Читать книгу Приглашение в космос - Валерий Шаров - Страница 6

Часть 1. Неожиданное путешествие
Глава 1. Немыслимое становится возможным

Оглавление

А было так.

Где-то уже на закате горбачевской перестройки, в 1989 году – когда еще не было в СССР многопартийности, как уже не было в большинстве городов многих жизненно важных продуктов, но всё, что можно, продавалось из страны с размахом и удовольствием направо и налево, – вдруг проскочило в газетах короткое сообщение. О подписании коммерческого договора между японской частной телевизионной компанией и советским космическим ведомством о полете на нашем корабле «Союз» на советскую космическую станцию «Мир» японского журналиста. С этого всё и началось.

Весть эта застала меня на Дальнем Востоке, где я уже почти два года с огромным удовольствием и пользой для себя (надеюсь, и для моей газеты, и для читателей тоже) трудился в качестве собкора «Литературной газеты» по этому огромному и интересному региону России. Так вот об этой сделке узнал я во время одной из командировок, кажется, на Чукотке, и, помню, автоматически отметив про себя очередной пример продажности России, тут же и забыл. И продолжил сбор материала для очередной статьи.

Когда же вернулся во Владивосток, где была моя штаб-квартира, и стал просматривать последнюю центральную прессу, то с удивлением отметил, что то короткое сообщение не осталось без внимания российских служителей пера. Их, в основном журналистов, посвятивших свое творчество проблемам освоения космоса, прямо как будто прорвало. Их большие и не очень статьи были насквозь пропитаны возмущением этим наглым актом продажи права первого в мире космического полета журналиста другой стране. Причём, насколько я понимаю, главное возмущение было не вообще продажей, а посягательством таким образом на возможный полёт именно нашего, советского журналиста. До этого момента, повторяю, я как-то не задумывался о перспективе полета в космос советского репортера, поскольку и подумать не мог, что такое возможно в этой максимально закрытой полувоенной сфере. Какой журналист?! Ведь там всё такое секретное. А тут будто вдруг прозрел: «Черт возьми! А ведь верно. Если японский репортер может лететь, и никакие секреты ему не боятся показать, то почему же тогда не наш? Разве не заслужила советская журналистика, столько сделавшая хотя бы для успешного хода перестройки, такого подарка со стороны государства?..»

Любопытно, что в этот момент я рассуждал о возможном полёте в космос советского журналиста безотносительно к своей персоне. Просто из чувства цеховой солидарности. Помню, даже рука зачесалась высказаться на этот счёт, но, решив, что высказывателей мнений там и без меня хватит, эту мысль отбросил.


А в демократической советской прессе всё более и более накалялись страсти по поводу этого полёта. Ощущение было такое, будто журналистику нашу прорвало за долгие-долгие годы молчания, когда вынуждена она была делать не то, что хочет, а то, что от неё требовали. Тут уж досталось и космическому ведомству, и правительству, и даже немного – правящей еще в стране Коммунистической партии. Завершилось всё в совершенно совковом стиле: создали комиссию. Космическую комиссию Союза журналистов СССР. Но вот цели и задачи, которые поставили перед ней, были уже вполне демократические: добиваться полета в Космос советского журналиста раньше японца, а чтобы не тратить зря времени и на момент, когда право такое будет добыто, иметь уже подготовленных к полету нескольких служителей пера. Для чего объявлялся открытый всесоюзный творческий конкурс, на который все желающие профессиональные журналисты могли подать свои заявления.

И тут со мной произошло нечто такое, чего раньше никогда не было. Кто-то может назвать это прозрением, кто-то озарением. Я же, вслед за ослепительной кометой, пронесшейся над планетой несколько десятилетий назад, но навечно оставшейся в сердцах понимающих людей чайкой Джонатаном Ливингстоном писателя Ричарда Баха, говорю: «прорыв». Проникновение в новое, кардинально иное духовное состояние.

– Боже! Да ведь это моё! – Сумасшедше забилось и в странной формулировке застыло в моём сознании. – Это то, о чём я не мог и мечтать, но что на самом деле неотделимо от меня, от моего нынешнего состояния, моего естества, всего моего предыдущего пути. Это вершина, на которую я пойду, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Ради достижения которой я отдал бы полжизни, а может быть даже и саму жизнь…

Ощущение счастья от просто и ясно, в одну секунду, увиденного своего пути было столь велико, что я, тридцатишестилетний мужчина, отец троих детей громко засмеялся и запрыгал по комнате подобно ребёнку.

