Читать книгу Ключ Венчальный. Повесть и рассказы - Валерий Степнов - Страница 7

В естественный для острова мерный гул морского прибоя, крик чаек и свист ветра вклинивались чужеродные звуки от ударов металла о камень.

В гнезде на уступе высокой скалы встрепенулись кречеты. Самка теснее прижалась к тёплым яйцам, самец камнем пал с высоты, расправил крылья, круто взмыл ввысь, начал описывать над островом круги. Ничто не ускользало от зорких глаз. Он видел, как от его скользящей тени цепенели в гнёздах гагары, убегали в норы тундровые мыши.

Не обратили внимания на птицу и даже не заметили её люди возле дюралевой шлюпки. Бруно торопливо выбрасывал на берег тюки, ящики, мешки с продуктами. Гряда скальных обломков не позволяла вытащить шлюпку на берег, и разгружать приходилось с воды. Яна изо всей силы держала лёгкое судёнышко, не давала биться о камни, по крайней мере, смягчала особенно сильные удары. Волны будто яичную скорлупу кидали шлюпку с гребня на гребень.

У них не было времени выбрать подходящее место для высадки. Капитан катера получил штормовое предупреждение и торопился подальше уйти от скалистого острова. Он предлагал им высаживаться дня через два. Жаль было терять время на ожидания.

Выгружая на берег последние самые тяжёлые ящики с консервами, Бруно инструктировал дочь.

– Шлюпку надо возвращать на катер. Если капитан разрешит ещё одну ходку, кто-нибудь из матросов меня подбросит. Если нет, то тебе придётся шторм пережидать одной. Не хочешь оставаться – грузись и полный вперёд на катер. Груз оставим на берегу, его никто не тронет. Утихнет шторм – вернёшься. Мне будет спокойнее.

– Не волнуйся. Возвращайся и не испытывай судьбу. Посмотри, какую волну развело. Шлюпку уже сейчас трудно поднять на борт, а ещё через двадцать минут волны первым ударом расшибут её в лепёшку. Каково придётся матросу. Зачем рисковать жизнью человека.

С катера донёсся отрывистый вой сирены – их торопили.

– Яна, держись за гриву! – попрощался Бруно с дочерью.

– Папуля, не грохочи сапогами, – не осталась в долгу дочь.

Они обменялись взглядами, полными почти осязаемой теплоты, и расстались уверенные друг в друге.

Малышка справится, думал Бруно о дочери. Ей давно хотелось пожить на необитаемом острове, и обстоятельства сложились словно по заказу. Даже если мы придём через неделю, она продержится. Продукты, снаряжение есть. Только бы не простудилась.

Замечательный у меня папка, размышляла Яна. Другой бы истерику закатил – как это дочь одну оставить на острове. Или наставлениями закидал, а он уверен во мне, трезво оценивает мои возможности.

Родные по крови, они ещё были близки по духу. Оба преклонялись перед природой, умели приспосабливаться к ней, сближаться. Жизненная философия Бруно звучала коротко – истина есть природа, женщина, смерть и Бог. Он даже не мог бы сказать, вычитал это или однажды понял сам.

Яна поднялась по осклизлым валунам к сваленному в кучу снаряжению. Уселась на ящик с теодолитом, разулась, вылила из сапог холодную воду, стянула прилипшие к ногам мокрые джинсы. Сверкая трусиками, сплясала на валуне летку-енку. В принципе она могла бы обойтись без плясок. Просто ей надо было показать наблюдающим за ней с катера, что на необитаемом острове всё в порядке, и у неё никаких проблем.

Достала из рюкзака сухие брюки, кроссовки. Так приятно было переодеться и заодно похвалить себя за предусмотрительность. Без сменной одежды и обуви в походных условиях нельзя. Конечно, сейчас хорошо бы развести костёр, обогреться, попить чайку. Трудностей с дровами не предвидится, плавника кругом сколько угодно. Только сейчас не до костра. Погода портится с каждой минутой, надо быстрее ставить палатку, убирать продукты, снаряжение. Успеть запасти дров, пока они не намокли. Потом можно сидеть у костра, обедать, отдыхать. Сейчас надо работать. Как говорит отец, с весельем и отвагой, вперёд и выше.

Место для палатки Яна выбрала под высокой отвесной скалой. Она может стать хорошей защитой от северного ветра, который как раз и набирал силу, грозя перерасти в ураган.

