Читать книгу Сокол против кречета - Валерий Елманов - Страница 3

Глава 2
Горечь бессонной ночи

Оглавление

Есть, сын, загадка века —

За что считают сладкой власть?

И только мудрость человека

Поможет в горести не впасть,

Едва ее лишится он.

На самом деле горя стон

Сменить на радость бы ему…

Петр Миленин

Успех любой войны, во всяком случае для обороняющейся стороны, во все времена во многом зависел от успешной, а главное, быстрой мобилизации. Если вождь племени сумел заблаговременно собрать своих людей, значит, он сумеет и дать отпор посягающему на его земли. Не удалось это сделать – пиши пропало. Так было, так есть, и так будет. Вячеслав хорошо это понимал и делал все необходимое для того, чтобы каждый знал, куда он должен явиться, если его позовут.

Однако мало собрать людей, дать им хороший меч в одну руку, а щит – в другую. Недостаточно вручить им луки, копья и арбалеты, а на самих напялить добротные кольчуги. Все равно это будут люди, для битвы же нужны – воины. Вячеслав знал и это. Потому дважды в году, месяц-полтора летом и три – зимой, он гонял бестолковых ополченцев в хвост и в гриву, делая из беспомощного стада, которое можно разогнать одними плетями, несокрушимый пеший строй.

Однако нападение зачастую бывает внезапным, ибо неожиданность – половина успеха. Значит, надо заводить разведку. И не только тактическую, которая видит лишь очевидное, поверхностное. Ее мало. Нужна еще и глубинная, стратегическая, в которой должны быть задействованы не простые наблюдатели, а настоящие аналитики. Они должны сидеть в каждой стране, застыв, подобно пауку, почти в неподвижности, ибо их главная задача состоит не в том, чтобы вызнавать факты, но думать над ними, увязывать разрозненные события в единое целое и делать выводы.

Но не бывает паука без хитросплетенной паутины, без сигнальной нити. Значит, в распоряжении каждого аналитика должна иметься своя резидентура, включая все ту же сигнальную нить, то есть курсирующие туда-сюда гонцы с сообщениями. Обычными – по обычным, неторопливым каналам, важными – по особым, чтоб летели сломя голову, загоняя коней и задыхаясь от усталости.

Всех этих мудреных слов и терминов – резидентура, аналитики, стратегия и прочее – ни Любомир, ни Николка Торопыга и слыхом не слыхивали. Да оно им и ни к чему. Зато они хорошо понимали, что от них требуют государь Константин и его верховный воевода, и трудились на совесть.

Помогал им и Евпатий Коловрат, в чьем ведении находились все посольские дела, а ведь каждый посол – это тоже шпион, только на легальном положении, то есть под своей личиной. Так было, есть и будет.

А если все-таки врагу удалось осуществить тайную подготовку к войне и напасть неожиданно? Не держать же все войска круглый год вблизи своих рубежей. Уж больно оно накладно, знаете ли. Только на их прокорм уйдет столько, что за год-два рухнет любая держава, потому что опустеет казна и взвоют кормильцы этого самого войска, у которых придется отобрать последний кусок хлеба. Ситуация, когда один с сошкой, а семеро с ложкой, чревата весьма серьезными, а зачастую и трагическими последствиями.

Значит, нужны войска для охраны рубежей. Об их необходимости и важности воеводе Вячеславу говорить не надо. Когда-то давным-давно, хотя и в будущем, как это ни парадоксально звучит, юного Славу Дыкина призвали в ряды пограничных войск, и всю срочную службу он имел возможность любоваться высокими снеговыми шапками гор на аджарско-турецкой границе[21].

Так что о контрольно-следовой полосе и о прочих премудростях этого нелегкого дела он знал не понаслышке и организацией пограничной службы несколько лет занимался лично, не доверяя этого дела никому. Лишь когда все наладил, тогда только и угомонился, посчитав возможным довериться другим людям.

Толковых помощников у него хватало. Были они и на побережье Балтики, и на западных рубежах, и на южных – на Кавказе и в Крыму. На восточных же, наиболее важных, у него в подручных ходили не кто-нибудь, а князья, а то и царские сыновья. Вначале Святослав, а затем Святозар – тоже царский сын, хотя и внебрачный.

