Читать книгу Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана - Валерий Михайлов - Страница 2

Я был рожден в далеком уже 1969 году в совершенно другой стране, которую населяли люди с иного вида тараканами в голове, поэтому сначала скажу несколько слов о тех временах.

В семидесятые-восьмидесятые годы хорошей считалась зарплата в 250 рублей в месяц. Инженеры и прочие неудачники получали 120. Уборщицы – 60. У моей тети была пенсия 40.

Проезд в автобусе стоил 5 копеек. Хлеб – 16 и 24. Хорошие конфеты – 10 рублей за килограмм, но в магазинах их не было. На прилавках кроме кабачковой икры и ливерной колбасы практически не было ничего. Бананы, не говоря уже о прочей экзотике, существовали только в книгах и на телевизионных экранах.

Магнитофон, японский переносной кассетник, папа купил мне за 2 500 рублей – машина тогда стоила 5 000 рублей. Кассеты с записью – 25 рублей.

Какое-то время мы покупали кассеты у папиного приятеля. Кроме жены он имел двух постоянных любовниц, что не мешало ему не брезговать и одноразовой любовью. Однажды встретились он, жена и обе любовницы, но вместо того, чтобы закатывать скандал, женщины сказали, что они взрослые люди и все понимают. В доказательство этого предложили поехать на природу на коньяк с шашлыками. Приехали они на «Комсомольский» остров – есть такое милое местечко на Дону. Напоили его до полной отключки. Проснулся он голым. Ни одежды, ни денег, а на яйцах амбарный замок.

Такие предметы роскоши, как холодильник или стиральная машина распределялись по записи через райком партии. Нормальные шмотки были только у фарцовщиков (спекулянтов). Джинсы стоили от 180 до 250 рублей. Кроссовки 180. Пластиковые пакеты с модным рисунком – 25 рублей. Обычные прозрачные пластиковые кульки ценились на вес золота, считались многоразовыми и когда пачкались, их стирали.

Купля-продажа подержанных машин осуществлялась через комиссионный магазин, куда по закону ее должен был сдать владелец по установленной магазином цене. Поэтому, чтобы нормально продать машину, продавец с покупателем договаривались с работниками комиссионок, которые за энные комиссионные закрывали глаза на нарушения этого закона.

Когда отец моего друга, проработав у станка лет двадцать, купил «Москвича», его на следующий день вызвали в ОБХСС, где долго и обстоятельно расспрашивали, где он взял деньги.

Для тех, кому выпало счастье работать за границей, существовали магазины «Березка», где за чеки можно было купить импортное шмотье.

Чеки – это такое изобретение большевизма, о котором стоит сказать пару слов: Советским людям иметь валюту было запрещено. Поэтому тем, кто работал за границей, на руки выдавали лишь копейки на пропитание. Львиную долю их зарплаты отбирала Родина, но какая-то часть поступала на счет работника. Со счета он снимал не валюту, а чеки – бумажки, с указанной на них суммой, которые принимались в магазинах «Березка». Аналогичная система существовала и для ходивших за «Бугор» (за границу) моряков.

Позже появились магазины «Стимул». Там можно было купить шмотье, сдав государству почти задаром сельхозпродукты. Поэтому люди сначала шли в какое-нибудь сельпо, покупали за взятки справки о том, что они сдали государству энное количество мяса или подсолнечника, и уже с этой справкой отправлялись в «Стимул».

Хорошо при большевиках жилось многодетным матерям-одиночкам (в народе таких называли матерями-одноночками), которые таскались со всеми подряд, не предохранялись, а потому плодили дюжинами мелких хулиганов, алкоголиков и воришек. Этим без очереди давали квартиры, трудоустраивали и не мешали водить в дом всякую шваль.

Еще хорошо жилось алкоголикам и тунеядцам. Этих насильно трудоустраивали на заводы, где заставляли коллектив брать их на поруки. Выгнать с работы такого работника было практически невозможно. Вместе с одноночками они чувствовали себя настоящими хозяевами страны.

Также хорошо жилось торговцам и различным расхитителям. На прилавках магазинов ничего не было, и чтобы что-нибудь купить, приходилось идти на поклон к продавцам. Колхозники выращивали дома скотину или птицу исключительно на ворованных кормах, поэтому себестоимость их хозяйства была нулевая. С пищекомбинатов тянули мясо и прочий дефицит. Стройматериалы продавались сторожами прямо со строек.

Но лучше всего жилось партийным боссам. Им портили жизнь только поездки в мир капитализма. Там они понимали, что те же секретари обкомов, чей уровень жизни был таков, что простые советские граждане о нем не могли и мечтать, живут не лучше нью-йоркских негров. Это, кстати, стало одной из причин, по которым большевизм был свергнут сверху.

Как-то наши райкомовские работницы или жены райкомовских работников попали по турпутевке в капиталистическую страну. Тогда за границу пускали только самых благонадежных, да и то сначала в соцстраны, а только потом и только самых-самых из самых-самых – к капиталистам. Меняли копейки. Кроме этого разрешалось брать с собой в подарок капиталистическим товарищам пару бутылок водки, блок сигарет, и еще какую-то фигню. При этом наши люди умудрялись оттуда что-либо привезти, продать, окупить поездку и еще заработать. Так вот, попали эти женщины в капиталистический рай. Всего валом, а денег нет. Не выдержали они, и решили немного подзаработать на панели. Сошло бы им это с рук, да только одна из них, руководствуясь идеями социалистического интернационализма, отдалась негру. Поэтому ее и хлопнули.

Книги в советские времена были настоящим сокровищем. Как и все остальное, их надо было доставать по великому блату, менять на пуды макулатуры или сельхозпродукты. Зато каждая приобретенная книга становилась гордостью владельца. Мои родители, как и многие книголюбы, не разрешали никому брать книги из домашней библиотеки, поэтому, когда они уезжали на дачу, ко мне приходили друзья, и мы проводили ночь за чтением. Матушка моего приятеля Птера (о нем я расскажу позднее), повесила на книжном стеллаже объявление: «Книги на руки не даются, так как приобретались тем же путем».

