Читать книгу Армянский излом - Валерий Николаевич Худяков - Страница 3

…Славин лежал на расстеленном брезенте с закрытыми глазами без сознания, сквозь толстый слой пыли, покрывшей все лицо, местами проступала кровь, но, главное, было видно, что он дышал, значит, был жив. Санитары бережно протерли ему салфетками лицо, накинули маску, аккуратно разрезали рукав его одежды, сделали необходимый укол, затем ловко переложили на носилки и, без лишних движений, загрузили в военную санитарную машину.

– Куда вы его повезете? – водитель Славина спросил солдата, санитара, – что я должен сказать начальству на базе?

– Скажи, что бы обращались в Республиканский военный госпиталь, все сведения у них. Спасатели нам отдали сумку с его документами, они будут при нем, так что, найдете легко, – на ходу объяснил Виктору санитар с полевой сумкой через плечо, видимо, старший. Он сел в кабину санитарной машины, которая развозила спасенных из развалин по больницам и госпиталям…

«… Родной московский уютный двор на 4-й Тверской-Ямской улице. Лето 1947 года. Июльская жара. Незабываемый запах мокрого горячего асфальта. Бегаем с ребятами вокруг тети Кати, дворничихи, она поливает двор, и каждый хочет попасть под струю воды из поливочного шланга, а тетя Катя нет-нет, да ополоснет кого-то из снующей ребятни, остальные с шумом разбегаются, чтобы тут же снова собраться ватагой. Через высокую арку, со стороны 3-й Тверской, во двор входит незнакомый пожилой человек в выцветшей солдатской форме, с медалями на груди, с солдатским мешком за спиной и светло-коричневым кожаным саквояжем в руке. Его увидела тетя Катя, застыла с шлангом в руке, кричит ему через весь двор.

– Вася, здравствуй! Пришел, значит, живой! А мой Харис не вернулся, погиб в 42-м, в Сталинграде.

Солдат подошел к ней, поставил на землю саквояж, утешительно обнял одной рукой, тихо сказал какие-то, наверное, очень нужные, слова, потом что-то спросил. Тетя Катя, вытирая платком слезы, показала в мою сторону.

– Мальчик, а, мальчик, подойди-ка ко мне, – зовет незнакомый, – тебя как зовут?

– Сережа.

– А где ты живешь?

– Дом тринадцать, квартира пять, – браво отчеканиваю давно заученный адрес.

– А чей же ты будешь, Сережа? – солдат присел на корточки.

– Харютин, – называю фамилию Бабушки, так меня все во дворе знают.

– Харютин, говоришь? Ну, а Бабушка-то твоя дома?

– Дома, у неё сегодня выходной, а Мама поехала к Папе в гарнизон.

– А далеко этот гарнизон-то? – спрашивает солдат.

– Бабушка говорит, поездом надо добираться, а где, я забыл.

– Ну, веди меня к твоей Бабушке, – он протянул мне руку, и я, обхватив своей ручонкой один палец его большущей руки, повел солдата к нам домой. Бабушка, увидев солдата, громко вскрикнула, и потом они вместе, забыв обо мне, горько плакали, перебирая фронтовые письма их сына Анатолия, погибшего еще в 44-м в Белоруссии. Да это же мой Дедушка! – с радостью догадался я…»

– Ну, как у нас сегодня дела, Наташенька?

– Доброе утро, Петр Алексеевич. Ничего нового, у Славина давление в норме, пульс, правда, немного повышался, с 50 до 100.

– Ничего, ничего, надо ждать… Вы разговаривайте с ним, что-нибудь расскажите, он может Вас слышать.

«… Какие красивые цветы! Кажется, это георгины: тут и розовые, и красные, и белые, и даже черные в белую крапинку. А это гладиолусы! Мама любит выращивать цветы, особенно вот эти, большие. А вот и они сами, у отца в гарнизоне, среди цветов на скамеечке сидят – Отец и Мама, оба молодые. Отец в своей военной форме, с наградами на парадном мундире. Смеются и ничего мне не говорят…».

