Читать книгу Ошибка Фаэтона. Книга первая. Цитадель - Валерий Сабитов - Страница 5

– Барт, ведь Эрнест Мартин по происхождению африканец. Он может как-нибудь связан с догонами?

В зеркале заднего вида Эриксон видел часть лица Лерана: глаз, напоминающий тигриный, под тёмно-шёлковой бровью, и золотистую завитую прядь. Отвечать на полудетский вопрос не хотелось, он вспоминал последний короткий разговор с Ледой. Слова Леды встревожили, но с какой стороны шла тревога, не было ясно. Слабое место семьи, – Леран. Но пока ему, кроме давления со стороны агентов спецслужб, ничто не угрожало. К тому же всё решено, они едут на встречи, которые поставят точку в этом деле.

Барт отметил в Леде новое… Её яркая внешность невольно привлекала, взгляд сам следовал за ней, отмечая длинные стройные ноги, небольшую, но крепкую грудь, оригинальное нежное лицо в вороном обрамлении. А краски! Красноватая светящаяся кожа, алые губы, синие большие глаза рядом с чёрной волной… Колдовское очарование!

Они прощались перед отъездом Лерана и Барта в Сент-Себастьян, после двухдневного пребывания в Нью-Прайсе. Леда вдруг замерла, взгляд её устремился к линии, соединяющей море и небо. Леран часто так смотрел, но то были мечта и тоска по тайне. Здесь же Эриксон увидел другое… Лицо Леды окаменело, как у неживого изваяния. Только глаза жили в блеске слёзной влаги.

Барт не выдержал и спросил:

– Леда, ты почему иногда вот так замираешь?

– Не знаю… Ведь сейчас у нас всё так хорошо. Чего ещё хотеть? Но делается так грустно… Хоть плачь. И не знаю, почему…

– Она просто взрослеет, Барт, – глухо сказал Ирвин, скользнув острым взглядом по Леде и остановив его на Леране, занявшем место за рулём, – Не надо обращать внимания, с ней случается. Леран посоветовал ей думать в такие минуты о хорошем. Я согласен с ним. Это пройдёт…

Не дождавшись ответа Эриксона, Леран открыл ноутбук, вывел на экран картинку, изображающую горы с высоты. Новое увлечение: физическая география планеты. Шамбалу так не отыщешь, но польза определённая есть. В неисчерпаемых кладовых Интернета Леран уже не гость. С компьютером он на «ты», не то что Эриксон. И разобрался во всём сам за несколько дней. Удивителен этот краснокожий потомок неизвестных родителей! Узнать бы, чья кровь течёт в нём… Ведь когда-то она должна себя показать. Барт знает: Ирвин думает о том же, но скрывает свои мысли от всех, в том числе от Марии. Индейский дух старшего Кронина проницателен, но не откровенен. Тот же дух живёт в Леде и тревожит её непонятными ей самой предчувствиями. И белый человек Барт Эриксон заразился их чувствительностью. Вот и сейчас: ведёт машину, посматривает на Лерана, на экран компьютера, и ещё, словно тот джи-мэн, наблюдает за пространством вокруг, нет ли чего подозрительного.

Пора вырываться из потока машин, через квартал кафе «Звезда Запада», где их ждут Эрнест и Фред. Барт включает сигнал правого поворота. Горы на экране поднимаются, открывая вид на тёмное ущелье.

В затемнённом углу за столиком Мартин в полицейской форме и невысокий толстячок не старше тридцати с обаятельной улыбкой под круглыми близко поставленными глазами. Оба смотрят с любопытством: внешность Лерана никого не оставляет равнодушным.

Барт представил друг другу Фреда и Лерана.

– Леран Кронин, сын Ирвина Кронина и мой брат. Фред… Бергсон-младший, человек без определённого места работы. Мой друг.

– На этот раз друг по-настоящему, – расцвёл чёрно-белой улыбкой Мартин, – Не моряк и не мошенник.

– А кто же Бергсон-старший? – спросил Леран, пожимая руку Фреда, – Ваш брат?

Эриксон устремил глаза в потолок, Мартин коротко рассмеялся.

– Не зная, кто есть Бергсон-старший, гражданином Сент-Себастьяна не стать, – в голосе Мартина, густом и гулком, скрыто прозвенел колокольчик смеха, – Кормилица побережья компания «Сталь и сплавы», – это Бергсон-старший. Мэр Сент-Себастьяна – это Бергсон-старший. И, самое главное, – отец Бергсона-младшего, самого крутого парня этой части мира, – тоже Бергсон-старший.

– Это моя вина, ребята, – опустил взгляд с потолка Эриксон, – не успел посвятить его в такие детали. Думал, он осведомлён.

– Это действительно детали, – сказал Фред. У него оказался приятный баритон, весь его вид вызывал неодолимую симпатию, – Ведь мы собрались не для решения социальных проблем, а для знакомства и расслабления. А проблемы – они сами пусть решаются. Мы так редко встречаемся, будем же ценить такие часы и не тратить их на пустяки, как верно заметил Леран. Не так ли? Что сегодня в программе?

– Программа на сегодня скромная, – сказал Мартин, – Завтра утром я с Лераном и Бартом в кабинете Стивенса. Так что перегружаться не стоит. Сам знаешь, Чарли этого не любит.

– Чарли много чего не любит, – заметил с усмешкой Фред, – Но вам виднее. Я только что с ралли. И потому, подчиняясь вам, буду думать и о себе. У меня на завтра нет встреч с важными персонами. С папочкой я успел переговорить, он нажмёт нужные кнопочки. Единственное, чего я желал, увидеть того, вокруг которого столько суеты…

Леран с интересом слушал Бергсона-младшего, поглядывая то на него, то на чернокожего комиссара полиции. Выглядели они рядом весьма контрастно, как Пат и Паташонок, и воображение само собой строило смешные истории с их участием. Только пистолет в кобуре Мартина не желал вписываться в полусказочные сюжеты.

Вечер прошёл спокойно, если не считать того, что Фред набрался до «макушки» и Мартину пришлось сесть за руль его новой спортивной машины. Барт с Лераном добрались домой спокойно, хорошо отдохнули, и в девять утра уже сидели за столом напротив начальника полиции Сент-Себастьяна Чарли Стивенса. Высокий и массивный блондин с короткой стрижкой, Стивенс понравился Лерану спокойствием и немногословием. Стивенс внешне никак не отреагировал на Лерана, задал несколько формальных вопросов, заверил, что всё будет в порядке и отпустил просителей с миром. Эриксон понял, что Бергсон-старший выполняет обещание, данное сыну.

– Теперь мы можем быть вне критики, – заключил Барт, когда они оказались в студии, отметив про себя: «На некоторое время».

– И мне не придётся ехать в Россию? – спросил Леран.

Эриксон бросил на него взгляд, ожидая, что мрачный юмор найдёт отражение на лице, но увидел только серьёзный деловой взгляд и прямой вопрос.

– А тебе хотелось этого?

– Я не против. Только не в качестве разведчика. Хотелось посмотреть, чем северные люди отличаются от других.

– Если только этот вопрос, то мы решим его просто. Будет тебе северный человек. Во второй воловине дня я жду звонка от Мартина. Он приготовит тебе все недостающие документы и мы их заберём. После того нанесём визит в Россию. И даже в Гималаи.

И снова Леран никак не показал реакции. А ещё год назад одно слово «Гималаи» приводило его в трепет. Юноша становится мужчиной, решил Барт. И в качестве образца поведения, возможно, избрал себе отшельника горных пещер. Холод гималайских льдов, таким образом, достиг и Сент-Себастьяна. Наверное, такое лучше, чем импульсивность и разбросанность целевых установок, господствовавшие в Леране в годы Нью-Прайса и дававшие себя знать первые недели жизни в городе.

Комиссар позвонил много раньше условленного часа. Всё было готово, он ждал в полицейском управлении.

