Читать книгу Избранное-1. Итого: из разных книг за четверть века - Валерий Павлович Королюк - Страница 3

Черт с ним, с морем,

скорей к причалу бы,

причепуриться и – на сход!

Берег ветреный закачается,

нам под ноги листву швырнет,

встретит яростно нас и празднично

суетою сплошных огней…

Мы мечтали о нем – по-разному,

мы – вернулись к мечте своей!

………

Утро.

Бог с этим добрым берегом,

с этой сказочною страной…

Возвращаемся. Поскорее бы

нам обратно, в моря.

Домой.

1.

Мы с друзьями – не видимся,

жены

помнят нас

плохо.

Мы – подводники,

витязи

неспокойной эпохи.

Мы поднимемся – на небо! —

из глубин,

из времен.

А поминки, гадания —

для друзей

и для жен.

Волны плещутся нервно,

брызги – окропью дней…

Вспоминаешь, наверное?

Забываешь – верней.

2. НОЧНОЙ СОНЕТ

(светильнику в ограждении рубки)

Желтой лампы свет, такой домашний,

Словно где-то там, на берегу, —

Успокоить может: мол, не страшно,

Мол, от бед тебя уберегу,

Отмести ненужные заботы,

Зачеркнуть неважные дела,

Кинуть в смесь соляра, вахт и пота

Чуточку уюта и тепла,

Отогнать тоску воспоминаний,

Гул моторов, переплеск волны,

И душе, уставшей от скитаний,

Подарить немного тишины.

Но сминает, гасит лампы свет,

Наползая, пасмурный рассвет.

3. В ТОРПЕДНУЮ АТАКУ!

Липкие, разбухшие созвездья

На небе теснятся, как в парной,

Волны нагло друг на друга лезут,

Пропадая в пене за кормой,

Черного и серого граница —

Горизонт, чуть видимый, —

Торчит

Острою, заржавленною спицей

В горле потревоженной ночи.

Заслонившись от крутого ветра,

Ты окурком обжигаешь рот

(Сладок дым последней сигареты —

Сухопутный это не поймет…).

Делая последнюю затяжку,

Ты стряхнешь росу соленых брызг

И произнесешь со вздохом тяжким:

«Срочно – погруженье.

Людям – вниз».

4. ПЕРЕД ВСПЛЫТИЕМ

Где-то там, далеко – закаты,

И восходы, и звон ручья…

Там, в тени облаков крылатых,

Заблудилась юность твоя.

Там по тропке июньской, лиственной

Пробежал ветерок шальной.

Там – начало твоей единственной,

Милой родины – дом родной.

Там – не ссорятся, не судачат,

Не твердят пустые слова,

Там веселые зайчики скачат

По нестриженым головам,

Там гитары нескладными песнями

Завораживают девчат,

Там задорно, легко и весело

Каблучки по асфальту стучат.

Там остатки гнилого воздуха

Не глотают иссушенным ртом,

В перископы на небо беззвездное

Не глядят, не клянут потом

Службу, жизнь, неспокойное море,

Тесноту неудобных кают.

Там – в степи широкой, на воле! —

О романтике флотской поют…

По оставленному – не плачем,

Не ему наш прощальный гимн,

За лихую свою удачу

Мы его отдаем другим —

Тем, кому никогда не слушать

Голоса морской глубины,

Тем, кому не встревожит душу

Мерный рокот далекой волны.

Но видения прошлого, всё же,

Как замытые морем следы,

Нас баюкают и тревожат

Здесь,

Под толщей холодной воды.

5. «ЗПЛ»

(затонувшая подводная лодка)

Рыбой раненой – брюхом о грунт

Лодка изредка, с силою, бьется.

Нам для жизни не остается

Ничего – ни надежд, ни минут.

По трансляции кто-то большой

Даст приказ: «Перейти по отсекам».

Переходим. Как все человеки,

Я из этого – в тот перешел.

Все такое же точно и тут:

Так же лодка о грунт днищем бьется,

И все так же не остается —

Для надежды – часов и минут.

Все такое же точно: вода

За холодным и цепким железом,

Воздух, в трубах сипящий диезом,

Обмерзающий коркою льда.

Далеко до родимой земли,

Но какая-то – в днище толкает.

…Хорошо хоть – чужие не знают.

Плохо, что не узнают свои.

6. ВСПЛЫТИЕ

Лодка носом уткнулась в закат,

на волне выпрямляясь – до стона.

Солнце

в медленном олове тонет,

хлопья тихого снега кружат…

С наслажденьем

вдохнув через люк

зимний – свежий, занозистый —

воздух,

лодка телом встряхнется морозно,

прогоняя застой и нервозность

задыхающихся кают.

Все на свете теперь – нипочем!

Близко так – долгожданное небо!

…Зарядим батарею. И хлеба —

перед тем, как «нырнуть», – напечем.

7.

Накренился горизонт,

Небо – скошено.

Сокрушаться – не резон

По хорошему,

По далекому вздыхать —

Это лишнее.

