Читать книгу Простое баловство. 2016 г. - Валерий Четверкин - Страница 3

 Часть 1. Пролог.

Золотит купола, сквозь деревья, прорвавшийся лучик,

Наполняет листву слабый шелест лесных голосов,

Он сидел на земле, размышляя уж много часов,

Вспоминая себя, как от счастья потерянный ключик.

Отголоски событий, не терзают уж душу струною,

Монастырский «звонарь», заменил их обыденным днем,

Строгий пост и молитвы, и борьба на котельной с огнем,

И раздумья глубокие, над своей непонятной судьбой.

Он поднялся с травы, и медленно двинулся к храму,

Рясой влажной сбивая, жемчужную свежесть росы,

И текли не спеша, напоенные солнцем часы,

Разгоняя туман, и вскрывая вчерашнюю драму.

Часть 2. Опять понедельник.

Кабинет был большим, чертежи и монтажные схемы,

Наполняли его, беспорядком рабочих часов,

И завод «Коммунар», с полусотней больших корпусов,

В проходных принимали, на работу спешащие смены.

Он менял конструктив – телевизоров старые платы,

Возглавляя отдел, проработки последних идей,

Он дошел молодым, до вершины карьеры своей,

И хватало ему, и любви, и забот, и зарплаты.

Старенький дом, что достался в наследство от мамы,

Был достаточно прочным, надежным в своей старине,

И сверкали стеклом, деревянные, чистые рамы,

И жилось в нем уютно, как в богатой, и доброй стране.

Садик у дома, где кудрявились груши и сливы,

Украшала беседка, удивляя искусной резьбой,

А прохладная свежесть, и уютный покой,

Здесь царили везде, даже в куще крапивы.

Ритм работы был скорым, часов не хватало у суток,

Телевизоров новых, все сильнее желала страна,

Но скучала все больше, с ребятишками дома – жена,

Ей давно не хватало, проведенных с супругом – минуток.

Ей казалось, что жизнь, замерла у порога их счастья,

Монотонные дни, обесцветили краски любви,

А душа холодела, от предчувствий грядущих ненастий.

И не пели уже, так как прежде, в саду – соловьи,

Он ее понимал, и надеялся скоро поправить,

Все моменты с работой, и конечно же личную жизнь,

Он себе говорил, не спеши, не беги, оглянись,

Ведь давно уж пора, над вопросами точки расставить!

Ведь работа не жизнь, а подспорье на дальней дороге,

Хлеб и сало в суме, хороший кувшинчик вина,

И отсутствие страхов, и о завтрашних буднях – тревоги.

И веселые дети, и счастливая рядом – жена,

Опять понедельник, сборы скорые, бритва, лосьоны,

Наспех закрыта, деревянная, крепкая дверь,

И на запах труда, как мятущийся зверь,

Он несется по улицам, по осеннему свежим и темным.

Жизнь давно уж дала, нам свои непонятные схемы,

Направляя к тому, что сегодня так нужно тебе,

Мы проходим сквозь жизнь, покоряясь порою судьбе,

Чтоб решились одни, а возникли другие проблемы.

Часть 3. Неразбериха.

Страна распадалась, на субъекты особых традиций,

Отделялись Республики, обнажив суверенность свою,

А стабильность ушла, за собой закруглив – колею,

И взошли – сорняком, всходы алчности, злоба, амбиции.

Предприятия гнулись, под напором не зрелых законов,

Управления рушились, в ожидании завтрашних дней,

И, «что будет теперь», вдруг коснулось в стране – миллионов.

Ведь на жизнь заработать, становилось сейчас – тяжелей,

На работе не ладилось, и зарплату опять задержали,

Сокращение штатов, прокатилось свирепой волной,

Он уже не летел, окрыленный мечтами, домой,

Ведь дожить до получки, ему представлялось – едва ли.

И мучительно, мысли, упирались о стены уныния,

Разбивалась о «камни» не продуманность, новых идей,

И рвалась под ногой, продвижения – чистая линия,

Заставляя сменить, наполнение жизни своей,

Дом уже перестал, быть защитой от внешнего мира,

У супруги – глаза, наполняли угрюмый покой,

Он еще никогда не видал ее – странной, такой,

Где в словах – горький яд, или резкая, злая сатира.

