Читать книгу Последний министр. Том 3 - Валерий Гуров - Страница 2

Там же, допрос лидера Прогрессивного блока Милюкова в одной из тюремных камер.

В главе использованы реальные материалы показаний милостивого государя Милюкова П. Н., которые он давал следствию в оригинальной истории.

Милюкова завели в камеру.

Вернее как завели – кинули как провинившегося котёнка, который нагадил в хозяйские тапки. И вот теперь за шкодливость настала пора расплачиваться.

Павел Николаевич грузно упал на колени и несколько секунд стоял вот так на четвереньках, чувствуя унижение. Его, самого Милюкова и вот так вот, как какого-то задержанного алкоголика, нарушавшего общественный порядок на улицах Петрограда…

Понятное дело, что выглядел кадет подавленным, но надо отдать должное – Павел Николаевич держался молодцом.

Взял себя в руки.

Поднялся медленно – выпрямился.

Отряхнул ладони.

Гордо вскинул подбородок.

– Вы значит, Александр Дмитриевич, ну-ну, – прошептал он.

Правда, когда Милюков увидел в камере перед собой Протопопова и понял куда и зачем его привели, то побледнел пуще прежнего. Но, как и предполагал министр – виду, что как либо переживает о том, что предстоит, кадет не подал.

А меж тем ситуация действительно могла сложиться по разному. Скажем так, варианта, что кадет отмолчится – его не было.

Впрочем, на данную минуту Павлу Николаевичу ничего не угрожало и вроде как Протопопов готовил для кадета милое и вполне себе безобидное чаепитие, а значит и времяпрепровождение.

Для этого велел принести в камеру стол, даа стула и накрыть небольшую поляну – горячий крепкий чай, сушки. В общем, по хозяйски так, как надо встречать гостей. Тем более гостей с улицы и замёрзших.

Протопопов даже не счёл затруднительным подняться со своего стула, подошёл к стулу Павла Николаевича.

Отодвинул.

Жестом пригласил присаживаться.

Сопровождающий Милюкова жандарм (который вёл себя по хамски с милостивым государем) вышел и Павел Николаевич подошёл и сел на стул, положив руки на стол.

– Как я понимаю, господин Протопопов, вы затеяли проводить допрос? – холодно спросил лидер думской фракции. – К чему все эти любезности? Сначала ваш человек бросает меня в эту камеру, как какого-то бродягу, а вы теперь предлагаете чаю выпить? Лицемерие, Александр Дмитриевич.

– Хотите по другому? – изумился Протопопов, как могло показаться неподдельно. – Я устрою, достаточно вашего желания. Если ваша душа просит отношение как к бродяге, так почему бы не дать ей того, чего она ждёт?

Милюков промолчал.

Было видно, что «по другому» ему отнюдь не хочется и его душа совершенно ничего не просит (ну, по крайней мере, ничего из озвученного министром уж точно). Но одновременно кадету совсем не хотелось, чтобы потом «где-нибудь» вдруг всплыл факт, что после кровавой бойни, случившейся в Думе, лидер большинства как ни в чем не бывало пил чай и ел сушки в компании министра внутренних дел. Это же какой скандал поднимется, какой урон по репутации будет нанесён! Вон сколько людей полегло, скольких покалечили, тому же Гучкову руку сломали, а Милюков, как ни в чем не бывало, пьёт с вражиной чай…

– Пейте чай, пока пьётся, а то потом ведь меня в тюрьме не будет, а вы останетесь, опять же, если повезёт остаться, – улыбнулся Протопопов кончиками губ.

Милюков ещё несколько секунд поколебался, а затем, видимо решил, что выпитой кружкой чая приверженность делу не измеряется, а вот сам Павел Николаевич замёрз и трясся, как осиновый лист на ветру и без горячительного вполне возможно поляжет с температурой или чего хуже – подхватит воспаление легких. Поэтому трясущимися руками, кадет потянулся к своей чашке.

Одет он был в легкий пиджак, причём пуговицы оказались порваны после драки, и именно в таком виде ходил по улицам Петрограда.

– Ну, рассказывай Паша, как докатился до жизни такой? – спросил Александр Дмитриевич.

– Что хотите услышать, милостивый государь? – Милюков отставил от себя чашку, от которой едва не откусил кусок – зубы у Павла Николаевича ходуном ходили. – Давайте разговаривать откровенно и начистоту. Мы с вами давно знаем друг друга. Вы же понимаете, что играете с открытым огнём и максимум через час все это театрализованное представление закончится. Закончится в лучшем случае вашей отставкой, если вы сумеете доказать, что непричастны к деятельности правых террористов. Ну а если причастны… милостивый государь, полагаю, что в таком случае дело не ограничится даже каторгой.

Если Милюков отставил от себя чашку, то Протопопов, напротив, взял. Но только лишь для того чтобы отхлебнув чай, поставить его обратно.