Наш удел – моря пахать,

Вот и вышли мы.

Нашим потом солона

Влага синяя,

Оттого сестра-волна —

Сильней сильного,

Потому вокруг простор —

Шире прежнего,

Ветер водит разговор

Не о нежностях!

Даль огнями впереди

Огорожена.

Командир свой курс следит

Настороженно —

Горячиться ни к чему

(Вахта – справная).

Был бы мир в родном дому,

Это – главное.

Не желаю судьбы другой,

Той, где буду покорно-кротким,

Где не борятся с ветром лодки,

Где не бесится злой прибой,

Где «не к спеху» и «не до драк», —

Теплой, ласковой и везучей.

Где всегда помогает случай

Разобраться – кто друг, кто враг.

Мне судьбой – этот край земли,

Это небо и море это,

Эти сумрачные рассветы,

Эти строгие корабли.

Здесь – начало моих начал:

Ледяная угрюмость сопок,

Чистота синевы высокой

И тревожно-пустой причал…

На другой стороне планеты

Солнце розовое встает.

А у нас – бедолаги-ветры

Гонят в бухту колотый лед.

Здесь, у нас, навалившись грузно,

Выдыхает Ночь – серебро…

И немногое, в сущности, нужно:

Просто – чтобы

Стало светло.

Захочется вольности вскоре,

Отринешь заботу и плен,

Но бурное, пенное море

Одарит – тоскою – взамен,

Соленые слезы норд-оста

Отмоют житейскую ложь…

И ты удивительно просто

Свободу свою

Проклянешь.

Полосу тумана сизого

В бухту тянет – кисеей.

Гром! – вороны с веток брызнули

И поплыли над землей.

Неба чистого, студеного

Опрокинут ковш большой…

Что с твоей неоперённою,

Но крылатою душой?

Сытно, сухо и спокойно ей,

Что ж так дразнит и гнетёт

Душу то, как птицы вольные

Совершают свой полет?

Вот бы ей – за ними следом бы,

Чуть качаясь на лету,

Бросив кус судьбы – несъеденным,

Падать в эту высоту!

Ленивые, как мухи в августе

(назойливые, как они),

кружат уныло и безрадостно

мои береговые дни…

Но вечером, в притихшем воздухе,

вдруг памятью рванешь назад —

в шипенье пены,

в тучи грозные,

на клочья рвущие закат!

Тревожный отсвет «проблескового»2,

желтком по мостику мазнув,

заставит видеть все по-новому:

дрожит, натянутый в струну,

лоснится

корпус лодки вздыбленной,

бьет в уши грохот дизелей.

Луна огромной рыжей рыбиной

с небесных сходит стапелей,

ныряет прямо в след кильватерный

и – все быстрей, быстрей – вдогон

скользит по драной звездной скатерти,

под хрип ветров со всех сторон.

Как дышится свободно, искренне —

где море, небо, корабли!

А тут – береговою крысою

итожишь прожитые дни…

…А в каютах в это время – тишина,

чуть поскрипывают

сетки узких коек,

бьется в борт брыкливая волна,

пота

кислый запах – густ и стоек.

Разметав горячие тела,

сон кружится,

как над полем бранным.

Побоку – заботы и дела,

нам на вахту подниматься – рано.

Сновиденья – каждому свои:

сад, залитый скользким лунным светом,

будущие жаркие бои

и любовь, оставленная где-то…

Сладок

сна навязчивый дурман,

далеко

родное побережье,

словно люльку,

Тихий океан

наш корабль

покачивает нежно.

«Рисуют мальчики войну…»

и умирать – пойдут, не горбясь.

    Вновь – погляди! – десантный корпус

    забрызгал шелком синеву.

Мальчишки грезят о боях,

о жарком солнце ратной славы.

    Но чей там сок – росою ржавой

    на сжатых танками полях?..

В руках – ружье? иль карандаш? —

не разглядеть за дымкой детства,

    и новым – старое наследство:

    тугой ремень да пыльный марш!

Когда бы: «только на бумаге»,

иль в пионерском «Будь готов!»,

     но – разлинованность рядов

     и – гордые! – над ними стяги.

Рисуют дети – все подряд:

что видели, что не видали.

    …Звенят военные медали:

    за рядом – ряд,

                          за рядом – ряд.

В который раз Ты предал нас, Господь!

Оболганы, гонимы, безъязыки,

Всё ж верили: Могучий и Великий,

Ты не позволишь нас перемолоть…

Как не допустишь, чтоб Твоя же плоть —

Под разума скудеющие блики —

Страдая, корчась, в отрезвленье диком

Дала себя сомненью побороть…

Тебе – Отцу! – не верим больше мы.

Плюем на все молитвы и псалмы,

Бежим Тебя, слепой Создатель наш —

Ужо нам ведома цена Твоей любови:

Насытясь нашей мукой, нашей болью,

Ты вновь и вновь детей Своих – предашь!..

Россия, Русь!

