Читать книгу Мысли вслух. Сборник стихов - Валерий Иванович Артемов - Страница 28

Не дожидаясь слов ответа, спешу я вновь письмо писать,

так истомленная разлукой моя душа не хочет ждать.

Ей в этом мире много ль надо? Лишь кто-то в мире близкий был,

и чтоб встречал её с отрадой и верность ей всегда хранил.

Ну что возьмёшь с душонки тёмной? На ней ведь даже нет креста.

Ухта ей кажется огромной – вот как душа моя мелка.

Уж сколько раз я ей темяшил: мол, не надейся и не жди.

Ну что тебе желанья наши? Ну чем снег лучше, чем дожди?

Ну разве плохо жить без дома? Везде, где б ни был – дома ты.

Как вспомню: вечером истома тревожит прежние мечты,

костёр горит, туман садится, и мы в промозглой мгле сидим…

– Душа моя, чего не спится, ну что вновь видится за ним?

– А вижу я страну большую, где брату – брат, сестре – сестра,

где я с тобой вдвоём кочую, где дуют вольные ветра,

где нас встречают дорогие родные близкие сердца,

где видим мы глаза другие, родные близкие глаза;

страну, где любят с детства честность, страну, где любят с детства ум.

Найди еще такую местность, где ценят счастье высших дум.

В ней расцветают райским садом искусство, музыка, любовь.

Нам б это всё казалось адом, и было бы не в глаз, а в бровь.

– Душа моя, ведь не бывает на свете стран, что грезишь ты,

их всех невежество сметает мечом, огнём в тартарары.

Ну может час иль миг та честность прожить средь лживых и худых?

Но чтобы это длилось вечность, не верю я.

– Волос седых

своей бы бабки постыдился иль деда, неслух, своего,

что в поле до ночи трудился за ради пуза твоего.

Мне в жизни много люди врали, но я тебе не буду врать,

была честна с тобой вначале и мне с лжецов пример не брать.

В стране бытует между всеми родство не тел, а честных душ,

и подозрительности семя не смеет бросить строгий муж

своим собратьям по Парнасу. Ах, музы, музы! Только с вами

из зверя зреет человек, без вас меняяся веками,

не образумится вовек. И девять муз живут в почёте,

как будто граждане страны, а вся страна парит в полёте,

как мы, когда нам снятся сны.

– Душа моя! Какое дело нам всем до сказочной страны?

Ведь ты вчера совсем не ела, мы двое суток голодны.

И разве музыка, поэты сумеют вычистить любовь?

Кому из них под силу это, кому охота портить кровь?

Ведь не бывать у всех талантам, не все с рождения умны,

ведь и не всё давалось Данте. Заслуги наши же скромны.

Ведь кто-то должен жать и сеять овёс, пшеницу по полям,

чтоб мог баран до плова блеять и шерсть растить на шубу нам.

И, значит, этим хлеборобам не до стихов и не до нот,

и в антураж промокшим робам совсем не смотрится блокнот.

И кто-то им любовь подарит, желаньем в полночь уведёт

и наготою в пах ударит, бессильно в травы упадёт.

И будут все им безразличны: поэт, писатель, музыкант,

актёр, художник, как обычно любой заслуженный талант.

Так люд простой культуру «ценит», искусство «носит на руках»»,

мораль ему – предмет без цели, шедевры – видимость в кустах.

Кого ни взять, кого ни вспомни великих мира по сей день —

всех их преследовали козни, за каждым шла страданья тень.

– Уж больно мрачно ты рисуешь судьбу избранников богов

и скучно жизнеописуешь дни покорителей миров.

– Ну, может, я сгущаю краски, и, может быть, несчастья нет,

и наши беды только маски, былого счастья мнимый след.

Но всё равно теперь не в моде ценить изящество и вкус,

страдать и плакать при народе под впечатленьем гордых муз.

Теперь у нас другое любят, не то, что раньше, в старину.

Прогресс любые чувства губит и топчет нравов седину.

– Но ты неправ, мой повелитель! Жива же до сих пор любовь,

в сердцах снискавшая обитель и тайн секретов, пьющих кровь.

– Да, ты права. Но слишком долго с тобой ведём сегодня спор.

Оставим диспуты о долге, как раньше было до сих пор.

А будет время, так с желаньем вернёмся к спору снова мы.

Надеюсь я, что ожиданьем не будем мы утомлены.