Читать книгу Аутсайдер - Валерий Ланин - Страница 2

…на солнце вспышки, государство без государя, чёрных монахов всё больше, чернорабочих всё меньше; как это ни странно, хотя это не странно, последний десяток лет минувшего тысячелетия в стране рабочих и крестьян, в государстве трудящихся царствует безработица. В новом русском лексиконе появляется слово трудник. Кого не принимают в организованные преступные группировки идут в растущие, как грибы после дождя, монастыри.

В одном таком монастыре трудник зарубил топором трудницу. Уже инокиню, после пострига… Обвинение в убийстве падает на совсем другого человека. Суд справедливо решает, что у него нет доказательств причастности данного гражданина к преступлению. Совсем другой человек, а им оказался носитель, без преувеличения, «постоянной тонкой структуры», проще говоря, художник. Чувствительная душа попадает в психобольницу. Все успешные художники похожи друг на друга. Каждый неудачник неудачлив по-своему. В новом русском лексиконе появляется слово куратор. Новые дягилевы и третьяковы начинают постигать азы искусствоведения: «До удара молотком участники аукциона ещё могут предложить новую цену, а продавец может передумать и снять лот с продажи, а после удара молотком сделка купли-продажи считается состоявшейся и изменить уже ничего нельзя…» Что касается нашего повествования, то появляются и новые принцхорны, а монография 1926 года без вести пропавшего в СССР П. И. Карпова становится настольной книгой молодого, но уже хорошо отмобилизованного отряда ценителей изрядного…

Монография Карпова

Кто у них в колясках?

Валерик

Володя

Игорёк

Анатолий

Эскиз к портрету Сапожникова

Осень

Речка Иов

Охрана свободна

Главный врач районной психиатрической больницы отложил в сторону картинки, открыл потрёпанную тетрадь, углубился в чтение дневника пациента П.:

«…один на вокзале выступает:

– На юга мы не хотим, там холера, карантин. Мы на север подались, подцепили сифились.

– Как жизнь?

– Как на генеральских погонах, вся в извилинах.

– Отец был генерал-директором тяги первого ранга – начальник путей сообщения, погоны носил. Тогда все носили: студенты, ремесленники железнодорожники. У студентов нашивались суконные погончики. Говорят, нам погоны американцы навесили по какому-то договору. Ромбы, шпалы были. Была железнодорожная милиция, по вокзалу ходил такой милиционер, как городовой, в папахе, сабля на боку. Офицеров тоже ввели. Были командиры, а офицеры это ж от царской армии, от дворян, из-за них революцию делали.

– Не подумали мужи… Перепаханы межи… Ровным строем под конвоем… Блядь. Думать надо было. Во бы жили! – сын генерал-директора тяги отмахивает рукой по горлу.

Я его пять минут послушал, как ВэПэШа кончил.

Лето какое стоит! Пекло. Всё начисто выгорело. Я три месяца в больнице провалялся. Мои приезжают, лежи, говорят, всё равно убирать нечего. Я лежу. А что делать, без позвоночника не побежишь. Грыжа позвоночника. Опасная болезнь, нога может отсохнуть. Столько времени в городе и нигде не побывал. А вы, я вижу, по орехи собрались? – случайный собеседник прекрасно видит, кто куда собрался; мы, братья-близнецы ЯстребОвы со своим младшим братцем (один из них деверь наш), дядя Миша со мной, Яша Саян (свояк наш, человек-гора, учился в одной школе с драматургом Вампиловым) – мы – по орехи, остальные – кто куда…

Этот год шишки мало. Прогуляетесь…

Так бы и стоял возле железнодорожных касс…

Тридцать шестой подошёл.

26 августа. Мысовая. Дельта Мысовки. Город Бабушкин между Ивановкой и Абрамихой. Три из трёхсот тридцати шести рек и речек впадают в Байкал, остальные вытекают. Со школы помню.

За Байкалом. Пересадка на сто тридцатый. Общий вагон. Проводнице 8 рублей. В 23.00 Татаурово. Вещи в пакгауз. Ночуем у Василия. Ястребы закупили водки, остались ночевать на вокзале. Утром двадцать седьмого с вещами на железнодорожной тележке въезжаем в ограду Василия, ждём попутного лесовоза, обедаем. Братья закусывают-перекусывают на пристани, машут кулаками возле Яшки, тот договаривается для себя с попутным ГАЗиком. Селенга. Паром. Хорошо сносит течением. Контора лесничества. Братья уже на крыльце сельсовета. Опять машут руками, пытаются достать бурятского богатыря. Младший Ястребов, Колька, носит за старшими братьями сетку водки. Саян улыбается, пьяные ничего с ним не сделают. Лесничий Николай Николаевич идёт в резиновых сапогах по дорожке к сельсовету, рядом с ним катится по траве на велосипеде дядя Миша, брат мамы.

