Читать книгу А ночь была как музыка, как милость - Валерий Столыпин - Страница 3

Взмокшая, с замирающим сердцем и прерывистым дыханием, Вера вздрогнула и проснулась, то ли от внезапного грозового разряда за окном, то ли приснилось что-то нехорошее.

В стекло барабанили крупные дождевые капли, резвилась, выплёскивая накопленную силу и удаль молодецкую стихия, сверкая и гремя во всю мощь необузданного летнего характера.

Семён спал, отодвинувшись на пионерское расстояние, лицом к стеночке.

В том не было бы ничего странного. Вера всегда ложилась на краю, с тех пор как родилась Катенька, чтобы любимый, к тому же кормилец, мог выспаться перед изнурительным рабочим днём. Только прежде муж прижимался к ней всем корпусом, даже во сне нежно лаская чувствительную грудь, сопел, приятно уткнувшись холодным носом в шею, и закидывал на неё ногу.

Что-то в их отношениях изменилось внезапно, вдруг. Понять, что именно стало не так, было сложно.

Вера беззвучно встала, долго смотрела на мелькающий в грозовых отблесках силуэт такого близкого и в то же время далёкого мужчины, с которым сроднилась за долгие восемь лет совместной жизни, который был частью её существа.

Был…

Почему так случилось, какое могущественное явление вмешалось в их семейное счастье, заставляя просыпаться в поту среди ночи, разделять жизнь на “до”, и “после”? Отчего ей кажется, что любовь и благополучие остались в прошлом, лишая настоящего и будущего?

Впрочем, зачем кокетничать, скрывать от самой себя не просто сомнения, не банальные комплексы, а вполне материальные метки, несущие в себе угрозу?

Первой ласточкой в череде причин, выбивших Веру из устойчивого равновесия, был едва уловимый запах чужой женщины на вороте рубашки, брошенной Семёном в стирку.

Смутные сомнения терзали мозг как повторяющаяся музыкальная фраза на заезженной пластинке. Вера в  непорочность единственного и родного человечка стёрли неприятные ассоциации.

Но волосы, длинные вьющиеся ниточки рыжего цвета. Вера внимательно  рассмотрела их сквозь увеличительное стекло, уложив на мелованную бумагу. Сомнений быть не могло: волосы, на супружеской постели, явно женские волосы.

Спустя несколько дней Семён замкнулся, стал задерживаться на работе, без ужина ложился спать, отвернувшись к злополучной стенке, перестал не только ласкать, дотрагиваться.

В выходной день муж обложился книгами, что-то записывал.

И весь день молчал.

Это было невыносимо.

Вера не выдержала давления обстоятельств, собралась и ушла к единственной подруге, бывшей однокласснице, Люсеньке Роповой, с которой не виделась года два, впервые за время супружества оставив детей с отцом.

Семён что-то невразумительное буркнул, оставив действия жены без внимания. Равнодушие с его стороны, дополненное непонятным поведением и вполне реальными поводами для ревности, было вдвойне, втройне обиднее, чем обычная бытовая размолвка.

Несчастная, зарёванная, растерянная и оскорблённая Вера долго бродила, не разбирая дороги, смертельно усталая, обозлённая на горемычную судьбу и весь белый свет.

До Люсеньки она всё же добралась, прикупив попутно вина и сладостей. Подруга обрадовалась, накрыла стол, но близости, душевного родства, прежнего соприкосновения не возникло. Ностальгические темы разговоров быстро иссякли. В реалиях сегодняшних их пути разошлись кардинально.

Люсенька никогда не была замужем, семейные проблемы были ей чужды, по причине чего  делиться с ней горем было нелепо, бессмысленно. У подруги была своя, непонятная для Веры жизнь без обязательств перед кем бы то ни было.

Мало того, спустя пару часов на огонёк к одинокой подружке прилетел мужчина, нисколько не скрывающий цель визита. Плоские шутки и развратные действия страстного искусителя заставили женщину попрощаться, несмотря на договорённость остаться с ночёвкой.

Вера ещё немного погостила, чтобы не казаться неучтивой и вышла в ночь.

Полным диском ярко светила Луна, россыпь звёзд украшала небосвод, однако с северной стороны стремительно надвигались густые тучи, подгоняемые слабыми пока порывами ветра.

Женщина озябла. Одежда её не предполагала ночной прогулки.

Остановка со сломанной крышей и прогнившей скамейкой, да и вся местность, были пустынны, безжизненны. Часов у Веры не было. Впрочем, домохозяйке они были без надобности: размеренная, монотонно-однообразная жизнь была упорядочена привычными семейными ритмами.