«… Школьная фотография, по-моему, четвертый класс. Любимая учительница Мария Леонидовна. Совсем седая. Рядом с ней девочки „любимчики“ – Галя Луцкая, Таня Паранина, Лариса Гришина, Света Ионина, Крупенина Света. В верхнем ряду мальчишки, крайний слева – Валера Лущик, крайний справа – Володя Оноприенко, оба круглые отличники. Самый высокий в центре – Витя Киселев, мама у него инвалид, а отец погиб на фронте. Жили они в бараке, очень бедно. Помогали ему всем классом – дарили одежду, обувь, часто приглашали в гости, на ужин. Всматриваюсь в лица – помню всех до единого, даже тех, с кем всего год проучился. С некоторыми и сейчас в контакте, а про многих ничего не знаю. Как у них сложилось?…»

«… «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом моих товарищей…». Меня принимают в пионеры, волнуюсь так, что не могу закончить «Торжественное Обещание», слова «застряли». «Комок» в горле не дает говорить, слезы подступают. Меня успокаивают, повязывают мне красный галстук. Пересилив волнение, читаю выученные к этому дню стихи:

«Как повяжешь галстук, береги его,

Он ведь с нашим знаменем цвета одного.

А под этим знаменем в бой идут бойцы,

За отчизну бьются братья и отцы»…»

– Петр Алексеевич, у Славина пульс под 140!

– Я вижу, вижу, – доктор посмотрел на ленту самописца, – это неплохо. Что-то его взволновало, сейчас должно пройти, следите внимательно за пульсом.

«… В большом зале на втором этаже выстроилась общешкольная линейка. Директор школы, Лев Гаврилович Мышкин, с глубоким прискорбием сообщает, что вчера, пятого марта, скончался наш „Вождь и Учитель“ Иосиф Виссарионович Сталин. Ученики слушают, склонив головы. Меня слегка подталкивает локтем Володька Зоткин, закадычный друг, стоявший первым с краю, шепчет мне на ухо: „посмотри на Шмака“. Гляжу на Женьку Шмакова, он стоит от нас через три или четыре человека. Женька скорбит. Его огромный нос, и без того всегда красный, сейчас сделался вовсе кумачовым и кажется, что упирается ему в грудь. Сначала мы с Вовкой тихо фыркнули, прикрыв ладонями свои рты, затем рассмеялись. Нас разобрал истерический смех. Сдерживаться уже было невозможно, и мы громко фыркали, зажимая ладонями рты. Мы не сразу заметили, что директор прервал траурную речь и направился вдоль всей линейки в нашу сторону. „Очнулись“ от смеха мы только тогда, когда Лев Гаврилович уже стоял перед нами и, молча, „расстреливал“ нас своим строгим директорским взглядом. В зале повисла зловещая тишина. В следующую минуту он взял каждого из нас за воротник и так же молча, на глазах у всей школы, вывел на лестницу. Там, за дверью, директор тихо, почти шепотом, произнес: „вы негодяи, и отстраняетесь от занятий в школе до решения педсовета, а сейчас можете убираться, в нашей школе вам не место“. Педсовет состоялся через неделю. Вызывали родителей. В школе нас оставили, даже не исключили из пионеров. Ребята в классе, в основном, нам сочувствовали, но некоторые осуждали, особенно девчонки. А в дальнейшем, когда все узнали, что в нашей стране был культ личности Сталина, нас с Вовкой стали в шутку называть „жертвами этого самого культа“…»

«… Снова наша школа. Это мы уже в восьмом классе. Праздничный день «Первое Мая». В школе никого, тихо. Мы с ребятами заперлись в школьном радиоузле, на втором этаже: Валера Лущик, Алик Репин, Коля Калинин. Слушаем вползвука зарубежную музыку с пленок «на ребрах». На столе бутылка портвейна, конфеты, синяя пачка модных ментоловых сигарет. «Гуляй, братва, праздник…». Вдруг, сильный и недобрый стук в дверь, голос сторожа: «немедленно откройте!». Музыку выключили, притихли. Сторож настойчиво и все громче требует открыть дверь: «сейчас позову директора, вам все равно придется открыть!». Катастрофа! Убираем все со стола, открываем окно. Этаж-то второй, но лететь метров пять, не меньше. Ну, кто первый? Летим по очереди вниз без парашютов. Никто не пострадал, и все прошло гладко…»

