Читать книгу Моя карма. Человек в мире изменённого сознания - Валерий Георгиевич Анишкин - Страница 3

Омский железнодорожный вокзал и привокзальная площадь. Город времён писателя Достоевского и конструктора ракет Королёва. Лидер белого движения Колчак и «золото Колчака». Городок Нефтяников. Иван Карюк и его родители. Мои «особые» способности. Из учителей в рабочие.

Поезд, конвульсивно дергаясь и лязгая колесами, наконец остановился, и нетерпеливые пассажиры, которые еще до прибытия стали выстраиваться в проходе вагона к выходу, теперь с облегчением покидали свой временный дом на колесах, вываливаясь с вещами на дощатую платформу, и она вдруг заполнилась, превратившись в шумную колышущуюся массу. И так же быстро опустела.

Я с рюкзаком и небольшим чемоданом стоял в сторонке, не решаясь двинуться в незнакомый город вслед за толпой. А в уши настойчиво лез перестук колес. В поезде я это перестал замечать, как не замечают тиканье часов на комоде, но стоит прислушаться, и тиканье заслоняет все остальные звуки, а потом долго не отпускает слух. Казалось, стук колес записался на магнитной ленте памяти и теперь воспроизводится непроизвольно. Двое суток тряски в душном вагоне пассажирского поезда утомили и требовали хотя бы небольшого отдыха.

Немного придя в себя, я вскинул рюкзак на плечи, взял чемодан и направился в здание вокзала. В буфете, отстояв недолгую очередь, я взял стакан чая и два бутерброда с сыром, нашел свободное место за высоким столиком с круглой мраморной столешницей и с аппетитом проглотил бутерброды, запивая горячим, но слабым чаем, который буфетчица наливала из огромного медного самовара.

Выйдя на привокзальную площадь, я прошел мимо сквера с памятником Ленина туда, где толпились люди в ожидании транспорта. Спросив у какого-то мужчины, я дождался троллейбуса до Нефтегородка, где жил мой институтский товарищ Ванька Карюк и где я собирался поработать пару месяцев до начала учебного года, чтобы определиться с работой по своей специальности учителя английского и немецкого языков согласно диплому об окончании ЛГПИ им. Герцена.

Из окна троллейбуса город мне показался невзрачным, несмотря на солнечный день, и я невольно вспомнил Достоевского, который писал в письме брату, что «Омск – гадкий городишко. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран… Городишко грязный, военный и развратный в высшей степени…»

Это дословно. Память меня не подводила и оставалась тем, что называют феноменальной. Был период, когда я на какое-то время терял свой дар предвидения и видения прошлого, но с памятью не возникало проблем, и она оставалась, надежно служа мне в учебе…

Cо времен Достоевского прошло более ста лет и многое изменилось. По крайней мере, грязи я не заметил, а деревьев и кустарника было достаточно. Что касается летнего зноя и бурана зимой, то я знал, что климат в этой широте континентальный, то есть, лето жаркое, а зима холодная, и был готов к этому.

О городе я знал лишь то, что можно было найти в Большой Советской энциклопедии, то есть, что город возник на слиянии двух рек и стоит на Иртыше, в который впадает Омь, а также, что это бывшее место военных и ссыльных, среди которых были писатель Достоевский, конструктор ракет Королев, этапированный сюда в 40-х годах из Магадана. Здесь отбывал срок в тюрьме композитор, автор романса «Соловей» Алябьев. Недаром Омск в шутку расшифровывали как Отдаленное Место Ссылки Каторжан.

Однако больше меня интересовала история лидера белого движения Александра Колчака. Это благодаря ему Омск получил звание столицы Сибири. И недаром: в 1918-20-е годы более сытного и богатого города за Уралом было не найти. Тем более что здесь красных не любили, и после военных действий расстреляли всех большевиков, которые не успели убежать. Жители Омска вообще не верили, что какие-то голодранцы могут победить офицеров, купцов, промышленников. Тогда Колчака встретили балом. Но Красная Армия выбила Колчака из города, а затем белого адмирала расстреляли в Иркутске.