Несколько росписей, – и Леран Кронин сделался обладателем нескольких бумажек, удостоверяющих, что он с этой секунды, – полноправнейший гражданин великой державы. И теперь никто не имеет права не считаться с его правами и даже желаниями.

– Время обеда прошло. А я ещё не завтракал, – Эрнест Мартин прищурился, сдерживая улыбку, – С вас, ребята, угощение по первому разряду. Вы видите перед собой не комиссара своей любимой полиции, а голодного и опасного негра. Слушаю предложения.

– Предложение давно готово, – Эриксон хлопнул по каменному плечу чёрного гиганта, – Нас ждёт Майкл. Время прибытия для него, как известно, значения не имеет. Так что едем немедленно, без предупреждения. Всё требуемое для усмирения голодного негра возьмём по пути.

– Майкл! Уж и не помню, когда его видел в последний раз, – загрохотал обрадованным басом Мартин, – Одну минуту!

Он открыл тыльную дверь своего кабинет, и ровно через шестьдесят секунд, как и обещал, вернулся, облачённый в спортивный костюм, превративший его в молодого претендента на боксёрский титул. На этот раз Барт успел заметить мелькнувшие в глазах Лерана искорки то ли одобрения, то ли понимания. «Ещё живой, ещё не совсем йог», – улыбнулся себе Эриксон.

* * *

Когда-то художник Майкл Крамов купил большую четырёхкомнатную квартиру и освободил её от внутренних стен. Получилась студия, и в том месте города, где он хотел её иметь. Единственная ширма разделяла пространство студии на две части. В меньшей, где располагались кухонный и сан-отсеки, стояли кресло-кровать, стол и несколько стульев.

Здесь и устроились вчетвером после шумного обмена восклицаниями, междометиями и похлопываниями по плечам и прочим местам. Эриксон вывалил на стол бутылки, банки, пакеты, и Мартин принялся всё раскладывать, попутно дегустируя напитки и закуски. Крамов стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал за происходящим. Его крепко сбитая квадратная челюсть, плотно сжатые бледные губы, искрящиеся глаза, опушённые белыми ресницами, выдавали сильную волю и одновременно скрывали желание расхохотаться.

Лерану было ясно: Эриксон, Мартин, Крамов и отсутствующий сегодня Бергсон-младший на самом деле близкие друзья и все вместе они представляют тесную дружную компанию. Чтобы не мешать приготовлениям и не отвлекать внимание Крамова на себя, Леран вышел за ширму на другую половину. Здесь он увидел, почему Барт сказал, что приглашает его в Гималаи: картины, висящие на глухой стене, изображают горы, безлюдные и величественные. Забыв обо всём, Леран остановился в центре студии и стал внимательно разглядывать поочерёдно каждую из картин, будто искал в них нечто отсутствующее, но обязанное там быть. Хмурое или светло-голубое небо; снег, прикрывающий языки льда; темнота провалов; сжатое движение устремлённых ввысь пиков. Нигде ни одного живого существа, но горы дышат, радуются или печалятся.

За ширмой раздалось шипение: Мартин взялся за приготовление чего-то жареного.

– Барт, ты же знаешь, я не признаю стола без горячих блюд.

Вслед за этим раздался голос Крамова:

– Леран, я приглашаю тебя на нашу половину. Поверь, люди интереснее картин. Говорю как художник, приглашаю как хозяин.

Леран подчинился. Стол выглядел празднично. Неизвестно откуда взялись чистые столовые приборы, пластиковые стаканчики. Мартин сосредоточенно распределял с громадной сковороды жареную колбасу по тарелкам. Заняв предназначенный ему стул, Леран замер в неподвижной позе. Мартин бросил на место, освободившееся от колбасы, куски неразмороженного мяса и вернул сковороду на электроплиту.

– Майкл, к следующему моему визиту здесь должна стоять печь. И обязательно с гриль-функцией. Иначе я вынужден буду тебя арестовать, – Эрнест похлопал себя по провалу живота, спрятанного за выпуклостью спортивной куртки.

– Твою дивизию! – деланно возмутился Крамов, – До чего я дожил! Какой-то полупьяный чернокожий, к тому же беглый преступный спортсмен, угрожает арестом величайшему художнику всех народов! С этого дня ни одного портрета чёрного человека не выйдет из этих стен.

– А вы рисуете и портреты? – спросил спокойно Леран, – А я думал, вас интересуют только горы.

– Ты прав, мой мальчик. Меня интересуют только горы. К сожалению, жить приходится не среди гор, а среди людей. И я уже знаю, какой портрет у меня будет следующим. Не исключено, придётся писать президента.

Прищур в глазах Майкла исчез и Леран увидел густую синеву, словно на лицо художника упал отсвет далёких гор. Леран понял: Крамов уже определился, следующей моделью будет не президент, а он, Кронин-младший, как они тут говорят, хотя никто, кроме Барта, и не видел Ирвина.

Крамов попросил Эриксона представить ему Лерана «поглубже и пошире», выслушал его и задал вопрос:

– Леран, что ты думаешь о красоте человеческой? Она есть или её нет?

Леран смотрел ему в лицо, оно притягивало к себе чем-то таким, чего в других не было вовсе. Но выразить это «что-то» не получалось.

– Я убеждён, Майкл: красота есть везде. Только чаще всего она скрыта безобразием.

Мартин застыл с открытым ртом, упёршись взглядом в Лерана, словно перед ним предстал оживший Аристотель.

– Твою дивизию! – воскликнул Крамов, – Он ещё и разговаривает! Так их, Леран! Именно безобразием! Но, – не всегда.

Он выскочил из-за стола, свалив стул и раздвинул ширму полностью.

– Продолжайте пир, господа. А я займусь своим делом. Леран, сядь так, чтобы я видел тебя. Каждому, как говорится, своё. Комиссар, сдвинь своё ненасытное чрево. Вот так!

Крамов перенёс мольберт ближе к столу, сел рядом на табуретку, положил руки на колени.

– Если я не начну сейчас, я не начну никогда. В таком случае жизнь моя прошла зря и даром. Простите меня, друзья…

Мартин с Эриксоном восприняли причуду хозяина кухни-студии как должное и дружно объединили усилия по уничтожению почти пригоревшего мяса и заготовленных Бартом градусных жидкостей. Комиссар ел как после сорокадневного поста, Барт следил за наполнением стаканов. Леран сидел и размышлял о том, как эти люди нашли друг друга и о том, что ему, Кронину–младшему, повезло: он среди тех, с кем, по выражению Барта, можно идти в разведку. Эриксон ощутил, что не выдерживает соревнования с железным и дважды превосходящим его по объёму Мартином, и, расслабленно откинувшись на спинку стула, сказал:

– Леран, я обещал тебе Россию? Я выполнил обещание. Майкл Крамов, – абсолютно русский, совершенно северный человек. Его прежнее имя – Михаил. Пусть он смотрит на тебя, а ты изучай его. Сеанс продлится недолго, Майкл быстро работает.

– Барт, ты прав как всегда, – немедленно среагировал художник, – А хороший обед усиливает твою правоту. Этот закон природы, Леран, открыт мной. Запомни его, – он одновременно говорил, смотрел на Лерана, а правой рукой стучал и шуршал по холсту угольным карандашом.

Эрнест Мартин довольно урчал, то и дело прикладывая платочек к толстым губам. Глаза его лучились довольством жизнью в её ближайшем окружении.

– Майкл, – наконец обрёл дар речи Мартин, – включи меня в фон. Из меня получится отличный второй план.

– Эрнест, я не могу так рисковать. Если я возьмусь за тебя, мне не хватит этого холста. Ты не вмещаешься в рамку. Но твоё пожелание я учту, когда мне понадобится контраст к чему-нибудь светлому и лёгкому.

– Ты злая русская лисица, Майкл, – отозвался Мартин, – Мой портрет мог бы прославить тебя.

