Отрывок из книги
Кто в нашей стране не слышал о замечательном памятнике литературы Древней Руси XII века «Слово о полку Игореве»? При упоминании о нём кто-то вспомнит из школьной программы «плач Ярославны» в переводе Н. Заболоцкого, кто-то арию князя Игоря из оперы А. П. Бородина, кто-то недоумённо пожмёт плечами и не станет напрягаться по этому поводу. «Какой Игорь? Какие ещё половцы? Кому сейчас это нужно?» – с усмешкой спросят они. И таких людей, к большому сожалению, в нашей стране становится всё больше. В век голого прагматизма и повсеместного одичания, в мире всеобщего потребления главными жизненными правилами являются примитивные и понятные всем установки, такие как: «Бери от жизни всё! Живи в своё удовольствие! Не думай ни о чём!» Но, как сказано в писании, «не хлебом единым жив человек…». В данной аналитической работе заинтересованный читатель найдет не совсем обычное переложение древнерусского текста, являющееся альтернативой объяснительному переводу Д. С. Лихачева и тому традиционному пониманию, которое на сегодняшний день преобладает в лингвистике и медиевистике по данному вопросу.
Первоосновой любого перевода является точность смыслового прочтения. По мере возможности я старался придерживаться этого золотого правила. В моей работе на обсуждение вынесены на первый взгляд простые вопросы, например, где и когда произошла битва на реке Каяле. Многие, наверное, скажут, что тема давно исследована, практически все тёмные места в «Слове…» изучены и после таких научных светил, как Б. Д. Греков, Б. А. Рыбаков и Д. С. Лихачев, она стала не такой актуальной, какой была раньше. Всё же хотелось бы придать дополнительный импульс старым спорам о времени и месте похода, о цели, которую преследовал князь Игорь, избавить тему от стереотипов и направить современную дискуссию по этим вопросам в практическое русло. Также в работе проведено небольшое аналитическое исследование с целью выяснить, в каких исторических условиях проводилась работа по первоначальному переводу обнаруженной в Ярославск монастыре рукописи. Почему в то время так, а не иначе трактовались те географические названия, о которых идет речь в «Слове», и на какой исторический фундамент стали опираться основные постулаты и идеи самого первого перевода древней рукописи, который и заложил основу для будущих исследователей. Все эти моменты имеют принципиальное значение для отечественной истории и культуры. Как только становится понятным, где на самом деле произошла битва, произведение сразу же раскрывается совсем с другой стороны, у него словно появляется второе дыхание. Старые предположения становятся ненужными и теряют свои невнятные объяснения. Так называемые темные и испорченные места в «Слове о полку Игореве» по большей части проясняются, а все непонятные и неузнаваемые слова принимают свои нормальные и естественные значения. Для дальнейшего понимания моих мыслей читателю необходимо принять на веру несколько аксиом.
.....
Первое, что бросается в глаза в этой надписи, это использование двух разных форм летосчисления, применявшихся в разные временные периоды. Эра от сотворения мира была принята на Руси в довольно поздний временной период, а упоминание номера индикта без номера круга Солнца и круга Луны делает архаичную индиктовую дату, летосчисление по которой применялось в домонгольский период нашей истории, совершенно бессмысленной. В надписи почему-то не указан месяц года. Но раз море замерзло, то без сомнения дело происходило зимой. В переводе на современное летосчисление 6 индикт 6576 года означает декабрь 1067 – январь 1068 года. Вероятно, по замыслу заказчика, само слово «индикт» должно было служить дополнительным доказательством древности, а значит и подлинности самого камня. «Считается, что древнейшая известная нам летопись ПВЛ составлена в начале XII века. В результате многолетнего труда по сопоставлению ПВЛ с более поздними летописями, А. А. Шахматов в одной из них Новгородской летописи младшего извода (Н 1) обнаружил отражение более раннего памятника – Начального свода, который он датировал концом XI века. Исходя из этого, Шахматов приходит к выводу, что вплоть до 60-х годов XI века современных регулярных записей с точными датами не было. Летописцы конца XI-начала XII вв. имели дело с недатированными записями предыдущих лет и вставляли в них даты по догадке, иногда разрывая единые фразы предшествующего текста. Известия IX–X веков в летописании восходят в основном к устной традиции; этим и объясняется расхождение между Начальным сводом (известным нам по Н 1) и ПВЛ. К тому же составитель свода использовал хронологическую компиляцию, основанную на греческой хронике Амартола, из которой он почерпнул сведения о походах Руси на Царьград. Камнерезы расположили надпись на боковой стороне, причем выполнили её, абсолютно точно копируя весь трафарет, сделанный на бумаге, не по всей длине боковой стороны, а в две строчки. Было бы естественно, если бы надпись нанесли на широкую, свободную от каких-либо изображений сторону, однако камнерезы подошли к делу формально и расположили надпись явно неудачно. Отгравированный камень в этом районе был найден в единственном экземпляре, больше ни до этого случая, ни после таких артефактов там не находили. Эта надпись не только давала привязку местонахождения Тмутаракани, но и указывала её расстояние до Керчи, казалось, что она нанесена специально для потомков с единственной целью – дабы они прекратили свой спор о Тмутаракани.
Пролежав 11 лет в забвении под мраморными обломками, в ограде Таманской гарнизонной церкви, «древняя» реликвия «случайно» попалась на глаза бывшему сопернику Мусина-Пушкина по фаворитизму Н. А. Львову. Путешествуя по Крыму в 1803 году, отставной архитектор и геолог, академик Львов, собрав несколько обломков, совместно с двумя молодыми художниками Ивановым и Алексеевым составил проект памятника (надгробия), «означающий прехождение остова Тамана под владение разных народов». По их задумке памятник должен был представлять историю Крыма – последовательность завоевания его разными странами: Грецией, Древней Русью, Генуэзской республикой, Турцией и снова Россией. И свидетельствовать о русском владычестве в Причерноморье. Проект памятника представлял собой генуэзскую капителью и татарские шишаки, которые сверху прикрывал Тмутараканский камень, ещё выше – камень античной Греции, а наверху – мраморное изваяние воина (на рисунке – торс с отрубленными руками и головой). На обломке старой колонны Львов позаботился об увековечении своего имени. Там была высечена надпись, объясняющая значение самого камня, которая гласила: «Свидетель веков прошедших послужил Великой Екатерине к обретению исторической истины о царстве Тмутараканьском, найденный в 1793 г. атаманом Головатовым. Свидетельство его свету сообщил граф Пушкин. Из былия изверг Львов-Никольский в 1803 году при начальстве майора Васюренцева при пастырстве протоирея Павла Домешко». Зимой того же года Львов скончался. Попытка возвести этот памятник стала его последним архитектурным прожектом, который представлял собой простое нагромождение обломков. Памятник так и не был сооружён, и камни остались лежать в ограде церкви, а деталь с надписью хранится в Таманском музее. Львов пытался соорудить своеобразный вычурный ребус из камней и слов. Не случайно он написал фамилию Мусина-Пушкина (т. к. приставка Мусин происходит от татарского прозвища Муса) в усечённом виде, а свою – с прибавлением литературного псевдонима. У многих знатоков истории вызывает недоумение малозначительностью самой надписи на обломке, а также упоминание имени атамана Головатова, который на самом деле не имел отношение к находке камня. Видимо фамилия Розенберг как-то не вписывалась в эту патриотическую надпись.
.....
