Читать книгу Туманность Водолея. Томительный дрейф - Валерий Уколов, Валерий Анатольевич Уколов - Страница 2

Ни зари, ни просвета, ни ночных фонарей – ничего, что светило бы в эту пору. Луны не видно. Можно ехать. Николай выкатил мотоцикл с коляской далеко за двор, чтобы не будить соседей. Завёл и поехал на другой край села к Тихону, приятелю и подельнику. Тот уже ждал у ограды, покуривая и часто сплёвывая позади себя. В камуфляжных куртках оба дружка сливались с кустарником, росшим за забором.

– Слышь, Тихон, у меня ножовка-то совсем хуёвенькая. Думал, полотно новое есть, а где – так и не нашёл.

– Да и хуй с ним. Я лопаты взял. Если чё, выкопаем. Оно и тише. Там вроде всё новое установили. Ты не видел?

– А я хуй его знает. Приедем – увидим.

Тихон, сидящий в коляске мотоцикла, натянул повыше дерматиновую накидку. Свежело на скорости. Мотор трещал. Николай слегка наклонился к Тихону и проговорил громко:

– Я чё ещё думаю: может, потом на станцию мотнёмся? Там чё покрутим?

– Тю, ёб твою! Это ж охуеть как. Там постов понаставили, хуй проссышь.

– Ладно, посмотрим.

Друзья съехали с дороги, выключили свет и заглушили мотор. Николай достал сумку с инструментом и вынул из неё ножовку по металлу. Вдоль дороги тянулись металлические ограждения, сваренные из труб. Чуть дальше стоял дорожный знак, ограничивающий скорость. А рядом ещё один, указывающий поворот. Тихон достал лопату и направился к знакам. Николай принялся пилить ограждения. Тихон не спешил. Закурив, он медленно затянулся, посмотрел на знаки, отошёл чуть поодаль и стал мочиться. Николаю не нравилось ножовочное полотно. Он то и дело пробовал его пальцем и удивлялся, какое оно тупое.

– А чё ты хотел, ёб твою, – выговаривал ему Тихон, уже приступивший к выкапыванию знаков. – Свежих бы взял, да пару бы, а то наебнётся – и чё?

– Да ладно, не пизди ты под руку, – обижался Николай.

Дорога была пустая. До рассвета ещё далеко, и приятели успевали перекурить и принять допинг – самогонку в пластиковой бутылке из-под колы.

– Я вчерась Нюрку-то в посадке отодрал-таки. Чуть хуй не стёр. Ебливая сучка, – Тихон сплюнул под ноги. – Ну, а у тебя чё с этой мандавошкой-поварихой?

– Да ну её на хуй! – жаловался Николай. – Я её во все дыры дня три назад драл. Поглумился вволю. А она, сука, мне гонит: давай, мол, жену бросай, поженимся и в город уедем. На хуй он мне нужен, этот город! Я в прошлом месяце поехал на заработки, плитку класть. Ну, положил метров сорок, а прораб съебался и хуй заплатил. Да и до этого ещё наёбывали. Да ну их в пизду с этим городом! А то ещё менты, блядь, винтят напостоянку. Пива помню, выбухал бутылку-полторашку перед электричкой. Чую, ссать охота. Ну, за вокзал зашёл, стою, ссу. Раз – тут менты подваливают. Я ещё ссу, а он меня дубинкой, блядь, по горбу как уебёт. Я чуть кровищем не выссался. А потом ещё и всё бабло повыгребли, суки. Да не, ну охуеть совсем, бля, поссать не дали толком.

– Да это чё, – подхватил Тихон, – мы вон с Кирюхой поехали раз по пьяни на футбол. Кто с кем играл, ни хуя не помню, да оно мне и на хуй не надо. Кирюха-то, сидим, бухаем, говорит: «Запиздили на футбол, ёбаный свет». Ну, мы уже готовые были. Ну, залезли в электричку, ещё самогонки вжарили. Кирюха куда-то в тамбур поссать пошёл и съебался на хуй. Я, блядь, уснул и ни хуя не помню, как в городе оказался. Чуть протрезвел, а менты тут как тут. А у меня ни хуя денег нет. Ну, так они меня так просто и отпиздили. Да прав ты, Коля, на хуй он нужен, этот город! Одна морока, бля. Ладно, хуй с ним. Давай, пили, а я второй знак выкопаю.

