Читать книгу С жанру по нитке. Сборник - Валерий Тиничев - Страница 4

В детстве, ещё до школы, я всё время проводил с бабушкой, родителям было некогда, а потом все каникулы. Все вокруг, я имею ввиду старшее поколение, безумно любили рыбу. В тех краях нас так и называли: «ковжские рыбоеды», хотя жили мы в селе Маэкса. Колхоз «Советский Рыбак», как понятно из самого названия, занимался ловлей рыбы в Белом озере, что на севере Вологодской области, так что этого продукта было вдоволь. Бабушка часто готовила и постоянно мне приговаривала:

– Съешь ещё-то звёнышко.

– Баба Лена, а что значит «звёнышко»? – Спрашивал я, – это как пионерское звено, только маленькое?

– Да, милый, считай, что так.

Только повзрослев достаточно, я понял суть этого слова, вот что бабушка мне рассказала.

* * *

В войну это было. Мужиков, почитай, всех забрали на фронт, весь колхоз на наши плечи бабские лёг, а нормы вылова подняли в три раза. А что делать? Война не тётка… Жили мы в ту пору в Ковже, полей своих у колхоза не было, только огороды, а там даже картошку не садили, каждый год, до войны ещё, на ильин день ездили в Кьянду картошку пробовать. А тут она, проклятая.

Лодки у нас были деревянные, под парусом ходили, по двое. Так и величали лодки: «двойки», а команду – звеном. Вот. Как причалимся, приёмщица весь улов до последнего ёршика посчитает да заберёт, а рыбакам, если норму выполнили, выдаст кусок рыбы. Небольшой, вот такой, как у тебя на тарелке. Эту долю и называли «звёнышком», на звено, значит. А у нас семьи, кормить деток-то надо. На таком пайке не зажируешь, детям-то малым не полагалось. У меня самой трое, да у напарницы пятеро. Ну, хоть совсем с голоду не пухли. Хлеба-то с самого начала войны не видали, полей нет колхозных, а в Мегре всё подчистую забирали, самим, считай, не хватало. Всё для фронта, всё для победы.

Бабушка кончиком платка вытерла слезу, она всегда плакала, когда вспоминала те годы.

Ольга и Зоя, старшие дочери, работали на заготовке рыбы – солили и грузили в баржи, на хозяйстве оставался младшенький, Лёнюшка, а ему в ту пору и восьми не исполнилось. Я пол-звёнышка принесу, да девки, у тех поменьше доля была. Вот вся еда. Летом полегче было, огород пособлял, да Лёнюшка из лесу что-нибудь принесёт. Грибы да ягоды. А по вечерам все вместе ходили «двойку» нашу мыть, так вот, всё собирали из-под мостков до последней чешуйки и домой несли. Чешую варили мы и ели. Соль, вода да запах рыбный, летом ещё мох добавляли, для густоты. Первую зиму уж не знаю, как и протянули, надежда в нас жила, что война вот-вот кончится, прогонят мужики наши супостата и опять заживём.

А к осени сорок второго к нам в Ковжу привезли беженцев из Питера (бабушка всегда говорила – Питер, Ленинградом никогда не называла). И своих-то кормить нечем, а тут ещё и нахлебников поселили. Да грех жаловаться, тётя Дуся с тремя детишками у нас поселилась, изба-то не большая, но места всем хватило. Дочка Лена да Васька с Колькой маленькие, Колька только на год постарше Лёнюшки, этим только огород да лес. Дуся в колхозе работать стала, тоже пол-звёнышка приносила, не каждый день, как и мы. А через два месяца, аккурат лёд стал, из Мегры приехало начальство и приказ нам прочитали: эвакуированным из Ленинграда полагается по кусочку хлеба ежедневно. Вот уж мы обрадовались! Какое-никакое, а подспорье. Принесла, значит, Дуся первую пайку. На день получалось на четверых скипка одна в палец толщиной. А мы на шестерых делили, детям всё, а сами с ней крошки со стола сметали, да в рот отправляли.

А на будущий год, это уже в сорок третьем, беда пришла, откуда не ждали. Солдатик с фронта шёл, заночевать напросился. В избе места нету, так мы его на сарай пустили, летом было, жара да сушь, не замёрзнет. А он возьми, да и закури цигарку. Еле спаслись мы, изба дотла сгорела, и солдат сгинул в огне. Кого винить? Не знаю. Пошли мы погорельцами к маме моей, бабушке Анне, помнишь её. Одна жила, да двое на постое. Не сильно её жаловали тогда, она же из репрессированных, тогда говорили – жена врага народа. А куда деваться. Вот и пришли к ней ещё восемь ртов. Вот в этот самый дом, это уже в пятьдесят третьем сюда перевезли, когда Волго-Балт строили и Ковжу затопили. А к осени и муж мой пропал без вести… Вот так, Валерушка, и жили мы тогда: от звёнышка да до звёнышка.