«… 1957-й год. На улице Горького полно народа. Люди восторженно шумят, стайками перебегая от автобуса к автобусу, которые медленно проезжают по Садовому Кольцу через площадь Маяковского. Окна автобусов полностью открыты, и из них на площадь выливаются солнечные улыбки. Это зарубежные делегации молодежи и студентов направляются в Лужники, на новый стадион им. Ленина, где сегодня состоится торжественное открытие Всемирного Фестиваля. Вот и я подбегаю к автобусу с делегацией из Африки. Волнуюсь. Впервые наяву вижу чернокожих людей. Да так близко! До этого только в кино видел певца Поля Робсона да Геркулеса, слугу пятнадцатилетнего капитана. С трепетом пожимаю протянутые из открытых окон черные, как перо ворона, руки восторженных африканцев, весело «сверкающих» белками глаз и обнажающих в улыбке белоснежные зубы. А вот проезжает Индийская делегация. Пожимая руки индийцам, люди громко скандируют: «Инди – Руси, Бхай – Бхай!». Делегация в автобусе хором повторяет эти слова. Всем весело. К площади приближается автобус с делегацией «Острова Свободы». Люди, окружившие его со всех сторон, громко скандируют на испанский манер: «Куба-Си! Янки-Но! И на русский: «Куба-Да! Янки-Нет!». Из какого-то автобуса слышна песня, рожденная на предыдущем фестивале в Бухаресте. Делегации на площади сменяют одна другую. Идет Московский фестиваль молодежи и студентов всего Мира…»

«… А это наша веселая строительная бригада одноклассников: Алик Вершинин, Валера Саньков, Валера Лущик, Коля Калинин, Саша Поляшов, Володя Оноприенко, Алик Репин. Во время летних каникул после восьмого класса мы за полтора месяца своими силами отремонтировали всю школу – от побелки потолков до покраски стен, пола и парт, и даже обновили отмостки вокруг всего здания. Заплатили нам по пятьсот пятьдесят рублей! Я тогда в магазине „Охотник“, на Неглинке, купил себе первое охотничье ружье – тульскую одностволку шестнадцатого калибра…»

– Как наш москвич сегодня? Не заговорил еще? Вижу, на ленте все стабильно, значит спокоен, никто не обидел. Что же, продолжаем наблюдать

«… Первое осторожное прикосновение резца к быстро вращающейся стальной заготовке. Как бьется сердце! Я – ученик токаря, работаю в первом механическом цехе станкостроительного завода „Красный Пролетарий“. Валя, девушка, токарь высокого разряда, моя первая наставница, впервые доверила мне самостоятельно проточить поверхность детали. Первый день настоящего взрослого мужского дела. И вот, с того дня минуло полгода. Весело, споро идет работа, блестящие готовые детали, горячие после обработки, как игрушки, одна за другой занимают места на поддоне. Станок работает ровно, надежно, причудливой спиралью вьется из-под резца голубоватая стальная стружка. Напротив моего станка в широком цеховом проходе уже недели две, каждое утро, ставит свой мольберт художник, рисует с натуры работу токаря. Незаметно для себя, начинаю иногда позировать, художник явно одобряет, демонстрируя большой палец. В перерыве меня окружают друзья. Смеются: „ну, Серега, пора нам, наверное, всем цехом очередь занимать в Третьяковку“, самому становится смешно…»

«… Третий год службы в Армии. Двадцать первый полк правительственной связи КГБ в Багратионовске. Мои дорогие друзья – однополчане. Я, заместитель командира отдельного взвода, на фото в первом ряду вместе со „стариками“. Рядом Володя Обухов, туляк, мечтал выучиться на дантиста, Женя Гонтарев из подмосковной Коломны, ребята из Полтавской области – Петя Евтушек, Жора Буряк. Всех помню. Замечательные мужики, надежные друзья. Нет-нет, да перекинемся открытками. Встречались редко, только в какой-то юбилей „дембеля“. Я рад снова видеть вас, ребята, молодыми и здоровыми. Юра Шибанов, москвич, большой книгочей, с фотографии машет мне рукой…»

– У Славина вторые сутки всё без изменений.