После трагической гибели его матери Купавы[22] Константин позаботился о том, чтобы малыш получил не только достойное содержание, но и хорошее воспитание. Приставленные к нему учителя научили его и чтению, и цифири, и многому другому, включая ратное дело, которое Святозару было особенно по душе. Малец жил, рос и вскоре превратился в симпатичного крепкого юношу.

К этому времени он уже прекрасно знал, что из огромного отцовского наследства ему ровным счетом ничего не светит – все перейдет его старшему брату Святославу. Конечно, поначалу, когда он только-только до конца осознал это, ему стало немного обидно. Почему одному все, а другому – ничего, ведь отец-то один? Почему даже сейчас Святослав – царевич, а он как был, так и остался княжичем? Почему Святослав пребывает в стольной Рязани, а его, Святозара, сунули в какой-то Углич, о котором на Руси не все и слышали? Селище – не селище, но и на город он не больно-то походил, разве что стенами – воробей перескочит, да сторожевыми башнями – дите плечом подопрет, они и рухнут. Он что, рожей не вышел?

Хорошо, что всю эту боль и негодование он не таил в себе, а как-то в сердцах выплеснул отцу, приехавшему в Углич. Тот задумался, вздохнул и предложил поговорить обо всем вечерком, чтобы никто их не мог прервать. Беседа их затянулась до самого утра. Напоминала она учебный поединок на деревянных мечах, когда неопытный воин пытается пробить глухую оборону мастера, а тот спокойно и даже насколько лениво отражает неумелые наскоки. Сын наседал, а отец спокойно отмахивался. До поры до времени.

Однако за полночь ситуация изменилась. Мастер так же спокойно произнес: «А теперь смотри, почему ты не прав» – и сам перешел в атаку.

О многом переговорили в ту ночь Константин со Святозаром.

И о том, что Русь – не кусок полотна. Если ее порезать на куски, то никто себе ничего путного не сошьет.

И о том, что власть – не краюха хлеба, а скорее бычий пузырь. Сделаешь маленькую дырочку, и он вмиг сдуется.

И о том, что в первую очередь власть – не право творить все, что вздумается, а обязанность думать, разумно ли, верно ли я поступаю, сделав так-то, а не эдак, ибо за каждым твоим решением, за каждым указом – людские судьбы.

По отцовским словам, выходило, что не его, Святозара, обделили, а – Святослава, взвалив на плечи старшего сына часть государева груза, который ох как тяжел для него.

– Ему даже жениться по любви не дозволено! – бушевал разошедшийся Константин. – Я ему невесту подыскивал, я ему и повелел с ней под венец идти. И его счастье, что она хоть более-менее смазливой уродилась, потому как даже если бы и страхолюдина была, то Святославу все равно пришлось бы с ней обвенчаться, ибо то – не моя причуда, но так для Руси надобно! А теперь сам раскинь умишком, каково с нелюбимой всю жизнь жить?!

– Старики говорят, стерпится—слюбится, – неуверенно предположил Святозар. Но разве может неумеха отбить удар мастера, который точно знает, куда бить, а главное – как.

– Это лишь несчастливые в утешение себе так говорят, а дураки за ними повторяют. И в другой раз, после ее смерти, когда я его сызнова женил, считай, опять вслепую невесту брал. А куда деваться, если надо именно из этого рода выбирать, а там всего одна девица и была? Думаешь, он хотел этого? Шарахался, как черт от ладана. А я настоял, да что там, – махнул рукой Константин. – Считай, что примучил. И чудо, что ему и на сей раз не кикимора, а пригожая женка досталась. Вот такую вот тяжкую дань ему уже сейчас платить приходится. У тебя же – воля вольная… Конечно, дочери смердов все равно отпадают, не по чину они тебе, но в остальном… Хочешь, с Угорщины невесту бери, пожелаешь – из ясов или касогов, а у ляшских князей какие девки поспевают – чудо! Так что кто кому должен завидовать, сын?

