Читать книгу Ой на, ой на гóре… - Валерий Дудаков - Страница 2

Небо серо стелет сырость,

Ближний лес в побег ушёл,

Что стряслось, скажи, на милость,

Что же вдруг произошло?

То ли призрак вышел сонный,

То ли волки за окном,

То ли тенью беспокойной

Ходит сонно грустный гном.

Он бедой по снегу бродит,

Грозно палкой шевелит,

Песню грустную выводит,

Мелким крошевом кропит.

Кроет бурей завываньем,

Гулко ёкает в тиши,

Помолитесь со стараньем

За помин его души.

«Новый год» как будто не был,

Слёзы выплакал мороз,

В ночь внезапным оберегом

Под сосной сугроб подрос.

Что за диво, быль иль небыль,

К нам приходит Рождество,

Сумрак будто бы и не был,

Стало тихо и тепло.

Как овечка на закланье,

Ясный месяц мирно спит,

Синим ёлочным сияньем

В вышине звезда горит.

Из сугроба спозаранку

На снег вылетят, клубясь,

Булки, сушки и баранки,

Марципан, волчком крутясь,

Мандарины, козинаки,

С леденцами шоколад,

В пузырьках – ну, пейте, нате,

Жёлтый сладкий лимонад.

В гости к нам придёт на святки

Дружный детский хоровод,

Будет встретить чем колядки,

Угостить честной народ.

Льётся праздник полной чашей,

Мы и спляшем и споём,

Надо всем дружить почаще

С непослушным январём.

Что мне печалиться

да Маяковского вспоминать,

Семьдесят – это тебе не подарок,

Да и не брякнешь сдуру: опять, вашу мать,

Свеча догорает, в остатке огарок,

И дымится не лавандой, не ладаном он,

А всякой неприличной чертовщиной,

Проснёшься – неясно, о чём, о ком

Вспоминаешь, а годы катятся мимо,

Только считай как рельсов перестук,

Там двадцать было, там тридцать, там сорок,

Ну, чёрт с ним, было бы «полтинник», друг,

Но семьдесят с лишком, какой-то морок.

Со всеми перессорился, всех разогнал,

Подруга говорит: «Индульгенция от Папы

На розни и козни». А товарищ: «Нахал,

Не поэт ты, а чокнутый чёрт бородатый,

В стихах утопший бесконечных своих,

Неймётся всё, терзаешься вопросом вечным».

Так что же случилось всё

с папиной присказкой:

«Хотелось, моглось что б, пелось, пилось»,

Не надоело повторять такой примитив?

Да, в семьдесят задраивают

канализационный люк,

Все сточные воды под землю прячут.

Звоню как-то другу, а жена его вдруг

Смеётся, когда жалуюсь:

«Да всю жизнь вы скачете,

Будто зайцы по резвой траве,

И уж никто не обращает внимания,

Пойди, разберись, что у вас в голове,

В разлуках ваших и ваших свиданиях».

Что жизнь бывает то заносчива, то мила,

Это знакомо – терпеть и мучиться,

А прочее, выдержать, как говорят,

Может тогда и что-то получится.

Заказ обозначен, указаны сроки,

Я выеду в рань, уж зарделись востоки,

И темень сползает с вершин.

В окно загляну, а за рамой тревожно,

Прищурюсь слегка, разглядеть невозможно,

Шуршание робкое шин.

Спеши же водитель, за окнами ветки

Колышимы ветром, погоде в отместку,

Сижу, дожидаясь в тепле.

Там гаснут огни уходящего утра,

Такси заказал, поступаю так мудро,

Как ведьма лечу на метле.

Мой дальний маршрут, проскочу спозаранку,

Такси пробежит как на сказочных санках

В рассвет, разгоняя пургу,

На дачу, там вся в ожиданье собака,

Но медленно движутся стрелки, однако,

И темень вокруг, ни гу-гу.

Машина приходит на полчаса раньше,

Я выйду на стужу, не пивши, не жрамши,

Зелёный горит огонёк.