Несколько дней ходил, как пьяный, постоянно думая о будущем полёте, о том, что я буду делать там, в холодном космосе, вдали от родной Земли. Смешно подумать, но я даже не держал в мыслях, что могу не пройти журналистский отбор или не подойти в космонавты по здоровью. Я просто знал – где-то гораздо глубже, чем в сознании, и даже глубже подсознания, – что пройду все этапы и обязательно полечу. Ведь я же – биолог и журналист, профессиональный спортсмен и исследователь человеческого мозга, бард и искатель приключений. Если не я, то кто же?! От мысли столь фантастического совпадения и от того, что из этого может получиться, я то и дело замирал от восторга, отключался от действительности и, кажется, уже покидал Землю. То же самое, только в ещё более беснующихся красках происходило, когда я ложился спать. Подолгу не засыпал и… плакал, свернувшись под одеялом. Честное слово, плакал от ощущения счастья и полноты существования, как не плакал с далеких детских лет.

А потом сел писать письмо в Космическую комиссию, где нужно было ответить на единственный вопрос творческого конкурса: «Зачем я хочу лететь в Космос?». От ответа этого во многом зависел итог всесоюзного конкурса. Мне не нужно было выдумывать ничего особенного – я только изложил свои заветные мысли на этот счет. Мысли о необходимости гуманитарного осмысления новой, космической, эры существования человечества. Новой эпохи, которая началась на наших глазах, но пока не осознана людьми в общечеловеческом масштабе. А раз так, то, как говорил герой известного произведения Михаила Булгакова, «это надо осмыслить…».

Человечеству уже давно надо было это сделать – как-то осознать это новое, что уже с нами произошло, происходит и что может определить существование нашей цивилизации в ближайшие столетия. А возможно, – существенным образом ее изменить. И, надо сказать, попытки такого осознания уже были.

О главных из них – в заключительной главе этой книги. Но сейчас следует вспомнить смелую и замечательную идею Сергея Павловича Королева о подготовке и отправке в космический полет гуманитария. Глубоко символично, что пришла она в голову именно нашему великому ракетному конструктору, который интуитивно чувствовал наступление этой новой эпохи в человеческой истории, понимал, что ей надо соответствовать по всем параметрам. И еще на заре космической эры, сразу после первых ошеломляющих успехов советской космонавтики он возмечтал, чтобы в космосе побывал профессиональный журналист и все описал.

Сами-то служители пера в то далекое тоталитарное время о подобном счастье – полете на космическом корабле – понятное дело, не могли даже и мечтать. И вот как-то в 1964 году журналист из «Комсомольской правды» Ярослав Голованов обсуждал с Королевым подготовленную для публикации в журнале «Юность» свою повесть о ракетчиках-создателях космических кораблей, и отец советской пилотируемой космонавтики неожиданно бросил:

– А вообще-то, вам самому надо туда слетать и все это испытать на собственной шкуре.

– Так ведь у этого корыта такая давка!.. – справедливо возразил журналист.

– Это не ваша забота, – взъярился на него Главный космический конструктор. – У нас будет трехместный корабль, на котором найдется место журналисту. Напишите заявление…

Похоже, Сергей Павлович на самой заре космической эры, как никто, понимал необходимость глобального осмысления происходящих в жизни землян космических перемен именно гуманитарием. И как-то в интервью одному из журналистов в доверительной форме посетовал: «Ах, как я жалею, что не могу послать в космос Лермонтова…». То есть ему нужен был для этих целей какой-то особо чувствующий, эмоциональный человек, умеющий точно передать свои ощущения, рожденные непривычным, новым для землян миром остальным людям.



Заявление Голованов написал, сделав в нем особый акцент на необходимости «застолбить» первый пассажирский полет в космос, и назвал среди возможных профессий первого космического пассажира музыканта, художника, писателя или журналиста… А через год вместе с телерепортером Юрием Летуновым даже прошел специальный медицинский отбор.

Но тут умер Сергей Павлович Королев. Потом разбился Владимир Комаров, затем последовала нелепая гибель при возвращении из космоса Георгия Добровольского, Владислава Волкова и Виктора Пацаева – до журналистов ли, писателей или художников здесь?! И в советской космонавтике на долгие годы был поставлен крест не только на полете гуманитария, но и советских ученых. А ведь во второй половине шестидесятых большая их группа из Академии Наук СССР тоже прошла первичные медицинские отборы, и все они готовы были лететь в космос со специальными научными программами. Мечтали об этом. Но не полетели.

Приглашение в космос

Подняться наверх