– Леран, не обращай внимания на пьяниц. Они много шумят, но они безвредны, как домашние осы. Я впервые встречаю столь оригинальное лицо, – снизил силу и тембр голоса Майкл, – Потомок индейцев, – и вдруг с такими глазами, с таким волосом… Невероятно…

Он ещё что-то пробормотал и совсем ушёл в работу, уже ничего лишнего не замечая, сжав челюсти так, что заиграли желваки на скулах. У Эриксона же открылось второе дыхание, и он присоединился к Мартину, который трудился над столом всё ещё на дыхании первом, как и положено тренированному спортсмену. В тишине, прерываемой иногда замечаниями комиссара по поводу качества купленного Бартом мяса, прошло минут двадцать, когда раздался дверной звонок.

На звонок среагировал только Крамов. Он положил руки на колени, прислушался, потом поднялся и пошёл к двери. Не заглядывая в глазок и не спрашивая, кто явился, Майкл распахнул дверь и склонился в поклоне.

– Прошу, дорогие гости. Вам следовало бы поторопиться. Пока неутомимый Эрнест не уничтожил мой стол вместе с ножками. Он собирается бросить и их на сковородку.

Мартин и Эриксон переглянулись, встали и направились к двери, Леран присоединился к ним.

«Крамов прав, – подумал Леран, увидев вошедших, – люди интереснее любых картин». Перед ними стояли двое: маленькая изящная китаянка с весёлым строгим лицом и мужчина чуть повыше с таким же лицом, но без признаков веселья, в складчатом ярко-жёлтом плаще, скрывающем не только обувь, но и кисти рук.

– Лия! Как ты меня нашла? – Мартин приблизился к китаянке, одетой в строгий официальный костюм, наклонился и прикоснулся губами к её пухленькой жёлтой щеке.

– Ли, – жена Эрнеста, – негромко сказал Эриксон Лерану, – А тот в жёлтом, – её дядя, тибетский лама. Сегодня я перевыполнил обещание…

Ли рядом с могучим Мартином выглядела обиженной девочкой у ног непреклонного отца. «Замечательное сочетание, – с удовольствием решил Леран, – внешнее несовпадение скрывает внутреннюю гармонию».

Лама в ответ на приветствия наклонил голову и что-то прошептал, и Крамов пригласил всех за стол. Эриксон занялся его срочным переоборудованием. Узнав от Барта причину застолья, Ли скользнула взглядом по Лерану, скрывая любопытство; было понятно, что она заочно с ним знакома. Тибетский дядя смотрел куда-то между людьми, но Леран чувствовал всем телом, что является для ламы центром внимания, – будто прохладный ветерок, рождённый снежными вершинами, струился от него, обнимая Лерана. Видимо, поняв, что объект негласного наблюдения заметил его скрытое внимание, жёлтый монах повернул лицо к Крамову.

– Уважаемый Майкл, вскоре я возвращаюсь в Тибет. У вас нет желания проводить меня до места? Ведь вы почти два года не посещали любимые места.

– Благодарю за приглашение, уважаемый Лу Шань, – ответил Майкл, склонив голову, – Приятный сюрприз. Который месяц ощущаю зов гор. Даже картины оставшиеся развесил. Но не помогло: работа приостановилась, требуется очищение и освежение творческой энергией.

– Но я вижу, мольберт не заброшен.

– О, это случайность. Приятная случайность. Да прихода друзей я занимался самоистязанием. А теперь мой пустой холст вбирает в себя неповторимые черты нашего друга, Лерана Кронина. Сами видите, такая личность увлекла бы и Рафаэля, – массивный подбородок Майкла напрягся, он тряхнул русоволосой головой.

Лама понимающе кивнул, и Леран снова всей кожей ощутил прикосновение свежего горного воздуха. Очевидно, что жёлтый монах в этой компании свой человек, не просто родственник жены комиссара. Крамов к нему нескрываемо расположен, остальные воспринимают без раздумий. Но Леран, уже на собственной практике узнавший несовпадение в людях внешнего и внутреннего, а потому старавшийся заглянуть глубже в суть каждого нового человека, неким находящимся где-то внутри него инструментом тонкой оценки отметил, что единство ламы и друзей Барта неполно. Оно как бы одностороннее, лама имеет свою-собственную стенку, прозрачную с одной стороны. Полупрозрачная стенка не пропускала со стороны дяди очаровательной маленькой Ли большую часть его мыслей и чувств.

– Дорогой Майкл, – голос ламы, бесцветно-вежливый, подтверждающе выдавал Лерану то самое скрытое, вдруг проявившееся в нейтральности голоса, – Любезность на любезность, можно так сказать?

– Нужно, – ответил Крамов, – Я готов сделать всё, что вы попросите.

– О, для вас это пустяк. Не подарите ли мне эскиз того портрета, что сейчас в работе? Надеюсь, ваш друг Леран Кронин не будет возражать?

Лама повернул голову, и Леран впервые смог заглянуть ему в глаза. И ничего не увидел, кроме отсвета в чёрных зрачках отражения солнца в оконных стёклах.

Леран промолчал. Крамов ответил не задумываясь:

– Обязательно, непременно и с удовольствием. Когда мы едем? – выслушав ответ, он заключил, – Только это будет не здесь. Я ещё поработаю, и захвачу эскиз в самолёт. А саму картину закончу в монастыре. Так пойдёт?

– Прекрасное решение, – согласился лама, вернув взгляд в межчеловеческое пространство.

Продолжение вечера не принесло более никаких неожиданностей. Впечатление от тибетского монаха оказалось у Лерана самым сильным. Уже на квартире Барта вечером он задал ему несколько вопросов, но Эриксон в конце концов вынужден был признаться, что в буддизме не разбирается, а о дяде прелестной Ли знает совсем мало.

* * *

Утром, проходя по коридору телекомпании, Леран думал о том, как различаются Нью-Прайс и Сент-Себастьян. В посёлке все люди похожи, чтобы увидеть разницу между ними, надо пожить среди них. А в городе все разные. И среди разных встречаются совсем исключительные. Вот довелось познакомиться с человеком из Гималаев. В Нью-Прайсе такого произойти не могло. Хорошо, что он в городе, а не в посёлке. Если бы рядом были мать, отец и сестра, было бы и совсем хорошо.

Но лама занял его мысли, оттеснив на задний план все другие вопросы. В ламе гнездилась важная для него тайна, а он не знал, как к ней подступиться. Никто ещё не действовал на него так чувствительно; не может же лама сохранять прямую связь с Гималаями, чтобы служить проводником далёкого горного ветра…

Тут его привлёк крик о помощи, раздавшийся из-за полуоткрытой двери рядом. Леран распахнул дверь и увидел живописную сцену.

В свете ослепляющих юпитеров посреди комнаты на диване сидела полуобнажённая девушка с выражением смертельного ужаса на лице. Перед ней стоял мужчина в чёрном трико с маской на лице; в одной руке он держал пистолет, наведённый на девушку.

Рядом группой, – несколько знакомых Лерану сотрудников телекомпании с озабоченными лицами, две передвижные телекамеры. Идёт съёмка, понял он и услышал повелительный голос:

– Кто там ещё? Войдите и прикройте дверь!

Леран сделал вперёд два шага.

– Кто вы?

– Леран Кронин. Я из тележурнала «Мир и наука». Мы в соседнем крыле.

– А, юный коллега, – усмехнулся обладатель командного голоса, с тусклыми бликами от юпитеров на голом черепе и потном лице, – Помню, Барт представлял. Вы – новичок. Если вы уж здесь, займите место вот там и не мешайте.

Он указал на стул в углу павильона. Послушно заняв назначенное место, Леран попытался вникнуть в содержание снимаемого эпизода. Из замечаний лысого режиссёра стало понятно: снимается очередная сценка из нескончаемой мыльной оперы под названием «Сны наяву» о жизни обычной семьи Сент-Себастьяна. Сериал показывали уже год, сценарист исчерпал себя и исчез, телепублика требовала продолжения и теперь вся последующая биография героев оперы делалась коллективно всеми участниками съёмочной команды.