– А я думал, ты из-за того, что с моей матерью не венчан был, да еще потому, что она – из холопок, – задумчиво произнес Святозар и прямо-таки впился глазами в лицо отца – что скажет?

– Так вот что тебя мучило, – медленно протянул Константин и строго произнес: – Глупость все это. – И повторил чуть не по складам: – Несусветная глупость, и не более того. Впредь о том не смей и помышлять, ибо я твою мать любил, как… – Он запнулся, но затем твердо отрезал: – Как свою жену, княгиню Феклу, никогда не любил. Но наследник у государя должен быть только один. У меня уже сыновей не будет, но, думаешь, второму или третьему из сыновей Святослава что-либо достанется? – И отрезал: – Нет. Паки и паки повторюсь – нет и еще раз нет. Их, как и тебя, даже царевичами величать никто не станет, ибо не по чину, потому что царевич – это наследник титула, а он звучит – государь всея Руси. Ты вслушайся токмо – всея, то бишь один на всю Русь. И будут они точно так же, как и ты, ходить в княжичах, хотя мать их со Святославом венчана по всем правилам. Я тебе больше скажу. Если ума у них будет немного, то они и твоих высот нипочем не достигнут. Уразумел?

– Уразумел, – кивнул Святозар. – А ежели умрет царевич? Тогда как?

– Тогда им, скорее всего, нарекут следующего по старшинству княжича, – пожал плечами Константин. – Но тут уже царь вправе решать.

– Выходит, я у тебя как бы про запас, – не унимался Святозар.

– Ничего не выходит, – отмахнулся Константин. – Или сам не ведаешь – у Святослава уже трое. К тому же старший, Николай, немногим младше тебя. Да и Вячеслав с Михаилом от дочки Ивана Асеня тоже крепенькими мальцами растут. Опять же невестка моя снова на сносях, и знающие бабки шепчут, что и на сей раз сына родит. – Он подозрительно покосился на Святозара и спросил:– А ты это к чему спрашиваешь?

– Да я так. К слову пришлось, – замялся княжич.

– Ты это «так» из головы-то выбрось, – посоветовал Константин и угрожающе пообещал: – А если я дознаюсь, что оно тебе не само туда залетело, а неведомые доброхоты постарались, то вот тебе крест – ноги им велю повыдергивать и собакам скормить.

– Нет! – вскричал княжич. – Я сам! Подумалось мне как-то, вот и все.

– Ну-ну, – засопел Константин. – Только ты запомни накрепко. От этого «так» вся Русь кровавым огнем займется и горючими слезами зальется. Да и тебе самому в этом огне уцелеть не удастся. А главное, ради чего? Гордыню потешить? А ты лучше про груз подумай, о котором мы с тобой говорили. Тяжела корона, сынок. Царский венец много дает, но еще больше спрашивает. Тебе о другом помышлять надо – как своему брату верной опорой стать, как подсобить ему и хоть часть ноши принять на себя. Тогда и только тогда тебе честь и хвала будет, и славу о тебе мои монахи-летописцы в века понесут, всем прочим в назиданье, уж ты мне поверь.

– Верю, – твердо заявил Святозар.

– Ну то-то, – облегченно вздохнул Константин, ощутив, что ответ сына не натужен, а идет от сердца.

Да и хотелось ему верить в лучшее, потому что иное грозило обернуться даже не проблемой – бедой. В такое время для полного счастья Руси только междоусобицы не хватает.

Словом, ночка выдалась бессонной. Хорошо, что под рукой были кубки с крепким кофе, который купцы в изобилии привозили Константину из далекого Йемена, а у посольства, вернувшегося оттуда год назад, одна ладья и вовсе была доверху нагружена мешками с зелеными зернами. Очень уж лестно было наместнику великих Айюбидов Умару ибн Али ибн Расулу, который буквально год назад объявил себя независимым султаном, что столь могущественный правитель, как Константин, признал его в этом новом качестве.

То, что наместник принял новое имя, назвав себя ал-Мансуром Нурад-дином, ничего не значило. Трон под ним пока еще оставался весьма шатким и неустойчивым, а потому это признание стало для него очень важным.