Приятели взялись дружно. Дело шло ладно. Несмотря на то, что ножовка у Николая тупая была, да и притупилась ещё, ограждения он срезал лихо. Дело шло, да и хмель выходил. Так что приходилось прикладываться к бутыли между делом. Весь металл друзья сложили в коляску и обмотали тряпками, чтоб не гремел. Николай завёл мотор.

– Слышь, – сказал он Тихону, уже усевшись в сиденье, – бухла-то ни хуя не осталось. Давай к Маруське заедем, у неё завсегда имеется.

Маруська, известная в деревне самогонщица, была баба не промах, в ночное время чуть ли ни вдвое за зелье брала. Николай и Тихон про то знали, но ехали.

Собаки залаяли, ещё мотоцикл только в деревню въезжал. Тихон скинул проволочный крючок с калитки и прошёл к окну. Постучал.

– Кто там, еби вашу душу? – расшумелась Маруся. – Кого там хуй принёс?

– Да не шуми ты, ёб твою, – урезонивал её Тихон. – Дай бухла бутыли две, да и дело с концом.

– Какого хуя ночью шляетесь! Не хватило, что ли?

– Да ну тебя в пизду, Маруська! Спешим мы. Бухло давай.

– С вас блядь в три цены брать надо, что по ночам шляетесь.

– Ты зубы не заговаривай, – терял терпение Тихон, – да пизди поменьше. Давай бухло, тебе говорят.

– Сколько вам, пропойцам, не хватает-то?

– Давай две полторашки – и разойдёмся.

– Цену-то знаешь?

– Да ну тебя на хуй! Давай, не обижу.

Маруся полезла под пол и достала уже наполненные пластиковые бутылки. Тихон сунул ей смятые купюры, взял бутыли и пошёл к мотоциклу. Одну бутылку друзья открыли и тут же принялись пить с горла.

– Охуеть, как пронимает, – блаженствовал Тихон. – Нехуёвая самогонка у Маруси.

– Так, ёб твою, дело она знает. Так и берёт, сучара, втридорога.

– Да и хуй с ним. Зато по шарам шибает. А я вот неделю назад у Иваныча на том краю взял полторашку, так только стакан успел выдуть, и началось, блядь: так просрался, на неделю хватило.

– Да знаю я этого Иваныча. Самогонка у него всегда херовая была, – подтвердил Николай. – Так бог-то шельму метит: его ж позавчера инсульт ебанул.

– Да ну!

– Я-то с его зятем виделся. Пиздабол, еби его мать. Как запел мне: «Тестя инсульт ебанул. Чё делать? Чё делать?». Да ни хуя не делать, бля! Самогон надо было делать нормальный. А щас чё пиздеть? Я ж говорю, бог шельму метит. Довыёбывался Иваныч.

– Да, бог-то всё видит, – подтвердил Тихон, – и ночью видит. И как ты металл пиздишь видит, – Тихон засмеялся.

– Фу ты, ёб твою, – огрызнулся Николай. – А ты, блядь, как не при делах, да? Ты пойми, ёбаный свет, платили бы мне да тебе на работе этой хуевой, на хуй мне тот металл всрался! А так, блядь, хоть на жратву соберёшь.

– А ты пойди к батюшке нашему в церковь и спроси: «Отец святой, можно ли мне металл для жратвы спиздить? Дело-то благое». Вот он охуеет, – Тихон зашёлся в хохоте.

– Да ты сам охуел, с подъёбками своими, – злился Николай. – На хуя богу этот металл сдался, и без него делов хватает. Ты о себе думай.

– Да ладно, чё там. Как спиздим теперь где железо, так и свечку поставим – не для себя, мол, – Тихон продолжал смеяться.

– Лыбся, лыбся, – выговаривал Николай. – Боженька тебе счёт выпишет.

– По весу спизженного металла, – не унимался Тихон. – Ну его на хуй, Коля, мы и так в аду живём. Ты лучше скажи, пойдём на станцию или как?

– Уже светает. Давай под вечер.

– Ни хуя. Давай щас. Ещё успеем.

– Ну, хуй с ним, – согласился Николай, – поехали.

До станции было недалече. Время от времени приятели наведывались туда по ночам, срезали медный провод, выламывали тяжёлые железные детали. Это был их обычный промысел. Николай остановил мотоцикл чуть поодаль в лесополосе. Начинало светать. Тихон вынул бутыль-полторашку. На душе заныло. «Растрясло дорогой», – подумал он, открывая бутылку.