Едем на деляну. Лесничий за рулём грузовика («за баранкой»). Дядя в кабине, я с братьями в кузове. «Это речка Итанца – ни начала, ни конца.» Едем по мелководью, по галечнику. Сильно трясёт. Близнецы спят, бьются головами о деревянные борта. Колька чунает, отвечает за бутылки. Глохнет мотор…

Проводок отпал…

Не, патрубок отвалился…

Починили, едем дальше, разогнались, проскочили метров на сто заход на деляну. Выгружаемся. Ястребы валятся на землю досыпать. Мы потащились по склону вверх. За одну ходку вещи не занести. Тянигус. Братья проспятся, завтра поднимутся на сопку.

Зимовьё. Пьём чай ночью.

Утром сходили за вещами. С 16.00 набили пару мешЕчков, один поставили у входа на корнях старого кедра, другой занесли в избушку. Берём по шишке на пробу.

В общем, поспел орех процентов на девяносто пять-семь, будем бить.

29, 30. Ночью дождь, днём и подсохнет, и поморосит. Василий притопал пошишковать. Принёс угощение – сиг, язь, омуль.

– Неудобно, а что делать, парень? Возле Байкала люди живут. Союз большой. Чтобы омулем снабдить, два Байкала надо.

Рассуждает о делах будничных: «…и от кедра деликатес, парень. По 6 копеек отборная шишка. ПОХ 510 штук оплатил, 30 рублей получи. 10 штук отнял. Ещё мнётся… Сырую примет – высохнет. Но по весу. На первое число включительно. 11 мешков шишки и добытых с большим трудом. Бурундук съел полмешка. Травяной мешок, поховский… Считай.»

Вечером варили рисовую кашу на сухом молоке.

Дядя Миша мне: «Шишка любит счёт. Записывай».

Начал записывать.

31 всю ночь и до 15.00 дождь со снегом, «не могли с юртЫ выйти поссать». Василий ходит бьёт. Дядя Миша: «Что за мочевой пузырь, только что ходил. Галя с Клавой просят сазУ, копытце, ноги парить, полеотрит лечат. Сазу даже пьют. Орехи бросают в самогон \прислушивается к стуку колота\ Вот гад как отбивает, молодец. Что бы я без Василия делал? Облепиха 80 копеек стакан на базаре. Запретили вывозить, вообще рвать. Только государство, плантации… Облепиховый кисель пробовал? Её ночью рвут… Черёмуха. Молол мясорубкой, испортил ножи. Ножи ладно. Тяжело. На первый раз попотел я, на второй, на третий ещё ничего… Юр по бурятски круглая. Яшка на другой сопке бьёт. Ястребы дождя боятся.»

2 сентября. Набили 1 большой куль и 2 маленьких мешЕчка \по 60 кг\. Дядя Миша: «Это не работа, один травяной мешок за день.»

Третье сентября. Вчера был чистый четверг. Колька принёс пустое ведро, братья мылись у себя, в двухстах метрах от нас. Дядя Миша сходил к ним:

Шишка идёт туго. Неспелая. Со средних не идёт, о дубасах не поминай. Хоть голову помыть. Про тебя спросили, что ты неразговорчивый, я объяснил, что белокровица, кровь сваривается, в армии служил, каких-то шариков не хватает, надо постоянно свежим воздухом дышать. У их отца белая горячка. Покрывало накидывают. Прячется. Его уколоколили и на улицу выбросили. Вроде как пьяный. Днём. Ты понимаешь ли? Ястребы шару заваривают, нифеля, чай пьют с лампасейками да курят, водку у дороги выпили.

Приходил Иван Дубинин. Старик. Нож на поясе. В ботинках. «Домой сбЕгал, сын там застрелил из ружья… До десяти лет…»

Иван заключил договор с ПОХом на… Всё сметено могучим ураганом. С неба мелкий дождик моросил. Я суп не люблю. Так, ем, как через забор кидаю. Сколько соли сыпать без смеху?

4 сентября. Набили четыре маленьких, итого 22, по 750—800 штук в мешке под пихту (не под зашивку, не под завязку, можно ещё класть). Вовка, сын дяди Мишин, мой двоюродный брат, обещал приехать «четвёртого, может, раньше», сегодня не приехал.

Из трёх травяных вышел один чистых, из четырёх маленьких – один чистых, – «картёжная игра: бурундук, кедровка… Верховая кедровка… По верху сильный ветер, с утра туман цепляется, жди половую кедровку… – удалЕнная тварь, заштрафовать её… Пойдём накроем орехи целлофаном, хороший технический целлофан, толстый… А сарма подует, это самое плохое. Люди гибнут на море. Волны сразу создаются. Не успевают удирать. Следи – облачко покажется, с гор, с севера… Чёрт любит добавку! Ешь, работа тяжёлая. Вот жена – чужой человек, а роднее нет никого. Что меня сегодня рассмешило, – помнишь ли, встретили колот с удилами, два кольца под бойком для вожжевания, на троих».