Энергично распахнулась дверь, вбежал худой стремительный человек с пачкой листов в руках, огляделся, увидел сидящего в углу Лерана и подошёл к нему.

– Не помню, чтобы вручал вам сценарий продолжения. Вечно что-нибудь забуду! Или он у вас есть?

– Нет, я его не видел, – признался Леран.

– Так я и думал. Вот, познакомьтесь, – человек с туго натянутой кожей лица сунул ему несколько листов, связанных громадной скрепкой, – Катастрофически не хватает новых идей. А откуда им взяться, если в работе не участвует молодёжь? Что могут эти замшелые старички…

Организатор сценарного взаимодействия тут же забыл о Леране, устремился к лысому режиссёру и принялся шептать ему на ухо, беспорядочно размахивая длинными руками.

Через несколько минут с помощью вручённого ему сценария Леран имел полное представление о продолжении замысла. Всё те же любовь и измена; работа и отдых; быт и попытки угадать вечность. С участием родственников, знакомых, грабителей, полицейских… Скучно и неинтересно.

Пора было возвращаться в студию, Леран поднялся, подошёл к худому поисковику новых идей и протянул ему листы сценария.

– В чём дело, молодой человек? Вы не хотите участвовать в общем деле?

– Нет… Я всё прочитал, всё понял.

– Прочёл, понял? Вы вундеркинд? И что же? Не понравилось?

– Не в этом дело, – Леран думал, как мягче сказать о негодности материала, – Я на вашем месте изменил бы поток событий. Перевёл его в другую тему.

– На нашем месте?! А вы попробуйте, займите его. Я готов отдать своё прямо сейчас. И куда бы вы перевели ваш поток?

– Немного в сторону, за грань привычной реальности.

– За грань?! Вы что, любитель фантастики? А мы делаем обычный сериал. Домохозяйки, бездельники у телеэкранов, – вот наша аудитория. Они желают видеть узнаваемое, знакомое. Экран должен показать им их же самих, но попривлекательней, получше. Женщины – поженственнее, мужчины – помужественнее, чем на самом деле. Денег чуть побольше, квартиры роскошнее. С любовью, трагедией, приключением и ещё не знаю чем. Вот что предпочитает наш зритель. Всё должно быть узнаваемо. Куда тут перевести ваш поток? На Марс?

– Я не имел в виду голую фантастику. Ваш сериал можно оживить легко и просто.

– Оживить? Оживить жизнь? Генри, сколько у нас времени до съёмки очередного эпизода? – обратился худой к лысому.

– Минут десять. Не готовы декорации.

– Тогда слушаем. Предлагайте.

Леран ещё раз посмотрел на обоих: они не ожидали от него ничего нового и в то же время надеялись на чудо, которое поможет спасти их тонущий сериал. Возможно, им понравится его предложение.

– Я бы включил элементы чуждой экзотики. Пусть кто-нибудь вернётся из путешествия. И обнаружит где-то рядом остатки древней цивилизации. Очень древней. Загадочный центр иного мира, сохранившийся неизвестно как. Из этого скрытого центра к людям просачивается информация, её можно зарегистрировать. Информация из прошлого воздействует на людей, на их поступки, меняет их судьбы. То во вредном, то в полезном направлении. Начните расследование этого влияния, отправьте кого-нибудь на раскопки. Можно изобрести оригинальный способ утечки знаний из древнего хранилища.

– Так-так… Тех людей давно нет, а их знания действуют на нас… На самом деле любопытно. Можно будет объяснить любые повороты сюжета, самые неожиданные, выскочить из накатанной колеи. Какой симпатичный молодой человек! Ты не находишь, Генри? Возьми его на заметку, он нам пригодится…

– Декорации готовы. Начинаем, – хлопнул ладонями Генри, и видеокамеры разошлись.

* * *

Следующая неделя ознаменовалась тем, что Барт Эриксон сменил квартиру. Чему явились причиной два обстоятельства: желание Лерана поселиться у моря, зревшее в нём с первого дня пребывания в Сент-Себастьяне и нежелание Барта отпускать от себя Кронина-младшего. Барт был уверен: Леран пока не готов жить без постоянной опеки, а бытие одному в портовом районе означало резкое возрастание риска неприятных происшествий.

Барт с Лераном стояли у окна и «обживали» новую панораму: слева перспектива порта с причалами, судами и кранами, справа кусочек ещё не индустриализированного берега с уходящей к небу чёрной полосой моря.

– Единственное неудобство, – час езды до студии. А так, – хорошо, – заключил Эриксон, успевший примириться с потерей привычной и освоенной жилплощади.

Вначале он удивлялся себе, что так легко пошёл на этот обмен, подчинившись капризу Лерана, но сейчас понял, что поступил единственно верно. Ни Мария, ни Ирвин не простили бы ему, случись что с Лераном. Да и сам Барт не представлял, как он вернётся к прежнему одинокому существованию.

– Я понимаю тебя, Барт. И не знаю, что сказать… Но я уже не мог. Если хоть раз в день не увижу моря, мне плохо. Особенно ночью. Я вынужден представлять его себе в памяти. А отсюда и звёзды хорошо видны.

– Море и звёзды… Пожалуй, этого немало.

– Барт, вчера сообщили: у беты Живописца открыли несколько планет. А вдруг там живут люди? И знают, что у Солнца тоже есть планеты?

– Твоя бета дальше или ближе Сириуса?

– Пятьдесят три световых года.

– Триста тысяч километров помножить на количество секунд в пятидесяти трёх годах… Невообразимо! Значит, у Сириуса нет планет? Ведь он на порядок ближе.

– Я не знаю, Барт. Сириус вообще загадка.

– Леран, звёзды звёздами, а жизнь – жизнью. Почему ты не сообщил мне о контакте с авторами сериала на пятом канале? Ты что, заключил с ними контракт?

– Никакого контракта. Я у них оказался случайно. Так получилось. И посоветовал изменить сценарий. Они не знают, как быть со своими «Снами наяву». Но работать с ними я не буду.

– Хорошо. Вижу, пора тебе браться за самостоятельное дело. Даю месяц на подготовку выпуска нашего журнала. Делаешь как хочешь, никто тебе мешать не будет. От начала до конца он твой. Согласен?

Леран тут же «отвернулся» от звёзд и моря. Но и звёзды, и море остались в его глазах, и светили Барту загадочным золотистым блеском. Что-то звёздное, неземное исходило от Лерана, стоящего на фоне темнеющего неба и чернеющего моря.

«Если бы не позиция Ирвина, я наверняка взялся бы за поиск тех людей, с кем он пробыл до появления у Крониных, – подумал Барт, – Слишком в нём много необычного». И сказал, только чтобы снять вдруг возникшее в нём подозрение о намеренном сокрытии Лераном памяти прошлого:

– Море сегодня особенное. Как светится вода у прибрежных камней…

– Пена прибоя, – тихо сказал Леран, – Природное явление. Учёные открыли, что фосфоресцируют инфузории-ночесветки, – он повернулся к окну и добавил: – Сейчас пройдёт корабль или даже маленькая лодка, и мы увидим, как образуется светящийся шлейф. Красиво, хоть и просто инфузории.

– Если разберёшься, любая загадка проста. Я вспомнил, европейцы это природное явление называют дыханием моря.

– Дыхание моря… Я согласен, хоть и не связан с Европой. Мои предки жили у Великих озёр и берегов рек. Интересно, на озёрах есть такое? А море, по-моему, живое. Потому и дыхание.

– Мы с тобой поэтами станем в новой квартире, – улыбнулся Барт, – Тут чувствуется какой-то резонанс, – мысль мелькнёт, и не исчезает, а усиливается…

– Это потому, что мы думаем одинаково. И об одном и том же.

– Об одном?

– Я вижу по твоим глазам, Барт. У всех они, почти у всех, пустые, как у кошек. А у тебя всегда вопрос виден.

– Какой же вопрос? – даже похолодел Эриксон на миг от предположения, что Леран способен заглянуть внутрь его головы.

