Читать книгу Трансатлантический @ роман, или Любовь на удалёнке - Ольга Кучкина, Валерий Николаев - Страница 9

Здравствуй, милый мой, получила твое ласковое письмецо, где ты пишешь о старой новости – о том, что любишь меня. Я готова получать такие старые новости каждый день, и они не будут мне скучны. Я не избалована твоими признаниями.

Рада, что, наконец, занялся собой. Я собой, ты собой – стало быть, впереди у нас прекрасные перспективы. Юнна описала бы это каким-нибудь прелестным, зверовато-диковатым, смешным способом – я делаю то же, когда она меня заводит, предпочитая сама по себе неяркое чеховское письмо.

Стало быть, газета напечатала фрагмент книжки. Я же, по договоренности с Суней, его и готовила, никому не доверяя. Наверняка испортили, но мне отсюда все равно. Странное дело: вышла книга, да даже и газетный фрагмент, – а я именно в этот момент пропала в американской глуши и не могу пережить ни успех, ни неудачу, ровно так и надо. Почему же мне сдается, что так и надо? Не знаю. То ли действительно боялась реакции, то ли вовсе не хотела слышать ничьей реакции. То ли от чрезмерного честолюбия, то ли от никакого, которое еще чрезмерней. Хорошее письмо прислал Андрей Волчанский. Современная драматургия будет печатать пьесу Суси, или Триумф. Пишет, что замысел интересный и исполнение безупречно. Большую часть мелких замечаний поправила, они по делу, а Волчанский – молодец. Зря я так долго держала пьесу в столе, а писала по злобе (дня), следовало бы ее и выпустить ко дню (то есть к выборам). Хотя она классична (!) и может жить сама по себе, без малейших подпорок. Если Волчанскому понадобится предисловие, пусть позвонит Сереже Яшину, Сережа читал и говорил хорошие слова, а за свои слова надо отвечать.

Вчера разгребала Дашину машину от снега, а сегодня метель пуще вчерашней. Мы опять не могли ехать на машине и отправились в офис пешком. Напоминало какую-нибудь приполярную экспедицию. Наносы снега, который никто не убирает, практически идешь по целине, безлюдно, поскольку люди или по домам, или в университете, или на автомобилях, ветер в лицо такой силы, что иногда останавливает на месте. Мы шли с Дашей гуськом, сопротивляясь ветру, разрумянившись и перекрикиваясь время от времени о чем-нибудь незначительном. Зашли в журналистский департамент. Выяснили, что в моем офисе стоит неработающий телефонный аппарат – поэтому телефон и не работает. На то, чтобы установить это, понадобилось две недели. Ничего тебе не напоминает? Отнесли им старый – пообещали, что через пару дней поставят новый. Я им не верю. На самом деле без телефона даже удобно. Никто не звонит, никто никуда не приглашает, полная возможность принадлежать себе и своим занятиям. Я села за роман и уже сдвинулась с места, на котором залипла несколько месяцев назад из-за вклинившихся лекций. Собственно, я целый день сочиняю то роман, то письма тебе, то читаю словарь, либо свои лекции, либо придумываю вопросы студентам, воображая, что я таким образом чем-нибудь овладеваю, дурак.

После офиса метель и голод загнали нас в Timpone’s, где были на прошлой неделе с Роном. Поднялись на второй этаж (внизу бар, наверху ресторан) – пусто, одна официантка, и она говорит: поздно, время ланча истекло. Впрочем, продолжает, я схожу на кухню и узнаю, может, согласятся что-то приготовить. Возвращается и предлагает сделать заказ. Любой. Заказали то же, что в прошлый раз, только наоборот: я – то, что Даша, Даша – соответственно. Сидели, наслаждались вкусной едой вдвоем, только один раз мимо прошел статный мужчина в пиджачной паре, и официантка сказала, что это сам мистер Тимпоне и есть. А его жена, сообщила официантка, сама готовит все пасты и десерты, и предложила тут же отведать что-либо из сладкого. Об этом не могло быть и речи. Мы пообещали зайти за десертом в следующий раз. Я понимала двадцатую часть того, о чем они оживленно болтали с Дашей.