Ставить палатки она умела. В расселину затолкала обрубок ствола и привязала к нему натяжную верёвку. С другой стороны расстилалась ровная каменистая площадка. Загнать в неё металлический штырь кувалдой, наверное, удалось бы. Теоретически, а практически приходилось исходить из реальных возможностей – штыря нет, кувалды нет, а оттяжку за что-то привязывать надо.

Она нашла выход. Притащила с берега длинный крепкий сук, завалила оба конца камнями, за середину захлестнула верёвку и натянула. Поставила в палатке опорные колья, боковые оттяжки завязала за крупные камни. Прочная лавсановая палатка загудела барабаном. Теперь ей не страшны ни ветры, ни дожди. Морозов по летнему времени не ожидается.

Взялась перетаскивать снаряжение. И вовремя. Ветер разгулялся не на шутку, срывал верхушки волн и щедрым дождём поливал сложенные на берегу мешки, ящики. Вещи в палатке она складывала, как учил отец, по мере востребованности. Вниз, что надобится редко, наверх, чем пользуешься каждый день. Свой карабин положила на спальный мешок.

Отец иронизировал, называл малокалиберный карабин детской брызгалкой. Она оставалась при своём мнении. Карабин любила, не упускала случаю с ним поохотиться, считала удобным и функциональным. Полагающиеся геологам армейские карабины стреляли с пушечным грохотом, отдача больно ударяла в плечо. От выстрела катилось громовое эхо, распугивая и повергая в ужас всё живое. Из него раз стрельнуть и про охоту можно не вспоминать весь день. У малокалиберного карабина выстрел раздавался, как лёгкий вскрик, треск сучка под ногой.

На весенней охоте Яна стреляла из карабина гусей, уток. Затаивалась в укрытии, тщательно выбирала цель и нажимала на спусковой крючок лишь уверенная в точном попадании. Птицу била в голову. Старалась угодить в глаз.

Когда щипали добытых ей птиц, не вдруг находили место попадания. Мужчины, считавшие себя меткими стрелками, видя в утиной голове сквозное отверстие, не верили своим глазам, сдержанно хвалили.

– Да, Яна, этот выстрел не спьяна.

– Патроны экономлю, – отшучивалась она.

Снаружи Яна оставила пилу, топор и коробки с консервами. Густо смазанные солидолом, жестяные банки всё равно никто не тронет – запах отпугнёт. Можно не загромождать ими палатку.

Оставалось позаботиться об устройстве спального места. Отец приучил её никогда не спать на голой земле. В тайге на подстилку они рубили еловый лапник, сосновые, пихтовые ветки. Если останавливались надолго, то делали топчаны. На два коротких толстых чурбака клали жерди, на них сухую траву, мох, хвою, сверху спальный мешок. Получалось тепло, сухо. Яна решила делать заготовки для топчана и одновременно пилить дрова.

В грудах плавника почти не было тонких ветвей, которые можно было бы переломать, перерубить и сразу пустить на костёр. В основном лежали стволы деревьев вместе с остатками корневищ и толстыми сучьями. Отпиливала, что потоньше, и относила к палатке. Там, под защитой скал, было гораздо тише, ветер не валил с ног, как здесь, на открытом месте.

Наметила, где выложит из плоских камней очаг. Сооружение примитивное, но позволяет разводить огонь в любую погоду, даже под проливным дождём. Угли из очага можно набирать в ведро, заносить в палатку, обогреваться, готовить пищу. Вскрытая банка тушёнки закипает на углях в считаные минуты. В экспедициях они всегда так делали, если шли затяжные дожди. Дядька Чифирь насыпал угли в плоские банки из-под селёдки, заталкивал под свой топчан и спал как на печке.

Здесь надо обязательно делать топчан, спать на голых камнях нельзя. Даже если ещё один спальник подстелить под себя, от пронизывающей сырости он всё равно не спасёт. Хорошо бы развести большой костёр, прогреть, просушить землю, а уж потом на это место ставить палатку. К сожалению, нет времени, непогода заставляет торопиться. Ничего, сейчас не зима, соорудит топчан, и всё будет в порядке.

Для поперечных чурбаков Яна выбрала толстые брёвна. Нужных для настила тонких жердей не нашла, пилила всё подряд, обрезки оставляла на топливо. Выступающие сучья, горбы, шишки старательно стёсывала топором. Потрудилась, зато топчан получился ровным.

