Рада улыбчиво и добавила с некоей потаенной эмоцией: – Каждый трэль может стать свободным карлом, карл – выйти в ярлы, а ярлу прямая дорога в конунги. Но все почему-то обходят этот всход…

– Я стану карлом, – твердо сказал Олег. – И обязательно выйду в ярлы.

– Посмотрим, посмотрим… – заулыбалась Рада. – Олег ярл!

– Какая ж ты… – пробормотал Олег, не находя слов для выражения.

– Какая? – кокетливо, якобы не понимая, спросила девушка.

– Красавишна! Сил нет! Сколь лет тебе?

– Семнадцать зим… будет, – улыбнулась красавишна. – А тебе?

– Тридцать два… осенью стукнет.

– Ага… Ну, пока… – И девушка помахала Олегу, перебирая пальчиками.

Он смотрел, глуповато улыбаясь, как покачиваются неприкрытые шалью загорелые ягодицы, как Рада ступает босыми ногами по тропинке, как оглядывается, и из-за гладкого плеча выступает шелом груди, как опускает взгляд и выгибает губки в очаровательной хулиганской улыбке. Олег посмотрел вниз. Да-а…

Вздыхая и прислушиваясь, как за кузней шелестит шелк и шуршит тонкое сукно, он натянул штаны.

Мир для него изменился и стал другим. Потрясающе красивый мир, кристально чистый мир! Он уже любил его, правда, без взаимности. Ну и ладно, обойдемся… Рабство? Пустяки, дело житейское! Где моя кубышка? Я вам столько всего тут понаделаю, товарищи варяги, столько понапридумываю… Да у вас серебра не хватит со мной рассчитаться! И я куплю себе свободу, оптом или в розницу, и еще останется на мунд[30] за невесту! Или вено? Короче, калым!

Олег возвращался в кузницу почти бегом, разгоряченный то ли свиданием, то ли блестящей будущностью. Сильнейшее желание действовать бродило в нем, распирало мышцы и мысли.

У кузни на ошкуренном бревне сидел Валит и с прежним мрачным выражением уплетал что-то аппетитное из горшочка. Рядом с ним пристроилась молодая еще женщина в старенькой рубахе и в чем-то наподобие сарафана на лямках, только не сшитого по бокам, а перепоясанного. Удерживался сарафан парой бронзовых фибул, похожих на скорлупки грецких орехов.

Олег обратил внимание на лицо женщины. Скуластенькое, с заостренным подбородком, оно было довольно-таки симпатичным. Глаза, как у Валита, – серые. Нос, правда, великоват, но губы красивого очерка искупали сей изъян. Волосы женщины были завязаны в узел и спрятаны под платок, повязанный банданой. По тому, как женщина смотрела на Валита, можно было понять, что это ее сын. Завидя Олега, стремительно шагавшего к ним, женщина испуганно привстала. Олег успокоил ее жестом – свои, мол.

– Здрава будь… – начал Олег, выжидательно уставившись на сероглазую.

– Кайсой меня называют, – торопливо представилась та, порываясь встать.

– Здрава будь, Кайса.

– И тебе поздорову…

– Олег, – отрекомендовался Сухов и спросил бодро: – Что, перерыв на обед?

Кайса смущенно кивнула и отвела взгляд.

– Вот, поесть принесла для Валита, – сказала она скороговоркой. – Присоединяйся, Олег…

– Спасибо, я уже ел, – соврал Олег. Не хватало еще Валита объедать.

– Да тут много… – засопел Валит, отрываясь от горшка.

– Ты лопай, лопай, – присоветовал ему Олег.

Кайса жалостливо посмотрела на сына:

– Надорвешься еще…

– Мама! – ломким баском укорил ее Валит.

– Ничего, – успокоил Олег материнское сердце, – он парень крепкий, выдюжит. А перерабатываться мы не собираемся. Верно я говорю?

Валит не принял Олегов тон, но сумрачно кивнул.

– Уж как я не хотела его в кузнецы пускать… – вздохнула Кайса.

– Мама! – воззвал Валит.