Дома опять очищала машину от снега. Порывы ветра пронизывали до костей, я поскорее закончила и убежала в теплую квартиру. Теперь дрожу не от холода, а от страха, не схватила ли воспаление легких.

По телевизору все последние дни показывают, какая звезда в каком платье была на воскресном вручении премий Золотой чего-то – очень бабское зрелище. Культ американских, в основном белокурых, кинодив. Между прочим, в Кукумори (лень смотреть, как пишется правильно) какая-то смуглая метиска разулыбалась Даше, а Даша – ей. Оказалось, они вместе учились в школе. Повизжали, поохали, поахали, как у них водится, и разошлись. Такая же пигалица, как Даша, только накрашенные ресницы и слегка напомаженный большой рот. Я еще подумала, что могла бы быть миленькой, если б рот чуть поменьше. Когда она отошла, Даша сказала: знаешь, кто она, мисс Америка этого года.

Завтра – среда.

Целую.

27 января

Привет, милый, с утра в четверг было хорошее настроение (когда поговорили по телефону), а потом стала прокисать и отчего-то захотелось плакать. Не плакала. Пишу в пятницу. Шла вчера на занятия английским: шесть часов, смерклось, темное небо, по нему бежали светлые облака, половинка луны высоко-высоко, чистый белый снег скрипит под ногами, 15 градусов мороза, никого: если б не цивильные фонари – впрямь деревня и деревня, и даже, может, где-нибудь в России. Наверное, брошу ходить в эту группу. Пять корейцев, у которых не разбираю ни звука, японка с зубами, гражданин Израиля из Молдовы – все по очереди рассказывают свою анкету. Я повторяла то же, что уже рассказывала на первом уроке, когда корейцев и гражданина Израиля из Молдовы не было. Гражданин сказал, что его зовут Нахум. С ударением на первом слоге. Сообразительный Дэви (хозяин и учитель), знающий некоторые слова по-русски, переспросил: Нахум, Нахум? Никто ничего не понял. Кроме меня. Я сохранила непроницаемое выражение. Так вот, нахум мне эти встречи с корейцами? Общение лично со мной заняло минут пять. А просто послушать язык, и не в корейском, а в американском варианте, я могу по телевизору.

Рассказываю про второй урок. Твое письмо про гедонизм и удовольствие пришло вовремя (в рифму тому, о чем сама догадалась прежде). Начитавшись его, отправилась в Gregory Hall. Когда подъезжали, Даша вспомнила, что забыла в джинсах ключ от аудитории. Было без четверти шесть, но я сказала, что без двадцати (чтобы она не нервничала и не торопилась) и что мы успеем. Повернули обратно. А днем опять была метель, и дороги занесены снегом, а Дашина машина на летней резине. Взяли ключ и тихо помчались. Я сказала: мы – профессор, можем и опоздать. Опоздать-то мы можем, заметила Даша, да только они могут развернуться и уйти, я бы во всяком случае ушла. Вот и посмотрим, кто вежливее, ты или они, ответила я.

Нас ждала толпа народу.