Дети слушались мать, не вникая в семейные споры,

Их заветный мирок, не коснулись ветра перемен,

И заливистый смех, иногда, отражаясь от стен,

Усмирял ненадолго, полыхавший разлад и раздоры.

У нее было все, уважение, деньги, свобода,

Любимые дети, светлый, ухоженный кров,

И приятная внешность, чем ее одарила природа.

И – трудяга супруг, а в саду много разных цветов.

Она колебалась, в ожидании некого чуда,

Ей казалось, что скоро, все изменится, только дождись,

Пусть он поздно придет, обними, покорми, улыбнись,

Даже если он хмурится, а порою бывает – занудой.

Даже если ругается, о рабочих своих – «беспределах»,

Нервно курит в саду, и задумчиво смотрится в даль,

Даже если сейчас, он в попытках своих – «не умелых»,

А в глазах у него, безысходность, тоска и печаль.

Бежали деньки, оставляя вопрос не решенным,

Отношения портились, обострив их разлаженный быт,

А совместная жизнь, вдруг уперлась в свою обреченность,

Израсходовав в миг, прошлой жизни, счастливой – кредит.

Каждый думал, что прав, загоняя себя в размышления,

И листая года, промывали события дней.

И от этого им, становилось намного больнее,

А раздумья о мире, не несли уж в себе – облегчения.

Хмурый туман облепил тополя и каштаны,

Заставляя людей укрываться в уютных домах,

Он себя ненавидел, заблудившись в семейных делах,

И болела душа, получив уязвленные раны.

Жизнь заставила всех, на какие-то выйти дороги,

Выбирая пути, по которым никто не ходил,

Бесконечно топтать, кабинетов – глухие пороги,

Оставляя себе, нерастраченность собственных сил.

Люди поняли вдруг, наступила пора передела,

И на прошлые рельсы, никогда уж не ступит страна,

Что свалились на них, не предвиденные времена,

От возможных излишеств, до обычного – беспредела.

Бытие разделило, подсознание всех, без остатка,

Кто остался в быту, наполняя карман пустотой,

Кто резвился по барам, с пересытившейся братвой,

А кого, уж давно, пополняет обычная взятка.

Он оставил жену, и детей, на ее попечение,

Подарил им квартиру, продавая участок, и дом,

И уехал в столицу, озаботившись лишь об одном,

Чтоб вернуть их любовь, понимание и уважение.

Деньги значили много, у истока коммерческой жилы,

Проработка мечты, рисовала концепции дней,

Он оставил одну, из десятков различных идей,

Приложив к воплощению, всю энергию, опыт и силы.

Офис бурлил, от звонков до огней мониторов,

А сотрудники, бурно, обсуждали вчерашний заказ,

И в накале страстей, болтовни, диалогов и споров,

Проходил иногда их совместный, обеденный час.

Так трещала в стране, социально – забытая сфера,

Уходили с заводов, мастера, ИТР и спецы,

И встречались они у ворот новых фирм – пионеров,

Что создали для них, избежавшие нужд – молодцы.

И держалась без средств, но на бартерах наша держава,

Привозилось сырье, на продукты, для жаждущих масс,

И делился весь мир, на богатый и нищенский класс,

Да плодилась вокруг, хулиганской засады – отрава.

«Стрелки» множились, и разборки проводятся днями,

Без стрельбы уж давно, не решается этот вопрос,

И махровое зло, наполняет бригады с парнями,

И на «Бизнес дельцов», открывается бешенный спрос.

Часть 4. Падение.

Лето прошло, опечалив природу дождями,

Хмурится небо, в позолоте багряных садов,

И опавшие листья, вновь шуршат под твоими ногами,

И не падают цепи, от тяжелых душевных оков.

Вот уж год пролетел, как оставил он старые связи,

Как покинул детей, для решений насущных проблем,

Но еще не ушел, от избытка паскудства и грязи,

Лишь поднялся с трудом, со склоненных страною колен.

Все работало так, как он видел в своих начинаниях,

А команда спецов, удивляла сплоченностью всех,

И на зависть другим, обороты, победы, успех,

Устремлялись туда, где присутствовал опыт, и знания.