Включится мотор, снег отчаянно кружит,

Построен маршрут, но подсказ нам не нужен,

На дачу меня увезёт.

Вчера прошёл буран,

Как буйное веселье,

Укутал плотно сад,

От прихотей устав,

Уж коли Рождество,

То и за ним Крещенье,

Зима пушит январь,

Сугробы наметав.

Чернение ночи

Узором дагестанским,

И отсветы снегов

Ей вызолотят грудь,

В судьбе моей шальной,

Капризной и цыганской,

Господь, меня смири,

И выпрями мой путь.

Я музыкой стиха

Плету в ночи руладу,

Не ведая часов,

Пусть стрелки вмиг замрут,

Пишу, спеша, опять,

И больше нет мне сладу,

Фантазий вольных рой,

Куда, куда несут?

Ленивою луной

Подсветит небо утро,

Сребристый сонный луч

Сугроб нагой лизнёт,

Без суетных забот

Слагаю поминутно

Строку, посланье той,

Кто пробужденья ждёт.

Всходило солнце жёлтое, седое

Мороз царапал ветвями рассвет,

И каждый знал: настало время злое,

Но от него давно защиты нет.

Как дальше жить, неведомо невеждам,

Гадай на гуще, то что будет впредь,

И снова кто-то ложною надеждой

Нас призывал смириться и терпеть.

Сулил нам счастье новый вождь беспечно,

И репродуктор хрипло подвывал,

Из века в век дурил нас бессердечно

Толь подлый враг болтливый, толь нахал.

Он обещал порой златые горы,

Чуть потерпи, а дальше хоть пляши,

Такая чушь, что с ней не будешь спорить,

Не надо вешать на уши лапши.

Шёл снег сплошной, и ветер дул колючий,

Туман густой попутал берега,

И от морозов яростных и жгучих

Январский ангел прятал нас в снега.

Всходило солнце, не неся надежды,

Мороз царапал ветвями рассвет,

И каждый знал, что будет всё как прежде,

И от судьбы давно защиты нет.

Бывает мне назойливо и часто снится сон,

С которым должен я считаться поневоле:

Ко мне приходит злой экзаменатор,

Что хочет он, не знаю,

ведь давно я получил диплом,

И выставок картин мной создано

двухсот поболе,

Статей же больше сотни написал,

Две монографии, а если перечислить кратко,

Почти две тысячи стихов,

Хоть ночью разбуди отвечу без запинок,

Но столько же почти оформил книг,

конвертов грампластинок,

Казалось бы, давно уж выдержан экзамен,

И подводить итоги я готов

Без ложной скромности, но и без фанаберий,

Пред тем, кто призовёт в последний час,

Быть может, скажет мне: «Валерий,

Не многое ты сделал, но по силам,

А что касается житейской суеты,

Обид, что ты нанёс, неправедных поступков,

То горько каялся в них ты».

Быть может,

он не будет снисходителен ко мне

И призовёт к суровому ответу за то,

Что боль я близким причинял,

Лукавил, лгал,

к себе так часто требовал вниманья,

Но этот стих пишу себе не в оправданье,

Возможно, наступает срок,

Пора приходит предварительный итог

Наметить под чертой.

А злой экзаменатор за спиной,

Безмолвен он, но ясно слышу я:

«Твоя я совесть, праведная тень твоя».

Проштопано лапами елей осипшее небо.

Всего полшестого.

Разделена ночь лишь на белый и серый.

От белого клочья зависли на лапах тех елей,

Что сбросить снега не успели,

В тревоге проснулись

и маются грузом тяжёлым,

Согнули берёзы в морозе продрогшую спину.

Всего полшестого.

Кто месяца сгрыз половину?

Толь ворог, а толь вороватый и тающий свет.

И, кажется, вечность,

и, чудится, столько уж нет.

Изломана строгим углом

белоснежная крыша сарая.

Извлечь собралась она корень из дачных утех.

И кто-то разметил полотнище снега

от края до края

Еловыми шишками, метя грядущий рассвет.

Вспорхнула с карниза,

взлетела, стремглав птичья стая,

Дрожат в перекрытьях деревьев

следы от невидимых миру частиц.