Ветер гнал обрывки туч, сбивал в плотное свинцовое покрывало. Волны с грохотом били в прибрежные валуны. Камни поменьше зашевелились, начали наскакивать на массивные, неподвижные глыбы, словно собачонки на мирно дремлющих быков. Брызги летели далеко на берег, проливным дождём падали на плавник. Море кипело не шуточным штормом, на буйство стихии жутко было смотреть.

Катер вовремя покинул опасное место, давно скрылся за горизонтом. Яна иногда замирала с топором в руке, тревожно всматривалась вдаль, старалась представить, как судёнышко противостоит натиску беснующихся волн. Она отгоняла тревожные мысли, но уж слишком похоже начиналась её экспедиция с высадкой поморов на Малый Брун. Конечно, стальное судно с мощным дизелем не сравнить с парусным судёнышком поморов, но ведь и теперь случаются кораблекрушения. Чаще всего как раз в шторм.

Встряхнула головой, отгоняя тревожные мысли, словно назойливое комарьё. Нечего нюни распускать, работать надо.

Дров заготовлено достаточно, осталось нащипать лучины для растопки. Бересты здесь не найти. В её маленьких крепких руках топор точно опускался в середину чурбаков, откалывал аккуратные поленья. Нащипала пучок лучины, отнесла в палатку. Сложенные в поленницу дрова накрыла полиэтиленовой плёнкой, придавила камнями. Как говорит отец, сухие дрова – залог здоровья.

Самой понравилось обустройство лагеря. Хозяйство у неё получалось уютное, обеспеченное. Она ещё не знала, какие испытания уготовила себе по собственному легкомыслию.

Пока ей всё нравилось. Палатку поставила по всем правилам, дров запасла, снаряжение убрала, имеет продукты, оружие, патроны. Что ещё надо. Трудностей с пресной водой не предвидится. Под скалами сколько угодно снега. Может быть, на острове есть источники пресной воды. Надо будет обследовать свои владения. Только не сегодня.

Воздух под напором ветра спрессовался, загустел. Казалось, его можно резать на куски, как снег. Резко холодало. Дыхание курилось паром. Если бы сейчас пошёл дождь, то он хлестал по земле ледяной дробью. Вместо дождя ветер принёс снег. Белые космы трепыхались на ветру с треском рвущегося полотна. Ни одна снежинка не оставалась на земле, ветер всё сбрасывал в море.

Из обязательных работ Яне оставалось сложить очаг. В снегопад он защитит огонь, нагретые камни можно занести в палатку для обогрева. Ведро с углями тоже выручит. Чего доброго, к ночи ударит мороз.

Руки на ветру коченели. Яна вспомнила о рукавицах. Отец бережёт руки, с лопатой, ломом работает только в рукавицах, всегда берёт их в экспедиции. И сейчас две пары новеньких рукавиц лежали в ящике с инструментами. Из толстого брезента, по всем статьям хороши, только великоваты, не для девичьей руки. Захватить свои перчатки ей и в голову не пришло. На дворе июнь, лето, какие перчатки. Оказывается, на острове в Баренцевом море пара крепких перчаток может пригодиться даже летом.

В рукавицах камни не леденили руки, работать было приятнее и удобнее. Очаг у неё получился вроде маленького тоннеля, перекрытого плоскими камнями. Не поленилась и в торце выложила трубу. Если бы класть на глине, то получилась настоящая печь. Но и так хорошо, никакой ветер не загасит пламя.

Из щепок Яна сложила в очаге колодец, подложила сухую лучину. Осталось чиркнуть спичкой, и первое чудо природы одарит её теплом и светом.

В Архангельске они с отцом заходили в охотничий магазин, и там Яне понравились спички. Коробок обычный, но спички толще, с синей головкой, вспыхивают хлопком, горят жёлтым шаром, на ветру не гаснут. Развести костёр хватит одной.

Яна протянула руку к нагрудному карману куртки, всегда застёгнутому на клапан. В нём она держала спички. Ещё не коснувшись кармана, сжалась в тревожном предчувствии. Пустота под пальцами подтвердила – спичек нет. Она старательно искала в тесном матерчатом пространстве коробок, словно это крохотная бусинка, способная закатиться в шов.

Хотя уже понимала бесполезность поисков, на всякий случай проверила боковые карманы. До мельчайших деталей вспомнила последнюю минуту на борту катера.