Каждый день приносил, удовольствие и облегчение,

Результаты труда, уж давно удивляли его,

И, наверное, скоро, для себя он получит прощение,

От детей и жены, и, возможно, себя самого.

Вечер тьмой облепил, утомленные сыростью стены,

В окнах светится жизнь, отдыхающих мирно людей,

Может где-то в дали, и грядут для страны – перемены,

В тусклом сумраке улиц, и тени кривых фонарей.

Он опять припозднился, и на завтра готовил планерку,

Будет новый заказ, будут новые схемы систем,

Креативный подход, и заботы прибавится всем,

Чтобы сделать заказ, обкатать, и закрыть на «пятерку».

Шум в фойе, вдруг его оборвал размышления,

Резкий, сдавленный крик, и глухой, как по мягкому стук,

И слилась суета, в напоенные болью мгновения,

И в беспамятство скорое, от внезапно заломленных рук.

Душный подвал, задавил восприятия мукой,

А затекшие ноги, были скручены крепким узлом,

Он ловил прелый воздух, сухим и израненным ртом,

Вспоминая всю жизнь, перед скорой, похоже, разлукой.

«…И прохладные струи, холодили нагретую кожу,

Он ее обнимал, в поцелуях, на быстрой реке,

Полыхание страсти, их тела доводило до дрожи,

А пернатый певец, заливался невдалеке…».

«…Он стоял под дождем, у заплаканных окон роддома,

И смотрел на нее, и свою принесенную дочь,

И кричал ей в окно, как кричит проводник, из вагона,

Одинокая птица, обезумев, парящая в ночь…».

«…Мама смеялась, утирая салфетками слезы,

Что ты, любимый, никогда не оставлю тебя…,

Он держал ее за руку, в ожидании грустно-тревожном,

Схоронив, как-то скоро, под опавшей листвой ноября…».

Он писал отказную, и доверенность, слабой рукою,

Больше не было сил, воспротивится боли и им,

Все плыло в голове, и страдания волны – рекою,

Заполняли его, безысходным осадком своим.

Пальцы сломаны, ручка дрожит бесконечно,

Резкий голос, звонком, проясняет сознание на миг,

И последняя подпись, нитью ломаной, тянется вечно,

И в беспамятстве, брошенный, хрипло-ломаный крик.

Часть 5. Пробуждение.

Холод сковал онемевшие ноги и руки,

Надо вставать, только как-же заставить себя,

Надо вставать, оставаться здесь больше нельзя,

Нужно идти, через боль, напряжение, муки.

Прояснялось сознание, стон нарушил молчание леса,

Где же я – где, колотилось в застывшем мозгу,

Но ответ не пришел, сквозь накрывшую болью – завесу,

Оставляя его, одного в молчаливом кругу.

Ствол березы шершав, и прохладен, как зимнее утро,

Раз стоишь на ногах, значит все у тебя впереди,

Соберись, не спеши, и на шум от моторов иди,

Хоть и слышатся звуки, не отчетливо, как-то, и глухо.

Каждый шаг, как рывок, отдается уколами боли,

Вот до клена добрался, обопрись об него, отдохни,

Отдышись не спеша, оглянись, ты гуляешь на воле,

И, вон там, меж стволов, промелькнули, как будто – огни.

Утро раннее, выгоняло машины на трассы,

А сонливых водил, уж бодрит кипятком кофеек,

И покрыты листвой, облетевшей – пустые террасы,

Да с лучами рассвета, наступает морозный денек.

Он с трудом устоял, под порывом осеннего ветра,

На обочине стылой, что качалась сейчас под ногой,

И терзало его, озабоченной мыслью – одной,

Что уже не пройти, до ближайшей больницы и метра.

Шум мотора принес и надежду, и облегчение,

Надо снова пытаться, ту машину остановить,

Документов уж нет, да и нечем за транспорт платить,

А ведь нужен еще, и уход, и простое лечение.

Тормоза зашуршали, и машина застыла у бровки,

Что с тобою – братан, до больницы ведь надо лететь,

Осторожно садись, все расскажешь врачам, из Сосновки,

И не вздумай заснуть, а тем более – умереть.