Когда Даша отперла дверь аудитории, и все расселись, мы насчитали тридцать душ (включая знакомую старушку, которую мы пригласили, и еще такую же древнюю пару, видимо, ее друзей). Поздоровались. Для начала я предложила написать на листочке имена, которые у них ассоциируются с Россией. Почти все написали: Ленин, Сталин, Горбачев. Кое-кто добавил Троцкого. Кое-кто – Путина. А уж совсем интеллигентные – Пушкина и Чайковского. И даже Ахматову. По разу упоминались Хрущев, Екатерина Великая, Петр Первый и Иван Грозный. Юноша по фамилии Мак-Магон присоединил к великим знакомую девушку Аню. Девочка Алина, урожденная в Харькове, написала: Ельцин, Горбачев, Сталин, Ленин, Чехов, Путин, Пушкин, Толстой. Некто из Кореи, кого звать Ли (не знаю, мальчик или девочка), добавил Достоевского и Тургенева. Некоторые, верно, недопоняв, писали не имена, а ассоциативные слова: Москва, Санкт-Петербург, холодный, старый, исторический, коммунизм, железный занавес, холодная война, перестройка, медведи, разоружение, ядерное оружие, падение СССР, освоение космоса, русская мафия, приватизация, коррупция, Чечня, Афганистан и – все противоположное США.

Позднее я, сказав несколько вступительных слов, предложила посмотреть мой фильм про Сталина и его женщин. Смотрели замечательно. Я смотрела больше на них, чем на экран (большой) и видела, как они увлечены, многие сидели с полуоткрытыми ртами. Даша глядела отдельно на монитор и язвительно улыбалась, но затем перестала улыбаться, и я увидела, что и ее захватило. После она объясняла, что было не так противно оттого, что черно-белый вариант (американская техника почему-то потеряла цвет). Обсуждали тоже замечательно. Все поняли, все оценили. Задавала им вопросы. Например: насколько личные качества человека в Америке влияют на проводимую Штатами политику. Ответ: в Америке все обсуждается, все выносится на свет Божий, потому такие действия и такие проявления личности, как у Сталина, были бы здесь невозможны.

Небольшой перерыв – и Маришкин фильм Повезло родиться в России. И опять смотрели, затаив дыхание. Я видела фильм трижды. Один раз в Москве – он мне понравился. Второй раз у Бетти – была в раздумьях, показалось длинно, плохо сцеплено и малопонятно, не была уверена, можно ли использовать его на уроке, но все же решила рискнуть. И правильно сделала. Вслед за обсуждением попросила написать короткие рецензии на один из двух фильмов. Практически все написали про Маришину картину. Двое – про мою. Даша немедленно отпустила едкое замечание по этому поводу. Я спокойно ответила, что последнее впечатление всегда западает больше, нежели предыдущие, все логично. Один из двух отзывов содержал мысль о том, что союз Надежды со Сталиным проецируется на союз народа со Сталиным: то же обожание сначала и депрессия, коварство, подавление и фактическое самоубийство или убийство потом. Молодец рецензент. Марише отправлю листочки про ее фильм – ей будет интересно.

Около девяти мы с Дашей отправились в Kamakura (так пишется) и ели суши. На этот раз я была вполне удовлетворена. Даша тоже. Я не выпендривалась и в некоторых случаях, чтобы не напрягаться, просила ее: переведи. Она участвует в процессе как настоящий ассистент. Мне не жаль будет платить ей повышенный гонорар: она того заслуживает. Но, конечно, самое трудное – впереди, когда я уже по-настоящему начну цикл лекций. Господи, благослови.

У нас минус 18, если по Цельсию.

Целую.