К тому же ал-Мансур знал, что если его признал Константин, то непременно признает и Византия. А учитывая, что она сейчас поддерживает прочный мир с Египтом и Сирией, где сидят Айюбиды[23], можно надеяться, что и они примирятся с тем, что в Йемене больше не хозяева. Да за такое не только мешков с зернами – за такое можно вообще вырубить и подарить все кофейные деревья.

А уже на Рязани человек, особо приставленный к этому делу, день-деньской трудился, обжаривая их так, как требовал царь, так что запас зерен у Константина был немалый. И горечь правды, открывшейся в ту ночь Святозару, у княжича навсегда смешалась с горечью странного напитка, впервые отведанного за компанию с отцом.

Когда Святозар уезжал на восточные рубежи, он испросил у отца небольшой мешочек. Только Константин подумал, что напиток ему понравился, а на самом деле причина была иной. Вкус кофе пробуждал воспоминания о беспощадных, суровых словах государя всея Руси, сказанных в ту ночь.

Чего уж там перед самим собой таиться. Были у него сомнения в отцовской любви, которую он с малых лет мечтал заслужить, чтобы понял государь-батюшка, что второй его сын ничуть не хуже, чем первый, а кое в чем и лучше, причем намного.

Да и доброхоты, о которых Святозар умолчал, не желая никого подводить, тоже немало потрудились, напевая княжичу, какой он хороший да какой пригожий, и вообще умница, весь в царя-батюшку. Не то что этот богомольный Святослав. Правда, после той ночи они живо заткнулись. Хватило всего одного раза.

– Отныне и впредь, – прошипел он перепуганному наставнику. – Чтобы ты и думать не смел сравнивать меня со Святославом! Он – царевич и наследник, а я – княжич, и мне с ним равняться не по чину. А ежели еще раз заикнешься, я все твои словеса поганые отцу перескажу. Он меня, кстати, уже спрашивал кое о чем, да я промолчал покамест, – и злорадно отметил, как тот испуганно отшатнулся.

И все. С тех пор как отрезало. Сам же Святозар, трезво рассудив, что лучше всего помочь отцу и брату он сможет на ратном поле, попросился подальше от столицы, на восточные рубежи.

Поначалу в его ведении была лишь сотня. Для молодого воина – честь немалая, для княжича же… Ладно, он и тут чиниться не стал, вовремя вспомнив, что брат Святослав и вовсе в рядовичах ходил, хотя и недолго.

А если уж забредали в голову сумрачные мысли, то он гнал их прочь: «Тебе и сызмальства никто ничего не обещал, так чего уж тут. Все честно было».

Прогнав же, пил горький кофе, благо государь снабжал им бесперебойно, и, небрежно накинув на плечи синее корзно, выводил из крепости своих воев, готовых идти за удалым командиром хоть на край света. В упоении схваток горечь стихала, уступая место азарту.

Уже через год его перестали именовать княжичем– только князем, и непременно с «вичем» – Святозаром Константиновичем.

Еще через год ему доверили одну из крепостей. Названная царем Константином Орском, она стояла на самой окраине державы, там, где Яик в своем течении делал крутой поворот с юга на запад, так что возможности отличиться у него были не раз.

Сшибки с монгольскими отрядами происходили все чаще и все злее. Поначалу пленные тихонько бормотали, виновато разводя руками, что якобы случайно забрели за Яик, а кто перед ними – не разглядели. Солнце им, видишь ли, глаза застило, а если зимой – то снег запорошил.

Но это когда Святозар еще был сотником. Потом, уже в бытность его главой Орска, они уже не винились, а только злобно прищуривали свои и без того узкие глаза-щелочки, а когда их уводили вешать, что-то угрожающе кричали на своем непонятном гортанном языке.

Впрочем, со Святозаром монголы предпочитали не связываться. Из-за цвета корзна они довольно скоро прозвали его Синяя смерть и, еще издали завидев плащ князя, уходили прочь, всячески стараясь избежать встреч с его отрядом, да и вообще не переходить рубежи, которые он охранял.