Они закончили погрузку. Отец стоит в шлюпке, осматривает груз, вспоминает, не забыто ли что-нибудь. Она перегнулась через борт, берёт в руки штормтрап, чтобы спуститься. Рядом стоит боцман, сопит большущей можжевеловой трубкой, хлопает себя по карманам в поисках спичек. У Яны мелькает озорная мысль дать ему прикурить от охотничьих, и она протягивает коробок.

В этот момент отец кричит ей:

– Прыгай!

Они оба видят бегущую на катер крутую накатную волну. Если замешкаться, немедленно не отвалить, то она вмажет шлюпку в стальной борт. Яна перекидывает ноги через борт, едва придерживается за штормтрап и прыгает в шлюпку. Отец изо всей силы отталкивается от катера, одновременно дёргает пусковой шнур, мотор ревёт, они на секунду опережают волну и ложатся курсом на остров. Спички остаются на катере.

Ветер закрутил над палаткой крутую спираль, больно стеганул по лицу колючим снегом. Снежинки едва ли не с шипением растаяли на пылающих девичьих щеках, засверкали чистыми росинками. Яна не могла вспомнить, когда ей было также досадно и стыдно, как сейчас.

Надо же так промахнуться по собственной глупости, укоряла она себя. Боцман прекрасно обошёлся бы без моих спичек. Нет, захотелось поозоровать, поглядеть, как он испугается. Вот и поглядела.

Яна нырнула в палатку. Холод и ветер остались снаружи, за лавсановым пологом. Присела на топчан и сразу почувствовала, как устала за день, проголодалась. Завтракали они на катере вместе с командой. Её укачивало, в рот ничего не лезло. От котлет с гречневой кашей отказалась, через силу пожевала хлеба и выпила полстакана крепкого чаю.

Её японские часы «Сейко» показывали половину пятого. Вот это номер, удивилась она. Время спать, а мы ещё не ели. И вообще с кормлением предстоят проблемы. Ни чаю, ни горячего ей не видать до прихода катера. Пока гудит шторм, ждать не имеет смысла. Сколько он прогудит, никому не известно. Может к утру стихнуть, а может и неделю бушевать.

Надо искать способ добыть огонь. Температура в палатке неизбежно упадёт и скоро сравняется с наружной. Обморозиться сложно, но простудиться можно. Бесконечно греться физическими упражнениями, вроде заготовки дров, нельзя, надо всё-таки отдыхать, спать.

Она заставила себя встряхнуться, вспомнить золотые правила геологов. Жить, решая задачи поэтапно – раз. Кто не ест, тот не работает и даже не соображает, – два.

Развязала мешок из прорезиненной ткани, куда сама складывала хлеб, соль, сахар, пшено, вермишель. Сейчас её интересовал только хлеб. Холодную тушёнку есть не хотелось. Под руку попался незнакомый увесистый свёрток. Яна развернула бумагу, и над островом, перекрывая свист урагана, понёсся ликующий клич:

– Ура! Живём! Папуля, ты гений! Умеют же одарённые дети выбирать родителей.

Перед ней нежно розовел кругляш ветчины, приличный кусок сыра и две плитки шоколада «Гвардейский». Бруно знал, как неравнодушна дочь к двухслойным бутербродам и шоколаду с горчинкой. Решил побаловать ребёнка. И очень кстати.

Пара приличных бутербродов с ветчиной и сыром отняли у неё не очень много времени. Плитку шоколада она разломила пополам, чуток поколебалась и ограничилась четвертинкой. Иногда Яна проповедовала воздержание и тогда убеждала себя, как важно быть умеренной в еде. Сегодня был не тот случай. Она не курила, не признавала спиртного, но любила вкусно поесть.

Шоколад ещё хрустел на её крепких, ослепительно белых зубах, когда она решительно поднялась, потуже затянула капюшон, натянула рукавицы и с ножовкой в руке приготовилась добыть огонь. Предвкушение скорой схватки с обстоятельствами щекотало нервы, внушало уверенность. Она уже знала, что добудет огонь способом поморов. Папа описывал его подробно. Там всё просто, надо лишь хорошенько поработать.

Стоило выйти из-под защиты скалы, как ветер ударил ей в спину и швырнул наземь. Похоже, ей предлагали передвигаться на четвереньках. Способ известный, но не подходит. Она поднялась, отвалилась спиной на ветер и медленно двинулась к навалам плавника. Ветер толкал в спину, нёс на себе, оставалось только передвигать ноги.