30 января

Мой милый, как мне нравится Витя Шендерович! Какого изумительного противника вырастил себе на свою шею Володя Путин! Что касается объективной реальности – не знаю, не знаю и не знаю. Шендерович уверен, что речь идет о безграничном желании власти и только. Мне же видится, что человек хочет хорошо исполнить порученную ему работу. Для страны, что бы там ни говорили. Больной, тяжелой, как колода, страны. Иное дело, что в своих действиях он ограничен своим видением, своей культурой, своим воспитанием (разнообразным, между прочим), так же, как и объективной ситуацией в стране (во многом все той же), но главная беда, конечно, что он является инструментом – по воле или неволе истории и своей лично – тех сил, которые тупо, из-за неспособности, эгоизма и агрессивности, упираются в усиление бюрократии, цензуры, прокуратуры и так далее, на деле возвращая нас в колею. Чубайс и даже Явлинский в этих условиях считают необходимым и возможным работать с Путиным, борясь за противовес (Собчак тоже входил в фактор воспитания). Шендерович считает, что надо работать против Путина. Обе точки зрения убедительны. Блестящему Вите трудно возразить. Только чтобы это не оказалось паркетной оппозицией. И Витя, и Дима Муратов, и Сергей Пархоменко – по уму и чести из первых. Кисель – вряд ли. Однако Путина реально подпирают не столько Хакамада и Рыбкин, сколько серая тьма, имени которой мы не знаем. Пока. Но она это имя имеет, предположим, господин Устинов. И скорее, она вышибет Путина из кресла, воспользовавшись любой возможностью, и вот тогда мы получим то, чем столько времени друг друга пугали. Не дай-то Бог. Я знаю, как созрела идея Комитета-2008. Я слышала по радио Свобода программу Шендеровича с Каспаровым, также большим радикалом и большим умницей, и подумала, что они нашли друг друга. А они взяли и нашли. Хакамада попала в самую точку (и в мою лично), когда полемически выразительно сказала о 32-м съезде КПСС и президенте Янаеве, которые были бы сегодняшней действительностью, не царапайся тогда Ельцин и все, кто его поддерживал. Больше всего мне по душе Хакамада. Сама ли или с помощью кого-то сочинила она свое воззвание, но оно точное и тонкое, даже и психологически. С сожалением понимая, что женщина с такой фамилией никогда не будет президентом России, я безусловно голосовала бы за нее, будь я в Москве.

Когда мои студенты обсуждали мой и Маришкин фильмы, они с изумлением говорили о живучести Сталина в России, их поразили страшные лица толпы, желавшей возвращения в коммунизм, где людям жилось, мало сказать, что несладко, но они обо всем забыли и хотят опять туда же. Нормальным людям это непонятно, а у нас так. И так тоже. Хакамада – самурайка.

Здесь ослепительно яркое солнце и такое же ослепительно голубое небо, ослепительно белый снег и сильный мороз, и все вместе напоминает какие-нибудь Альпы, а из более знакомого – Бакуриани. Американы бегают в джинсах и курточках, замотав шею шарфом, напялив ушанки, вязаные шапки, башлыки и непременно в огромных теплых рукавицах, варежках или перчатках. Некоторые, однако, – вообрази! – идут спокойно, нарочито выставив голую грудь и без головного убора. Иногда у них синее лицо, а иногда вовсе даже розовое. Мы ездили за провизией посреди этого великолепия, но и в машине мерзли. Американы много занимаются спортом, потому такие здоровые.

Здание, в каком наш офис, называется Armori, в переводе – Арсенал. В центре – большой спортзал, с гаревыми дорожками, снарядами, матами и всем, чем полагается. Как ни придешь – тренируются бегуны, прыгуны в высоту и прочие охочие. Чтобы попасть к нам на этаж (второй), надо обойти зал по периметру снаружи. С одной стороны идешь – сбоку классы и тоже офисы (военные). А с другой – какие-то огромные черные баки нависают над головой, огромные вентили, нечто сильно индустриальное: такие места действия для драк, беготни и перестрелок любят в Голливуде. Однажды идем – а навстречу два бойца с большим количеством ружей через оба плеча. Мы переглянулись, но пронесло, никто нас не расстрелял. Не кино, чай.

Любимое слово у американов – я. Как ты понимаешь, они так произносят yes. А выходит – я, я, я. По-ихнему ja, ja, ja. Самоутверждение или крик ишака. Забавная филологическая перекодировка.

Приехал Мэтт и привез еще энное количество Дашиных коробок с вещами, кухонной и домашней утварью, книгами и даже книжными полками. Дом заставлен коробками. У Даши тут целая жизнь и значит должен быть дом для этой жизни и этих вещей, а дома нет, и что с данным фактом делать непонятно. Даша сама относится к этому на удивление легко – вот у кого учиться оптимистическому (американскому) прагматизму. Иногда. Пока она не впадает в прямо противоположное состояние (русскую депрессию).