Одно время им это удавалось, но еще через год князь Святозар стал появляться не только в пределах этих границ, но и намного дальше. Причина же тому была проста. В одной из стычек отравленная монгольская стрела угодила в командовавшего всей пограничной стражей восточных рубежей князя Всеволода, кстати, тоже Константиновича, только из Переяславля-Южного.

Сам Всеволод в горячке боя не обратил на нее внимания, тем более что угодила она в мякоть левой руки и рубить нехристей не мешала. Поэтому он ее брезгливо выдернул, выбросил прочь да и позабыл. Вспомнил лишь вечером на привале, да и то потому, что рана разболелась не на шутку. Пока судили да рядили, пока везли к ученым лекарям, ему стало совсем плохо. Еще в двадцати верстах от Оренбурга он потерял сознание, а к исходу дня скончался.

Так другой Константинович оказался на его месте, в штаб-квартире всего восточного порубежья, расположенной в Оренбурге. Это уже был чин, с которым не мог сравниться ни один тысяцкий, считавшийся командиром полка и все чаще и чаще с легкой руки верховного воеводы Вячеслава именуемый полковником.

У Святозара все было гораздо круче. Только в шести порубежных крепостях сидели три тысячи воинов. Добавь к этому шесть сотен ратников из речной флотилии, и, как ни крути, даже по самым строгим меркам двадцатого века – получается корпус, а что уж там говорить про тринадцатый. Не каждый король – взять, к примеру, тех же ляхов – мог похвастаться, что имеет под рукой такую силу, причем готовую в бой с врагом в любое время дня и ночи.

О том же сказал во время небольшой пирушки по поводу его назначения и верховный воевода Вячеслав Михайлович, поправив кого-то из гостей, назвавшего Святозара тысяцким:

– Тут чин повыше получается. У древних римлян, про коих ты читал, князь, слово «генералис» означало главный. А так как ты, Святозар Константинович, становишься главным на всем восточном порубежье, то выходит, что ты и есть генералис, или же, если попроще, то генерал. – А когда уже уезжал, добавил:

– Если по уму брать, то тебя бы в помощниках с годик продержать надо было, чтоб пообвыкся. Только лучше тебя мы замену князю Всеволоду так и не сыскали. Людишек близ него толкалось много, а толку с них – как с козла молока. – И добавил вовсе уж непонятное: – Вот и пришлось тебя под танки совать.

Куда совать, Святозар так и не понял, хотя по тону верховного воеводы догадался, что место это под неведомыми танками не очень-то приятное. Переспросить же не решился, да и торопился Вячеслав Михайлович. К тому же для Святозара гораздо важнее было иное – доверие. О нем и сам воевода сказал. Мол, и он, и государь Константин Владимирович верят, что князь, несмотря на молодость, управится как должно.

Осваивать хлопотное хозяйство князь принялся уже на следующий день и чуть ли не сразу столкнулся с тем, о чем его предупреждал воевода, – толковых помощников практически не было.

Нет, что касается обеспечения, тут все работало как по маслу. Каждая крепость исправно снабжалась всем необходимым. Вошва, ведавший тыловым хозяйством, свой хлеб ел не даром.

Он не только с гордостью носил, не снимая даже в знойный летний день, зеленую шапку и красивый серебряный знак, наглядно подтверждающий, что его владелец окончил Рязанский университет, но и на деле доказывал, что знания, полученные в нем, пошли ему впрок. Были налажены и четкие пути подвоза всего необходимого через перевалочную базу-крепость на речке Самаре и далее по ней чуть ли не до самого Оренбурга, установлены четкие сроки доставки и все прочее.

Но вот на остальных людей, из коих чуть ли не половина точно так же, как и Святозар, гордо величала себя князьями, положиться было нельзя.

Нет, никто из них не был трусом. Но личная храбрость в бою, как успел понять Святозар, это одно, а умение командовать людьми, принимать разумные решения, быть строгим и в то же время справедливым – это совсем иное. Кое-кому из них Святозар и сотни бы не доверил, потому как развалят они ее. Да что сотня, когда и десяток жалко.