– Всегда один. Зачем человек на Земле, что с ним будет, если так дальше пойдёт. Что будет со мной, с Ледой, с тобой…

«Однако! – воскликнул про себя Эриксон, – А ведь точно! Нет у меня уверенности в том, что завтра наступит. А если наступит, в том, что будет не хуже сегодня. Юный мудрец учится читать людей по их лицам. То ли ещё будет! Хорошо бы ограничиться одними разочарованиями…»

– Я не философ, Леран. И не священник. Ни на один серьёзный вопрос я не знаю ответа. Моя жизнь, – то светлая полоса, то чёрная. Проходит чёрная, – и я чувствую себя почти счастливым. И думаю: смысл жизни – в отсутствии несчастий.

– А когда кончается светлая полоса, то идёшь в бар, напиваешься и ищешь женщину? – спросил Леран, смотря на него со спокойным ожиданием.

Барт потерял дар речи. Он не знал, что ответить. То ли наивность, то ли жестокость звучала в вопросе Лерана. Впрочем, и то и другое часто неотличимы. Не желая зла, по неведению, можно причинить ближнему столько горя… Неужели Леран ещё не научился видеть силу слов, не замечает граней между добрыми и злыми последствиями своих слов и поступков?

Тут Леран сам заметил бестактность своего замечания и сказал тихо, чуть не шёпотом:

– Прости, Барт. Я не подумал и обидел тебя. Сказанное не связано с моими чувствами. Со мной бывает, я иногда поступаю как компьютер. Самому становится страшно: боюсь, так и не стану настоящим человеком. Таким как ты, как Эрнест или Майкл. Возможно, это потому, что детская память всё ещё не восстановилась. Я совсем не помню Великих озёр. А прожил там почти четырнадцать лет.

– Леран, – Барт понял, что должен попытаться объяснить себя, – Один считавший себя умнее других человек сказал, что людьми руководит принцип удовольствия. Ты знаком с ним, его звали Фрейд. И какое удовольствие он находил в таких открытиях? Бар, выпивка, женщины… Это такие удовольствия, в которых очень быстро разочаровываешься. Трезвость, целомудренность, – вид на медаль с другой стороны. Особой разницы не вижу. Эйфория здоровья или эйфория опьянения, – всё обман! Кто что предпочтёт – вот в чём проблема. А конец один для всех.

– А разве нельзя как-то сочетать эти две стороны?

– Нет. Не получится. Можно чередовать во времени, раскачиваясь как маятник… Всё равно скатишься в бездну.

– А религия, Барт? Вера? Она ведь даёт ответ на эти вопросы. Стоит ли заниматься религией?

– Заниматься религией как наукой нельзя, Леран. Но заниматься религией надо, тут ты прав. Если бы не религия, человечество сожрало бы себя до края. В этом я убеждён на сто процентов.

– А если соединить, Барт? Религию и науку? Разве никто не пробовал?

– Некоторые пытались. Не знаю, что у них… А я… Я слишком слаб для такой попытки. У меня не выйдет. Ты, – другое дело. У Лерана Кронина всё ещё впереди.

– Барт, Леран Кронин больше всего боится наркотика. В любом виде. И спиртное, и любовь, – они тоже наркотики. И полное отречение от мира, – тоже. Самый лучший наркотик для людей – творчество. Но для него нужен талант, дающийся очень немногим.

* * *

Эриксон со стороны, не вмешиваясь, наблюдал за первой самостоятельной работой Лерана.

Тайна пояса астероидов… Возраст тайны равен возрасту человечества. Была ли планета между Марсом и Юпитером? Вначале Барт Эриксон думал, что Леран уже подготовил ответ и решает задачку в соответствии с ним.

Но оказалось, – нет. Леран ухитрился выйти на связь со станцией на Церере, перекачал оттуда всю накопленную за десять лет информацию, побеседовал со всеми астронавтами, в разное время работавшими на астероиде, проник в засекреченный и забытый банк данных министерства обороны по этой проблеме.

Чтобы полностью загрузить винчестер своего компьютера, ему понадобилась всего неделя. Ещё два дня Леран обдумывал подход к решению вопроса. Первый же практический шаг показал его неординарность.

По просьбе Лерана Барт позвонил Майклу Крамову и договорился о встрече. Успели вовремя, – через день тот уезжал в Тибет. Крамов был рад встрече: он закончил эскиз портрета Лерана и ему требовалось сверить его с оригиналом.

Студия встретила знакомыми густыми запахами краски и олифы; в воздухе реяло предвкушение. Большого застолья решили не делать. Эриксон ограничился копчёной рыбой производства семейной фирмы Крониных, – она в квартире Эриксона-Лерана не переводилась, – и пивом. Гости заняли стол, хозяин устроился за мольбертом. Барт занялся рыбой, Леран начал рассказывать ему и Майклу о своём видении очередного выпуска тележурнала.

– …К настоящему времени обнаружено более ста тысяч достаточно крупных астероидов размером от одного до семисот семидесяти километров в поперечнике. Самый крупный Церера, на ней постоянно действующая земная станция; на Палладе, Весте и Юноне лаборатории-автоматы. Общая масса астероидов, – около тысячной доли от массы Земли. Совсем немного, приличной планеты не сложить.

Но некоторые открытия, сделанные за последние десять лет, неизвестные широкой аудитории, заставляют вернуться к проблеме планеты на месте пояса. Очень интересный факт: возраст астероидов превышает возраст планет Солнечной системы. Ещё один научный вывод: около ста миллионов лет назад осколки-астероиды составляли единое тело! На некоторых осколках обнаружены камни странной конфигурации, составляющие сложные геометрические фигуры. Анализ показал: их форма задана до распада некогда единого тела, и причём, – в результате процесса внетемпературного оплавления…

Крамов работал кистью и слушал. Эриксон пытался выяснить для себя в который раз, почему Леран выбрал именно пояс астероидов, а не что-то иное, не менее привлекательное. Например, Стоунхендж. В случайности Барт не верил с детства.

– …В древней Греции был широко известен миф о Фаэтоне. Очевидно, он заимствован. Проследить исток оказалось невозможно. Наиболее вероятно, – Атлантида. Ведь вы знаете этот миф?

Крамов признался, что если и слышал о Фаэтоне, то надёжно забыл.

Эриксон промолчал.

– Фаэтон, – сын бога солнца Гелиоса, – воодушевился их неосведомлённостью Леран, – Гелиос ежеутренне выезжает на колеснице с четвёркой огненных коней. Землю освещать. Без выходных, человек так работать не может. Однажды Гелиос доверил колесницу с солнцем любимому сыну. То ли по его просьбе, то ли из желания отдохнуть. Поступок был опрометчив: где-то на западе, то есть в конце рабочего дня, уставший Фаэтон не справился с управлением, и кони понесли колесницу вниз к Земле, и над ней нависла смертельная угроза. Уже закипел океан. Тогда Земля обратилась к Зевсу. Удар молнии уничтожил колесницу, солнце вернулось на свой путь. Лишённый опоры Фаэтон низринулся с высоты и погиб в реке Эридан. Местоположение реки неизвестно. Я объединил мифологические сведения с научными данными о поясе астероидов и с помощью программы «Супермакинтош» сделал реконструкцию события. Полученная картина меня не удовлетворила. А без общего живого представления я не могу подступиться к реконструкции. Получается неубедительно, нет художественной достоверности.

Крамов остановил работу, отложил кисть, сел за стол и пристально всмотрелся в лицо Лерана.

– Твой подопечный, Барт, – он смотрел на Лерана, а обращался к Эриксону, – Удивляет меня всё больше. Научную убедительность, то есть истинность он напрямую связывает с художественной достоверностью. А ведь верно, последнее генерирует жизнь. А ещё, Барт, твой подопечный практичен. Ведь он напросился ко мне не просто так. Пиво ему не нравится. На свой портрет не посмотрел. Ты что-нибудь понимаешь, Барт?