Писала вчера вечером. А сегодня случился первый конфуз. Мэтт отвез меня в бассейн и уехал, а меня не пропускают по моей I-card (типа университетского пропуска, по которому я уже проходила в это здание). Что-то быстро-быстро стала лопотать официальная женщина, потом ее сменил юноша, его – еще один. Общий смысл их речей я поняла: меня уговаривали заплатить за membership – членство в спортивном клубе. Я же не хотела платить ни за какое членство, а они не хотели меня пускать. Я повторяла им, что уже плавала в этом их долбаном sweeming pool (плавательном пруду) и предлагала пропустить сегодня, обещая завтра еще какое-нибудь подтверждение моих прав на их пруд. Они не соглашались. Они даже позвонили своему начальнику, но и тот не согласился. Я вспоминала отечественное раздолбайство, гораздо более человечное, чем их бездушный орднунг, при котором и мышь не проскользнет, если не по правилам. Но больше всего мне понравилось собственное олимпийское спокойствие, с каким слушала и отвечала. Дашиного номера мобильника я не помнила, своего мобильника нет, денег нет, других документов нет – я сказала, что за мной должна приехать внучка, мне просто придется подождать ее. Официальная женщина улыбнулась мне, я улыбнулась ей и села ждать. 15 минут из 45, о которых мы уговорились с Дашей, прошли так и так, ждать оставалось недолго. Спустя полчаса вместо Даши появился Мэтт: Даша разбирала свою утварь и послала за мной Мэтта. Я сказала ему, что не плавала, и объяснила ситуацию. Он решительно двинулся к конторе, где сидели staff (персонал), заявил, что я есть invited professor (приглашенный профессор) и продиктовал номер Дашиного мобильника (наизусть, в отличие от меня). Как будто Даша – более ответственное лицо и может поручиться за меня, а я сама за себя поручиться не могу. Затем он улыбнулся – и меня пустили. Что все это значит, ума не приложу. Но свои полкилометра в хлорированной воде я (с помощью мальчика, как он зовется у нас в семье) на этот раз отвоевала. А ты говоришь, мышь.

Целую.

31 января

Мой любимый, каждую ночь мне снятся многофигурные, многофактурные сны с развивающимся сюжетом, какой я, проснувшись, забываю. Помню, один был связан с Борисом Березовским, другой – с Наташей Ивановой, которой я объясняла, что умею летать, и рассказывала, как прыгала с восьмиэтажного здания и не разбилась, а полетела и приземлилась удачно, и после этого, во сне же, старалась припомнить, действительно, был полет во сне или наяву. Целый день мозг интенсивно работает, а ночью выделывает такие фортеля. Еще я говорю по ночам длинными красивыми английскими фразами, с использованием множества слов и оборотов. Куда все девается при свете дня – Бог весть. Я могу кое-как объясниться, но поддерживать легкий (или тяжелый) американский разговор – увы.

Сегодня, проснувшись, но еще в полудреме, представила, как назову на уроке одну свою ученицу по имени: Эшли Филлмер! И вдруг выскочило не вспоминавшееся десятки лет: Бекки Тэтчер! И тотчас написалась (где?) фраза: Старушка, как оказалось, неплотно приклеила к пальцам левой руки книжку, чтобы было удобнее перелистывать ее страницы правой. Какая старушка? Какую книжку? Почему она ее приклеила?.. Весело было думать об этом, когда окончательно очнулась от сна. Но самое удивительное, что когда открыла файл с романом, который пишу, то неожиданно сама собой выскочила эта строчка про Бекки Тэтчер и старушку и встала посреди романа. Я принялась хохотать – фантастика, да и только.