6 сентября. Всю ночь шёл дождь с крупой, «ждём ещё с пятого по седьмое… такую кашу, потом думать будем. Когда снег падает, паданку берёшь, – снег бы да мороз, да ветер, побежали бы по дубасам, набрали бы. Вчера вечером туман ходил. Сегодня чистый понедельник, молотилку надо прожечь, налипает. ПОХ-то ПОХ, а Молчанов – Бох, охотник, старик, с сыновьями зимой тут ночуют. Мне разрешает, другим не знаю. Бур – барак усиленного режима; цыган Павловский; дневальным сделай; у тебя рука большая, деньги в рукав ползут; завтра по два на хохла; варначьё. Бох с нашей деревни, с Молчановки.»

В белом мешке 500 стаканов, в красном – 700, белый примерно 57 кг. чистых, один килограмм – 4 рубля на базаре. ПОХ по 1 р. 20 коп. принимает, 20 копеек скидывает. Рубль на руки. Спасибо за обед, что наелся дармоед. Звезда есть. Выяснило. Пойду на звезду погляжу, может, спутник увижу. Ястребы в кособушке притихли, лампасейки закончились. Варнак бурундук, вот… уже не мышь, ещё не белка. Стуку не боится.

Дятлика не слышно. Бедный, червячка ищет-ищет, три часа живёт, от сотрясения мозга помирает. Кедровка керкает, не коростель, не ворона. Ворон брешет. Будто лает, у него горло лужёное. Берёза трубу сажей забила, осиной протопим, очистит. Трубочиста не будем звать, зачем нам лишний свидетель. Ель, пихта, листвяк трещат, далеко слышно. Хорошо молчишь, правильно. Я прошлым летом Велика на орехи взял. Тот как из пулемёта… как радио, без остановки. У мамы второй год живёт, присматривает, всё не одна. Весёлый, ой весёлый! Никогда не рассмеётся.

Поёт:

Освободился, ГАЗ-67 водил, управляющий Сохор сквозь пальцы смотрит, что у него там не одна ходка. Никого не надо, только Великанова.

Так он же пьяный.

Пьяный? Проспится.

Велик прошлый год на твоём месте сидит, рассказывает:

Михаил, я с Сохором мыкнул горя. Ни с того ни с сего – «в Улан-Уды едем».

Сохор! Я бы в Иркутск вас свозил или в Читу, а в Улан-Удэ я не был.

Ничего. Я тебе буду показывать.

Сохор, Улан-Уда – помойная яма.

Хороший город.

Не город. Так, барахло. Городишко. Тогда ещё улица Сталина была, сейчас её переименовали. Ну, и Ленина улица. Обе в Уду впадают. Проспект худенький, на чОрта мне это нужно? Как в тюрьму. Мы и так просидели пол жизни. Надо быть культурным. Я, Михаил, даже не люблю, кто сидел в тюрьме. Вон, Пелепюк пришёл. Говорит: «Матери твоей рыбы принёс». Ты не моей принёс, а Мишиной. Дурак. Есть люди, заключённые, умные, а есть дураки. Пелепюк – первый дурак. Два года мы его отхаживали, а теперь ох ты, жена продавцом работает. А ты сам был бы умным мужчиной, зашёл бы к ребятам…

Маме, твоей бабушке, говорит: С такими людями, мать, бороться надо. Надо Сталина на них. Сталин хоть грубый, но жизни давал всем. Пелепюк не нагорбатится. У кого мужиков нет, только тем печки ложит. Перо на нитку привяжет и в трубу… Дым пошёл, перо крутится, дым обратно… Баба к нему, дымит, дескать.

– Вчера мы вместе протопили, не дымило?

– Нет.

– Мне на работу. Не могу.

Той печку топить надо. Что делать? Пелепюк намекает, что, мол, ты, баба, уважай работу. Пока не женился, комнату снимал у родной тётки. Видит, булки на противне лежат, печь приготовлены. Тётка вышла, с соседками судачит. У Пелепюка ручонки шаловливые, пальцем дырок наделал, закапал ртути, сверху тестом замазал. Тётка мукой присыпАла, и он мукой присЫпал. Она протвень в печь заложила, заслонку поставила. Минут через десять из печи в заслонку стучат, заслонка ходуном ходит. Что такое? Открывает, булки на противне прыгают, тётка крестится, к попу побежала. А ртути мало было. Поп пришёл, кадилом помахал, булки не прыгают, деньги получил и ушёл.

7 сентября. 2 крапивных, всего 29.

Кусочек с коровий носочек. Грех с орех. Фактически. Всё бито. В чепуре одна-две попадётся. …Колька подбитый глаз и Колька чёрный. На двоих три места. Куль двое тащат. …Комлем наружу в печку чурку, верхушкой туда. …В поезде 36 кг. положено иметь при себе. Рюкзак, спальник. …Хуеда, что говорЕть. Калинка, Листвянка, Милицейский, Первый табор, Медвежка…