Барт отрицательно качнул головой, прожёвывая кусочек янтарной мякоти, оторванной от плавника. Майкл спросил Лерана:

– Мой юный друг, не знаю, для чего ты взялся за эту тему. Но зачем мне астероиды и бородатая сказка о Фаэтоне?

– Почему я занялся поясом, точно не знаю. Что-то внутри тянет… Но людям разгадка тайн прошлого нужна, я уверен. Надо заинтересовать множество людей. Среди них найдутся знающие чуть больше. Таким путём вероятно отыскать недостающие знания о Фаэтоне, бывшей живой планете.

Леран говорил со спокойным лицом, но глаза его, обращённые к Майклу, налились такой убеждённостью, что Крамов не выдержал и опустил лицо.

– Живой планеты… Надо же! – проговорил он и повертел в руках рыбий хвост, – Чего же ты хочешь от меня, отрок? Интерес во мне пробудился, ты достиг цели. Ну и?

– Мне нужна художественная реконструкция события. В динамике и красках. Чтобы видна была жизнь. Компьютер на такое не способен. А сам я не имею таланта художника.

– Так вот зачем вам понадобился Майкл Крамов! Допустим, я сделаю требуемое. Что будет с моей, как ты её назвал, реконструкцией?

– С неё телепередача начнётся, ей закончится. Она разбудит эмоции, откроет шлюзы в подсознание. И закрепит интерес к вопросу. А нам останется ждать…

– Так ты ещё и психолог… Но истинный талант не работает на заказ. Ты и это учёл своей лекцией. Что ж, но условие моё: полная свобода. Что хочу, то и делаю. Никакой критики, никаких изменений. Идёт?

– Идёт. Всё, что хотите, Майкл. У вас получится как надо. Другого такого человека я не знаю.

– В таком случае я использую и эскиз портрета. Тот, что сейчас на мольберте. Тоже идёт?

Леран без раздумий согласился и с этим условием.

– А ведь он меня взял голыми руками! – удивился Крамов, – Теперь мне остаётся из данного времени проникнуть в предлагаемое забытое. В забытые лета… Никаких проблем, Барт?

Эриксон невозмутимо открыл очередную баночку пива и назидательно произнёс:

– Данное время есть всего лишь включённость индивида в локальность сети причинно-следственных связей материального мира, которая суть бесконечно малая часть явлений реальности, неограниченно распространённой во времени и пространстве.

– Это ты сказал, Барт? – удивился Крамов, – Или я заболел?

– При изменении некоторых внутренних или внешних условий подготовленный индивид может войти в систему связей с иными координатами, наполненную иными событиями, – всё так же невозмутимо и поучительно, с интонацией школьного учителя, заключил Эриксон.

– Барт, ты делаешься похожим на Лерана. С кем поведёшься… У меня появляется потребность написать и твой портрет. С вами становится опасно, впору не о прошлом, а о будущем задуматься. Да поздно мне, старому гиперборейцу, менять привязанности. Индивид… Надо же!

Крамов освободился от рыбьего хвоста и обратился к Лерану:

– Твой шеф убедил меня. Индивид Майкл Крамов начинает менять координаты. Потому прошу оставить рыбу с пивом на столе и покинуть меня, чтобы вернуться завтра утром. Днём у меня самолёт. Мне нельзя опаздывать, ждёт обитель очищения от опасных знакомств и дурных влияний.

* * *

Реакция на выпуск тележурнала, сделанный Лераном Крониным, превзошла все ожидания. Рейтинг канала «Планета сегодня» значительно превысил ранее достигнутые рекорды. Директор телекомпании Габриэль Уоррен пригласил к себе Барта и Лерана, в тёплой застольной обстановке поздравил с успехом, объявил о повышении обоим зарплаты и о присвоении Лерану статуса самостоятельного работника, и предложил начать выпуск собственной передачи. Леран отказался, выразив желание остаться в журнале «Мир и наука». Барт Эриксон, мгновенно взвесив цену минуты, тут же привёл массу аргументов для передачи своего тележурнала в руки Лерана Кронина и добился быстрого утверждения нового ведущего. Себе же выхлопотал статус свободного журналиста с правом официального кураторства над тематикой бывшего «родного детища».

Леран вынужден был согласиться. И он, и Барт понимали, что успех пришёл с лёгкой руки Майкла Крамова. Видеоряды, созданные компьютером на базе фантазии Майкла, придали в общем–то сугубо научной гипотезе о Фаэтоне понимаемую и близкую обычному человеку форму. Обыватель увидел и пережил трагедию цивилизации, похожей на земную.

Портрет Лерана, стилизованный Майклом, потеснил на городском рекламном пространстве лица старых, прежних звёзд и кумиров. Леран едва успевал подписывать контракты с рекламными фирмами, издательствами, телекомпаниями на право воспроизведения отдельных кадров из последнего выпуска тележурнала «Мир и наука». На счета телекомпании Уоррена, Крамова и Лерана потекли зелёно-золотые ручейки. Посыпались приглашения на различные шоу, фотокорреспонденты осаждали студию и новую квартиру Барта.

Поток писем через почтовые отделения и интернет требовал: продолжить тему Фаэтона. Еженедельник «Мир и наука», выпускавшийся по субботам в дневное время, стал ежедневной вечерней программой. Работы прибавилось, пришлось увеличить штат.

Государство, объединив усилия с международным сообществом, приступило к финансированию свежего проекта «Астероид», готовило открытие постоянно обитаемой научно–исследовательской станции на Палладе.

Маленький камешек, запущенный Лераном Крониным в фантастическое небо погибших фаэтов, упал на Землю людей и спровоцировал, хоть и временное, но потрясение умов и бюджетов.

Кульминацией первого успеха явилась встреча в Нью-Прайсе в очередной уик-энд. Лерана и Барта встретили как героев. У дома Крониных их ожидала толпа рыбаков, их жён и детей, одетых празднично и торжественно. Вспыхнувшая в Сент-Себастьяне слава телезвёзды, бывшей недавно просто сыном Ирвина Кронина, расцветила однокрасочную обыденность жизни посёлка.

Один Ирвин сохранял прежнее спокойствие. Мария светилась такой яркой радостью, что Ирвин старался не смотреть на жену, чтобы самому не потерять надлежащий главе семьи непотрясаемый вид.

Но реакция Леды превзошла всё! Она бросилась на шею Лерану, едва он успел ступить на песок у дома, и не отпускала его от себя ни на секунду, крепко держа за руку. Лицо её сияло таким восторгом, словно исполнилась главная мечта её жизни.

Эриксон наблюдал за Лераном, пытаясь увидеть, каким боком коснулась его талантливого воспитанника звёздная болезнь. Но вместо ожидаемого заметил, что Кронин-младший преобразился в ином направлении. Леран нескрываемо тяготился вниманием соседей и хотел одного: оказаться в доме среди своих близких.

Никогда не замечавший до того крайних эмоциональных выражений внутреннего состояния Лерана, Барт с изумлением отметил влажный блеск в золотых глазах телезвёзды, когда тот смотрел на мать, отца и сестру. Вместо того, чтобы отдалить от ближайшего окружения, известность приблизила Лерана к семье.

Через столько лет общения с Крониными впервые Барт Эриксон мог себе сказать с полным основанием: он видит возвращение сына к родителям. Только теперь семья Крониных обретает глубинное, неразрушимое единство. И он, Барт Эриксон, вместе с ними становится полноправной единицей маленького сплочённого множества. Окончательно прояснилось: любые действия Лерана приводят к неожиданным результатам и для него самого, и для близких к нему людей. Барт уяснил также, – роль опекуна для него кончается, Леран выходит на свой путь, места на котором для Эриксона может и не найтись. Роль руководителя меняется на роль старшего брата, способного влиять только мягким советом или авторитетом опыта. А причиной тому, как это ни парадоксально, – скрытая за юношеской незрелостью Лерана неизвестно откуда взявшаяся, возможно даже коренящаяся в генах мудрость.