Сохранивший гибкость еловый корень она отпилила быстро. Пришлось потрудиться над коротким, сантиметров двадцать длины и такой же толщины чурбачком. Ножовка вязла в смолистой древесине. Ель не успела вымокнуть в морской воде. Может быть, ещё зимой красовалась на обрывистом берегу Двины, весной полые воды подмыли её и вынесли в море.

Обратный путь оказался ещё труднее. Ветер наваливался тяжеленной резиновой стеной, врывался в лёгкие, не позволял сделать вдох, ледяной ладонью зажимал ей нос, рот. Она покрепче обхватила свои заготовки, пилу, приготовилась хоть ползком, но добраться до палатки. Собственно, другого выхода у неё и не было.

Силищу ветра нельзя побороть, но можно перехитрить. Она согнулась в три погибели, и сопротивление сразу уменьшилось. Закрыла лицо рукавицей и приспособилась делать короткие мелкие вдохи.

Едва добралась под укрытие скалы, как с плеч свалился груз неимоверной тяжести. Над головой ветер ревел, трепал снежные космы, а тут царил покой, в плавном хороводе кружились снежинки. Теперь она понимала, почему на северных метеостанциях от жилья до площадок с приборами натягивают леера, и люди ходят, держась за них. Иначе ветер унесёт, закинет куда-нибудь в овраг да ещё снежком присыплет. Совершить ещё такую вылазку она бы не смогла, не хватило бы ни духу, ни сил.

Яна расколола принесённый чурбачок точно пополам. В одной половинке на плоской стороне, в другой на выпуклой провертела углубления острым носком топора. Отрубила от гибкого корневища изогнутую часть, прихватила ровную палку и пошла в палатку доделывать приспособление. Оставалась чистая работа.

Ножом она застрогала конец прямой палки на конус, натянула на изогнутый корень тетиву из капронового шнура. Получился лук. Перехлестнула тетиву на середине палки. Поровнее положила половинку чурбака плоской стороной вниз, вставила в приготовленное отверстие палку, сверху прижала её второй половинкой чурбака. Если всё правильно сделано, то возвратно-поступательное движение лука заставит вращаться палку. Трение в коническом отверстии вызовет тление древесины. Что и требуется доказать.

Решила сначала испытать приспособление на холостом ходу. Если понадобится, подстрогать, подчистить, потуже или послабее натянуть тетиву. Не на шутку разволновалась.

– Мужчины и дети на сеанс факира не допускаются, – попыталась Яна себя успокоить. – Душевнобольных просят удалиться.

Несколько раз протянула лук на себя, от себя. Вертикально поставленная между чурбачками палка вращалась. Несколько минут Яна сосредоточенно работала. Наконец, не утерпела, потрогала конец палки и ойкнула – пальцы обожгло, словно схватила уголёк. Значит, она на правильном пути, огонь можно добыть. Надо тщательно подготовиться к приёму желанного гостя и приступать.

В экспедиции отец всегда брал пачку стеариновых свечей и фонарь «летучая мышь». Были у них, конечно, и электрические фонарики. Ими пользовались короткое время. Для долгой вечерней работы отец зажигал керосиновый фонарь, ставил на стол и погружался в дневники, отчёты. Он захватил его и в эту экспедицию с запасом керосина в маленькой алюминиевой канистре.

Яна достала из ящика фонарь, подняла стекло, очистила от нагара фитиль. Ничто не должно помешать слабенькому огонёчку поджечь фитиль. Вокруг конического отверстия в чурбаке разложила смоченные керосином полоски бумаги. Можно начинать. Наверное, поморы сейчас коротко помолились бы: «Во имя отца и сына, и святого духа. Аминь».

Плавными, ровными движениями принялась вращать палку. Скорого результата не ожидала, настроила себя на долгую, однообразную работу. Специально не стала смотреть на часы, чтобы не мешало желание узнавать, сколько прошло. Будет работать столько, сколько потребуется, пока от деревяшек не пойдёт дым и не посыплются искры. Коли тепло выделяется, то надежда на успех есть. Всё зависит от её терпения и настойчивости. Тем более, она не первая, пример показали предки. Именно таким способом поморы добыли огонь.

Дерево задымилось, а подвинутые к вращающейся палке бумажки вспыхнули быстрее, чем Яна ожидала. Совсем не понадобилось титанических усилий и не пришлось корпеть всю ночь. Она подхватила крохотный факелочек и поднесла к фонарю.