– Не мамкай! – шикнула Кайса и продолжила – для Олега: – А что делать? Четвертую зиму пытаюсь выкупиться, и все без толку. Вот… – Она выпростала из длинного рукава худое предплечье. Руку уродовал косой шрам, багровый на белом.

– Волк порвал… – вздохнула Кайса. – И все, с тех пор пальцы плохо слушаются. Думала, буду прясть да ткать, да деньгу откладывать… А как я с такими пальцами – за веретено?..

Валит тихо подкреплялся, склонившись над горшком так, что соломенные волосы совсем завесили лицо – только уши пламенели, как надранные.

– Может, хоть Веремуд чему-нибудь подучит его… – вздохнула Кайса.

– Подучит, чего там… – уверил ее Олег и задумался, вспоминая, как устроена самопрялка с ножным приводом. Примитивное же изделие! А додумаются до него нескоро…

Кайса ушла, забрав пустой горшок, а Олег взялся одним топориком колоть чурбачки и обтесывать их под ножки самопрялки.

– Ты вот что, – сказал он Валиту, – я там, у реки, видел… эту… как ее… ну, где корабль делают!

– Подель, – подсказал Валит.

– Во-во! Сбегай, попроси у мужиков сверло, такое вот. – Олег показал на пальцах какое. – А я пока кое-что соображу…

– А чего… вообще?

– Матери хочешь помочь?

– Ну!

– Лапти гну… Сделаем ей самопрялку!

– Сама прясть будет?! – ахнул Валит.

– Ну, не сама, конечно… В общем, увидишь. Давай, бегом!

Нетерпение, жажда великих дел отошли у Олега на второй план – успеется. Он подостыл, да и работа его увлекла. Тут вам не абстрактное громадье свершений, а конкретная помощь хорошему человеку. А заодно толчок научно-техническому прогрессу. Пора им тут НТР устроить… И чего б не с самопрялки начать? Вещь полезная.

Довольно быстро он сколотил крепкий остов, насадил на ось большое колесо-маховик, протянул от него кожаный ремень на веретено, приладил педаль с рычагом. Опробовал ладонью. Педаль подалась, качнулась, потянула рычаг, раскрутила колесо – веретено злобно зажужжало, как шершень у гнезда.

– Ух ты! – заценил Валит.

– Топорная работа, – поскромничал Олег. – Но крутится, и ладно. Пошли, покажешь, куда нести.

Валит повел Сухова, сам на себя непохожий – оживился подмастерье, раскраснелся.

– А то, что веретено тута не стоймя, а плашмя – ничего? – тараторил Валит. – А разве удобно ногой? Жужжало как! Так только у Беляны случалось, и то иногда – когда от большухи нагоняй получала!

– А большуха – это кто? – спросил Олег, перехватывая самопрялку.

– Давай понесу! – вызвался Валит.

Сухов отмахнулся.

– Большуха – это конунгова жена, Умила, – объяснял Валит. – Старшая которая. Молодая – та в Алаборге, а большуха здесь, на хозяйстве. Она не злая, просто лодырей не любит.

– Кто ж их любит…

За разговором они одолели большую часть пути и вышли к женскому дому. Был он тих и почти пуст – это долгими зимними вечерами наполнится женский дом визгом играющей малышни и пением девок, вьющих бесконечную пряжу, а летом кого удержишь в душных потемках? Толпа работниц – и тир, и свободных – трудилась во дворе, на свежем воздухе – на свете солнечном. Работницы готовили растворы колеров на квасе, на дубовом уваре и окрашивали холсты – в красный цвет, желтый, оранжевый, синий, малиновый, черный. Или, наоборот, отбеливали – укладывали ткань в котел и заливали ее горячим щелоком на всю ночь. Потом стирали. А уже отстиранные «отрезы» девки волокли на травку и раскатывали на солнечном месте. Весь день будут водой обрызгивать, чтоб лучше выгорало. Называется – зорить.