Хоть и была она не робкого десятка, незнакомые звуки в ночной тишине, усиленные вконец испорченным настроением и грустными мыслями вызывали тревожные ассоциации, дурные предчувствия, неприятный холодок в недрах живота и суеверный страх, заставляющий прислушиваться.

Шумно пролетевшая мимо птица, шуршание ветвей, скрип стволов, маятниковое движение теней и прочие обыденные явления несли в себе жуткую опасность.

Ужасно хотелось закрыть глаза, оказаться дома, прижаться к тёплому родному телу.

Вместо привычного ощущения счастья мысли о муже вызвали поток слёз, которые Вера тут же осушила волевым усилием: необходимо сосредоточиться, победить предательски подкрадывающийся страх.

Звук шагов невдалеке испугал не на шутку.

Длинная тень выплыла из темноты, резко метнулась в её сторону, отпрыгнула вбок и превратилась  в широкоплечего парня, лицо которого в темноте разглядеть было сложно.

– Чего стоим, кого ждём?

– Автобус, – умирая от страха, прошептала Вера, – домой хочу.

– Опоздала. Поздно уже. Здесь ночью даже частники не ездят.

– У меня на такси денег нет. На гостинцы потратила.

– Кто же тебя в такую темень из дому выгнал? С мужем поссорилась, – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал прохожий, предлагая сигарету.

– Не надо, я не умею. У подруги гостила, а к ней дружок заявился, вот я и… чтобы не мешать.

– Мог бы проводить. Что за мужики пошли. У нас, знаешь какой район… то-то и оно, что не знаешь. Живёшь-то далеко?

– На Соболевке, Коммунарка.

– Через весь город тащиться, часа полтора, если быстрым шагом.

Парень посмотрел на небо, выставил вперёд руку, – если повезёт. Сейчас дождь начнётся. Можем, конечно, рискнуть, но есть предложение лучше. Я рядом живу. Пять минут и мы дома. Не хоромы конечно, зато тепло, сухо. Пельмени есть, баранки и чай.. Утром посажу на автобус. Приставать не буду. Решайся. Ты на диване, я – на раскладушке. Можем и не спать.  Я слушать умею. На гитаре сыграю, спою. Меня Матюха зовут. Матвей Егорович Плотников. Образование среднее техническое, работаю бригадиром на стройке, морально устойчив, не привлекался, холост.

У Веры дрожали поджилки, но отчего – от озноба или страха, она не знала.

В этот момент хлынул дождь. Матвей схватил Веру за руку и побежал, увлекая её за собой.

Ветхий дом за невысоким забором был похож на конуру. Из-под крыльца виляя хвостом  выбежала дворняга.

– Бимка, я его от корейцев спас, хотели на шашлык пустить, обормоты. Сейчас вынесу тебе куриные шеи, дружище. Проголодался. В дом не пущу, у меня гостья. Мои хоромы, сударыня. Это флигель, на всё лето сюда перебираюсь. Родительский дом на задах. Как вас величать? Нет-нет, дайте сам угадаю. Майя… нет, больше на Веронику похожа. Угадал?

– Почти. Вера. Когда первый автобус будет?

– Утром. В шесть. Ты мокрая совсем. Погоди, печь затоплю, высушимся. Вот тебе одеяло, снимай с себя всё, закутывайся. Так, сначала чайник, кастрюлю под пельмени. У меня тут такой беспорядок, не обессудь. Холостяцкая жизнь, безалаберность, свобода. Будь как дома.

– Спасибо, я так высохну.

– Мы же не в лесу, милая. Не хватает, чтобы моя гостья простыла и богу душу отдала. Думать не моги, я за тебя в ответе. Насчёт мужа я угадал? Вот… он же мне потом голову открутит. Слушать ничего не хочу. Вот чистое полотенце, верёвку над печкой сама видишь. Располагайся. Поужинаем, чем бог послал, чая с малиновым вареньем натрескаемся, натопим как в баньке. Носки вязаные с горчицей наденешь , тельняшку шерстяную (я на флоте служил). Потом колыбельную спою. Гостей люблю!

– Матвей Егорович…

– Давай без сантиментов. Для тебя Матюха. У меня сегодня праздник. Не каждый день такую красу привечаю. И чего я тебя раньше не встретил! Да… завидую твоему. Любит?

– Не хочу о нём.

– Замётано. Ладно, без меня справляйся, я быстро. Вера. Верунька, Верочка… как я рад, как я счастлив. Судьба. Провидение. Вытирайся суше, принцесса.

Дождь набирал силу, бесновался, шутя, играл громом и молниями. Металлическая кровля скрежетала, хлопала, гремела. Дом сотрясался под порывами загулявшего ветра, звенели оконные стёкла, уютно гудело пламя в печи.