Но еще больший интерес у меня вызывала история с золотом. Во время бегства на Восток адмирал растерял часть золотого запаса Российской империи; состав золота угнал Чехословацкий корпус, служивший у белых в качестве наемников; часть золота досталась красным, но никто не знает, куда девались все остальные слитки. Говорят, что белогвардейцы спрятали перед бегством огромный клад в Омске. Клад неоднократно пытались найти, но безрезультатно. А может быть, никакого клада и не было?

Но не будем забегать вперед. С этим я еще столкнусь в моем повествовании.

Нефтегородок тоже не произвел на меня впечатления. Это был тип микрорайона, приспособленного под обслуживание нефте- и газоперерабатывающих предприятий, в основном с четырёх и пятиэтажными кирпичными постройками…

Трамвай довез меня до улицы Энтузиастов, и я без труда нашел дом своего институтского товарища. Двери открыл сам Иван. Он сначала остолбенел и от неожиданности потерял дар речи. Потом бросился обнимать меня.

– Не позвонил, не написал. Дал бы телеграмму, что-ли… Как с неба, ей богу! – растерянно запричитал Иван.

Сюсюканий и соплей я не любил и в отличие от Ивана сдержанно принял проявление его телячьего восторга: в таких сиюминутных выражениях мне всегда виделась некая фальшь, и, может быть, именно от того, что они сиюминутны. Я терпеливо дождался, пока он отпустит меня, и с усмешкой сказал:

– Да ты не напрягайся, Вань. Я у тебя на пару дней, пока устроюсь как-то. Это возможно?

– Что ерунду говоришь, – обиделся Иван. – Я мог бы встретить тебя. Город-то незнакомый. Как добирался?

– Нормально. От вокзала троллейбусом, здесь трамваем.

– Есть хочешь?

– Спасибо, я на вокзале чаю выпил.

– Чай – не еда. Давай, тащи вещи в мою комнату и пошли на кухню пельмени есть.

В комнате Ивана с трудом помещались кровать, шифоньер и однотумбовый письменный стол. Я запихнул рюкзак под стол, чемодан поставил рядом так, чтобы не загораживать проход.

– Мне б помыться, – попросил я.

– Прости, не сообразил, – хлопнул себя ладонью по лбу Иван. – Иди в ванную, я сейчас принесу полотенце.

После душа ели пельмени, выпили по рюмке водки из графинчика, который Иван достал из серванта, и болтали, вспоминая студенческие будни.

– А чего ты приехал летом-то? – спросил Иван. – Ты же собирался к сентябрю.

– А поработаю до школы где-нибудь. У тебя же отец начальник отдела кадров? Поможет?

– Да запросто! – согласился Иван.

– Родители-то знают, что я могу завалиться к вам татарином? – спросил я.

– Почему татарином?

– Да ведь говорят, «незванный гость хуже татарина».

– Не бери в голову, – засмеялся Иван. – Достаточно того, что они про тебя знают. Разберемся…

Вечером пришли с работы отец и мать Ивана. Иван представил меня, сказав, что я буду работать в школе учителем.

– Какая школа, – пожал плечами отец Ивана Сергей Николаевич. – Июнь месяц только пошел.

– Да я поработать хочу до осени. Поможете?

– А что я вам предложить могу? Разве что рабочим, а у вас диплом о высшем образовании.

– Так я на другое и не рассчитываю, – заверил я. – Пару месяцев физического труда только на пользу пойдут.

– Похвально, – одобрил Сергей Николаевич. – Рабочих рук у нас всегда не хватает. И когда вы хотите приступить к работе?

– Да хоть завтра, – сказал я.

– Идет! Завтра жду к десяти в отделе кадров. Ванька покажет, где наше управление.

Может и ты, Вань? – повернулся Сергей Николаевич к сыну. – Заодно с приятелем. Чего без толку дома сидеть?

– Ты, что, отец, сдурел, – вступилась мать Тамара Петровна. – Ему школы по горло хватит.

– Не, батя, я погожу, – засмеялся Иван. – Это Володька. Он у нас особенный, с чудинкой. А я лучше на диване поваляюсь, книжки почитаю, да на речке позагораю в свое удовольствие.