Возвращение в Сент-Себастьян окончательно убедило Эриксона в том, что в Леране свершился глубокий перелом. Ещё в дороге, услышав льющуюся из автомагнитолы популярную песенку о фаэтах, потерявших свою планету, Леран заметил:

– Зачем столько лишнего шума? Ведь мы только хотели изменить восприятие людьми собственного мира.

– Чужие уроки никогда не шли на пользу людям, – угрюмо сказал Барт; ему тоже не нравилась сенсационная волна, поднятая вокруг Лерана, – Придётся привыкать. Бизнес превратил кости Фаэтона в золотую жилу. Пока не выкачают из темы последний цент, они не успокоятся.

После прощания с семьёй Леран вернул внешнюю непроницаемость, непробиваемую невозмутимость. Барт подозревал, что он раскаивается в осуществлении собственной идеи о Фаэтоне. Но работа над серией выпусков тележурнала продолжалась, накопленного материала вполне могло хватить на год успеха. И всё-таки уже через два дня Леран явился в комнату-кабинет Эриксона с новым предложением.

– Барт, я тебе не помешал? Ты говорил, что занимался золотым дождём. Меня он тоже привлекает. Не знаю, в чём дело, но не меньше, чем Фаэтон. Нет, я не собираюсь выпускать тему в эфир. Но проблема земная, близкая, и безусловно за ней скрывается что-то важное для людей.

Эриксон снова ощутил неприятный холодок в спине. Он уже думал над тем, что получится, если Леран обратится к золотому дождю. Ничего хорошего не получится. Будет хуже, чем с Фаэтоном. К тому же можно нанести удар по Ирвину Кронину, чего Леран не понимает. Впечатления от обсуждения темы с Ирвином говорили: лучше золотой дождь не трогать.

Прав Ирвин, – есть для людей запретные зоны, куда их любознательность не должна заходить. Но объяснить Лерану то, что находилось за пределами рационального, основываясь на чистых эмоциях, он бы не смог. Да и не было в том смысла, Леран сам принимал решения о том, чем ему заниматься. И если он пришёл к нему с вопросом, то, без сомнения, успел основательно разобраться в проблеме и имел собственное мнение.

– Какие-то трудности?

– Я чего-то не понимаю. За последние полвека в мире зарегистрировано не более десятка случаев падения золотого дождя. Думаю, – около половины – фальсификация. Но несколько, подобных дождю у Нью-Прайса, точно было. И их видели живые люди. Но никого из свидетелей обнаружить не удаётся. Не могут же они прятаться? Бессмыслица какая-то.

– А Джимми Козловски?

– Козловски месяц или два назад переехал в столицу. Там его имени не удалось найти ни в телефонных, ни в других справочниках. Полицейское расследование ведь нет оснований начинать.

– Да… Такое бывает, Леран, – успокоил его Барт, – Без личных встреч со свидетелями можно обойтись? Объективных данных должно быть достаточно.

– С ними тоже непросто. Столько накручено, что я не могу отделить действительное от надуманного. А без этого, сам понимаешь…

– И много накручено? – Эриксону было любопытно, что нового о золотом дожде отыскал Леран; сам он отошёл от легендарной проблемы и не собирался возвращаться к ней после памятного разговора с Ирвином Крониным.

– Какие-то русалки… Фотографии явно поддельные. Чудовище, напоминающее драконов… Рисунки очевидцев. Самих очевидцев нет, многих никогда не было. Вот, послушай…

Леран раскрыл папку, достал один листок.

– В заливе Свежести, где-то в районе моря Дьявола, пять лет назад прошёл золотой дождь. В это же время со стороны моря слышался трубный звук, похожий на сирену лихтеровоза. И туман над водой. Жители прибрежной деревни услышали вечером голос, трижды повторивший одно слово на неизвестном языке. Голос моря привёл людей в ужас, они покинули дома и ушли в горы. Вернувшись через месяц, они застали свои дома полуразрушенными и разграбленными. Распространились слухи о трёхголовом драконе, выползшем из моря. На берегу трёхголовое чудовище разделилось на трёх одноголовых. Видимо, ценности далеко не богатых рыбацких семей унёс с собой кто-то из этих трёх. На троих маловато. Подобных рассказов – изобилие.

– Думаю, кто-то договорился с морским драконом, дал ему повеселиться на берегу, а сам под шумок ограбил соотечественников, – пошутил Эриксон.

– А вот ещё, – не понял шутки Леран, – Близ Гонконга видели говорящую царь-рыбу, размером со средний китобойный траулер. Она возвещала о конце света. В том же Гонконге, – почему там? – прошла научная конференция по золотому дождю и другим загадкам моря. Я нашёл протокол. Выдвинули несколько гипотез и разошлись. Ни трезвых оценок, ни планов на будущее. Впечатление: собрались не учёные, а писатели-фантасты.

– Какие же гипотезы? – спросил Эриксон.

Он всем существом предвидел появление новой сенсации, идущей на смену Фаэтону, пока продолжавшему будоражить общественное мнение.

– Очень уважаемый академик утверждает, что золотой дождь, – результат действия гуляющей вокруг планеты специфической озоновой дыры. Из-за неё и другие «зашить» не удаётся. А чудовища, по его мнению, – иллюзии, рождённые той же дырой в атмосфере. Другой учёный доктор считает, что монстров творят сгустки социальной напряжённости, отделившиеся от народных масс. Оказывается, всплески отрицательно заряженной общественно организованной психической энергии оказывают прямое влияние на состояние окружающей среды. Он составил карту социальных взрывов и соотнёс их с местами появления чудовищ. Получилось убедительное совпадение. Правда, золотой дождь к этой гипотезе трудновато присоединить.

– С полицейской хроникой знакомился?

– Да. Мелкие подробности, опросы, допросы… Они ничего не добавляют по существу. Необъяснимые случаи используются, чтобы пристегнуть к ним нераскрытые преступления. Есть и среди полицейских люди с больным воображением. А вот компьютер утверждает однозначно: никакой системы в выпадении золотых дождей нет. К метеорным потокам отнести его нельзя.

– Послушай меня, – после минутного раздумья сказал Эриксон, – За годы работы на телевидении среди прочих я извлёк такой урок: если проблема не даётся, надо её бросить. На какое-то время. Не созрела она ещё. Пройдут дни или недели, она повернётся другой стороной и ларчик откроется. А если брать приступом – только измучишься, изведёшься, но ничего приличного не получишь.

– Уехать в Нью-Прайс?

– Не думаю. Нет, наверное. Не надо нам беспокоить их частыми визитами. Люди должны жить в определённом ритме.

– Я понимаю. Это так.

– Прими совет. Отвлекись от всего, отдохни вдали от людей. Южнее порта, – пустынный берег. Ни селений, ни рыбаков, никого. Дня два у тебя есть. Работа налажена, я присмотрю…

Два дня Леран не появлялся в студии, две ночи Барт провёл на рабочем диване. Он был убеждён: Лерану нужен отдых. Но не такой отдых как ему самому или другим людям: новые встречи, сон или пьянка. Лерану требовалось остаться наедине с собой, чтобы отсечь всё то лишнее, что напластовалось в его сознании за месяцы упорного продвижения к неизвестной пока цели.

На третье утро телефонный звонок из полицейского участка порта заставил Эриксона бросить все дела. Через час он увидел Лерана сидящим на деревянной скамейке за металлической решёткой, спокойно-отрешённого. При появлении Барта он не изменил ни позы, ни выражения лица, но встретил его взгляд чистыми прозрачными глазами.

Дежурный сержант с серым усталым лицом пригласил в свой кабинет, где Эриксон расписался в документах и тут же попросил рассказать обстоятельства задержания Лерана.

– Мы взяли его вчера, на исходе дня, в восемнадцать ноль-ноль, – сержант не удержался и зевнул, прикрыв рот маленькой ухоженной ладошкой; видно, сказывалась бессонная ночь, – Патрульные на машине зафиксировали на прилегающей к порту улице Конгресса потасовку…

В голосе сержанта сквозило равнодушие и усталость.