– Давай ёбнем, – предложил он Николаю, – чё тут осталось…

– Не до хуя будет? – засомневался Николай.

– Ну, как знаешь, – Тихон приложился к горлышку. Николай взял у него бутыль, продолжил. Уже светало вовсю. Речушка маленькая, что вдоль полотна железнодорожного недолго тянется, проглянула, и над ней запарило. Туман поднимался, и птицы запели как-то поочерёдно: то здесь, то где-то рядом. Деревья будто ожили. Словно в небо засмотрелись: что ждать-то оттуда? Дождь или жарко будет? Насекомых всячина всякая засуетилась, замельтешила. Трава росой увлажнилась. Тихон окурок бросил – погас он сразу и пошипеть не успел. И как-то веселей на душе стало. Рассвет – он для всех рассвет. Всем от него ладно становится.

Приятели допили допинг, взяли инструменты и пошли к полотну. Николай принялся медный провод спиливать, а Тихон лопатой тяжеленный механизм рядом с рельсами выкапывал. Да дело-то привычное. Не раз они сюда наведывались, знали: провода новые быстро протянут, механизмы всякие тоже скоро восстановят, так что дело не заржавеет. Работали спешно, справно. Здесь задерживаться нельзя, поймают – худо будет. Увлеклись приятели, а не знали, что недалеко пост соорудили, вот из-за этого воровства постоянного. Охранник услышал шум, подошёл тихо да и закричал:

– Вы чё, уроды, творите?! А ну ложись наземь!

Приятели не то чтобы испугались – можно сказать, удивились. Тихон посмотрел на охранника с недовольством, с досадой даже. А Николай, уже вспотевший от работы, часто дыша, крикнул:

– Ты бы валил отсюда, а то не ровен час…

Но охранник передёрнул затвор карабина и закричал:

– Я сказал, легли на хуй наземь! Или пальну щас!

– Ты чё, охуел! – крикнул Тихон. – Давай съёбывай, а то уебём на хуй! – и Тихон взял лопату наперевес. Николай подобрал с насыпи крупный щебень и швырнул им в сторону охранника. Но тот не унимался и подходил ближе, направляя ствол то на Тихона, то на Николая.

– Ёбаный свет! – кричал Тихон. – Уйди на хуй, мать твою!

Охранник остановился, опасаясь щебёнки.

– Я, блядь, последний раз говорю, падлы, легли на хуй или пристрелю!

Тихон вдруг озлобился совсем и, крича: «Ах ты, сука!», кинулся к охраннику. Метров до него двадцать было. Николай следом за Тихоном ринулся. Охранник закричал: «Стой!», направил карабин вверх и выстрелил. Тихону хоть бы что, ещё и резвее пошёл с лопатой на замахе. Николай сзади с ножовкой. И расстояние уже малое. Охранник ещё раз вверх выпалил, а потом уже видит – толку нет, вскинул карабин да и выстрелил в сторону бегущих. Пуля аккурат Тихону меж глаз вошла и ещё дальше Николаю в лоб угодила. Знать, на одной линии бежали да роста примерно одного оказались. Пуля-то что надо была, большая, и карабин справный был, почищенный, смазанный. Других-то в охране не держат. Охранник постоял, посмотрел немного да и оттащил приятелей с рельсов под насыпь, потому что поезд шёл и ему препятствий чинить не полагалось. Не положено было мешать по всем правилам и указам.

А вот и солнце встало. Ему-то кто помешает? Как вставало оно, так и вставать будет. Нет на него управы нашей, и хорошо, что нет. Оттого и радостно на сердце становится. Но это, если задумаешься, а если нет, то и просто так проснёшься и пойдёшь по делам-заботам каким. Ну да рано или поздно, всё одно задумаешься, и веселее станет. Непременно станет.

– Впечатляет, – подытожил Герман. – Можно и фильм снять.

Женщина в косынке. Это же правда народная. Простым, понятным языком изложенная. А почитаешь газеты городские, ничего неясно. Юлят да лгут.

Бородатый. Это точно. Да ещё и выпендриться хотят. Одни заголовки чего стоят. Полюбуйтесь, вот оппозиционная «LIBERРУСЬ». Заголовок: «Эрекция Духа». Или вот: «Увы, но ещё цела девственная плева русской демократии». Да и в других то же самое. Вот официозная «Триединая Россия». Заголовки: «Запад думает задом», «Олигархическая виагра демократии». Для кого это писано? Вначале должно быть слово, и слово должно быть у народа.