– И по девкам побегаешь, – недовольно буркнул отец.

– Серёж! – Тамара Петровна строго посмотрела на мужа.

Ванька только ухмыльнулся, но промолчал.

Пили за знакомство из того же графинчика и снова ели пельмени, правда, прежде съели по тарелке наваристого борща.

Тамара Петровна водки не пила и в разговоре участвовала неохотно. Только спросила в конце ужина:

– Это правда, что вы, Володя, обладаете каким-то особым даром? Ваня говорил, что вы можете лечить руками и предметы двигать взглядом.

– Ну что вы! Иван вам наговорит. Что-то могу, хотя ничего необычного здесь нет. А так больше разговоры.

Я по-прежнему старался быть осторожным. Я помнил письмо физика Френкеля, которое в своё время напугало отца. Тогда отец в осторожной форме написал о моих способностях и, в частности, о способности предвидения в Академию Наук СССР и получил ответ профессора Н. Блохина: «У меня позиция была и остается твердой: с научной точки зрения в этом феномене ничего нет. Чудесами и мистикой мы не занимаемся». Френкель же на письмо ответил мягко, но ответ его прозвучал, как предупреждение и напугал отца: «…обстановка в науке настолько сложна и опасна для открытого обсуждения этих сложных проблем, что приходится скрывать информацию в стенах лаборатории, хотя лаборатория поддерживается профессором А. Д. Александровым… Поэтому ни в коем случае не следует никому нигде рассказывать… Все будет расценено, как распространение лженауки».

Сейчас, конечно, не то время, чтобы бояться репрессий за то, что твоя психика отличается от общепринятой нормы и за то, что природа наделяет кого-то особыми способностями, тем более, неизвестно, дар это или проклятие. Ведь даже в той памяти, которой я обладаю, мне стыдно признаваться, и я, как раньше в школе, в институте на экзаменах по таким предметам как политэкономия, например, старался переставлять слова и предложения, чтобы не казалось, что я вызубрил главу наизусть, хотя текст представал перед моими глазами фотографической картинкой, который я мог читать с закрытыми глазами…

Спать меня устроили на кухне на раскладушке. С дороги и после двух рюмок водки я уснул скоро, но обладая тонким восприятием, чутко уловил скрип кухонной двери и открыл глаза. Из комнаты в коридор и в кухню через щель не закрытой плотно двери проникал свет, а потом я услышал шёпот Тамары Петровны:

– А он что, будет жить у нас?

– С чего ты взяла? – так же шёпотом ответил Сергей Николаевич.

– Так он в школу пойдет только в сентябре, – тот же шёпот Тамары Петровны.

– Успокойся! Завтра я ему выпишу направление в общежитие как рабочему строй-монтажного управления.

– Ну, тогда ладно!

– Тебе что, не понравился молодой человек?

– Нет, почему же? Вполне симпатичный и видно, что самостоятельный. Только эти его какие-то подозрительные способности. Как бы беды не случилось.

– Не говори глупости. Володька тоже дружить с кем попало не станет. И потом, в институте не стали бы кого зря держать. А они дипломированные специалисты, высшее образование. Это мы с тобой до техникума только и дотянули.

– У нас время было другое. Война. Сейчас другие возможности… Зато у тебя шесть медалей и два ордена.

– Ладно, давай спать, – тяжело вздохнул Сергей Николаевич.

Еще некоторое время в комнате слышалась возня, скрип кровати, и всё скоро успокоилось.

Утром я стал собирать раскладушку, освобождая кухню до того, как встали хозяева. Пожелав Сергею Николаевичу и Тамаре Петровне доброго утра, я нырнул в комнату Ивана, чтобы не мешать им собираться на работу.

После завтрака мы с Иваном поехали на работу к его отцу. Кабинет начальника отдела кадров представлял собой небольшое пространство с большим двухтумбовым столом, двумя шкафами с папками и рядом стульев с черными дерматиновыми сидениями и спинками вдоль стены. Такой же стул стоял у стола. Сам Сергей Николаевич сидел в жестком кресле, похожем на стулья, только с деревянными подлокотниками.