А тут, как назло, участились стычки, возросли потери не только среди простых ратников, но и сотников и даже воевод, которых нужно было срочно заменять, а кем – вопрос.

Отказавшись от мысли поставить на их место кого-нибудь из тутошних помощников – завалят все дело, ей-ей завалят, – он вспомнил про своих, орских. Ну, то есть не совсем уже своих, можно сказать – бывших, но тем не менее. С ними он не раз и в бой ходил, да и внутри крепости расставался разве что глубоким вечером, перед тем как уйти в ложницу.

Из их числа и поставил двоих на места погибших, причем один из них, бывший сотник Олекса, уже не раз заменял самого Святозара. Посчитав, что он управится и с другой крепостью, молодой генерал решительно перебросил его в Яик. В Горном Яике же, самой верхней из шести крепостей, он поставил другого сотника со смешным прозвищем Поспелко, а в Орск назначил еще одного – Шолоха.

Все трое должны были справиться с делом. Во всяком случае, Святозар на это надеялся, да и доверял он им гораздо больше, нежели своим помощникам. Обращаться же к отцу, чтобы вовсе их сместить, он не решился. Было у него опасение, что государь может не совсем правильно его понять. Ведь почти все они были ставленниками Святослава, который одно время сам ходил в генералисах восточных рубежей.

Когда царь отозвал своего старшего сына, то Святослав и предложил в качестве замены князя Всеволода. Тот, надо сказать, и впрямь был не только воин, но и полководец от бога. О людях заботился, как отец родной, но не доверял никому, все сам и сам, поэтому никудышность людишек из своего ближайшего окружения попросту не замечал.

Вот и опасался Святозар, чтобы царь не подумал, будто его сын смещает своих помощников не потому, что они плохие, а потому, что поставлены эти люди его братом, то есть как бы ревнует к царевичу и наследнику.

«Вначале докажу, на что я сам пригоден, – мрачно размышлял он. – А уж потом, спустя лето или два, ими займусь».

* * *

Сыны же государя Константина бысть статью вельми славны и имеша столь мнози черт достохвальных, кои и перечести тяжко. Святозара же князя о ту пору вси ратники хвалиша, ибо мнози ворогов он побита на рубеже, кой ему беречь царь повелеша, и ни един от его не ушед. Корзно же оный князь носиша сине, посему и прозван бысть Монголами Синей Смертию, ибо разиша их нещадна и себя не жалеша для Руси.

Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года

Издание Российской академии наук. СПб., 1760

* * *

О. А. Албул. Завершая разговор о вероятных столицах средневековой Руси, на который я был вынужден отвлечься из-за своих оппонентов, хочу заметить, что и здесь все пошло по пути наибольшей исторической вероятности. Именно Рязань имела наибольшую перспективу стать стольным градом, исходя из целого комплекса благоприятных аспектов, каковыми Константин и воспользовался в полной мере. Напоминаю, что преодолеть инерцию древней, пусть и ослабевшей системы, чтобы на ее обломках воздвигнуть что-то принципиально новое, гораздо легче на границе ареала, где и находилось Рязанское княжество. Константин не совершил ничего из ряда вон выходящего. Справедливости ради отмечу, что в меньшей степени, но имелись похожие шансы у Киева, Галича, Смоленска, Владимира и Новгорода, хотя и не в такой благоприятной совокупности, как у Рязани.

Ю. А. Потапов. Не согласен. У них как раз этих шансов было значительно больше, да и не только у них. Вы просто недооцениваете роль личности в истории, в частности того же Константина.

О. А. Албул. А вы ее чрезмерно выпячиваете, почтенный Юрий Алексеевич. Я уважаю ваши большие научные заслуги, но в этом вопросе категорически с вами не согласен. Так вы, пожалуй, договоритесь до того, что если бы не было Константина, то немецкие рыцари захватили бы всю Прибалтику, или вообще до нелепицы о том, что какой-нибудь жалкий литовский князек, вроде Миндовга, ухитрился бы объединить всех литовских дикарей, вместе с родственными пруссами, ятвягами и жмудью, и создать целое государство, которое соперничало бы с Русью.