– Ага, попался, – не удержалась она от детского ликования, – который на базаре кусался.

Огонёк уже припекал ей пальцы, а фитиль всё не загорался. Наверное, требовалось время, чтобы нагреть керосин до испарения. Ведь горят-то пары.

– Да будет свет, сказал монтёр, – дурачилась Яна, – и налил керосину.

Фитиль вспыхнул, засветился белым язычком, выбросил вверх чёрное остриё копоти. Яна быстро опустила на место выпуклую колбу, словно спрятала в клетку долгожданную жар-птицу. В сером сумраке палатки засветился жёлтый мигающий огонёк.

Она обеими руками подхватила фонарь и закружилась по палатке под рёв урагана.

Ещё в детстве отец научил Яну водить машину, сама она овладела мотоциклом, в экспедициях частенько садилась за рычаги гусеничного вездехода. Каждый раз ликовала от возможности повелевать силой мотора. Только что освоенное ей примитивное приспособление для получения огня заслонило своей значимостью все технические возможности цивилизации, заполонило душу восторгом. Она одолела стихию, поднялась над силой ветра, победила холод.

Далее всё пошло само собой. Зажгла от фонаря пучок лучины, растопила очаг. Защищённый камнями огонь горел ровно, мощно. Чайник, набитый снегом, скоро закипел. Она заварила чай, отнесла в палатку, закутала в спальный мешок. Разогрела рисовую кашу с тушёнкой, поела. Чаепитие отложила на потом. Пересушила у огня одежду, обувь. Подвалила к очагу ещё камней, пусть греются. На ночь занесёт в палатку. Они будут долго отдавать тепло.

Вообще-то в мороз ночлег лучше устраивать у костра. Сделать навес, заготовить больше дров, чтобы поддерживать огонь всю ночь и спать в тепле. Она так бы и сделала, если не шторм и этот мокрый снег вперемешку с дождём.

Чтобы огонь горел до утра, Яна затолкала в очаг толстые брёвна. Если к утру огонь погаснет, под слоем золы останутся угли. Раздуть их не составит труда. На всякий случай фонарь гасить не стала, прикрутила фитиль и поставила его в изголовье. Теперь она имела полное право наградить себя кружкой горячего чая и любимым шоколадом.

Ни читать, ни писать ей не хотелось. От неимоверной усталости гудели руки, ноги, голова катилась с плеч. Не часто у неё случались такие деньки, как нынешний, когда приходилось работать с максимальным напряжением сил. Однако она не сплоховала.

– Если я не молодец, то и свинья не красавица, – пошутила над собой Яна.

Она достала из чехла карабин, зарядила, поставила на предохранитель. Сомнительно, чтобы на острове ей угрожала какая-то опасность. Просто с оружием под рукой спать спокойнее.

Забралась в спальный мешок, почувствовала щекой чистую материю вкладыша. Немудрящая постельная принадлежность, обычная простыня, сшитая мешком и вложенная в спальник, давала ощущение комфорта. Они всегда брали в экспедиции вкладыши, Яна не ленилась стирать и себе, и родителям. Стирка не очень романтичное занятие, зато как приятно прижиматься щекой к чистой ткани. Она чуток покачалась на волнах, в какой-то миг ей даже показалось, что она очутилась в уютном кубрике на катере и тут же провалилась в сон.

Всю ночь палатка содрогалась под ударами ветра. От сквозняков колыхался огонёк фонаря, по стенам качались тени. К утру керосин в фонаре почти выгорел, огонёк моргал, готовый вот-вот погаснуть.

Яна проснулась, будто кто её в бок толкнул. Выскользнула из нагретого спальника, взяла приготовленную с вечера свечу, зажгла её от фонаря. Огонёк на прощанье ещё раз моргнул и погас. От фитиля потянулась тёмно-синяя струечка дыма. Яна заправила фонарь керосином и снова зажгла. Пусть ещё погорит, пока она привыкает к новому способу добывания огня.

Шторм не утихал. Ветер с прежней яростью бросался на скалы, огромными кулачищами бил в полотнища палатки. От ударов испуганно метался огонёк свечи. Яна задула свечу, хватит одного фонаря. Может, и он не понадобится, если под слоем золы до утра сохраняются угли.

Дрова в очаге за ночь сгорели, осталась горка золы. Яна тихонько её разгребла, увидела рдеющие угли и порадовалась – огонь жив. Ей осталось поднести лучину, подуть на угли, и скоро её очаг деловито трещал, разогревалась вскрытая банка тушёнки, закипал чайник.