Здесь село недалеко, и врачи приезжают к приему,

А медсестры помогут, оклематься немного тебе,

Все нормально, терпи, не дадим приключится беде,

Здесь тебе подсобят, и здоровому, и больному.

Растворились слова, в заурчавшем тихонько моторе,

И тепло разливалось, излучая спокойный уют,

И размазалась осень и осины на косогоре,

А беспамятство вновь, опустевший открыла приют.

Луч стучался в глаза, разукрасив тенями подушку,

Тело мирно молчало, разогнав надоевшую боль,

А глаза ухватили, за вязанием на спицах – старушку,

И трещавшую печь, и деревни, забытую соль.

Что, очнулся, – сынок? Мы уж думали, ты не вернешься,

Больно плох был тогда, раны, ссадины, сильный озноб,

Без сознания дня три, и горячий, в испарине лоб,

И прибрали ко мне, в ожидании, когда же «проснешься».

Не спеши говорить, ты ведь слабый еще, как ребенок,

Все обсудим потом, когда силы вернутся и стать,

Только кушай сейчас, и попробуй подольше поспать,

А судьба разберется, и расплату получит – подонок.

За окном уж ноябрь, облетела листва кружевная,

Сил хватило вставать, и подолгу смотреть за окно,

На дорогу промокшую, что меняется, будто живая,

На продрогшие хаты, и на лунное в тучах пятно.

Что случилось не знал, кто такой и откуда не помнил,

Лишь видение смутное на беседку резную и сад,

И спокойная мысль, что не все в этой жизни исполнил,

Но, что ждет впереди, и куда уходить – наугад.

Пелагея Петровна, относилась к нему дружелюбно,

Все расскажешь потом, я тебя никуда не гоню,

Ты крепчай и лечись, не молчи, если где-нибудь трудно,

Говорила она, придвигаясь поближе к огню.

Здесь у нас все простые, пособляем друг другу, как можем,

Небольшие хозяйства, дом, скотина, как есть, огород,

Нет чужих уж давно, и закрытых дверей, и ворот,

Если вспомнишь чего, говори, может чем то поможем.

Я тут всем рассказала, что племянник ты мой, с Ленинграда,

Не доехал чутка, что к бандитам в застенки попал,

Что пытали тебя, и похоже, ты чудом сбежал,

И что жизнь для тебя, как нежданная с неба награда.

Так тянулись деньки, наполнением своим безмятежным,

Он поправился, встал, помогая Петровне в быту,

Мир укрылся давно, одеялом своим – белоснежным,

Разогнав по полям, ежедневных забот – суету.

Все соседи узнали, что он чинит проводку и схемы,

Приходили за помощью, если что-то ломалось у них,

Никогда в их селе, не бывало – рукастых, таких,

Кто так просто и быстро, мог решать бытовые проблемы.

Только память застывшая, все никак не давала покой,

Где, откуда он родом, да, и собственно, кто он такой.

Участковый подолгу, разговаривал с ним в кабинете,

В протокол записав, с потерпевшего сведений нет,

И смотря на лицо, изможденное в фотопортрете,

С описанием примет, он вложил фото в старый конверт.

Завтра с почтой отправлю, пусть в районе теперь разбирают,

Заявления граждан поднимут, разработки проверят свои,

Ведь возможно, что где-то, документы светились твои,

Я и справку не дам, пока, кто вы такой, не узнают.

Зеленеет весна, на просторах – озимые всходы,

Солнце в окна стучится, в перезвоне проснувшихся птиц,

А лазурь бесконечная, пропитала небесные своды,

И вуаль зеленеет, на плечах у берез – танцовщиц.

Он застыл у околицы, наслаждаясь теплом и покоем,

Сколько это продлится, но не долго, заботят дела,

Здесь прекрасно, но как, дальше жить – позабытым изгоем,

И пошел в Управление, через центр, в предместье села.

Новостей никаких, разослали запросы и фото,

Но ведь сложно сейчас, группировки, разбои, стрельба,

Все на выездах срочных, может Вами и занялся кто-то,

Я не знаю пока, как решится вопрос, и когда.

Неизвестность гнетет, как палач перед скорой расправой,

Жизнь сложилась не так, а чего ты когда-то хотел?