В. Н. Мездрик. А почему бы и нет? Мысль интересная.

О. А. Албул (язвительно). Дарю, уважаемый Виталий Николаевич. Только имейте в виду, что ваша докторская диссертация, да и ряд других научных работ и без того подчас напоминают фантастический роман, особенно когда речь идет о возможных путях развития нашей страны. Смею заметить, что подобный подход к истории более приемлем для какого-нибудь беллетриста-романиста, а не для историка, обязанного полагаться на факты и только на них. К тому же, если бы ваши фантазии хотя бы выглядели убедительно, а то…

В. Н. Мездрик. Вот только будьте любезны – без неуместной иронии и насмешек. Как я понял, Олег Александрович, вас не устраивает моя научная концепция, согласно которой разрозненные русские дружины и пешее необученное ополчение в самой ближайшей после Калки перспективе ожидал разгром, после чего неизбежно последовал бы длительный, возможно, на несколько десятилетий, период порабощения всей страны. Так ведь?

О. А. Албул. Совершенно верно. Вы бы еще сказали – порабощения на века! Уж пугать читателя, так пугать основательно. На самом деле совершенно очевидно, что Русь – не будь Константина – неминуемо объединил бы кто-нибудь другой. Просто для этого пришло время, и страна, если так можно выразиться, созрела.

Более того, не будь этой злополучной вражды рязанского князя с черниговскими и новгород-северскими владетелями, к которой впоследствии подключились чуть ли не все княжества, то и на Калку пришло бы куда более сильное войско, которое наверняка одержало бы победу над монгольскими туменами. Причем сделало бы оно это столь убедительно, что совершенно отбило бы охоту у степняков и впредь соваться на Русь. А что до оккупации, так это вообще несерьезно. Как вы себе представляете монгольскую конницу в непролазных русских болотах, окруженных со всех сторон дремучими лесами?

В. П. Мездрик. Но они могли бы выступить на Русь зимой, как это и сделали на самом деле.

О. А. Албул (поучительно). Сразу видно, что у вас смутное представление о военном деле. Воевать за обладание степью, при этом находясь в степи, – одно, а вот углубиться в русские пределы, где их встретили бы дремучие непроходимые леса, – совсем другое. Да и корм для коней зимой тоже негде взять.

Ю. А. Потапов. У самих русичей в захваченных селах и городах.

О. А. Албул. Напомню, что наиболее крупные города Хорезмской державы были взяты только благодаря трусости и предательству. Да они на одних только Пронске с Ряжском потеряли бы столько людей, что дальше и не сунулись бы. Кстати, в качестве подтверждения моих слов вспомните поведение Субудая близ южного Переяславля. Он даже не решился его осаждать.

Ю. А. Потапов. Потому что к нему подошли рязанские полки Константина. Зато что касается городов Волжской Булгарии…

О. А. Албул. Ну вот вы снова за свое. Я не спорю, его роль была велика, но если бы не было бы Константина, то непременно нашелся бы кто-то другой. А вас послушать, так получается, что замены ему на тот период времени не было вовсе. Да и со столицей Руси вы несколько… чрезмерно смелы. Почитав ваши труды, можно сделать вывод, что ею мог бы стать практически любой город при наличии умного и энергичного князя – хоть Тверь, хоть Нижний Новгород, хоть даже град на Волоке Ламском.

Ю. А. Потапов. А почему бы и нет? Что касается последнего, то стык торговых путей всегда благоприятен для экономического, а впоследствии, при наличии умного князя, не слишком щепетильного в отношении своих соперников, и политического развития.

О. А. Албул. А как вам какой-нибудь Бельз, Юрьевец или, скажем, Димитров с Москвой в качестве кандидатов на возможную столицу? Скажете, что и это возможно?

Ю. А. Потапов. Вы все норовите довести до абсурда. Во-первых, о подобной нелепице я никогда не писал, поскольку все, что вы перечислили, действительно слишком ничтожно, к тому же у них как раз отсутствует выгодное географическое положение. Хотя… (задумывается, после паузы) думается, что крохотные шансы при определенных обстоятельствах могли появиться и у них. Правда, для этого их князья должны были быть не только энергичными умницами, но и очень большими подлецами, не брезговать ничем в борьбе со своими соперниками, начиная от клеветы и предательства и заканчивая физическим устранением.