Женщина в косынке. Это вы точно подметили. Народное слово точное самое. Ах, что за овраги, что за виды!

Евгений и Герман бесчувственно расстались с электрическим железом, безразличествуя о нём и его содержимом. Полустанок пустовал. Вдоль просёлочной дороги всё сплошь травы да цветы. Над ними, подобно немым пчёлам, витали жёлтые бабочки. На таких пространностях жизненного пути временно забываешь, что Россия – это состояние аффекта, евразийский постмодерн с его непрерывной вариативностью, безграничная и прихотливая подвижность, скитание по надсмысловому ультрапространству, не познающее дорог. Здесь научились в сумрачном лесу не видеть правый путь во тьме равнины русской. Останови на распутье подвыпившего горемыку, возьми его за плечи, обними, спроси: «В чём же суть да тайна твоя, болезный?». Ответит тот: «А в том, что нет во мне той сущности вовсе». – «А где же твоя Россия тогда?» – «Так нет границ у России. Повсюду она. Русский везде Россию найдёт». Вот как! – нет границ, да, видать, и не было. Вот так и идёшь по просёлочной дороге, мыслишь направо и налево вслух, пока не упрёшься в представителя власти на местах. И зачитает он, что «всё сказанное вами о России может быть использовано против вас».

Геолог жил в дощатом домике. Держал козу и руку на пульсе современности, хотя от перемен порядком надорвался. «Нефть меня не интересует, – говаривал он на миру, – липкая очень. Мне милее минералы». Находясь в промежуточном состоянии между депрессией и эйфорией, геолог гармонизировал окружающий мир и выявлял космогонию России.

– Тот, кто вас послал, – разъяснял он уже захмелевшим от самогонки Герману и Евгению, – должен понять, что Россия была предопределена, как это не пафосно звучит, свыше. Да, да. Примерно четыре с половиной миллиарда лет назад Земля столкнулось с огромным небесным телом, по размеру немногим меньшим её самой. Большая часть тела переплавилась, слившись с Землёй. Ещё немалая доля высвободилась и образовала впоследствии Луну. Эта часть оторвалась от того места на Земле, где позже и возникла Россия. Именно на этом месте когда-то зародились арии. Какой-то биологический генезис породил память ариев, веровавших, что их далёкие предки прибыли с Луны. На участке от ушедшей на орбиту части обосновалось тяжёлое металлическое ядро небесного тела. Под воздействием температуры и гравитации оно вытянулось и приняло примерную форму современной России. Эта была протороссия. Далее, влияя друг на друга, ядро небесного тела и ядро Земли создавали и создают поныне напряжения, порождающие различные поля. А ещё особые тектонические разломы. Вот они-то нам и нужны. И они есть на всей территории России, даже там, где нет гористой местности, вулканов и землетрясений. Это непростые разломы. Я научился их вычислять, и у меня уже есть обширная карта, которая и стала предметом торга с вашим шефом.

Герман. Зачем ему эта карта?

– Чем, по-вашему, он занимается?

Герман. Как чем? Устройством корпоративных оргий.

Геолог. Так-то оно так, но какой обязательный ритуал на всех этих вечеринках?

– Да какой ритуал?.. Разденутся да зелье выжрут, вот и прёт их.

Геолог. Так вот в этом зелье вся и суть. Состав этого напитка под статью о наркоте подпадает. И рано или поздно проблемы большие будут. Я же могу предложить, как без него обойтись. Но для этого моя карта понадобится. Вы слышали о Пифии – жрице-прорицательнице Дельфийского оракула при храме Аполлона?

Евгений. Слышали. Она в состоянии экстаза изрекала ответы-пророчества вопрошавшим.

Геолог. Вот-вот, в состоянии экстаза. И заметьте, экстаз этот не от напитков появлялся, а от того, что храм Аполлона на разломе стоял. И комната, где Пифия якобы общалась с оракулом, располагалась на месте выхода газа из разлома. Газ этот – этилен, или ещё этен. Второе название благозвучнее, я бы сказал, античнее. Это бесцветный газ со слабым эфирным запахом. В большой концентрации он наркотичен. Пифию пёрло от этена. Она несла ахинею, из которой жрецы стихи сотворяли.

Герман. Прямо-таки античная психоделика.