И не помнишь – чего, и своих не узнаешь ты дел,

Только чудо поможет, разобраться мне в свалке кровавой.

И тепло и покой, стали чужды, как тени былого,

Вот беседка резная, и тенистый раскидистый сад,

Вам спасибо Петровна, но не надо мне счастья чужого,

Лишь найти бы свое, пусть придется идти – наугад.

Часть 6. На дне.

 Надо подумать. Торопится теперь уж не стоит,

Раз потеряно все, как-то надо смирится, и жить,

Ты же вспомнил беседку, как далекое что-то, чужое,

Так найди ее парень, память надо еще – заслужить.

Лес его успокоил, под ногами сражаются тени,

Солнце ярко смеется, заставляя траву оживать,

И шальной ветерок, между веток березовых вьется,

Тяжело на душе, но становится легче дышать.

Он присел у воды, рябью тронута гладь водоема,

Золотистый песок, исчезает в тенях глубины,

И глаза закрывает, ощущением усталости – дрема,

Под ветвями берез, и покровом самой тишины.

И проснувшись под вечер, наломав по округе валежник,

Разведя костерок, и сварив в старой кружке чаек,

Осознал себя вдруг, будто он, как ненужный мятежник,

Что всю жизнь что-то ищет, но от цели, как прежде – далек.

Пелагея Петровна, в дорогу, собирала ему туесочек,

Хлеба краюху и сало, старый нож перочинный и чай,

И на самое дно, упакованный в холст – образочек,

И немного деньжат, пригодятся ему, в самый край.

Попрощались они на околице, утро сверкало,

На лице ее слезы, и рука, что теребит платок,

И знамение крестное, подкативший у горла – комок,

И бредущая тень, в неизвестное завтра – устало.

Догорал костерок, угли треском пугали округу,

Лепестки огоньков, доедали последнюю плоть,

Он подкинул дрова, чтобы холод в себе побороть,

И пустить свои мысли, крутится по новому кругу.

Старый подвал, был забыт и людьми, и природой,

Дом, что под снос, приютил лишь четыре семьи,

В новый дом, почему-то, не хотят переехать они,

И ему помогал он, пережить времена, с непогодой.

Есть тепло и вода, что нагреется завтра на трубах,

Есть каморка в углу, и простой «бородатый» замок,

Из коробок топчан, деревянный настил, из досок,

И картина на стенке, караван запряженных верблюдов.

Абажур из бумаги, разбросал кучерявые тени,

Образок Пелагеи, аккуратно пристроен в углу,

А когда тяжело, он вставал перед ним на колени,

И просил у всевышнего, отыскать завтра что-то к столу.

Недели давно уж, растворились в сегодняшнем – выжить,

Месяца отмечались, лишь явлением погодным своим,

И досадное – БОМЖ, что частенько приходится слышать,

Да резная беседка, чем по жизни бродячей – гоним.

Новый год, странно видеть улыбки и радость,

Их нельзя не понять, ведь не все, так как ты – одинок,

Ведь у них есть дома, и работа, возможная в тягость,

Быта теплый уют, и горячего хлеба – кусок.

Захотелось вот также, нахватать хвойных веток в охапку,

Принести их в подвал, и украсить простой мишурой,

Наслаждаться теплом, если есть раздобудешь – едой,

Вспомнить все, что прошло, разложив для себя, по порядку.

Опять полустанки, по-весеннему зелень в округе,

Первоцветы желтеют, наполняя пейзажи теплом,

Нет неясного завтра, не понятного – что же потом,

И озноба холодного, в темноте, на пронзающей вьюге.

Есть река и леса, водоемы прохлады и неги,

И костер на опушке, и легко заработанный хлеб,

Безмятежная легкость, не укрыты тревогой – ночлеги,

Небольшое затишье, в окружении ненастий и бед.

Что же гонит нас всех, облаками по синему небу,

Неизбежность судьбы, или быта – глухие углы,

Иль желание быть, там, где ты никогда еще не был,

И когда на ногах, тяжело не звенят – «кандалы».

Мы горим в пустоте, понимая, что это не вечно,

Отдаем в этот мир, свои силы, улыбки и страх,

И несемся по кругу, ошибаясь в себе – бесконечно,

На распутьях дорог, и сбивающих с мыслей ветрах.