Были и другие собиратели книг. Так, например, я долго не мог понять, по какому принципу собирала книги мать одной моей подружки. Как оказалось, главными критериями были размер и рисунок корешка.

А один знакомый партийный работник, чтобы никто не нарушил порядка в его библиотеке, проделал сквозные отверстия с боков книжных полок, просверлив каким-то образом вместе с полками книги, просунул в отверстия металлические пруты и стянул их с боков гайками.

Брат Коля старше меня на 9 лет. Наши отношения никогда не отличались особой теплотой. Родители баловали меня сверх всякой меры. Не удивительно, что я был невыносимым. Разумеется, я регулярно отгребал от Коли, что не мешало мне вечно лезть к нему и его друзьям. Обычно он выставлял меня за дверь своей комнаты с применением грубой силы, я обижался и в отместку ссал в сапоги его друзей. Эту идею, кстати, мне Коля и подсказал.

После школы родители устроили Колю в Зерноградский сельскохозяйственный институт. Он и сам бы туда легко поступил: школу он окончил хорошо, а престижным это заведение никогда не было, но в то время было принято все устраивать, и для гарантии родители нашли нужных людей… Мы (обычно родители брали меня с собой) ездили к брату каждую неделю. Папа разговаривал с преподавателями, после чего с пафосом читал пространные речи о необходимости учиться, от которых молоко, будь оно рядом, скислось бы за секунду. Брата, как вполне нормального, вырвавшегося из-под родительской опеки студента советских времен интересовала далеко не учеба.

Из его институтских историй мне запомнился рассказ о Мареке, который увлекся теорией построения коммунизма. Он много об этом читал, строил графики, рисовал диаграммы. В конце концов, его увезли в психиатрическую клинику с диагнозом шизофрения.

Свиномассу брат подцепил на майские праздники во время пьянки на природе. Тогда она была вполне симпатичной барышней 46 размера. Родители познакомились с ней случайно: мы вернулись с моря на день раньше срока. Помню растерянное лицо брата, который долго не хотел открывать дверь, женские босоножки, спрятанные зачем-то в туалет…

– У нас Галя, – промямлил он.

– Какая еще Галя? – строго спросила мама.

– Володина невеста.

Володя – наш двоюродный брат.

– Здрасте, – пролепетала Свиномасса, выходя из комнаты.

– Пойдем, Вова нас уже ждет, – пробормотал братец, и они быстро свалили из дома.

Конечно, родители сразу поняли, что никакая она не Галя, а заодно догадались, что Коля проводил с ней время далеко не за чтением Пушкина. Почему-то родителей это взбесило. Мамуля вдруг обнаружила, что в доме страшный бардак, и все чем-то перепачкано. Папа, который никогда не отличался пуританским нравом и тратил почти все свои деньги на выпивку, женщин и карты, обозвал, пока что заочно, брата говнюком, а когда тот вернулся, прочитал ему пространную лекцию о том, кого можно, а кого нельзя приводить в дом. На следующий день мама уже знала о Свиномассе практически все.

– У нее же семь классов образования! – кричала мама, словно брат собирался с ней писать диссертацию.

По мнению родителей, она была брату не парой.

– Вместо того чтобы думать об учебе, ты только и можешь, что жрать и водить в дом всяких шалав! – таково было мнение папы.

Наши родители с маниакальностью параноиков видели в каждой знакомой девчонке будущую жену, причем единственную на всю жизнь. Брата они доконали, устроив против Свиномассы настоящий террор. В результате брат бросил учебу и укатил с ней в белый свет. Сначала они объездили всех родственников, потом… Иногда ночевали в электричках или подвалах. Папа, словно охотник, шел по их следу, улаживая дела и решая проблемы: покидая очередных радушных хозяев, беглецы брали на память деньги и ценные вещи, чтобы было, на что дальше жить. Тогда-то, скорее всего, у мамы и случился первый инфаркт.

Будучи отчисленным из института, брат загремел в армию, в летную часть под Хабаровском, где на своей шкуре испытал всю прелесть «школы мужества». Пока брат был в армии, Свиномасса родила сына.

– Сделал ребенка – женись, – приказал брату папа, и Коля женился.

После армии он восстановился в институте, на этот раз выбрал ВТУЗ. Окончил его почти с отличием, и был на хорошем счету практически у всех преподавателей. С работой дела обстояли хуже. Везде ему завидовали, везде подсиживали, недооценивали, плели интриги, и вообще, стоило ему куда устроиться, как все вокруг бросали свои дела и начинали строить ему козни. В результате он остался без работы, и несколько лет жил за счет матери.

Примерно в это время у меня начала развиваться неприязнь к брату. Когда он, смакуя подробности, рассказывал, как он, будучи «дедушкой», издевался над молодыми солдатами, мне хотелось блевать. Его жизненная философия была не лучше. Так, например, он укорял меня за то, что, покупая выпивку, мы всегда скидывались по принципу, у кого сколько есть, не считаясь с тем, кто дал больше, кто меньше.

– Ты что, дурак поить нахаляву друзей? – учил меня Коля. – Я когда с друзьями пью водку, всегда считаю, кто сколько даст. И тот, кто дает рубль, пьет 1 рюмку, а кто 3 – 3. А ты, как дурак, поишь всю кодлу.

Когда мама попросила его продать унты, он выдрал из них себе стельки. Разумеется, унты после этого никто не купил.

Также у меня не вызывали уважения его быдлятские манеры. Одевался он отвратительно. От него вечно воняло носками и потом. За столом он чавкал и ел все одной ложкой.

Однажды мама отправила его с другом отдохнуть в Москву. Знакомая устроила им номер в «Метрополе». Обедая в ресторане «Метрополя», Коля решил рисануться.

– Принесите нам чай в трех экземплярах, – сказал он официанту чуть ли не на весь зал.

– Извините, молодой человек, но в экземплярах только книги бывают, – ответил тот.

Еще Коля любил выпить. Напившись, он становился агрессивно-невменяемым. Поэтому каждый праздник с его участием был похож на кормление с руки ядовитого паука. Чаще всего при этом доставалось Свиномассе, которая с поросячьим визгом бежала к нам, под защиту наших с Колей родителей.