Вера разрумянилась, разомлела, успокоившись отчего-то, почувствовала себя в безопасности, даже про измену мужа забыла.

Рядом с Матвеем, хотя она его совсем не знала, было уютно и спокойно.

Хозяин уверенно хлопотал по дому, с видимым удовольствием ухаживал за гостьей, потчевал, растирал её ноги, играл на гитаре, пел.

Под душевную балладу Вера незаметно для себя ненадолго уснула.

Матвей заботливо укрыл гостью пледом, погасил свет.

Не спалось ему. Ой, не спалось!

Грезил он. Наяву грезил. Кто хоть однажды влюблялся, тот поймёт.

О том, что случилось дальше, Вера потом вспоминать стеснялась, но выключить видение, забыть, вычеркнуть из жизни была бессильна.

Кто был инициатором, как и почему решился на такое, непонятно, только очнулась Вера в лихорадочном, полуобморочном состоянии, не давая себе отчёта в происходящем.

Женщина душила парня в объятиях, подчиняя внезапно нахлынувшему желанию, впивалась поцелуем в горячие губы, с остервенением мяла налитые мышцы, требовала от него немедленных ответных действий.

Чем неистовее и откровеннее любовники ласкали друг друга, тем сильнее их бил озноб, заставляющий сливаться в блаженном экстазе на волне восторженного исступления.

Вера жадно вдыхала терпкий запах похоти, аппетитно, упиваясь ненасытным желанием, раскрывала густо сочившееся сладостью лоно, бесстыдно подставляя то сокровенное, что до сих пор безраздельно принадлежало лишь супругу.

Как же она была соблазнительна в наивном восторге, как бесстыдно нага, как чувственно ласкала любовника, как нетерпеливо и жадно втягивала в себя восставшую плоть, испытывая головокружительное сладострастие и исступлённое блаженство, взлетая раз за разом в приступы неистовых множественных оргазмов.

Матвей ошалел от безмерной щедрости гостьи, пытался угадать, предвосхитить её трепетные желания, боясь между тем чем-либо обидеть. Их слияние походило на религиозное, молитвенное состояние, на мистическую медитацию, полностью растворяющие индивидуальность.

Любовники самозабвенно извивались, задыхались от неистового темпа, стонали,  подчинялись, кричали, требовали, наслаждаясь то безоговорочным подчинением, то безмерной властью и были счастливы.

Грозовые вспышки смешивались с искрами страсти, сверкали экстатическими сполохами, кружили головы, то и дело отключали сознание, взбивали коктейль из сладости и боли, пока оба не застыли в объятиях, лишившись последних сил.

Видение погасло, напоминая о случившемся слипшимися телами и вымокшими простынями.

Проснувшись, вспомнив обо всём, Вера взвыла, испытывая чувство вины и мистический ужас. На часах был полдень.

Пошевелившись, женщина почувствовала крепкие объятия, стремительно набухающую внутри себя плоть, следом горячий поцелуй.

Желания не возникало.

Более того, прикосновения и ласки были неприятны.

Объяснить себе, что произошло ночью, Вера была бессильна. Затмение, наваждение, морок – иного ответа она не видела.

Ей было неприятно, ужасно стыдно. Как, как после всего этого показаться на глаза мужу?

С Матвеем она рассталась довольно холодно, пряча уязвлённый самолюбием и поруганной целомудренностью взгляд.

Он так и не понял, почему, что сделал не так.

Муж, Семён, тоже пребывал в прострации, не в состоянии решиться на разговор с супругой, боялся услышать окончательный приговор.

Он страдал. Чувство вины грызло уязвлённое нечаянным событием сознание. Мужчина не мог простить себе ужасный проступок – измену единственной женщине, причины которой был бессилен осознать.

Семёну казалось. Что Вера всё знает, только не может решиться разорвать отношения. Он видел её осуждающий взгляд, чувствовал – что-то важное, объединяющее их жизнь в единое целое лопнуло с треском и вот-вот разорвется окончательно, держась кое-как на тонюсенькой ниточке, не способной питать искреннюю любовь.

Он пытался успокоить себя тем, что изменяют все, все мужчины, которых он знает, причём любят бравировать умением соблазнять, способностью удовлетворять кого и когда угодно.

Ещё одним доводом было нелепое утверждение, будто жена сама виновата, что толкнула его к предательству равнодушием, безразличием к собственной внешности.

Аргументы, помещающие его в один ряд с животными, живущими инстинктами, казались  банальными, гадкими, но других не было.

Семён чувствовал, что из отношений вытекает струями сама жизнь, что ещё немного и дороги назад не будет.