Геолог. Так вот, на моей карте обозначено много мест в России, где есть такие разломы с выходом этена. И на Среднерусской равнине, где нет ни гор, ни вулканов, этих мест масса. А всё потому, что ядро небесного тела, взаимодействуя с ядром Земли, тревожит мантию, и оттого кора трещит. В эти трещины и устремляется этен. Вы соображаете, к чему я клоню?

Евгений. То есть вы хотите сказать, что если построить на месте выхода этена развлекательные заведения, то можно подавать газ внутрь, не опасаясь быть привлечённым за наркоту?

Геолог. Именно так. И постройкой этих заведений планирует заниматься ваш шеф, а я буду указывать места.

Герман. Всё это впечатляет, но шефу нужны гарантии в виде демонстрации на практике. Вы знаете хотя бы одно место, где можно было бы глянуть на всё это вживую? Какую-нибудь маленькую, узенькую трещинку.

Геолог. Знаю. Знаете его и вы. Но посмотреть это место вряд ли удастся. Я там не был. Но я ведь не был и на многих других местах. Я вычисляю разломы сначала в теории. Есть у меня верная метода, но это, как вы понимаете, научно-коммерческая тайна.

Герман. Так что же это за место, о котором и мы знаем?

– О нём я вам могу сказать. Его вы вряд ли используете. Это московский Кремль. Он был построен на мощном разломе, но выход из этого разлома узок и разветвлён, и потому газ поступает медленно и спонтанно. Достаточно посмотреть на наших правителей: как только они обосновываются в Кремле, сразу меняются. Вспомните Ельцина. В таких случаях говорят «опьянение властью». На деле же их прёт от этена. Он поднимается по трещинам и просачивается сквозь почву, накапливаясь в материалах зданий. Но есть один канал в районе Дворца съездов и в Большом Кремлёвском дворце, из него этен идёт напрямую в здания – правда, в небольших концентрациях. Там была мощная жила ещё во времена Ивана Грозного – того тоже пёрло вовсю, – но при строительстве Дворца съездов её замуровали фундаментом. Да только этен – такая штука… Он как родник: в одном месте перекрыли – в другом просочится. Но есть и спящие жилы. Достаточно неглубоко пробурить в том месте, и этен пойдёт.

Евгений. То-то Ельцин всё время в Борвихе отвисал. Видать, передозировки были.

Герман. Боюсь, вам придётся предложить для проверки другое место. Может, в Кремле этен и реально вставляет, но мы-то не проверим.

Геолог. Хорошо. Тогда по-деловому. Вы связываетесь с шефом, и, если он согласится на мои условия, я вам покажу первое место, где можно начать действовать. Здесь недалеко от полустанка есть отделение «Долгорукий Ю. Банк». Пусть шеф переведёт на них в течение часа вот эту сумму, и я сразу покажу вам место.

Герман. Это место в Москве?

– Могу показать и в Москве.

Герман. Я выйду во двор позвоню.

Евгений. Скажите, если вы обладаете безотказной методой обнаружения выходов этена, то почему бы вам не разработать метод по обнаружению нефтяных месторождений?

Геолог. А я давно уже разработал. В начале девяностых наш институт закрыли. Потом и приватизация пронеслась. Всем сказали спасибо и попрощались навсегда. Я остался ни с чем. И вот тогда начал продавать точные координаты месторождений нефтеразведкам всяческих компаний, в общем, всем, кто был связан с этой темой. Они меня часто доставали. И однажды я сбежал от них на Лазурный берег. Купил там большую недвижимость и загулял. Просадил все деньги – миллионы баксов. Любил гулять, широко и бездарно, как гуляют обогатевшие русские в зарубежье. Любил и Париж. Любил подняться на Эйфелеву башню с пакетами пятидесятифранковых купюр и высыпать их на ветер. Ты когда-нибудь видел, как деньги с изображением Сент-Экзюпери и его самолётов кружатся вокруг башни? Это завораживает. Летучие франки над городом. Но больше нефтью я не занимаюсь. Тёмное это дело и скучное.

Герман (входя). Ну всё, шеф согласен. Сейчас деньги переведут.

Геолог. Тогда идём. Скоро банк закроется, а мне проверить надо. Вот той дорогой пойдём, срежем путь.