А вон те девки, в поневах, подоткнутых «кульком», собирают уже выгоревшее – опять стирать, бить вальками, а потом «золить» – складывать мокрые холсты в бочку, щедро пересыпать золой (любой, кроме черемуховой), заливать горячей водой и кипятить, опуская в выварку камни, накаленные в огне – «разожженные», как тут говорят. А что делать? Супермаркетов тут нет – тыщу лет надо ждать, пока таковые появятся. Все самим приходится робить. Но, с другой стороны… Олег припомнил любимую свою рубаху, которую Вика подарила ему на день рождения. Домотканую, крашенную в луковой шелухе. Ее было приятно носить – никакая синтетика не сравнится с нею, натуральной на все сто, от и до сделанной добрыми руками.

Из-под навеса, где стояли ткацкие станы, раздался многоголосый смех, и хорошенькая девушка, без поневы еще, явно подосланная старшими товарками, осведомилась на весь двор:

– А кого кузнец ищет?

Олег приосанился, поместил самопрялку под мышку и спросил в пространство:

– А где мне найти Кайсу… э-э…

– … Дочь Тойветту, – задушенным голосом подсказал Валит.

– Кайсу, дочь Тойветту?

Несколько девичьих голосов вперебой объяснили, что Кайса сейчас заправляет кросна на иной узор, во-он в той клети. Из «во-он той клети» уже выскочила перепуганная Кайса. Всплеснув руками, она кинулась к Валиту:

– Что случилось?!

– Да ничего не случилось, мама! – досадливо отбивался Валит. – Просто мы тебе… эту принесли… самопрялку.

Девчонки в рубашках бросали дергать тесьму и бежали к Олегу – дивиться на чудо техники. Девки постарше тоже отрывались помалу от дел. Скоро вокруг Сухова собралось все женское население, включая Умилу – статную женщину с кокетливыми ямочками на щеках и сияющими синими глазками. На поясе у большухи позвякивала увесистая связка ключей – символ женской власти.

– Прялку сюда, – скомандовал Олег, и ему мигом явили лопатообразную прялку. Запыхавшиеся девки с толстыми косами приволокли и доску-донце, воткнули в нее прялку и прикололи к ней кудель.

– Садись, – велел Кайсе Олег. – Ставь ногу сюда…

– Какую? – робко спросила «Тойветтовна».

– А какую хочешь… Теперь качни педаль – так вот, с пятки на носок перекати…

Кайса резковато нажала. Колесо самопрялки дернулось и застыло. В толпе ойкнули, и женщина сделала движение встать.

– Да ты не волнуйся! – удержал ее Олег. – Спокойно жми, катай туда-сюда! Вот так! Во!

Кайса попала в ритм – рычаг раскрутил колесо, веретено зажужжало, и бедная тир едва успевала слюнявить пальцы левой руки, большой и указательный, которыми она вытягивала нить.

– Принесите ей клюквы! – велела Умила, захваченная процессом.

Девки припустили к женскому дому и скоро вернулись, протягивая две полные миски – одну с клюквой, другую с брусникой. Кислятина дюже способствовала слюноотделению. Перепало и Олегу – чья-то маленькая лапка сунула ему пирожок с требухой. Он слопал его не глядя. Ему тут же скормили еще один.

А Кайса сияла. Маховик самопрялки представлялся ей чем-то вроде колеса Фортуны. Теперь она столько напрядет, столько наткет – и закладной тканины, и браной, и всякой! Воля, давно закатившаяся звезда, начала восходить для Кайсы Тойветтовны, из мечты перетекая в явь. А если еще и Валит пособит… Счастье-то какое! Расчувствовавшись, Кайса всхлипнула и быстро смахнула слезу правой рукой. Незанятой! Только и дел для нее, калеченной, что брать из миски кислую ягоду.

Вытягивалась из кудели прядь в размах рук – и скручивалась жужжащим веретеном в нить.

– Несите еще кудель!

Звонкие девичьи голоса затянули: «Мягче пуха ле-ебеди, тоньше паутинки-и…»

28

Йоль – праздник, отмечавшийся в самую длинную ночь, на 23 декабря.

29

Ныне Ладожское озеро.

30

Мунд – выкуп родителям. То же самое, что вено или калым.

Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего

Подняться наверх