– У тебя трудовая книжка есть? – доброжелательно спросил Сергей Николаевич, переходя на «ты», что совершенно меня не обидело: ведь я был товарищем и одногодком его сына.

– Есть, я же в сельской школе два года поработал – сказал я, протягивая трудовую книжку.

– А зачем же ты сюда-то приехал. Чем же дома было плохо? Или нашкодил? – Сергей Николаевич подозрительно сощурился.

– Да что вы Сергей Николаевич! Как вам в голову такое могло прийти! – обиделся я. – Посмотрите, у меня даже благодарность за хорошую работу в книжке записана.

– Да, действительно, – удивился почему-то Сергей Николаевич, найдя запись в конце моей трудовой книжки. – Тогда, чего тебя потянуло к перемене мест-то?

– Я, Сергей Николаевич, нигде еще не был. Вот вы пол-Европы с войной прошагали. Столько повидали, – польстил я. – А я нигде еще не был. А больше всего на Сибирь хотел посмотреть. И Иван много рассказывал, скучал по своему городу.

– Да-а, Сибирь – это, брат ты мой, сила. Мы, сибиряки, и в войне своей земли не посрамили… Твой-то отец воевал? – строго спросил Сергей Николаевич.

– А как же, воевал, – неохотно сказал я. – Только на другом, секретном фронте.

– Это что же, разведчик, что-ли?

– Что-то вроде этого. В Тегеране. Только он почти ничего нам не рассказывал. Говорит, подписку давал.

– А-а, понимаю, понимаю. Вон оно как, значит. Конференция трех держав, товарищ Сталин и все такое.

Он посмотрел на меня с уважением, будто это я служил в Тегеране и обеспечивал конференцию трех держав. Но я не стал говорить, что отца во время этой исторической конференции в Иране уже не было, потому что он, смертельно контуженный, лежал в госпиталях, сначала в Тегеране, потом в Ашхабаде.

– Я тебя оформлю слесарем-трубоукладчиком, – Сергей Николаевич словно извинялся передо мной. – Особой квалификации здесь не требуется. В основном земляные работы. Будешь, что называется, на подхвате.

И, наверно, чтобы ободрить меня, добавил:

– Летом у нас жарко, говорят, триста солнечных дней в году. Как в Сочи. В Сочи был?

– Не был, – сказал я.

– Ну вот, в траншеях, которые роет экскаватор для укладки труб, чистая холодная водичка, не хуже, чем в море. Так что, кроме здоровья никакого вреда, – весело заключил Сергей Николаевич.

– Да все нормально, Сергей Николаевич. Что, мы не работали что-ли. Вань, помнишь, как на ликероводочном заводе вкалывали?

– Что-то мне Ванька про это не говорил, – видно словосочетание «ликероводочный» отца Ивана насторожил, и он как-то подозрительно посмотрел на Ивана

– А что говорить-то? Мы ж не пить туда ходили. Подрабатывали. Студентов охотно и брали на временную работу, потому что они не пили.

– Ну ладно, всё, – повернулся ко мне Сергей Николаевич. – Иди в отдел кадров, дверь рядом, оформляйся. Я сейчас позвоню. Как оформишься, зайдешь. Я дам тебе направление в общежитие. У нас, сам видел, тесновато. Да и тебе, я думаю, неудобно у нас толкаться.

В отделе кадров меня встретила молодая женщина.

– Это насчет вас звонил Сергей Николаевич? – приветливо спросила женщина. – Идите к моему столу. Она попросила паспорт и Трудовую книжку, удивленно вскинула брови, прочитав последнюю запись, где значилось, что я учитель, но ничего не сказала и сделала новую запись: «Принят на работу в качестве слесаря-трубоукладчика 3-го разряда» и число, скрепив всё печатью.

Сергей Николаевич лично заполнил мне направление в общежитие и, прощаясь, пригласил:

– К нам заходи, милости просим. Ты парень, вижу, толковый, так что Ваньке от тебя только польза.