Александр Дмитриевич взглянул на Милюкова, вытащил из-за пояса наган и навёл его на Милюкова, быстро смекнувшего, что происходит и вскинувшего руки.

– Так-так…

Не договорил.

Грохнуло ровно шесть раз.

Пули пролетели над головой Павла Николаевича и врезались в стену за его спиной.

Лидер кадетов, после того, как выстрелы стихли, так и остался сидеть с поднятыми руками.

Глаза закрыты.

Зубы стиснуты.

Губы превратились в две тонкие ленточки.

Лоб разрезает жирная капля холодного и липкого пота.

А голова втянута в плечи.

Через несколько секунд Милюков медленно открыл глаза, убедившись, что ему ничего не угрожает.

– Вы чего такое удумали…

– Просто хотел напомнить, Павел Николаевич, что ваши так называемые «друзья» придут через час, а до тех пор вы находитесь в моем полном распоряжение, – сказал Протопопов. – На всякий случай.

Милюков вздрогнул всем телом.

– Ублюдок, – прошипел лидер кадетов и съездил кулаком по столу. – Недолго тебе осталось! Ох недолго…

– Как скажете, – пожал плечами Протопопов. – Вижу, что вы не оценили мое гостеприимство… выбор ваш.

Протопопов энергично крутанул барабан револьвера, в котором остался один единственный патрон.

Положил револьвер на стол, при этом никак не комментируя свои действия. Причём, положил оружие ровно посередине стола, дулом к кадету.

Павел Николаевич наблюдал внимательно и глазами прилип к чёрному дулу револьвера, манящему такому.

– Вы предлагаете мне сыграть в русскую рулетку, я правильно понимаю? Лучше пристрелите меня сразу! – процедил он.

– Не совсем правильно понимаете, я предлагаю сыграть в «правда или действие», – сказал Протопопов.

– Хм, что будет, если я не отвечу на ваш вопрос? – спросил кадет.

– Полагаю, что действие? – министр кивнул на пистолет. – В нагане, как вам известно, семь патронов. Если вы считали, мой хороший, то патрон в барабане у нас остался один, потому что я выстрелил ровно шесть раз. Значит, Павел Николаевич, у вас в лучшем случае есть шесть попыток ответить на поставленные вопросы правильно. Все понятно, милый мой человечек?

Милюков облизал пересохшие губы.

– Но вы ведь даже не знаете совсем, где находится пуля? И выстрелить револьвер может уже сейчас…

– Я же сказал, что шесть попыток «в лучшем случае», – улыбнулся Протопопов. – А так вы правы и на вашем месте я бы не стал тянуть или врать.

– Ясно.

Милюков тяжёло вдохнул воздух и гулко выдохнул, собираясь в кучу.

– Насколько я понимаю, основная задача моего вам доклада, заключается в выяснении, прежде всего, того существенного момента, который сделал политическое положение в нашей стране шатким и постоянно меняющимся? Вы это хотите от меня услышать?

Протопопов молчал.

– Ладно, давайте попробуем разобраться, что к чему… это даже в определённой степени забавно и занимательно, что вам не безразлично, Александр Дмитриевич. А знаете почему? Все потому, что узнав все так, как есть на самом деле, не со слухов и не с домыслов, вам уже не удастся затем говорить в своё оправдание, что министерству внутренних дел не было известно реальное положение дел в стране. И оправдать своё положение, вам тоже не удастся. Хотя… кому как не вам то, о чем я стану говорить, должно быть известно достоверно.

Протопопов промолчал и на этот раз.

– Я считал всегда и теперь считаю, что основной причиной шаткости положения в нашей стране является неполнота и совершенная неискренность тех уступок, которые мы получаем от власти, – начал Милюков. – Причём я утверждаю со всей ответственностью, что все это тянется с первого же момента, когда народное движение привело к манифесту 17-го октября. Собственно, уже быстрый переход от первой уступки ко второй, от Думы законосовещательной к Думе законодательной, – сам по себе характеризует нерешимость уступающих и вынужденность уступки…

Протопопов кашлянул в кулак, выпил чай.

– Срать я хотел что вы считаете по этому поводу, Павел Николаевич, извините за нескромность. Так понятно?

Милюков снова уставился на Протопопова совершенно изумлённо.

– Что вас смутило больше – то, что я хочу срать или то, что извиняюсь за нескромность? – министр приподнял бровь, как будто удивлённо.

– Вы, пожалуйста, все же послушайте, – заявил Милюков.

– Слушаю, только учтите, что мне начинает надоедать, – министр снова потянулся к чашке чая. – Вы кстати чай пейте, остынет ведь.

– Если вы хотите конкретики, Александр Дмитриевич, то я могу с уверенностью сказать так – эти уступки были сделаны в состоянии лихорадки. А их неполнота и неопределенность, о которой я уже упомянул, заключаются в том, что никакой реальной связи с настоящим конституционным устройством они не имели. И иметь не собирались. Изначально.