Мы теряем родных, и свободу, надежду и веру,

Забываем о детях, под напором минутных проблем,

И блуждаем во тьме, сотворенных собой – перемен,

Благодушно пытаясь, сделать мирной – пустую химеру.

Осень – суровое время, пора испытаний и муки,

А сырость и холод, толкают в тепло и уют,

На ветру уже стынут, загрубелые, сильные руки,

И заботы о пище, расслабляться никак не дают.

И толкают вперед, заставляя мотаться на свалках,

Чтобы что-то найти, и кому-то все это продать,

Или где-то, случайно, на еду для себя обменять,

И с таким же сойтись, в сквернословиях и перепалках.

В городах, городках и поселках, хватало разрухи,

Опустевших складов, корпусов цеховых и домов,

Тепло камер, подвалов, и давно позабытых углов,

Где не шарятся крысы, а зудением не мучают мухи.

В беспокойных видениях, опять появилась беседка,

И лицо Пелагеи, с укоризной смотрящее в даль,

Он очнулся. Громко треснула в пламени ветка,

И нахлынула в сердце, безнадеги – скупая печаль.

Много лет уж прошло, по глухим закоулкам мытарства,

Сколько пройдено мест, и десятки обжитых трущоб,

Но никак не найдется, от блужданий напрасных-лекарства,

И от страха за завтра, пробирает холодный озноб.

Грязь и холод – привычны, как костра очумелые тени,

Но ведь это не жизнь, раз обходят тебя стороной,

И, что делать теперь, биться в стену своей головой,

Если ты в тупике, и закончились в пропасть – ступени.

Жить на дне, умереть, так, как брошенный пес, на помойке,

От случайных болячек, или драки, за лучший ночлег,

Или в спазмах уйти, выпив дрянь на случайной попойке,

Средь таких же, как ты, потерявшихся в жизни – коллег.

И в раздумьях своих, он шагал по пустынной дороге,

Просто так, ни зачем, и не пряча натуру свою,

Что случится, пусть будет, значит так и задумали боги,

Если видят, как я, от отчаянья, жизнь продаю!

Визг колес, тормоза, луч от фары разрезал дорогу,

Бампер с лязгом уперся, в облицованный цоколь угла,

И опять тормоза, и в проулке забили тревогу,

И случайной стрельбой, зазвенела тревожная мгла.

Кто бежал, отбивались, от субъектов спортивного вида,

Но отбиться втроем, от десятка серьезных парней!

Их зажали в углу, беглецов, из зеленого твида,

Захотелось помочь им, от стреляющих в них палачей.

Он метнулся в проулок, на бегу вырывая дубину,

Вот и первый стоит, непрерывно стреляя во тьму,

И, размашисто врезав, молодцу, в напряженную спину,

Отобрал пистолет, и метнулся вперед, в кутерьму.

Мир, как будто разбился, на осколки отдельных событий,

Беглый огонь по теням, что сжимают во мраке кольцо,

И корявые ветки, так безжалостно лупят в лицо,

И ответный огонь, по тебе, из случайных укрытий.

А осталось их двое, как вдали зазвучали сирены,

Значит скоро конец, но не думают парни бежать,

Выстрел, точно, и взрываются спазмами вены,

Эх, успеть бы еще, на курок, для кого-то, нажать.

Часть 7. Скорая помощь.

Тишина. Слабый шепот какой-то молитвы,

Белый снег за окном, выстилает свои покрова,

От камина тепло, а от мыслей – пуста голова,

Да какая-то боль, как осколок не конченной битвы.

Значит жив ты дружок, но зачем, и кому это надо,

Все ж понятно и так, бомж попался, немного помог,

И зачем эта жизнь, как не нужная трупу – награда,

Эх, ушел бы сейчас, если б кто, приподняться помог.

Не спеши, помогу, вдруг раздался участливый голос,

Твои раны свежи, им пока еще нужен покой.

Он присел у кровати, одеяло поправив рукой,

В черной рясе монаха, неуклюжий, заботливый – колос.

Мы решили в больнице, что помочь тебе надо кому-то,

Все, что сможем узнать, непременно расскажем тебе,

Только сведений мало, или нет их вообще, почему-то,

Но пропасть не дадим, в сотворенной с тобою беде.