О. А. Албул. А вы не задумывались, ну хотя бы на секунду, потерпела бы Русь таких негодяев?

Ю. А. Потапов. Если бы они проиграли, то, безусловно, нет. Их непременно заклеймили бы, как Святополка Окаянного. А вот если бы они оказались в победителях – то запросто.

В. Н. Мездрик. Еще и святым бы кого-нибудь из них сделали.

О. А. Албул. Простите, уважаемые коллеги, но я хотел бы знать, мы с вами ведем научный диспут или сочиняем фантастический роман, причем довольно-таки страшный – с князьями-подлецами, с загадочным вековым рабством Руси, ее последующим расколом на несколько народностей и мучительно тяжким воссоединением. Бр-р-р, об этом и думать-то страшно, не то что говорить. Радует лишь то, что все это возникло в вашем воспаленном воображении и не имеет ничего общего ни с реальностью, ни даже с гипотетической возможностью, настолько все это нелогично и вообще… несерьезно.

Ю. А. Потапов. Благодаря князю Константину.

О. А. Албул. А я еще раз вам отвечаю, что природа не терпит пустоты. Не будь его – был бы другой, и как знать, может, и получше.

В. П. Мездрик. Да Константин и так практически не совершал ошибок.

О. А. Албул. Ой ли? А вот этот разброс собственных войск в погоне сразу за тремя зайцами – Прибалтикой, Константинополем и татарами? Да и в последующем, согласитесь, его действия не всегда можно назвать удачными. А его попытки перейти в католичество, которым, кстати, имеется документальное подтверждение в виде соответствующих грамот римского папы.

В. П. Мездрик. Фальшивка!

О. А. Албул. Это вы так считаете, а большинство здравомыслящих ученых склоняются к противоположному выводу. Да мало ли что еще. К тому же, Виталий Николаевич, не забывайте о его потомстве. Я имею в виду его сына Святозара, который… Впрочем, вы это знаете не хуже меня.

Ю. А. Потапов. Может быть, и так, но вспомните, что произошло то ли накануне смерти самого Константина, то ли сразу после нее, словом, примерно в тех пределах. Как вы считаете, не следует ли полагать, что выяснились какие-то неизвестные доселе обстоятельства? На мой взгляд…

О. А. Албул (перебивая). Не уподобляйтесь своему авантюристичному коллеге, голубчик. На основе голых догадок пытаться опровергнуть десятки, если не сотни свидетельских показаний, зафиксированных в летописях, это уж, знаете ли, переходит всяческие рамки. К тому же и без того понятно, что наиболее убедительная причина всего, что тогда происходило, – это борьба за трон, только и всего. В ней и только в ней кроются все корни тех или иных объединений и возникновение довольно-таки странных коалиций. Союзников в политике, знаете ли, выбирают исходя исключительно из общности интересов, пусть хотя бы и временных.

Председательствующий. Я вынужден прервать вас, дорогие коллеги, поскольку время позднее, вы устали, да и несколько отклонились от первоначальной темы обсуждения. Поэтому я предлагаю оставить острые стрелы ваших разящих слов и перенести дискуссию на другой день. Возражения есть? (Молчание.) Вот и чудесно. Перерыв.

Из протокола научной дискуссии Императорского Исторического общества,

Рязань, май 1842 года.

21

О том, как он попал из XX века в XIII, подробнее см. «Княжья доля».

22

Об этом подробнее см. «Око Марены».

23

Айюбиды – династия, происходящая из курдского племени хазбани, которые начинали со службы сельджукским правителям Алеппо и Мосула, а затем султанам Египта из династии Фатимидов. В 1171 г. Салах ад-дин (Саладин в европейском произношении) произвел переворот и был признан багдадским халифом в качестве нового султана Египта, а позднее Сирии и всего Ближнего Востока, включая Йемен.

Сокол против кречета

Подняться наверх