Разок досталось и мне. Тогда я учился в 10 классе (в наше время школа была десятилетней). Родители уехали с ночевкой на дачу. У меня в гостях был друг Дюк. Мы пили чай, когда приперся пьяный Коля. Не знаю, кто его так разозлил, но он со словами: «Где у вас тут ножи?» – пьяной походкой ввалился на кухню, вывалил из ящика все ножи и, бормоча что-то типа «зарежу гадов», принялся остервенело их точить. Минут через 20 его пробило на «братскую нежность», и он начал Дюку объяснять, как меня любит, и что он за меня горой:

– Кто Валерку хоть пальцем тронет, – хрясь меня кулаком по лицу, – убью, – и в морду Дюку.

Временами Коля проявляет чудеса находчивости. Дело было в лихие девяностые. Он тогда сильно напился в ресторане «Океан», расположенном на краю Аксая. У автобусов уже начался комендантский час, такси в Аксае тогда не было в принципе. Денег у Коли не осталось ни копейки. Казалось бы, безвыходная ситуация, но брат нашел выход. Он пришел на стационарный пост ГАИ на мосту через Дон, это буквально в двух шагах от ресторана, подрулил к ментам и спросил:

– Как служба, орлы?

– Нормально, – ответили они и вполне резонно спросили, – а ты, собственно, кто?

Он представился им новым начальником милиции и объяснил, что переусердствовал с обмыванием назначения на должность, и теперь не плохо бы ему добраться домой. Менты остановили машину. Водитель довез до подъезда. Брат в знак благодарности дал тому отфонарный номер телефона и сказал:

– Если что, звони.

Больше всего меня бесила его бесцеремонность. Так в детстве он нередко вламывался ко мне в комнату «поиграть», и почти каждый его визит заканчивался моими слезами.

Когда мне было около 5 лет, к нам в гости приехал Сашка, сын папиной сестры. Если не ошибаюсь, он года на 2 старше Коли. Доставать меня стало одним из любимых их занятий. А однажды они сделали табличку с запрещающей мне входить в их комнату надписью.

– А ты напиши на бумаге «Кольке и Саньке, неграм и собакам, вход строго запрещен» и приклей на свою дверь, – пошутил папа, когда я ему пожаловался. Читать-писать я тогда не умел. Даже буквы не знал. Мне хватило пары недель, чтобы их выучить и написать «Колике и Санике, неграм и собакам вход запрещен». До мягкого знака я тогда не добрался. Сашка порывался сорвать эту надпись с двери, но папа строго-настрого запретил ее трогать.

Позже, когда я уже был относительно взрослым, брат ломился в ванную помыть руки, когда я принимал душ.

В старших классах я перестал ездить с родителями с ночевкой на дачу. Когда они уезжали, ко мне приходили друзья. Мы пили чай, слушали музыку, читали книги, разговаривали… Женщины с выпивкой появились значительно позже. В качестве братского надзора, о котором его никто не просил, Коля любил припереться ко мне с утра пораньше в воскресенье под совершенно идиотским предлогом.

Когда я закурил, а это было в студенческие годы, Коля вечно норовил отобрать у меня сигареты.

Одно время он работал на заводе «Аксайкардандеталь». Разве можно работать на заводе, ничего оттуда не таща? И он тащил по ночам уголок, арматуру, трубы… В помощники брал меня. Сейчас у меня мороз по коже идет от мысли о том, что было бы, если бы нас взяли менты.

Участь во ВТУЗЕ, я работал слесарем на заводе «Пластмасс». В один из дней ко мне подрулил брат.

– Заканчивай работу. Я тебя отпросил, – сообщил он.

– Куда?

– Я выписал трубы. Надо отвезти их на дачу, – а дача у нас была в Старочеркасске. – Поедешь на тракторе. Там их выгрузишь и занесешь в сарай. Вот ключи. Деньги на «ракету» (речной теплоход на подводных крыльях) есть?

– У меня люди, – тогда я уже принимал людей, как целитель.

Но брату, как обычно, не было никакого дела до моих планов. Он даже не потрудился взять ключи от дома на даче, чтобы я смог там переодеться и нормально помыть руки.

Надо отдать брату должное, кое-что хорошее он для меня сделал:

1. Поделился со мной весьма милой блядью, с которой я лишился девственности.

2. Помог мне не вылететь из института с последнего курса.

После папиной смерти мама пошла по гадалкам. Одна из них нагадала уродственникам эмиграцию. Брат стал одержим этой идеей, и вскоре свалил с женой и сыном в Канаду, прихватив с обещанием отдать, как только туда приедут, все наши сбережения. Свиномасса тоже внесла свою лепту. Мама была уважаемым в Аксае человеком, и Свиномасса, прикрываясь ее именем, понабрала в магазинах еды в долг на довольно-таки существенную сумму. Рассчитываться за нее пришлось маме.

Пожив немного в Канаде, брат прислал нам письмо:

«ЗДРАВСТВУЙТЕ ДОРОГАЯ МАМА!

И остальные родственники.

Дела у нас по-прежнему, слава богу, без перемен. Работаем, зарабатываем деньги, так как «money is the power and the power is the money.» Это не я придумал, ЭТО ЖИЗНЬ. А жизнь у нас очень насыщенная и, слава богу, интересная. Чего еще в жизни надо? А надо благодарить бога и молиться, молиться и молиться – этому нас никто в СССР не учил, поэтому мы такие дикие, но лучше позже, чем никогда. Видно кому-то это было надо делать нас злыми и дикими, но все хорошо, что можно изменить в лучшую сторону. И, слава богу, мы сейчас в божьей стране, в нашей любимой Canada!!!

В Канаде люди после рабочей недели отдыхают в парках или за городом. И мы тоже, т.к. это очень быстро восстанавливает силы. А работа у меня напряженная и ответственная, но и оплачиваемая. Недавно хвалили на собрании мою работу и увеличили зарплату на 25 центов в час. В России же, сколько помню, столько и попрекали, что я что-то должен для КПСС, и что этот ебаный КПСС что-то делает для меня, делал – воровал гад этот КПСС наши деньги и всю Россию. Да и сейчас этот ебаный КПСС совсем обнаглел, не дает жизни хорошим людям в вашей России. Но бог даст, и мы вытащим вас с этой подводной лодки «Россия» на наш человеческий, божий берег «Canada», и вы полюбите нашу страну тоже, как и мы ее любим и молимся, чтобы бог берег нашу Канаду. Обузой здесь никто никому не будет, т.к. здесь к этому другое отношение – Божие.