Шторм бушевал неделю. Яне не терпелось обследовать остров, выяснить, чем он примечателен. Она бы уже давно исходила его вдоль и поперёк, если не этот свирепый ветер. Она благоразумно не выходила из-под защиты скалы. Дрова расходовала экономно, и всё-таки сделанный ей запас кончался. По таёжным правилам последнее полено сжигать нельзя. Оно должно остаться на крайний случай самому или следующему, кого захватит поздняя ночь, непогода.

В короткие паузы затишья Яна бегала за дровами. Под щедрым прибоем древесина вымокла, заметно отяжелела. Дрова приходилось пилить, колоть, сушить на ветру, иначе не горели. Ладно, хоть были такие. На острове не росли даже карликовые берёзки, только лишайники и мхи. Во все времена островитян выручало море.

Она ещё несколько раз добывала огонь по способу поморов, убедилась в надёжности приспособления и тогда погасила фонарь. Представляла, как продемонстрирует отцу своё умение, и заранее испытывала удовольствие. Он ценит в людях смекалку, находчивость.

Ветер ещё продолжал гулять над островом, но уже не валил с ног. Яна утомилась сидением в палатке, отправилась в первую вылазку по острову. Уходить далеко не решилась. Наметила час идти по береговой линии в одну сторону, потом вернуться в лагерь, отдохнуть и также пройти в другую сторону.

Только в одном месте нашла разрыв в нагромождении прибрежных валунов, где без риска можно подойти на шлюпке к самому берегу. Здесь волны набегают на пологий галечный пляж. Набрала плавника, сложила высоким конусом. Напористый ветер старательно сушил дрова. Если внутрь положить пару сухих поленьев, лучины, то разгорится моментально, и заполыхает огромный костёр. С катера его обязательно заметят и сообразят, куда посылать шлюпку.

Яна представляла, как волнуется, переживает за неё отец. Он никому не даст ни минуты промедления. Катер, наверняка, стоит под всеми парами. Скорее бы утихомирилось море.

В первое же спокойное утро Яну разбудил отрывистый рёв сирены. Она как чувствовала приход катера, не гасила фонарь, спать легла в одежде. Сейчас сунула ноги в кроссовки, схватила фонарь, приготовленный с вечера пучок сухой лучины и стремглав кинулась на берег.

На катере ещё разворачивали шлюпбалки, а её сигнальный костёр уже пылал, и в небо упирался столб дыма.

Едва спустили шлюпку на воду, Бруно спрыгнул, завёл мотор и давил на газ до самого берега. Шлюпка вылетела на берег почти на весь корпус. Окажись на пути скрытый волнами камень, беды не миновать, а уж винт точно разлетелся бы вдребезги. Бог миловал.

Бруно подхватил своё сокровище на руки, закружил по берегу.

– Девочка, моя ненаглядная, как ты раздобыла огонь? Боцмана за твои спички я на запчасти разобрал. Он теперь даже восстановлению не подлежит.

– Папа, морского волка ни за что загубил. Я обошлась подручными средствами. Немножко поработала головой и, кажется, удачно.

На острове они прожили две недели. Исходили его вдоль и поперёк, сделали съёмки, собрали образцы пород. Теорию Бруно о золоте подтверждали выходы углистого сланца с крохотными звёздочками пирита. Наличие или отсутствие в нём золота удастся определить в лабораторных условиях.

Яна не ленилась брать в походы свой карабин, но стрелять было некого. Птицы сидели на гнёздах, песцы щеголяли в таких драных шубах, что без смеха на них смотреть было нельзя. Убивать леммингов, потешных бурых мышек с куцыми хвостиками, Яна никогда бы не позволила ни себе, ни кому-то другому. Если нет мяса или шкуры, то зачем стрелять. И всё-таки ей пришлось сделать выстрел по живой мишени.

В полутора-двух километрах от лагеря высились скалы с крутыми, голыми склонами. На уступе одной Яна заметила сидящую в гнезде хищную птицу в диковинном белом оперении. Круживший поблизости самец тоже был белым. В бинокль Яна разглядела даже крапинки на спинах птиц. Показала отцу.

– Да это же кречеты! – поразился Бруно. – Краса и гордость России. Исчезающий вид из семейства соколиных. Их осталось всего несколько пар. Орнитологи годами ищут и не могут найти гнездовий. Они очень осторожны, от малейшего беспокойства могут покинуть гнездо.

