Читать книгу В мире этом… Стихи - Валерий Вайнин - Страница 67

Я не слишком с тобой любезен,

одурманенный миром пошлым.

Климат ада порой полезен

тем, кто хочет расстаться с прошлым.

Я тебе перестану сниться.

И возможно, тоска принудит

тебя в пекло за мной спуститься.

Но меня там уже не будет.

Хмуро брошу я взгляд прощальный

на смердящие в душах раны

и отправлюсь на остров дальний,

где под солнцем растут бананы.

Легкий вздох моего привета

от кошмаров тебя разбудит,

ты рванешься к потокам света…

Но меня там уже не будет.

Что сказать? Загорел я сильно

и при этом дышал свободно.

Но, увы, если жизнь стерильна,

то в итоге она бесплодна.

И при звездах, в ночной прохладе,

Бог тебя и меня рассудит:

ты откроешь мои тетради,

но меня там уже не будет.

Приходи, старина, позабавиться

в этот мир, где кривляние ценится.

Ты придешь – ничего не прибавится,

а уйдешь – ничего не изменится.

Первобытной гримасой воинственной

наше время людей исковеркало,

и поэтому, друг мой единственный,

не пеняй на облезлое зеркало.

В мире этом ты можешь прославиться,

но душа затоскует, как пленница.

Ты придешь – ничего не прибавится,

а уйдешь – ничего не изменится.

Может быть, очарованный сказками,

устремишься ты делать открытия,

полагая, что мрачными красками

я с досады рисую события.

Мне такая позиция нравится,

если в горле шампанское пенится:

возражу – ничего не прибавится,

промолчу – ничего не изменится.

Милосердие стало химерою,

и вершат правосудье каратели.

И проснувшись, я пламенно верую,

что все катится к чертовой матери.

Остается одно: позабавиться.

Скоро мир наш, как шлюха, разденется.

Ты придешь – ничего не прибавится,

а уйдешь – ничего не изменится.

Перед тем, как родиться, старательно

взвесить должен ты это решение

и, конечно, обдумать внимательно

принимать ли мое приглашение.

Для дебила или для младенца

из огрызков связана интрига.

Как побочный отпрыск вырожденца,

мелет вздор упитанная книга.

Ей не страшен критик распаленный,

и она не повод для атаки.

Но спасайся, юноша влюбленный,

берегись бездарного писаки!

Чепуха под красочным нарядом

здесь и там отлично продается

и легко пропитывает ядом

тех, кто к ней случайно прикоснется.

Став романом, хиленькая байка

гулко брешет с важностью собаки.

Мать семейства и домохозяйка,

берегись бездарного писаки!

Автор сыплет царские щедроты

на героя – плута и каналью,

в чьей башке застряли анекдоты

пополам с бандитскою моралью.

Не идет сюжет без преступленья,

колорита нету без клоаки.

Педагог, дающий наставленья,

берегись бездарного писаки!

Конкурентов слизывая с ложки

и пиная робкого соседа,

прытко лезут с глянцевой обложки

воплощенья рыночного бреда.

Нет им ни заслона, ни финала,

не страшны магические знаки.

О создатель телесериала,

берегись бездарного писаки!

Налево – мне, когда тебе – направо:

гораздо ярче смотримся мы врозь.

Твои глаза прищурены лукаво,

как будто видишь ты меня насквозь.

Мне безразлична холодность маркизы

и об утратах поздно сожалеть.

Сотри с лица улыбку Моны Лизы:

я не смогу ее запечатлеть.

Есть время клятв и время отречений.

Пора считаться с тетушкой Судьбой:

она сулит немало огорчений

в обмен на льготу быть самим собой.

Ты исчерпала горькие сюрпризы,

следы предательств путая хитро.

Сотри с лица улыбку Моны Лизы

и прояви природное нутро.

Иной раз память ранит нас невольно,

дыханьем нежным вея у щеки.

Но, если мне порой бывает больно,

то это боль отрезанной руки.

Остались в прошлом ссоры и капризы.

Мой сон теперь никто не украдет.

Сотри с лица улыбку Моны Лизы:

тебе вообще улыбка не идет.

Осень отступала на рассвете,

иней покрывал ее следы.

Звезды, будто первые снежинки,

таяли на зеркале воды.

Дуб своею лапою корявой

сосенку поглаживал тайком.

Грустное доверчивое утро

нос мой облизало ветерком.

Видно, это утро заблудилось

где-то между летом и зимой.

Мне, конечно, тут же захотелось

взять да привести его домой.

Трудно ли укрыться от метелей?

Станет ли свирепствовать мороз?

Грустное доверчивое утро

словно задавало мне вопрос.

Солнышко сквозь облако продело

тонкую сверкающую нить.

Чудо как явление природы

должен ведь хоть кто-то сохранить.

Листья вперемешку с воробьями

с клена разлетались по кустам.

Грустное доверчивое утро

робко шло за мною по пятам,

тихую жасминовую песню

мило напевая по пути,

вдруг остановилось у порога,

прежде чем отважилось войти.

В комнатах, мгновенно просветлевших,

ожили оттаявшие сны.

Грустное доверчивое утро

в доме приютил я до весны.

Озаренные светом заката,

по макушку в поту и в пыли,

возвращались с погрома ребята

и жида по земле волокли.

Всю их свору прикончили, вроде.

Только этого взяли себе,

чтобы вздернуть его при народе

на центральном фонарном столбе.

В чьей груди бьётся сердце солдата,

тот всегда с этой нечистью крут.

Возвращались с погрома ребята,

обсуждая полезный свой труд.

О победах они не трубили,

не искали чинов и наград:

коммунистами все они были

(лишь один – социал-демократ).

Кто-то жил широко и богато,

кто-то грабил соседей тайком —

возвращались с погрома ребята

и пинали жида каблуком,

возвращались в семью и к подружкам,

торопились на праздничный пир,

и в пути помогали старушкам

донести до подъезда кефир.

Изъясняясь при помощи мата,

утомленные славным трудом,

возвращались с погрома ребята

и асфальт подметали жидом,

ощущали тепло соучастья,

друг за друга стояли горой,

и улыбка спокойного счастья

освящала их лица порой.

Средь безумцев и глупцов

люди ищут мудрецов.

Просто смех.

Но попробуй их глупца

обменять на мудреца —

тяжкий грех.

Иногда ученый муж

вдруг несет такую чушь —

просто смех.

Но взывать к его уму,

объясняя что к чему, —

тяжкий грех.

Популярный графоман

издает восьмой роман.

Просто смех.

Этот опус прочитать

и публично растоптать —

тяжкий грех.

Сколько вертится земля,

шут играет короля.

Просто смех.

Но, хоть жизнь порой крута,

королю играть шута —

тяжкий грех.

В бестолковой суете

верить розовой мечте —

просто смех.

Но в грязи, в беде, в бою

растоптать мечту свою —

тяжкий грех.