Вот такие мысли я хотел бы довести до вас, моя дорогая мама, крепко тебя целую и передаю привет от Татьяны (Свиномасса) и Валеры.»

Коля начал регулярно звонить по телефону и рассказывать, как хорошо они там живут. Он устроился инженером, (на самом деле квалифицированным рабочим по нашим меркам), Валерка (его сын) – охранником и поступил учиться на полицейского. Свиномасса попробовала себя в качестве сиделки, но вскоре бросила работу, предпочитая сидеть дома. Короче говоря, рай на земле.

Потом стало хуже, и Коля переквалифицировался в водители грузовика. А Валерка, как выяснилось, тоже был водителем. Они стеснялись в этом признаться и врали, что он полицейский.

Жизнь в Канаде «резко ухудшилась» из-за мамы где-то за пару лет до ее смерти. Решив, что Коля может ей немного помочь деньгами, она пожаловалась Валерке на то, что у нас все дорого, а особенно лекарства. Жили мы с ней на 17 000 рублей в месяц, из них платили 5 000 за коммуналку, и 4 000 уходило на мамины таблетки.

– Намек понял, – сказал Валерка, и буквально на следующий день… на моей «стене» «Вконтакте» появилось написанное с присущей ей хамской прямотой послание Свиномассы с адресом посвященного трудоустройству сайта и пожеланием идти работать и «не заставлять старую женщину клянчить деньги». Устроиться на работу я не мог бы при всем своем желании: маме нужен был присмотр и уход.

Коля поступил более «дипломатично». Позвонив маме, он принялся рассказывать, что в Канаде стало тяжело, что он вынужден содержать 2 семьи: свою и Валеркину, что приходится на всем экономить, что они не могут себе позволить даже купить нормальное мясо и вынуждены питаться мясными обрезками… Короче говоря, для мамы у него денег нет. А потом он сочувственно предложил продать дачу в Старочеркасске за сколько дадут.

– Я каждый день за тебя молюсь, – закончил он свою речь.

Надо отдать Свиномассе должное, своей матери, Митрофановне, она помогала. Присылала и деньги, и вещи. А едва они устроились в Канаде, захотела забрать ее к себе. И даже примчалась, когда пришло время Митрофановне ехать в канадское посольство в Москве. Разжиревшая до невообразимых размеров после родов, на канадских харчах Свиномасса стала еще больше, увеличившись в талии раза в полтора, и в стандартный дверной проем ей приходилось протискиваться боком.

– Коля долг передал, – сообщила она, придя к нам.

Для меня это было приятным сюрпризом. Она отсчитала нужную сумму, и все. Даже ни одного сувенира.

– Ты хоть матери денег привезла? – спросила ее мама.

В ответ Свиномасса буркнула, что все привезла.

В поезде по дороге в Москву Свиномасса сломала ногу. Упала с верхней полки. Удивляюсь, как она вообще туда взгромоздилась.

– Как ты собираешься с ней жить? – спросил я брата, имея в виду Митрофановну. Он позвонил узнать, как у них дела.

– Я, если все у них получится, – ответил он, – напишу в посольство письмо, где официально заявлю, что не собираюсь ее содержать, а так как Танька не работает…

Проявить себя подобным образом ему помешала смерть Митрофановны.

Из своей жизни я вычеркнул брата, когда маме ставили первый кардиостимулятор. Коля постоянно звонил по телефону, интересовался маминым здоровьем, долго расспрашивал, что и как, звонил врачам, представлялся сыном из Канады… В телефонных разговорах со мной настаивал, чтобы мы ставили самый лучший стимулятор, обещал все оплатить.

Когда дошло до дела, я озвучил сумму сначала в 5 000 долларов за импортный стимулятор, а потом в 1500 долларов за наш. У меня тогда был роман с замужней женщиной. Так вот, брат позвонил ей по телефону и сказал:

– Пусть твой Михайлов сам платит по своим счетам.

К счастью, я уже знал цену его обещаниям и не рассчитывал на братскую помощь. Я бы еще понял, если бы он позвонил мне и сказал, что у него нет денег, но звонок-подстава чужому человеку… По моим представлениям такое прощать нельзя. С тех пор я считаю, что брата у меня нет.

Мама, добрая душа, пережив и этот удар, его простила. Я же убедился в правильности своего решения, когда он заявился к нам после смерти Митрофановны. Ее похороны взяла на себя Тамара Ивановна, мамина подруга. Она и раньше помогала Митрофановне, доставала бесплатно лекарства, давала кое-какие вещи. Помогала, конечно, не бескорыстно, Свиномасса обещала помочь ей с выездом в Канаду.

Примчалась зареванная Свиномасса. Первую ночь переночевала у нас, затем перебралась к Тамаре Ивановне. После похорон надо было вступать в наследство, продавать квартиру… Должен был приехать брат.

– Только ради бога, ничего не устраивай, – попросила меня мама.

– Хорошо. Только ради тебя.

Вечером позвонил брат. Уже из Москвы.

– Ты не мог бы встретить меня в аэропорту?

– Нет, – ответил я.

– Почему?

– Я не на ходу, – мама была рядом, и я не мог откровенно послать его на хуй.

Брат приехал слегка поддатым. Он заметно постарел, поправился. Он бы выглядел солидным, если бы не носил кроссовки под костюм и галстук под джинсовую куртку.

– Я с подарками!

Маме он привез, скорее всего, уцененные, но вполне приличные осенние туфли. Мне же… Сразу было видно, что кроссовки и ботинки кто-то носил.

– Они не новые.

– Подумаешь. Танька надела их раза два. Знаешь, сколько они стоят! Тебе за эти деньги работать и работать!

– За новые.

– Не хочешь, отдам Белякам, – это друзья брата.

– Отдавай, кому хочешь.