– Это их дарили царям для соколиной охоты?

– Точно. Во все времена у коронованных особ сокол считался достойным подарком. Сегодня их покупают арабские шейхи. Не торгуясь, выкладывают астрономические суммы. Слава богу, сюда браконьеры ещё не добрались.

Больше к той скале они не подходили. За кречетами наблюдали в бинокль, издали и очень короткое время. Однако заметили, когда кречет понёс в гнездо сбитую чайку. Значит, у них появились птенцы.

Их необитаемый остров вовсе не был пустым и безмолвным, он шумел и кипел жизнью. Круглые сутки грохотал прибой, свистел ветер, весь долгий полярный день истошно кричали чайки, гомонили бесчисленные гагары, тявкали песцы. Здесь сильные ловили слабых и отнимали чужую жизнь, чтобы продлить свою. Время на острове текло сплошной чередой больших и малых трагедий. Они не вмешивались в естественный ход событий, только наблюдали. Исключение сделали один единственный раз, и оба считали, что поступили справедливо.

Яна первой заметила странное поведение кречета. Он отчаянно бил крыльями, пытался взлететь, но что-то его держало, тянуло к земле, и он падал. Беспомощностью птицы воспользовался песец. Кружил вокруг кречета, норовил схватить за шею, бросался и получал удар острым клювом.

Похоже, схватка продолжалась долго, в воздухе уже кружились белые пёрышки. Силы были явно неравны. Связанный кречет не мог дать настоящий отпор, а песец наглел и готовился к решительному броску. До развязки оставались считаные мгновения. Помощь кречету требовалась решительная и немедленная.

– Стреляй! – крикнул Бруно.

Яна моментально вскинула карабин. Она ещё ловила в перекрестье оптического прицела песца, а палец уже плавно давил на спусковой крючок.

Попасть в юркого зверька за сотню метров не просто, к тому же Яна ещё неимоверно усложнила задачу. Она не могла и не хотела изменять своему правилу – не убивать без нужды, потому чуть переместила перекрестье с левой лопатки песца на основание хвоста и нажала на спуск.

Раздался выстрел, песец завизжал, подпрыгнул, вроде бы с изумлением увидел лежащий на земле собственный хвост и пустился наутёк.

Они подбежали к кречету. Он и людей встретил, готовый к отчаянному сопротивлению. Голыми руками его не взять. Бруно снял куртку, осторожно накрыл птицу. Теперь ему можно помочь.

Невероятно, но кречета держала рыбацкая сеть. Как она очутилась так далеко на суше, оставалось гадать. Может, штормовым порывом подхватило обрывок с гребня волны и занесло, или песец притащил с берега вместе с рыбой. Кречет скорее всего охотился на лемминга и крючковатыми когтями угодил в ячею. Чем сильнее дёргался, тем больше запутывался. На его беду поблизости оказался голодный песец. Спасли сокола люди.

Бруно держал кречета, Яна своим острым, как бритва, охотничьим ножом аккуратно разрезала прочные капроновые нити.

Освобождённый кречет не торопился улетать. Он встряхнулся, аккуратно сложил помятые крылья. Убеждаясь в действительности своего освобождения, переступил когтистыми лапами. Глядел внимательно, строго, что удивительно, в его облике не было и тени страха или робости. Сокол смотрел на людей, как на равных. Ещё раз взглянул, словно запоминая их лица, взмахнул крыльями и стремительно взмыл в небо.

Яна подняла белое соколиное перо.

– Достойная награда за снайперский выстрел.

– Нет, папа. Память о достоинстве, какое не часто встречаешь в людях.

Экспедицию на остров Яна вспоминала часто и с удовольствием. Отец после того памятного выстрела уже не подшучивал над её карабином. Наоборот, проникся уважением и даже предложил взять на себя хлопоты с регистрацией карабина, но она отказалась.

Пережитые неприятности из-за спичек забылись, зато смекалка, умение владеть пилой, топором оставались приятным воспоминанием. Успешно пережитые испытания не сделали её самонадеянной. Она не стала бы утверждать, что безвыходных ситуаций не бывает. Бывает. Иначе не гибли бы в экспедициях сильные, смелые люди. Другое дело, что нельзя пасовать перед трудностями, всегда надо искать выход. Тут она не сомневалась.