Какой же он дурак, что решился пойти на поводу у мимолётной страсти. Возвращаясь мысленно в события того дня Семён не мог отыскать точку невозврата, тот момент, когда влечение плоти лишило его способности соображать.

Екатерина Витальевна, экономист из его группы, позвонила неожиданно, попросила помочь отыскать ошибку в квартальном отчёте, едва не плакала. Вера с детьми в тот день была у родителей. Он должен был заехать за ними немного позже.

Отказать женщине, оказавшейся в сложной ситуации, Семён не мог. Он был воспитан дамским угодником.

Екатерина не принадлежала к разряду длинноногих сексапильных фей, сводящих с ума. Обыкновенная офисная дама со слегка расплывшимися формами. Да, миловидная, ухоженная, стильная, с приятным тембром голоса и вкусным, особенным запахом, но без изюминки, без изысканности и шарма.

Вера куда соблазнительнее.

Впрочем, Семён в ту минуту ни о чём подобном не помышлял. Способность анализировать, видеть те мелочи в профессиональной сфере, в которых кроются досадные просчёты, давала уверенность в том, что визит коллеги не продлится более получаса.

Семён изучал отчёт. Катя, так она попросила себя называть, ведь общались в неформальной обстановке, стояла сзади. В какой-то момент она нависла слишком тесно, громко задышала в затылок, погрузив в облако соблазнительного запаха, и нечаянно дотронулась до руки.

Удивительно, но прикосновение показалось крайне приятным.

Катя что-то непонятное, ужасно соблазнительное, чувственное, шептала на ухо, нежно дотрагивалась губами до шеи, запустила руку в область грудной клетки. Горячее касание оказалось роковым.

Перед глазами поплыли цветные концентрические круги, запах похоти и женского желания  разбудил дремлющие в глубине естества грёзы,  зажёг некий виртуальный фитиль. Импульса, пославшего в мозг команду, заставившую немедленно возбудиться, оказалось достаточно, чтобы выключить сознание и передать абсолютную власть вожделению.

Природа умеет заставить подчиняться.

Гипнотическое действие страсти длилось минут двадцать, не больше, но успело разрушить нечто незыблемое и важное, без чего невозможна счастливая семейная жизнь.

Задыхающийся от неожиданного марафона Семён очнулся, когда отыграть обратно не было возможности. Страсть излилась внутрь, добавив остроты и без того пикантной ситуации.

– Опрометчиво, Сёма. Безрассудно, рискованно, глупо. Мы же люди семейные. Не ожидала от вас такого мальчишества. Впрочем, я вас прощаю. Ты такой милашка, такой альфа, просто чудо. Когда мы ещё встретимся?

– Извините, Екатерина Витальевна. Продолжения не будет. Это была ошибка.

– Ничего себе ошибочка. Ты меня едва не разорвал. Ладно, всё равно спасибо. Мне понравилось.

Нечаянная любовница удалилась, послав противнейший воздушный поцелуй.

Семён долго проветривал квартиру, мыл с порошком пол и посуду. Хотел было сменить постельное бельё, но испугался, что женская интуиция опознает сигнал о свершившемся нравственном падении, поэтому лишь вывернул простыню наизнанку.

Нежная мужская нравственность, тем не менее, оказалась весьма уязвимой. Ему было настолько стыдно, что дотронуться до целомудренной супруги он никак не мог, что и запустило цепь непредвиденных событий.

Вера старательно прятала глаза от Семёна, муж от неё. Оба были в смятении, не знали, как поступить, можно ли в принципе возобновить семейные отношения, склеить разбитое мимолётной страстью или это стена, тупик.

– Верочка, почему ты так долго не приходила? Я ужин приготовил.

– Неужели соскучился, – с вызовом и появившейся надеждой, что пронесло, тихо спросила жена.

– Прости, я не знал, как тебе объяснить, как сознаться. Честное слово, я люблю только тебя.

– Знаю. Извини, я не хотела…

– Что ты, что ты, любимая. Это больше не повторится, ты мне веришь?

– Кому же мне верить, если не тебе?

Семён неуверенно подошёл к жене, обнял. Вера не верила своему счастью. Её до сих пор трясло.

– Как там Люся?

– Замуж собралась. Давно я так не веселилась, – покраснев до кончиков волос, произнесла Вера, и осеклась, испугавшись, что выдала себя с головой.

О найденных в постели волосах, о странном запахе и глупом поведении Семёна она больше никогда не заикалась.

Всё возвратилось на круги своя.

Семён помог Верочке раздеться, сам надел на её ножки тапочки и усадил за стол.

В серванте чудом завалялась бутылочка марочного вина и ваза с конфетами.

Дети тоже были счастливы.

Страсть у супругов в эту волшебную ночь была взаимной.