– Ну и дурак. Здесь ты такие кроссовки никогда себе не купишь.

– Ты уверен?

– Ладно, брат, давай обнимемся.

Я отшатнулся от него, как от чумы.

– Ты не рад меня видеть?

Я не ответил. Сказать правду я не мог, а врать не хотелось.

За столом брат обнял маму и зарыдал.

– Если бы ты знала, как я за тебя переживал! День и ночь молился, чтобы все было хорошо. Ты извини, что не смог тебе помочь. Было трудно. Ты не представляешь, как было трудно. Но с божьей помощью теперь все позади. Я гражданин Канады! Инженер! Там инженер – это человек! Не то, что здесь. Я ведь только ради тебя и приехал. Все остальное – это так. Приехал, вот, в последний раз. Вы даже не представляете, в какой страшной стране живете! Кругом криминал. Нас даже в посольстве предупреждали, чтобы мы были осторожней. У вас тут иностранцев заманивают, а потом убивают. Поэтому мы с Танькой переночуем у вас, а потом… Я не буду говорить адрес, потому что если вас начнут пытать…

Я слушал этот бред, и не знал, что думать.

Коля действительно всех боялся, и даже отворачивался на улице и убегал от знакомых, когда его узнавали.

– Интересно, догадается он подарить нам немного денег? – думала вслух мама.

– Забудь, – говорил я.

– Нет, но если по-человечески…

– Ты еще не поняла, кто он?

– Это все влияние Коровяки, – так мама называла Свиномассу.

– Да брось ты. К тому же…

Прощаться брат пришел один.

– Ей некогда.

– Чем же она так занята?

– Вещи собирает.

– И это после того, что я для нее сделала.

Мама действительно много для нее сделала. Фактически вместо нее окончила курсы медсестер, а потом устроила на работу. На прощанье мама высказала брату все.

А буквально через месяц к нам пришла Тамара Ивановна.

– Вы знаете, как они поступили, – жаловалась она, – они жили у нас, ели-пили за наши деньги. Ну да это ладно. Пусть. Пусть то, что я постоянно лечила Митрофановну за свои деньги. Ладно. Это все уже не в счет. Но почему я должна ее хоронить за свой счет? Она сама попросила занять, обещала отдать сразу, как приедут.

В общем, получила вместо денег Тамара Ивановна мат-перемат по телефону. Поругались, обменялись угрозами, а Свиномасса возьми и заяви, что все разговоры записаны на кассеты, и что она написала в прокуратуру.

Вскоре после переезда в Канаду Валерка женился на шведке. Коля со Свиномассой приняли его жену в штыки и разругались не только с ней, но и с ее родней. За малым не дошло до суда. Когда у Валерки родился старший сын, Мак, Коля от одиночества и тоски объявил Мака своим любимцем и все свободное время начал посвящать ему.

«Бедный ребенок», – думал я каждый раз, когда мама пересказывала очередной телефонный разговор с Колей. А Коля внушал Маку, что он самый умный, самый талантливый, что он Колин любимец. Что мать у него дура и шалава, а другие дети дураки и уроды, с которыми Маку незачем дружить.

На младшего внука, Макса, Коля реагировал, как на досадное недоразумение, которое путается под ногами у него и Мака. Так, говоря по телефону с мамой, он выдал:

– Я своему Макушеньке в Штатах отличные кроссовки купил.

– А Максу? – спросила мама. Для нее было дикостью дарить подарки одному и игнорировать другого ребенка.

– У меня есть Макуша, – ответил Коля. – Остальные меня не касаются.

– Но Макс же тоже твой внук.

– Ну и что? А если она десятерых родит, мне что их всех одевать?

После смерти мамы Коля позвонил мне по телефону и пообещал помочь деньгами с памятником на могиле родителей. Зная его характер, я решил, что так он со мной попрощался, но я недооценил жадность и глупость его жены.

Эпиграфом к рассказу о Свиномассе может послужить имевшая место незадолго до отъезда уродственников в Канаду история: Мама работала фтизиатром. Если кто не знает, это лечащий туберкулез врач. Дело было у мамы в кабинете. Заявилась к ней в гости Свиномасса. Сидят, разговаривают. Пришла на прием больная. Видя, что у мамы кто-то есть, она села ждать в коридоре.

– Да вы заходите, – пригласила ее мамина медсестра.

– Так Тамара Васильевна занята, – ответила больная.

– Да это к ней невестка пришла.

– Это невестка Тамары Васильевны? Бедная Тамара Васильевна!

Есть в Аксае милый уголок полудикой природы: Мухина балка. Это несколько поросших травой и деревьями оврагов с парой-тройкой лужаек и небольшой пруд. Лет 20 назад в пруду еще можно было купаться, но потом его загадили. В последнее время, правда, там вновь появились лягушки и черепахи, а на берегу можно встретить скучающих с удочками людей. В советские времена аксайчане отмечали в Мухиной балке 2 мая. Во время одной из маевок братец подцепил Свиномассу.

Именно подцепил, как цепляют клещей, трепак, лишай или иную заразу. Свиномасса сразу же впилась в него мертвой хваткой. Так, например, когда Коля с друзьями отправился на несколько дней на море, она отыскала его за один день. Причем он никому не говорил, куда едет. Денег на дорогу у нее не было, и она не постеснялась распотрошить мою копилку с юбилейными рублями. Она вообще не отличалась стеснением в подобных вещах и не только пролезла по нашим шкафам, но и повскрывала все французские духи, которые мама держала в качестве подарков нужным людям. Тогда настоящие духи стоили сумасшедших денег, и достать их было настолько трудно, что даже изделия польского производства считались шиком. Позже, когда брат со Свиномассой подались в бега, она не стеснялась обворовывать приютивших их родственников, забирая у тех в качестве сувениров золото и наличные. А после, рассказывая о своих похождениях, их же и обсирала. Это любимый прием уродственников: сделать кому-нибудь гадость, а потом обосрать этого человека вдогонку.