Какие-то равенства и биссектрисы

прочерчены смутно,

И кто-то безумный понять их решит.

Приближается утро…

Которую неделю беспробудно темень,

И неба серый холст.

На нём эскизы брошенных берёз,

Провалы снега, тусклые огни,

Не видел безотраднее картины.

Засыпан снегом лес, бугор до половины,

И спрятался под ним коварный крысолов.

Гуляют по земле хвостатых крыс стада,

Метут позёмками. Пищат, туда-сюда

Мелькают серые безжизненные спины,

Скорее б чёрт пронёс,

Куда бегут они, не ведомо. Мороз

Им иссушил бока и выдубил все шкурки.

В ближайших опустевших закоулках

Какой-то лагерный покой и тишина.

В невидимых строеньях

прячутся «придурки»,

В тепле и сытости. По-видимому, вновь

Свихнулась вся страна. В морозном затаилась

исступленье,

И утро серое так медленно ползёт,

беззвучно суетятся крысы,

В каморке папы Карло продырявлен холст,

Очаг погас. Когда же будет пробужденье?

Февраль разнежился, шаманит пузырьками,

Шершавый снег, шипуча корка льда,

Глядишь, проглянула, казалась за горами,

С зарёй сиреневой зелёная трава.

От клёна семечко, кружась, втянуло в бездну

Оледеневшей непрозрачной глубины,

Гортанный крик вороний посулит небрежно:

Дни холодов уже недолги, сочтены.

Потом повалит снег, как не было надежды,

Куда свернулась вдруг в метелях благодать,

Но с первой робкой каплей

будем мы как прежде,

В тепле камина вёсны поджидать.

Порой проглотишь после сна

Глоток весны, как моря свежесть,

Нависших елей бахрома

Ковёр небесный гладит нежно.

Намокла простынь облаков,

Косичкой льёт по крышам воду,

Губастый снег под схрон заполз.

Он тает, где метель в подмогу?

Мычит, насупившись, чуть рань,

Корова, вымя дойкой полно,

Январь забился за февраль,

Лукаво щурится, нескромно.

Последний месяц для зимы,

Для сырости её горбатой,

Услышу гул со стороны,

И лёд сгребу с крыльца лопатой.

Так всё промокло, влагой налито,

Из пор земли клубится пузырьками,

Неспешно так, и дышится легко,

Вбираешь воздух, чувствуешь ноздрями

Всю сырость, свежий запах февраля,

Его не сможешь и пересказать словами,

И оттепель сгущается не зря,

То лишь пробел пред новыми снегами.

Февраль. Он поздний вестник мудрых зим,

Так редко солнца ранний луч пробьётся,

Но скоро март, а уж потом за ним

Весна теплом и светом разольётся.

Ну а пока дремать, в тиши мечтать,

Под бахрому густых нависших елей,

И старых сказок мудрости внимать,

Глотая свежесть с патокой елея.

Вода по сугробам от шалости

Струится, протаяв в снегах,

И цветом густой побежалости

Трава обнажилась в корнях.

Косичкой раскручена жидкою,

Собак витаминный прокорм,

И взглянет с невольной улыбкою

Проснувшийся крот чудаком.

Ему бы в постелях понежиться

И месяц во снах почивать,

А небо метелью не снежится,

Разлита вокруг благодать.

Всё плюсы погод, где же минусы,

Земля распарúлась в тепло,

Согрели февральские примусы,

Не часто так зверям везло.

Пришедший мороз убаюкает,

Загонит в прохладные сны,

Под новыми сонными муками

Заснуть до грядущей весны.

Завернуться б в снега,

Нахлобучить бы ветку сосны,

Её хвоей шершавой

Лицо расцарапать до боли,

Как достал уж февраль,

Дотянуть бы до ближней весны,

Я от ноши устав,

Осердясь, всё ж тащусь подневольно.

Старый груз давит прошлым

И тяжестью горьких обид,

Как бы скинуть его

И не рыться в ночных покаяньях,

Непокорная совесть

Под утро отчаянно свербит,