Кто же тебя создал, просёлочная дорога? Кто тебя раскинул по миру? Густыми мазками легла ты меж трав, да цветов, да акаций пахучих. И разве о деньгах, по тебе идя, думать надобно? А всё ж думаешь. Ибо приучен уже человек наш о деньгах думать да о них только и думает. Вся нация многонациональная только о деньгах думы думает. А посмотришь в глаза той нации – и видно там: не готов наш человек к капитализму, не готов. О другом он думал, а ему спросонья и объявлять ничего не стали. Сам он увидел да и понял потом, что вот он, капитализм, в каждый дом проник, да застрял в проходах. Объявился окаянный, где его не ждали. Эпидемией люд наш косит. «Заботься о завтрашнем дне, – говорит, – сам-то он уже о себе не позаботится». Вот щит рекламный у просёлочной дороги, как мёдом намазанный, притягивает. Загляденье. И упирается лбом наш человек в эту Стену Радости, и изрекается на щите том смысл бытия нашего: твой внутренний мир, человече, иллюзия. Твоё сознание потусторонне. Перестань сейчас же страдать. Прими мою реальность, она была безвидна и пуста, но отринули Ничто, и стал Свет, и увидали сущность вещей изменяемых, быстротечных, подвижных, непостоянных, бесконечно делимых, тождественных тебе самому. Вот так раскрывается бытие. Так будь бытием, потреби бытие и возрадуйся! И да будет так.

Геолог. Я проверю поступление на счёт в банке. Подождите на платформе.

Евгений. Я не пойму до сих пор, как к нему относиться.

Герман. Чудаковатый мужичок. Здесь нужно понять, где его прёт, а где реальные вещи. Если карту заполучим, наш процент хороший будет. Лишь бы всё это не лажа вышла. Интересно, где он карту хранит? Вероятно, в банковской ячейке. Дома вряд ли. Какой-нибудь DVD или флэшка. Это он только прикидывается простым. Мультимиллионер в телогрейке, с козой на поводке. Такая вот экзистенция по-русски.

Геолог вышел из банка неспешно, с пустыми руками, не курил, не был задумчив, молчал. Молчание и пустота рук зачастую бывают непостижимы.

Геолог. Деньги пришли.

Герман. Ну, так вы едете с нами в Москву?

– Зачем?

– Как это зачем? Место показать.

– А вы его и без меня знаете – бассейн «Олимп». Под ним спящая жила. И бурить глубоко не надо. От основания фундамента всего ничего. Расчеты и чертежи я пришлю по электронке. И не вздумайте сами бурить. Знавал я эти номера – пробы в шахматном порядке. Жила уйдёт, а бассейн даст просадку. Я своё дело знаю.

Смеркалось, прохладновело. Комары. Дачники. Электропоезд на Москву. Напротив те же люди – образом и подобием интеллигенты.

– Я думаю, диссидентство – это всё от городского образа жизни. Человек-пахарь в земле правду ищет, а не в среде западных либералов, – утверждал бородач.

Ему возражал безбородый:

– Правозащитники, коих вы диссидентами зовёте, в том числе и права пахарей отстаивают. А кто же ещё им поможет?

Женщина в косынке. Им корни их помогают, а вашим правозащитникам – кто? Запад?

Безбородый. Да сдался вам этот Запад! И потом, что вы будете делать, когда Запад исчезнет? Со времён Пушкина Запад ругаем, а потихоньку-полегоньку всё от Запада тащим.

Женщина в косынке. Это потому что не верили в Россию и русского народа боялись.

Безбородый. Это точно. Я сам насквозь русский и потому боюсь русских. Выходит, я и себя должен бояться? Так и боюсь, как тот сталкер перед комнатой желаний: а вдруг весь мир захочу. Непредсказуемы мы, а потому опасны. Русский человек – это биологическое оружие, как сказал мне один бомж на Чистых прудах.

Бородатый. А вот это всё Запад нам и внушает, ибо Россия никогда не была телом, но всегда была духом. А телом её сделали недруги, чтоб надругаться.

Безбородый. Да прошли уже те времена, когда на Запад озирались. Сами о себе думаем. Думаем и делаем. Да вот взгляните на статью правоведа Калигулина. Сработал в яблочко. К тому же ясный и современный язык. И молодёжь его хорошо знает. (Обращаясь к Герману и Евгению.) Вы знаете этого автора?

Герман. Признаться, нет.

Безбородый. Тогда прочтите прямо сейчас. Обязательно прочтите.

Евгений и Герман читают.