Читать книгу Соль Земли - Валерий Владимирович Лохов - Страница 1

Старенькая матушка, которую так любила Маша, находилась при смерти. Отец помер давно, много годов тому назад. Она даже его и не помнила. Только где-то далека-далеко, в глубине памяти остались крохи, иногда всплывающие в сновидениях. Его улыбающееся, с бородой лицо, было таким родным, что хотелось заплакать от того, что его нет рядом с ними. Матушке становилось всё хуже и хуже. Дочь не отходила от неё ни на шаг, пытаясь помочь тем, чем могла. Но легче умирающей женщине не становилось, а с каждым днём жизнь из неё вытекала, не оставляя надежды на будущее. Почувствовав, что наступает её смертный час, она тихим голосом позвала любимую дочку:

– Скоро Машенька я умру, я это чувствую. Когда похороните, уходи из нашей деревни. Поезжай к брату моему, Прокопию. Село, где он проживает, называется Петровское и оно находится в сорока верстах от Седова. Он-то сам человек добрый, а с его женой, Аксиньей зовут, поладишь. Авось и проживёшь свой век около них. Всё лучше, чем жить у чужих людей. А повезёт, вдруг повстречаешь хорошего человека, выходи за него замуж. От такой длинной речи мать устала и примолкла.

– Машенька. Я Никиту люблю, никто другой мне не нужён.

– Так он у тебя солдатах. Когда ещё вернётся?

– Всё равно буду его ждать.

– Нет доченька. Поезжай отсюдова. Здесь ты одна не выживешь, помрёшь с голоду.

Похоронила в слезах Маша свою маму. Сердечные, добрые односельчане чем смогли, тем помогли похоронить и помянуть её. Справив положенные сорок дней со дня смерти, Маша заколотила окна своего старого домишка, собрала узелок с пожитками и направилась в село Петровское по материнскому наказу. Многое вспомнилось ей за долгую дорогу. Два года назад деревенский сход селян решил, что в этот год на службу царю и отечеству направляется Никита, Арсиньин сын. Всё одно ему не получить земельного надела, семья-то большая, семь братьев. Принятое решение схода было законом для новоиспечённых рекрутов. Расстроенный Никита пришёл попрощаться. В его глазах тоска и горечь. Маша заплакала горючими слезами. Но делать было нечего и подводой Никита на следующий день уехал в город. На службу определили в драгуны, так как был ладно скроен и обладал не дюжиной крестьянской силой, чтобы умело и ловко орудовать тяжёлым палашом, которым вооружался всадник. В те далёкие годы служба в царской армии длилась очень долго, целых двадцать пять лет. А посему служивым людям иногда за хорошую службу давали отпуск домой, к семье.

За год пребывания тот помогал по хозяйству своим родичам. обученный грамоте Никита отписал рапорт полковому командиру, который разрешил поездку драгуну в родное село. Прибыв в отпуск, он не застал любимую девушку. Опоздал всего на каких-то несколько дней. Иногда Никита подходил к старенькому дому, где раньше жила его любимая и с тоской смотрел на заколоченные накрест досками окна. Жарким пламенем вспыхивали в памяти их незабываемые встречи, которые были так часты. На сердце становилось тяжело от неразделённой любви. А куда ушла Маша из деревни, никто из жителей не знал. Так и прибывал с тоской в груди, помогая в делах родственникам.

С огромными трудностями добралась Маша до села Петровского по разбитым колёсами колымаг дорогами. Жаркий зной сменялся ветрами с тучами на небе и идущими проливными дождями. Добрые и отзывчивые люди путь показывали и куском хлеба делились. Наконец дошла до нужного села и отыскала дом своих родственников среди разбросанных на добрую версту построек с огромными утугами и заросшими бурьяном улиц. Едва признали хозяева в постучавшей в окно девушке свою родственницу из далёкого села. Когда рассказа Маша о своей беде и о том, что хотела бы по желанию матушки остаться у них жить, не очень-то обрадовались. А вот дочь их, Дарья, ровесница Маши по годам, обрадовалась – будет в доме работница.

Выделили хозяева девушке уголок в доме для проживания, отделили занавеской из ситца. Отыскался и деревянный топчан для сна, сколоченный из больших, не струганных досок хозяином Прокопием. Постелили матрац, набитый соломой. Поговорила Маша с иконой Божьей Матери, стоящей в красном углу горницы, трижды перекрестилась и стала жить в доме дяди Прокопия. Хозяйка-то Аксинья звала его просто – Прошка, а дочку свою – Дашкой. И Машу, стала называть Машкой. Вульгарная и грубая, стало быть, была женщина. Да к тому же деспотичной. Сам хозяин был под её каблуком.

– Прошка, затопляй печку! Прошка наготовь дров! – то и дело слышен её командный голос. Но вот появились в её репертуаре другие команды:

– Машка, подмети полы! Машка мой посуду, а потом наноси воды!

Куда деваться бедной Маше. Она исполняет все приказания и прихоти Аксиньи. Не оспаривает, не пререкается, а молча делает всё, что прикажет хозяйка и её дочка. Редко выпадет свободная минутка. И даже тогда она трудилась не покладая рук.