Милюков коснулся одного края стола левой рукой и второго края стола правой.

– Вот здесь конституционное устройство, а вот здесь, совершенно с противоположенной стороны – уступки. Так я конкретно изъясняюсь, Александр Дмитриевич? Срать вам перехотелось?

– У нас с вами разное представление о конкретики, Павел Николаевич.

– Ладно, хотите слышать имена, значит. Ну будут вам имена, – пожал плечами Милюков, как будто бы с безразличием. – И Витте, и Столыпин указывали мне на то, что слово «конституция» не может быть употреблено, потому что оно не соответствует намерению дающего эту уступку… так конкретно? – сузил глаза лидер кадетов, легонько улыбаясь уголками губ.

– Более чем, продолжайте, пожалуйста.

– Так что совершенно ясно, что у руководящих людей была мысль, что можно ограничиться минимальной уступкой и, дав Думе законодательную власть, не делать из этого вывода, что власть монарха ограничена…

Было видно, что Милюков говоря все это, по всей видимости решил, что сумел взять Протопопова за яйца и перехватил инициативу. Однако Александр Дмитриевич очень быстро понял, к чему ведёт лидер кадетов.

– Первый прямой вопрос, господин Милюков – какое все вами сказанное имеет отношение к Государственной Думе и сформированному вами Прогрессивному блоку?

– Ну так разве можно узнать историю, если начать читать ее с конца? – философски рассудил Павел Николаевич. – Я к тому все это говорю, что началось все по моему разумению с того, что Витте в своё время убедил всех кое в чем. Что поддержку власти надо искать среди крестьянства, а не среди дворянского сословия. В тексте Петергофского совещания, если Вы не в курсе, относительно крестьян высказывалась надежда, что они будут новой опорой власти. Очевидно, это и содействовало изданию избирательного закона 12-го декабря, на основании которого состоялись первые выборы в Государственную Думу… Витте составил план борьбы с Думой в момент ее созыва и уже в это время было то совещание, под председательством государя, в котором Горемыкин брался распустить Думу на аграрном вопросе… Так что предвиделось, что аграрный вопрос встанет, что он примет нежелательное для власти направление и что Государственная Дума будет распущена на этом вопросе.

– Я верно понял, Павел Николаевич, что по вашим словам, план борьбы с Думой составили раньше, чем она начала функционировать? – уточнил министр внутренних дел.

Любопытная подробность, которую к своему стыду не знал ни нынешний Протопопов, ни прошлый. А ведь если это так, то крайне занятно получалось. Можно было понять и так, что созывом Думы власть хотела отнюдь не снять зреющие возражения и решить накапливающиеся проблемы. Нет, она выходит определённо хотела (и созывала Думу лишь для этого) убедить людей в бредовости самой идеи на практике. Мол, Вы можете мечтать сколько и о чем угодно, но все ваши мечтания не стоят и выеденного яйца, если пытаться все воплощать в жизнь. Теория без практики мертва, как говорится.

– Борьба шла не с самой Думой или народным представительством, она шла с самой идеей конституции, за монархическую власть, а народное представительство в славянофильском смысле этому нисколечко не мешало… – продолжил Милюков. – Так что это было идейное приспособление народного представительства к сохранению монархической власти в форме самодержавия. Исключение законодательного признака и замена его законосовещательным для Думы.

Задняя мысль нашей конституции при этом заключалась в том, что старая власть сохраняет за собой верховные права даже над законодательной властью.

Однако как вы знаете, Александр Дмитриевич, и знаете хорошо, хребет дворянству переломить не вышло и оно выиграло борьбу за доминирующее сословие. От того наша власть, как это часто бывает начала переобуваться на лету и отсюда последовало создание небезызвестных вам, милостивый государь, правых организаций, на которые выделялись огромные средства и которые готовы были плясать под дудку самодержавия. Это ваши Дубровины и Пуришкевичи должны сейчас сидеть на этом месте! – Милюков как будто бы распыляться начал. – Знаете из-за чего они не нашли общего знаменателя? Деньги не смогли переварить, те гигантские суммы, которые самодержавие выделяло…

Щелк.

Курок взвёлся при нажатии на спусковой крючок, провернулся барабан.

Удар.

Выстрела не последовала.

Тишина.

Патрона не оказалось.

Дуло смотрело на Павла Николаевича Милюкова, так и оставшегося сидеть с открытым ртом на другой стороне стола.

Лидер кадетов, казалось бы, поседел разом.

Протопопов аккуратно положил пистолет на стол.

– Мы разговариваем о вас Павел Николаевич, прошу простить за дерзость вам об этом напоминать.

Лидер кадетов покивал, потянулся к чашке с чаем, глотнул – протолкнул ком, вставший поперёк горла.

– Нет ли чего покрепче, может быть? – прошептал он. – Страх, как выпить хочется.

– Рассказывайте, – отрезал Александр Дмитриевич.