Разговаривала с Маришкой по телефону, в частности, о Хакамаде. Она про то же, про что я, только еще прямее. Сказала, что ей страшно за Хакамаду, не повторила бы судьбы Старовойтовой. Ничего себе наши домашние дела, а?

Ты пишешь, что Рыбкин раздобыл кучу документов против Путина. Не догадываешься, кто ими Рыбкина снабжает? Если бы не дела вышеупомянутого Березовского, испачканного по уши, еще можно было бы как-то реагировать. А так не война, а возня за власть.

Наступил февраль, шуга, то есть метет и сыро, и под ногами образовалась мокрая каша, воображаю, как все замерзнет, и будет каток. А вчера пригревало солнце и было похоже на весну.

Мэтт повез нас смотреть фильм под названием Lost in Translation. Знаешь выражение: потеряно в переводе. Это оно и есть. Стареющий голливудский актер приезжает в Японию сняться в рекламе, живет в отеле, скучает, ничего ему непонятно, ни язык, ни нравы, и в том же отеле живет и скучает молоденькая, почти тинейджер, жена молоденького фотографа, также приехавшего на работу из Штатов. Фотограф все время занят, девочка знакомится с актером, таскает его по молодежным японским тусовкам, ему смешно, между ними завязываются какие-то отношения, но без секса. Есть постель (в которой они лежат врозь, одетые), а секса нет. И в этом – самая большая прелесть фильма. Так до конца ничего и не произойдет, он уедет, она останется, заплаканная, и, в общем, финал. Но до того все точно и тонко, просто и с очаровательным юмором, что оставляет позади, скажем, наше расхваленное Возрождение, в котором замечательно играют ребята, а фильм выморочный, и ничего в нем неясно. Здесь ясно и потрясающе чисто. Это второй фильм Софии Копполы, дочери Фрэнсиса Копполы. Она что-то получила за сценарий на только что прошедшем Golden Glob (это то что-то золотое, о чем я тебе писала). А Фрэнсис Коппола – знаменитый режиссер, хватавший меня за коленки, когда я пришла брать у него интервью в московской гостинице тыщу лет назад. Мужскую роль играет Билл Мюррей, ты его знаешь, если не по имени, то по лицу. Играет превосходно. Собственно, только лицом, но каким и как – Николсон отдыхает. Девочка по имени Скарлетт, фамилию забыла, помесь юной Анны Каменковой и юной Елены Яковлевой, некрасивая, с крупными чертами, однако все очень по правде. Когда кино кончилось, было грустно: первый признак, что задело и разворошило.

Мэтт уехал, Даша ушла на йогу, дом опустел.

Вечером по телику посмотрела кино Сельма и Луис. С Сьюзен Сарандон и второй звездой, фамилии которой не помню. Оно шло у нас в прокате и по ТВ, я видела начало, но было поздно, и я тогда бросила смотреть. Стандартная модель: двое едут в машине, отношения между ними, с окружающим миром и так далее. Фишка в том, что это две добропорядочные американские клуши, точнее, одна клуша, а другая с характером. Они оказываются в таких обстоятельствах, которые нельзя было и предположить. Едут на week-end, заезжают по дороге в какой-то местный кабачок, клуша, напившись, кокетничает с парнем, который пытается изнасиловать ее в самой грубой форме, возмущенная подруга сначала пугает его пистолетом, а потом вдруг стреляет и убивает, неожиданно для себя самой. И начинается. Множество приключений, на которые американцы горазды, с бегством от полицейских автомобилей где-то в пустынях Мексики, где бабки сражаются до последнего, а когда понимают, что выхода нет, переглядываются, обнимаются, целуются (ничего лесбийского – sic!) и летят в пропасть, после чего их машина вздымается и плывет в небе. Вся история – символ освобождения от американской скуки и американских стандартов. Забавно, но это всего лишь кино, fiction. Фильм Потеряно в переводе