– Они видели всё с самого начала, но пока сообразили и подъехали, участники инцидента успели скрыться. На месте происшествия остался один. Так кто он?

– Леран Кронин, ведущий программы в телекомпании «Независимость и прогресс». У него, точнее, – у нас, – квартира на улице Конгресса. Я думаю, он возвращался домой.

Барт удивился, что сержант не смог идентифицировать личность Лерана. Видимо, полиции Сент-Себастьяна не до телевидения и научно-популярных сенсаций.

– Итак, Леран Кронин был задержан на улице Конгресса. Рядом с домом, где он живёт. На мостовой, без документов, в наручниках.

– В наручниках? У него на руках были браслеты ещё до задержания?

– Совершенно верно. Это не наши браслеты. В протоколе обстоятельства описаны точно и подробно. Кратко суть дела такова. Кронин пересекал улицу со стороны порта. К нему подъехала машина, из неё вышли двое в масках, один выстрелил в лицо Кронину из газового пистолета, другой надел наручники. После этого они попытались запихнуть Кронина в машину. В машине, кроме водителя, находился ещё один. Но произошло непредвиденное. Несмотря на шок от газового заряда, Кронин начал сопротивляться. Думаю, если бы не наручники, тем двоим бы не поздоровилось. Заметив патрульную машину, похитители бросили Кронина, сели в машину, и она исчезла в направлении порта. Лицо задержанного показалось патрульным знакомым. Мы проверили все базы данных, но там он не обнаружен. Так что ваш Кронин вне подозрений, и может быть свободен. Если он понадобится, мы его пригласим.

– Расследование не будет продолжено? – поинтересовался Эриксон.

– Даже если бы я захотел, то не смог бы. Криминала не произошло, а людей у меня не хватает, чтобы разобраться с настоящими слезами и кровью. К сожалению.

Эриксон со сочувствием посмотрел на сержанта, измученного долгой бессонницей, выпрямился над столом и рассмеялся.

– Лицо показалось знакомым? – он указал рукой за спину сержанта, – А вы посмотрите на эту стену, у которой сидите ежедневно.

Сержант повернулся и присвистнул: с плаката-анонса телепередачи на него смотрело лицо человека, который в данную минуту находился в камере для задержанных. Творчество Майкла Крамова стало столь модным, что украсило и полицейские участки. Наверное, Майкл будет рад, когда узнает.

– Если бы вы помнили, что делается за пределами вашей территории, – сказал Эриксон с показным осуждением, – то вам было бы меньше хлопот, а известному журналисту не пришлось бы провести ночь за решёткой.

– Теперь понятно. Можно и мотивы сформулировать, – без тени смущения заметил сержант, – Но ведь он до утра и слова не произнёс. Как немой просидел. А на рассвете назвал ваше имя и телефон. И снова замолчал.

Сержант снова повернулся к плакату и покачал головой.

– Интересный парень… В полицейские бы ему. Смог выстоять после выстрела против двоих! А он на телевидении устроился.

– Так что же, вы отпускаете Кронина? – Эриксон почувствовал вину за то, что они с Лераном не полицейские, а журналисты–бездельники, – Или есть ещё проблемы?

– Никаких проблем, – отозвался сержант, и протянул листок бумаги, – Вот мой телефон. И просьба: как узнаете от него что-нибудь новое, сообщите мне. Если захотите узнать личности тех, кто хотел его похитить.

– Непременно, сержант, – сказал Эриксон, – Но уверен, что он о них ничего не знает. Кроме того, что он мой коллега, он мне ещё и брат. Вся его жизнь прошла на моих глазах, под контролем, если хотите. Он чист перед законом, как младенец. Да разве этого не видно сразу?

Сержант криво улыбнулся словам о чистоте перед законом, взял ключи и они прошли к камере.

– Реквизированные наручники мы оставим, если не возражаете, – сказал он, – Или у вас есть основания считать их собственностью задержанного?

– Как хотите, они нам не нужны, – раздражённо сказал Эриксон; его начал злить дух полицейского заведения, – Открывайте ваш каземат.

Подойдя к Лерану, он положил руку ему на плечо и мягко сказал:

– Ну, поехали?

С тем же отсутствующе–равнодушным видом Леран поднялся со скамьи и, не глядя на сержанта, прошёл на выход. Пешком до их дома они добрались бы за десять минут, но час пик на улицах оторвал полчаса. Барт заварил крепкий чай с мёдом, единственный из крепких напитков, употребляемый Лераном. Себе налил полстакана виски и устроился напротив за столиком. Леран сделал три глотка и отставил чашку, будто провёл ночь не в заключении, а только что вернулся от застолья.

– Рассказывай! – потребовал Барт.

Леран коротко изложил почти то же, что и сержант.

– Ты их знаешь? Видел раньше?

– Нет. Барт, я вот чем поражён: с любым человеком другие люди могут делать всё, что хотят, не спрашивая. Как посторонние, так и те, кто отвечает за порядок в городе. Почему?

– Ты не освободился от детских иллюзий? То ли ещё будет. Похоже, у нас с тобой начинается в жизни новая эра. Не подумав, мы высунулись. Не ждал, что начнётся так рано, – непонятно для Лерана заметил Барт, – Оставайся дома и жди меня. Мне надо на работу. Вечером всё обсудим.

* * *

Оставшись один, Леран задумался над тем, чего не рассказал Барту. Впервые скрыл от старшего брата что-то очень и очень важное. А Барт, с его сверхчувствительностью, угадал. Пусть не совсем точно, но угадал. Видимо, он прав, началась новая эра. Барт, – единственная его опора в этом сумасшедшем городе, единственный достойный полного доверия человек. И он не может ему открыться!

…Поднимается ствол пистолета, из него рвётся струя газа.

И, – всё кругом вдруг исчезает. Лицо с шапкой золотых волос заслоняет машину, людей в масках, улицу… В золоте волос, – серебряные нити. Леран понимает, – возраст. И глаза, так похожие на его собственные! Только они умные, добрые, всё понимающие. На лице нет морщин, но Леран понимает, – этот человек значительно старше его отца, Ирвина Кронина. Невообразимо старше. Откуда это знание?

И голос, – тёплый, родной…

– …Не бойся. И не торопись. Ты успеешь. Не все люди – друзья. Эти – враги. Их будет много. Придёт время, – узнаешь, почему. Они бессильны перед тобой, никто из них не может причинить тебе и малейшего вреда… Напряги волю, материализуй желание…

«Кто ты?» – хотел было спросить Леран, но остановил себя. Память прошлого, понял он, она сама откроет себя, когда будет нужно.

– …Не спрашивай меня ни о чём. Рано. Я всегда буду с тобой: не бойся никого и ничего. Со мной ты неуязвим. А теперь делай то, что нужно. Я вернусь…

Человек из забытого прошлого не дал никаких советов, но Леран знал уже, как поступить.

Лицо, до боли знакомое, но пока безымянное, исчезло, вернулся город: улица, машина в двух шагах с распахнутой дверцой и двое, вцепившиеся в его руки.

Он вдохнул облако усыпляющего аэрозоля, расщепил его на безвредные составляющие и выдохнул. И одновременно оттолкнул нападающих от себя вперёд, стараясь не причинить им вреда.

Ошеломлённые его поведением, они потеряли уверенность и, услышав вой полицейской сирены, бросились в машину. С подъехавшими через пару секунд полицейскими Леран не стал спорить. Он был убеждён: где полиция, там безопасность.

Золотоглазый человек, проживший где-то и когда-то очень долгую жизнь, заслонил для Лерана Кронина всё то, что отделяло его от забытого прошлого. И Нью-Прайс, и Сент-Себастьян стали полуреальными тенями, невесомым фоном для поднимающейся из затемнённой воды памяти глыбы истинного знания о действительной жизни.