– Это не есть хорошо, Наташа. Лучше, чтобы его что-то сильно взволновало, предположим, прикосновение женской щеки к его лицу или нежный поцелуй.

– Вы меня извините, Петр Алексеевич, но я всё это уже проделала, еще вчера, мне Ольга Ивановна посоветовала. Никакой реакции.

– Ну что же, тогда нам остается только ждать.

«… Дочь моя, Маша, уже взрослая, школу заканчивает в этом году, а все держится за Мамину руку. Провожают меня в экспедицию на Сахалин в аэропорту Домодедово. Гляжу на них, Машка красивая, похожа на Лену в этом возрасте. Лена, правда, и сейчас молодая, годы почти не коснулись ее внешности. Верная моя подруга, взвалила на себя такую ношу – ждать и переживать за меня, таежного бродягу. Вот и сейчас: « Береги себя, Сережа, мы будем за тебя переживать, мы тебя любим»…»

«…Вот идет навстречу будто бы знакомая мне женщина, с ней под руку парнишка лет пятнадцати, ростом с маму. Ближе, ближе. Боже мой! Да это же Татьяна Бондаренко! Таня! И паренек до боли знакомый. Узнаю, узнаю, вспомнил! Часто видел его на своих старых школьных фотографиях. «Так это что же получается, это я, что ли? Господи! Да ведь это же…». Боюсь произнести. Поравнявшись со мной, остановились. Татьяна улыбается, обнажая красивые зубы: «Здравствуй, Сережа. Как ты живешь? Как твоя дочурка? Работа? Вижу, ты почти не изменился, седой вот только. У меня все хорошо, живем на Украине, старший сын в военном училище, на летчика учится, решил пойти по отцовым стопам, а Сереженька вот, со мной. Скоро уж школу заканчивает, геологом хочет стать. Романтик.»

Нужно что-то очень важное сказать – не получается, застряли слова, дыхание перехватило, будто душит кто, сжимая горло. Пошли они дальше, мимо меня. Стою в оцепенении, гляжу им вслед. Таня что-то объясняет сыну, кивая головой в мою сторону. Наверное, рассказывает, что когда-то, пятнадцать лет назад, когда его Папа служил на Чукотке, Мама работала в лаборатории геологоразведочной организации вместе с этим мужчиной, отсюда и знакомство…»

– Ну вот, пожалуйста, опять пульс «разогнался», вот-вот выскочит наружу сердце-то, – доктор присел на стул рядом с кроватью, взял Славина за руку, – что же тебя так волнует, Сергей Николаевич? Когда же, наконец, ты нам что-нибудь расскажешь, дорогой? Пятые сутки пошли, пора уже, наверное, просыпаться. Как сам-то думаешь?

«… Какая-то речка…, узнаю, узнаю – Москва-река под Звенигородом! Люди собрались на том берегу. Господи! Да это же наши мужики с Чукотки. Машут мне руками, кричат: „давай, Серега, к нам в экспедицию! Что ты там на материке забыл?“ Не могу ответить, горло перехватило…»

«… Издалека вижу – кто-то сеть нашу обирает. Гляжу в бинокль: медведь, сеть порвал и сидит на косе, рыбу уплетает. Показываю жестами Ивану, что буду стрелять. Причаливаем к берегу, тихо прохожу за кустами, выхожу прямо на косу. Вот он, совсем близко. Морда здоровая, глазки маленькие, злые. Целюсь в лопатку, от выстрела медведь падает, успеваю сделать несколько шагов в его сторону, он вдруг вскакивает и на меня. Второй раз стрелять не успеваю, наваливается на меня всей своей лохматой плотью, дышит жаром. Как больно! Что-то треснуло внутри, ни вздохнуть, ни пошевелиться. «Стреляй, Ваня!!!»…»…