Училась Свиномасса в ПТУ на повара. Не знаю, как в стране в целом, а в Ростове (и, следовательно, в Аксае) в эпоху развитого социализма существовало весьма близкое к кастовому сословное разделение. Так, например, одна наша старочеркасская знакомая запрещала своим сыновьям играть с соседскими детьми, так как те были простыми колхозниками, а ее муж – начальником сельпо. И хотя это и было крайностью, выбор ПТУ-шницы для серьезных отношений парнем из мажорно-интеллигентной семьи можно было бы посчитать социальным бунтом, если бы не одно «но»: Колино тщеславие заставляло его стремиться быть первым парнем на деревне, и он избрал самый простой способ удовлетворения этой потребности: окружил себя друзьями пролетарско-алкоголического типа. Так что Свиномасса отлично вписывалась в его окружение.

Свиномассой она стала не сразу. Как я уже писал, на момент знакомства с Колей она была довольно-таки симпатичной особой. Первым ее прозвищем было Славная девочка. Они оба не были подарками, и довольно часто их споры заканчивались рукоприкладством. Отгребала Свиномасса. После чего бежала жаловаться на Колю родителям. При этом она припоминала ему все гадости и обиды.

– Да тебя вообще за котлами подобрали, – затыкал ей рот папа.

– Зачем вы на нее так говорите, она у меня славная девочка, – заступалась за нее Митрофановна.

– Славная девочка… Да на ней пробу негде ставить! – парировал папа.

Вот так с подачи Митрофановны сначала папа, а затем и все вокруг стали ее иронично называть Славной девочкой Танечкой.

Митрофановна была пренеприятной особой. Папа называл ее крокодилом в юбке.

– С тобой, – часто говорил он ей, – на одном гектаре верблюд за пуд колючек срать не сядет.

Она рано овдовела – ее муж повесился. Говорили, из-за того, что она заставляла его слишком много воровать на работе, но люди могут болтать всякое. Она вечно ныла, вечно болела, вечно что-то выпрашивала и была идеальным человеком для того, чтобы сплавлять ей ненужный хлам. После общения с ней хотелось вымыть руки.

Перед тем, как Коля загремел в армию, Свиномасса залетела. Не без моей помощи, так как, обидевшись в очередной раз за что-то на Колю, я попротыкал его презервативы иголкой. Аборт делать она отказалась, и пока брат служил, опоросилась сыном.

После родов она увеличилась в объеме размеров на 10 и с каждым годом, как дерево, выращивала новое кольцо вокруг талии. В результате из Славной девочки она превратилась сначала в Свинью, а потом, когда я узнал, что свиньи – очаровательные, умные животные, в Свинину, а уже в процессе написания этой книги она стала Свиномассой.

Вернувшись из Армии, Коля был бы рад от нее отделаться, но у папы был весьма строгий взгляд на отцовскую ответственность.

– Заделал ребенка – женись, – приказал папа, и Коля женился.

Родительскими обязанностями ни Коля, ни Свиномасса особо себя не утруждали, и за редкими перерывами Валерка до самого отъезда жил у нас. Поэтому, когда умер папа, Свиномасса потребовала от мамы, чтобы та переделала нашу квартиру частично на Валерку. Разумеется, мама послала ее подальше и разделила между мной и братом все, что у нас тогда было. Мне досталась родительская квартира и дача в Старочеркасске, а уродственникам – машина, гараж, какие-то деньги, пара грузовых мотороллеров и еще кое-что по мелочам. Если учесть, что незадолго до этого мама сделала им квартиру, раздел получился честным.

Распродав свою долю наследства, уродственники сначала купили приличный дом и нового «Жигуля». Тогда продукция «Автоваза» еще считалась роскошью, а на «девятках» ездила «крутая» часть населения страны.

Но я забегаю вперед. После свадьбы брата мама решила ускорить эволюцию и сделать из Свиномассы человека. Для этого она устроила ту на курсы медсестер, которые фактически сама же за нее и окончила, так как у той ума не хватало учиться самостоятельно, затем устроила ее в нашу больницу медсестрой, где Свиномасса работала до отъезда в Канаду.

Когда Коля остался без работы, мама не только организовала для них ежедневные обеды, но и договорилась с продавцами в магазинах, чтобы те давали уродственникам продукты в долг. Расплачивалась с ними мама.

Уродственники, кстати, при любой возможности старались не платить. Так, когда в больницу приходила барышня делать маникюр, Свиномасса всегда пыталась улизнуть из кабинета «по делам», «забыв» рассчитаться за процедуру.

Приехав в Канаду, уродственники понабрали кредитов. Чтобы их не возвращать, прикинулись нищими. А чтобы у них не списали деньги с банковского счета, все свои сбережения стали хранить в виде наличных. При этом, каждый раз, уходя из дома, они берут деньги с собой – в квартиру ведь могут залезть. У Свиномассы для денег есть специальная сумка. Однажды она забыла ее в ресторане. Заведение было огромным, с несколькими залами, и пока Танька нашла сумку, ее чуть удар не хватил.

После отъезда уродственников в Канаду с Митрофановной произошел забавный случай:

Мы с мамой только сели обедать, когда зазвонил телефон. Я мог спокойно его игнорировать, а маму рефлекс заставлял бросать все и хватать трубку каждый раз, когда телефон издавал свой противный электрический вопль.

– Алло, здравствуйте, я родственница Митрофановны, – услышала мама в трубке старушечий голос, – я звоню ей третий день и не могу дозвониться. Вы не знаете, где она может быть?

– Наверно, шляется где-то, – ответила мама.

– Третий день? Я звоню, и все время длинные гудки.

– Даже не знаю.

– А вы могли бы узнать? Третий день все-таки. Может, ей плохо, а рядом никого? Третий день… Может, вы сходите, а я потом перезвоню?

– Хорошо, – буркнула мама, давая тем самым понять, что разговор окончен.

– Кто там? – спросил я, когда она вернулась к столу.

– Митрофановну найти не могут. Пропала куда-то.

– Как пропала? Завонялась что ли? И чего им надо?

– Да это ее родственница. Хочет, чтобы я сходила к Митрофановне.

– Делать тебе больше нечего.

– Да никто никуда не пойдет. Позвоню вечером…

Вечером Митрофановна трубку не взяла. Через два дня родственница Митрофановны позвонила вновь. К телефону подошел я – мама вышла ненадолго по каким-то делам.