Ты в бреду говорил, что без памяти, выжил случайно,

Пелагею искал, что тогда тебе так помогала,

Нет случайности в мире, есть угодные богу – дела,

И когда ни будь ясным станет то, что скрывается тайной.

Ты живешь у того, кого спас появлением скорым,

Он уж думал, что все, не видать ему дом и семьи,

Был он в храме у нас, настоятеля очень просил,

Чтоб помог за тебя, и замолвил слова, перед богом.

Я в миру, в свое время, был обычным врачом – участковым,

Потому настоятель и просил присмотреть за тобой,

Для меня этот мир, оказался настолько суровым,

Что ушел в монастырь, обрести здесь душевный покой.

И теперь вот живу, помогая любовью, и словом,

Средь таких же, как я, у кого не сложилась судьба,

И в молитвах своих, и на службах, с крещением и звоном,

За любовь и добро, непрерывно ведется борьба.

Ты лежи, отдыхай, поправляйся, куда торопиться,

По запросам и фото, мы не скоро получим отчет,

Поживешь и у нас, есть где спать, где поесть, помолиться,

Может, вспомнишь, о чем, коли с верою жизнь потечет.

Часть 8. Возвращение.

Послушания исполнить, как всегда, не большая забота,

Заготовка угля, или чистка от пыли котла,

Отвлекала от мыслей, ежедневно – простая работа,

И степенный уклад, и духовного склада – дела.

Литургии, молебны, и вечерние службы при храме,

Тишина и молитвы, величаво звучащие здесь,

Отражаясь от сводов, изгоняли гордыню и спесь,

Под чарующим взглядом, святых, в позолоченных рамах.

И душа замирает, в ожидании некого чуда,

Чувства словно уходят, оставляя тебя одного,

Только голос звучит, в глубине и вокруг, ни откуда,

И приходит момент, твоего понимания всего.

И свободная легкость, наполняет тебя без остатка,

А часы пролетают, незаметно, мгновением одним,

И слова не нужны, потому, что ты мысленно с ним,

Избавляясь в душе, от волнений, и беспорядка.

Свечи медленно гаснут, оплывают неясные тени,

И библейские сцены, растворяясь, уходят во мрак,

Скоро пасха придет, избавляя народ от сомнений,

Что живем мы сегодня, не по-доброму, как-то, не так.

Что не надо менять, в осуждениях, свое окружение,

Не дано нам понять глубину затаенной души,

Только ты и господь, в напряженно звенящей тиши,

И к основам добра, и вселенской любви – приобщение.

Воскресная служба, прихожан успокоенных – лица,

И библейский напев, бархатисто тревожит сердца,

И спокойно вокруг, а в душе – восхитительно чисто,

Под заботливым взглядом, всемогущего бога – отца.

Литургию закончил православный обряд причащения,

Прихожане, степенно, покрестившись выходят во двор,

А в открытых сердцах, еще слышны слова песнопения,

И блестит куполами благочинно – радушный собор.

Вдруг раздалось – отец, кто-то за руку нежно коснулся,

Колыхнулась душа, память рухнула валом лавин,

Вот резная беседка и дом, и завод, как мгновением одним,

Пронеслись в голове, с чувством – будто проснулся.

Он нашел ее взглядом, обнимая детей осторожно,

Сколько время прошло от его неотложных затей,

Сколько прожито зим, и суровых, холодных ночей,

По подвалам сырым, или просто в пыли придорожной.

Рассказать им, как любит, что искал их по миру – калекой,

Пробираясь на ощупь, как слепой в незнакомом краю,

Словно дикий чудак, что блуждает за тенью – далекой,

В веренице бродяг, да с бомжами, в дырявом строю.

Что сказать ей сквозь годы, проведенные в смутное время,

Дети выросли как, воспитала и сберегла.

Ведь нашли же тебя, в этом нет никакого сомнения,

Что ж досталось то ей, как тебя обнаружить смогла.

И обнявшись, они неподвижно стояли,

Со слезами в глазах, вспоминая прошедшие дни.

Дни побед и падений, дни надежды, разлуки, печали,

И бессонные ночи, и далекие в небе огни.