               Опять несешься вскачь

за тусклыми болотными огнями…

Опять – беда,

опять – сиротский плач,

опять – пророки, битые камнями,

опять – судьбы слепое колесо.

И не смиренье – гордость! Нет, гордыня!!

Проходит все.

Пройдет и это, все.

Останется, быть может, только имя:

Рос-сия… Русь…

«Ну, давай, браток, народ не держи,

пошустрее подползай к колесу,

на широком колесе полежи.

И не жди, дружки тебя – не спасут!..»

А на площади – топтанье да ор.

А над площадью – холодный пожар.

Лезвиём играет вострый топор,

окунается в малиновый пар.

Гомонит «опричны» пьяная рать,

горожан сюда согнав поутру.

На миру, оно – того: помирать

легче, вроде – говорят – на миру…

Ой ты, воля, сладка воля моя,

Не тебе ли я так славно служил?

Помирать, оно – легко, братовья,

для того, кто этой волей не жил,

для того, кто не бежал никуда

от боярского крутого кнута…

Ухмыляетесь, гляжу, господа?

Умиляешься, гляжу, босота?

Поскачите к атаману, в леса,

обскажите всё, как есть, про меня:

мол, на дыбе – ничего не сказал,

на свободу, мол, себя не сменял.

Расступись, а ну, крещёный народ!

Крепче, кат, меня на обод вяжи!

Бог, Он – видит!.. Он потом разберёт,

кто из нас по-настоящему жил…

И не быдлом я к Нему ухожу,

не холопом. Слышишь, кат – не скотом!

«Погоди, родной, сейчас – привяжу…

Остальное всё доскажешь потом».

Серебрится шея фонаря,

море брагой в чаше бухты бродит.

Жизнь, конечно, прожита не зря.

Но ответ к решенью – не подходит.

Желтой стружкой листьев дерева

обметали узкую дорожку.

Мелкие, разменные слова

нагребу в кубышку, понемножку.

Много их набрать не суждено,

да и надо ль собирать – не знаю…

Облаков тяжелое руно

луч закатный золотит по краю,

тень ночная – тихо, не спеша,

вниз сползет и на поселок ляжет:

неостановимая, как шар,

теплая и мягкая, как сажа.

…Ежась под холодным лунным светом,

путая успех и неудачу,

подбираю новые ответы

в старую-престарую задачу.

Лист первый. Стране

Как лист увядший, падает на душу,

Саднит ее и утихает – грусть.

Нет, я не отрекаюсь, я не трушу,

Я ничего – уже – не убоюсь.

Пускай вопят над Родиной кликуши,

Как встарь, хулят, клянут, поносят Русь,

Я – клятвы ей и в мыслях не нарушу,

К ней (и в изгнаньи) сердцем дотянусь!

Далекий запах сиротливых пашен

И наших вечно разоренных гнезд…

Мне даже гнев страны моей не страшен,

Пока могу ответить на вопрос:

Чем связан и тогда с Отчизной нашей,

Когда – как лист! – сметает под откос.

Лист второй. Другу

Как лист, увядший падает на душу

Невысказанный женщиной упрек.

Ты рядом с ней – все так же одинок,

Все так же, словно яблоко, – надкушен.

Вам чувств своих не выплеснуть наружу,

Вы заперли их в клетку, под замок.

И льется слов безудержный поток —

Случайных, торопливых и ненужных.

Потом, внезапно, – немота, испуг…

Я между вами – третий лишний. Друг.

Добра хочу вам. До чего ж постыла

Мне эта роль всегдашняя шута…

Очнись ты, наконец, она – не та!

Тогда сама поймет, что не любила.

Лист третий. Дочери

(перевод с ируканского)

Как лист увядший падает на душу

Ночная тень…

Я сон твой не прерву и не нарушу,

О красоте

Ночного неба петь теперь не стану.

Спи, просто спи.

Да, я отцвел и, словно лист, завяну,

Лишь ты живи!

Я – старый, побуревший лист осенний,

Мой срок прошел,

Как лето это, этот день, как тени…

Как хорошо,

Как зелено тебе теперь растётся,

Пусть трудно, пусть!

В конце дороги и тебя коснётся

Все та же грусть,

Ты – так же, как и я, – в последний вечер

Споешь о том,

Что жизнь длинна, но все ж – не бесконечна.

Сухим листом

Удобрим почву – каждому, кто следом

Растет, спеша…

Звени ж и дальше – зеленью победной! —

Моя душа.

Жду звонка – как последнего выстрела

Перед мирною тишиной.

В одиночку, наверное, выстою,

Додрожу болевой струной.

Жизнь, корявая и прекрасная,

Доведет меня в поводу

(Можно будни окрашивать в праздники,

Можно век продудеть в дуду).

Доживу, допорхаю бабочкой,

Мотыльком над огнем свечи.

Но зачем-то шепчу я набожно,

И зачем-то твержу: не молчи!

Ты ведь чувствуешь (иль мне чудится?),

Как, не зная судьбы пока,

Все ж надеюсь:

за-

благо-

рассудится…

И зачем-то всё жду звонка.