– Алло, здравствуйте, я звоню насчет Митрофановны. Вы не знаете, где она?

Мне захотелось послать ее подальше.

– Понятия не имею, – ответил я, и в моем голосе не было ни капли приветливости.

– Ее до сих пор нет. Я не знаю уже, что думать. Она никогда не уходила так надолго. Вы не могли бы к ней сходить, может у нее телефон не работает или, не дай бог, случилось что? Я сама бы к ней съездила. Да не могу. Самой так плохо… – перечисление болезней заняло минут двадцать эфирного времени. При этом она, как заводная, через каждое предложение напоминала, что пятый день…

– Даже не догадываюсь, что с ней, – оборвал ее я. У меня чуть не вырвалось: сдохнет, завоняется – соседи позвонят.

– Может, вы все-таки сходите?

– Не знаю. Если время будет.

Наконец, она догадалась, что судьба Митрофановны мне до одного места.

– Вы тогда передайте, пожалуйста, маме, что я опять звонила.

– Хорошо, передам.

– Это точно она там умерла, или ее паралич хватил, а до телефона дотянуться не может, – решила мама, – ее нет уже больше недели, а шляться ей не у кого. Мне как раз всю неделю снились плохие сны. Послал ее бог на мою голову!

– Ты то здесь причем? У нее родственники есть.

– Да какие там родственники. Бабка 72 года. Сама еле ходит.

– Ну и что?

– Ну как что… Говорила же этой транде, оставь мне ключ и скажи, где у тебя деньги на похороны, вдруг что, так нет!

– Ты что! Какой ключ, какие деньги! Хочешь, чтобы она тебя на весь город воровкой прославила?! С такой нельзя связываться.

– Это мне туда переться… ты ж не пойдешь?

– Да нахрен она мне нужна?

– Может, ты сходишь? – спросила мама у Солнышка (моя подруга).

– Можно подумать, ей больше делать нечего. И потом. Не будет же она дверь взламывать, да и с какой стати ей вообще туда идти? И потом, мамуля, чего ты суетишься? Тебе больше всех надо? Подохнет – завоняется, соседи сами тебя найдут.

– Что ты болтаешь?! – возмутилась Солнышко. – Ты и о моей маме будешь так говорить?

– Твоя мама – это твоя мама. Знала бы ты эту, сама бы не сравнивала.

– Все равно о мертвых так не говорят… Мы тут ее хороним, а вдруг она не сдохла? Блин! Задурил ты меня.

– Сдохла или нет, какая разница? У нее свои родственники есть.

– Нельзя так. Какой бы она ни была, чисто по-человечески похоронить надо. Может ЖКХ поможет? – предположила мама.

– А кто бомжей хоронит? – спросил я.

– ЖКХ.

– Вот пусть помогают или сами хоронят.

– А у вас есть канадский телефон? Надо же Свиномассе сообщить, – решила Солнышко.

– Да ну, это дорого. Когда они позвонят, тогда и скажу, – ответила мама.

– Мам, ты ей позвони. Скажи, что мать сдохла, пусть гонит двести баксов на похороны, а то соседи на помойку выкинут, – тогда на двести баксов можно было прожить месяц.

– Представляю, какое Свиномассе горе, – сочувственно произнесла Солнышко.

– Конечно горе. Двести баксов…

– Ты замолчишь когда-нибудь! Иногда я не понимаю, что в тебе нашла!

Следующие несколько дней мама была сама не своя.

– Что ты так переживаешь. Сдохла, значит туда ей и дорога, – попытался я ее утешить.

– Мне ее совсем не жалко, но возни с ней, а денег… Навязалась на мою голову!

– Ты что, за наш счет хоронить хочешь?

– А за чей? У нее может и не быть.

– А мы тут причем?

– Да нет, Валера. Так тоже нельзя.

– Надеюсь, поминки ты ей не собираешься устраивать?

– Зачем? С морга сразу на кладбище. А там кто хочет, тот пусть и поминает.

– Тем более что если она совсем завонялась, прямо в морге ее заколотить без всяких обмываний-одеваний.

Позвонила Солнышко:

– Мы вчера с Жопой (ее подруга) ходили смотреть. Из замочной скважины вроде не воняет, – сообщила она.

– А вы за ней в замочную скважину поднюхивали? – ехидно спросил я, представив себе эту картину.

– Да ну тебя!

Вечером пришел Петр Севастьянович – знакомый казачий полковник и профессиональный авантюрист.

– Надо в милицию сообщить, – авторитетно заявил он. – Пусть, как положено, с понятыми квартиру вскрывают. Если она на самом деле умерла, они должны будут дело завести. Если хотите, я могу гроб заказать, – предложил он.

– А вдруг не умерла? – спросила мама.

– Останется про запас. Все равно, помирать скоро, а так гроб уже будет. Раньше все так делали.

Когда он ушел, мама позвонила в милицию. Долго извинялась, объясняла ситуацию. Договорились они на следующее утро дверь ломать. Веселье испортила соседка Митрофановны:

– У вашей Митрофановны свет появился, – сообщила она маме по телефону.

Мама сразу той звонить.

– Алло, Митрофановна, вы дома?

– Да. А что?

– Еб твою мать, вот что! Сейчас к тебе менты приедут рожу бить!

– Какие менты?

– Сейчас узнаешь, какие менты! Ты, блядь старая, где шлялась?

– В гости ездила.

– Ах в гости… Ты же ничего не сказала, когда умотала. Мы тут уже решили, что ты лежишь там. Сейчас к тебе менты приедут дверь ломать. Уже и гроб заказали.

– Да вы что!

Конечно же, эта история не могла не появиться в сети, а, появившись, не попасть на глаза Свиномассе, которая от великой вселенской скуки следила за моим творчеством. Английский она по причине своей тупости не выучила, на работу не пошла, друзьями-подругами не обзавелась, с женой сына и ее родственниками разосралась… Осталось ей торчать целыми днями в интернете и писать гадости, где только можно.

Буквально через неделю после публикации меня разбудил телефонный звонок.

– Пидор!!! – услышал я Свинский визг и короткие гудки.

Только я положил трубку, звонок.

– Слушай, ты, ебаный в рот Кролик (почему-то они прозвали меня Кроликом) и твоя ебаная прошмандовка… Я все ее мужу расскажу! (Солнышко была замужем) Пусть он вас гандонов выебет!..

Она и дальше что-то кричала в трубку, но я не стал ее слушать.

Свою угрозу она осуществила в тот же день. Сначала, скорее всего, Валерка или его приятель Юра позвал к телефону мужа, а потом, после «его нет дома, что передать» трубка окатила Солнышко матом уже голосом Свиномассы.

Когда я заглянул к себе на сайт… Несколько страниц гостевой книги были исписаны отборнейшим матом. Брат отреагировал проще. Он не стал кидаться какашками, а довольствовался тем, что объяснил мое поведение острым приступом зависти: Они ведь живут в «Божьей стране Канада», удачливые, достигшие всего своими силами, тогда как я «прозябающий в ебаной России» неудачник, который не может даже выучить английский язык.

Умерла Митрофановна у себя дома. Выкупалась, переоделась, легла на кровать и умерла. Нашли ее соседи. Как обошлась Свиномасса с похоронившими ее мать людьми, я уже писал ранее.

Кроме тяги к троллингу Свиномасса открыла у себя способность угадывать номера лотереи. Не проходит и недели, чтобы она чего-то не выиграла. Однажды она поведала маме, как у нее это получается. Оказывается, перед каждым выигрышем ей снится Путин. Он-то и называет ей выигрышные числа.

Какое-то время Свиномасса пыталась доставать меня в соцсетях, но я ее молча банил, и вскоре она угомонилась. Поэтому, когда она начала после смерти мамы спрашивать у всех номер моего мобильника (от городского телефона я отказался) и сетовать на то, что мы с братом не дружим, я понял, что она готовит очередную гадость, и не ошибся.

Мое отношение к Валерке может послужить иллюстрацией к словам о соринке в чужом глазу и бревне в своем. В России он в основном жил у нас и воспитывался примерно так же, как я. Разумеется, в детстве он был еще тем подарком. Меня бесило не столько его поведение, сколько то, что в нем я узнавал себя, причем себя такого, какого старался забыть. Кроме того, мне не нравилось, что он вечно путался под ногами и занимал мое жизненное пространство. Я словно кукушонок пытался всех «лишних» людей вытолкнуть из гнезда.

Пока он был маленьким, я называл его не иначе, как Урод, и было за что. Стоило ко мне прийти подружке Лене, как он выскакивал в коридор, подбегал к ней и начинал плеваться, а об голову Троцкого он чуть не разбил пластмассовое ружье. Иногда, правда, я сам науськивал его на гостей. Когда он начинал меня доставать, я считал до трех. Если он не успевал до этого исчезнуть, при цифре 3 в него летел тапок.

Однажды мама с Валентиной Ивановной (о ней я расскажу позже) поехали в Ростов. Маме надо было зайти в облтубдиспансер, а потом они решили пройтись по магазинам. Валерку взяли с собой. Пока мама занималась делами, за ним присматривала Валентина Ивановна. В пешеходном переходе он встал на четвереньки и стал облаивать прохожих. Она попыталась его урезонить. В ответ он ее оплевал и обложил матом.

Когда у него начался аппендицит, мама обманом затащила его в больницу, пообещав, что там его только посмотрят. После операции она пришла его навестить. Ему обидно, больно, а тут еще жара – дело было летом. В общем, начал он на маму фыркать.

– Зачем ты так себя ведешь? Посмотри, какая хорошая у тебя бабушка, как она за тобой ухаживает, – возмутился кто-то из больных.

– Да? Хорошая? Это она здесь такая, а дома она напивается, валяется под забором и ругается матом. Деду потом приходится ее искать, – ответил Валерка.

В другой раз, когда Свиномасса его за что-то наказала, он насупился, а потом выдал:

– Мать, ты плохая. Я знаю, это ты Ленина убила.

В школе, где он учился, был музей, среди экспонатов которого были здоровенные макеты Аксая разных эпох. Привели в музей деток. Все восхищенно пялятся на макеты, охают, ахают, пускают слюни. Валерка при виде такого великолепия мечтательно произнес:

– Вот бы это поджечь!

Неуправляемым он был до тех пор, пока никто не пытался им управлять. Однажды он заболел. Мама запретила ему гулять. Обычно на запреты ему было наплевать, и он, закатив истерику, получал свое. В тот раз мама ушла, и мы остались вдвоем.

Едва за ней закрылась дверь, он начал собираться на улицу.

– Ты куда? – спросил я.

– Гулять.

– Тебе запретили.

– Мне все равно.

– А мне не все равно. Пока мама не разрешит, ты никуда не пойдешь.

В ответ он послал меня подальше. Тогда я взял ремень и со всей дури его перетянул. Он упал на пол и начал биться в истерике.

– Заткнись, сука, а то вообще убью, – сказал я и лупанул его ремнем еще раз. После этого он мигом угомонился и пошел к себе играть.

Повзрослев, он стал вполне нормальным парнем.

Незадолго до отъезда в Канаду его чуть не прибили менты за то, что он заступился за девчонку, когда к ней приставал один урод, оказавшийся племянником опера, и тот вместе с сослуживцем подкараулили Валерку. Загребли его с другом, который вообще был не при делах. Сначала их отделали до полусмерти в машине, а потом в отделении. К счастью, мама вовремя об этом узнала и сумела вырвать парней из ментовских лап. Потом она попыталась ментов наказать, но это случилось перед отъездом в Канаду, и Коля позволил дело замять.

Приехав в Канаду, Валерка устроился работать охранником в дом престарелых. Ему там понравилось: у каждого своя комната со всеми удобствами, великолепное питание и человеческое отношение к людям. Они как узнали, что он из России, начали дружно его подкармливать, точно у нас здесь голод. В тусовочном помещении у них висела клетка с говорящим попугаем. От нечего делать, Валерка научил того говорить «Еб твою мать». Престарелые начали спрашивать, что это означает. Валерка им объяснил, что это такое русское приветствие. После этого они стали так здороваться друг с другом и навещающими родственниками.