Любила Маша вышивать и это у неё здорово получалось. Просиживала за любимым занятием длинными зимними вечерами, а порой и захватывала большую часть ночи. Разноцветных нитей для вышивания рисунков нет. Вот и приспособилась Маша красить обычные белые с помощью разноцветных красок, собранных в лесу и на лугах. А это цветки разные; жарки, колокольчики, васильки, а ранней весной и подснежники. В их отвар опускались нити, принимая нужный окрас. Красивые получались нити, а вышитые картины принимали почти живой вид. Шло время и Маша уже могла вышивать портреты, а не только цветочки да милых кошечек. Первый портрет вышивала долго, по памяти. Это был Никита. Его образ всегда стоял перед её внутренним взором. Получился очень похожим, как две капли воды. Прокопий изготовил рамку и Маша повесила портрет любимого у себя в комнате. А потом вышила свой портрет. До того оказался на неё похожим, что даже хозяйка Аксинья разрешила повесить его в горнице, рядом с образами и портретами родственников.

А тут прошла новость, от дома к дому. На краю села появился и расположился цыганский табор. Целых шесть больших кибиток. Вскоре в селе появились и сами цыгане, ходящие от дома к дому небольшими группами. Цыганки в длинных цветных юбках, со смуглыми, загорелыми лицами и множеством монист и колей на пальцах, предлагали предсказать судьбу, снять порчу.

В их руках так и мелькают карты, не успеешь уследить как они их тасуют. Ох и ловкие!

Не обошли стороной они и дом Прокопия с Аксиньей. Две цыганки, старая и молодая. Постучались в их дом. Аксинья впустила их. У неё из-за скверного характера было множество проблем в жизни, и она давно хотела погадать на свою судьбу. А тут подвернулся такой случай.

– Проходите дорогие гости – приглашает Аксинья цыганок – садитесь за стол.

Вошедшие прошли в горницу и присели на стулья у стола. С любопытством посматривали по сторонам. И вдруг старшая из них, схватив младшую за руку, воскликнула; – смотри, на стенке твой портрет! – и указала рукой на неожиданно заинтересовавших её портрет. Младшая смотрит, словно заворожённая. Вошла хозяйка с угощениями и поставила на стол:

– Кушайте гости дорогие.

Покушали цыгане, довольны едой.

– Ты нам хозяйка дай чего-нибудь в дорогу – попросила старшая – мы и судьбу предскажем. А Аксиньи того и надо:

– Будет вам в дорогу, поворожи только.

Кинула карты старшая. Долго и пристально смотрит в глаза Аксиньи. Начала говорить:

– Будет тебе счастья, хозяйка, много. Жить будешь долго и муж будет при тебе. Будет и убыток скоро, но ты не печалься, не твой убыток. Аксинья счастлива, услыхала из уст цыганки то, что хотелось бы. В награду протянула собранный узелок с провизией.

– Мало – говорит цыганка – надо бы добавить.

– И чего ещё бы ты хотела?

– А вон тот портрет – она показывает пальцем на портрет Маши – уж сильно он схож с моей дочкой.

Аксинья смотрит на младшую цыганку и действительно находит некоторое сходство. Не очень она ценила труд Маши и сразу согласилась:

– Забирай, мне не жалко.

И сняв со стенки портрет Маши, подала его гостям. Ушли цыганки, даже не поблагодарив хозяев, которые их щедро угощали. Через два дня табор снялся и исчез в неизвестном направлении.

Отбыв представленный отпуск в родной деревне Уварова, Никита вернулся на царскую службу. Напрасно дожидался Машу. Не вернулась его любимая в родную деревню. По горевал, потосковал, да и вновь в казацкое седло служить царю и отечеству.

А в государстве на тот момент случилось смутное время. Восставшие крестьяне жгли усадьбы богатых угнетателей, изгоняли из сёл помещиков, из управ выдворяли ненавистных чиновников. Пользовался царь преданностью казаков, использовал их для подавления бунтов.

Не обошёл стороной бунт крестьян в селе Покровском. Никита к тому времени имел звание урядника и ему был дан приказ, чтобы он с полусотней казаков подавил его, пока тот не разросся. Расправиться с неугодными так, чтобы на многие годы запомнили. А зачинщиков повесить на берёзах. Приказ есть приказ и его необходимо исполнять в установленные командирами сроки. И конечно же сразу доложили об исполнении. Полусотня казаков незамедлительно выехала из полка. Позади конного строя двигался обоз из трёх повозок. На одной из них уложена пушка с зарядами, на других провизия. По пути следования казаков встретилась пара маленьких деревень, смирных и лояльных, без признаков бунтарства. На краю одной такой деревеньки и стоял тот самый цыганский табор. Помощник Никиты, младший урядник Савва пристает: – Давай немного отдохнем. Речка рядом, искупаемся в ней. Да и лошадей надобно напоить. Вон и какие-то повозки стоят.

Действительно, казаки устали качаться в седлах, а лошадь то и дело всхрапывают, прося воды.

– Хорошо. Давай остановимся, немного передохнем.

Отряд сворачивает к реке и располагается на отдых. Задышали костры, на которых варилась каша в тачанках. Неожиданно прискакал казак. Его лошадь вся взмылена от бешенной гонки. Гонец сразу к командиру:

– Вот вам пакет – говорит он и протягивает бумагу Никите. Успел тот обучиться грамоте, служа в казаках. Сразу же прочитал:

«По движению вашей полусотни располагается цыганский табор. В нем скрываются зачинщики бунта. Примите меры»

Задумался Никита, было, о чем. Не хотелось ему войны с мирными людьми, необученному военному делу и почти не имеющего настоящего боевого оружия. Вилы да топоры – вот их главное оружие.

Взяв с собой помощника Савву и еще одного казака Семена, они направились в табор. Проверить достоверность просто необходимо по службе. Цыганский табор жил своей жизнью. Бегают и орут полуголые детишки, ходят цыганки в цветных юбках и кофтах. У костров сидят степенные мужчины, покуривая трубки.

Даже приход незнакомых им военных не сбил с ритма степенную, размерную жизнь вольных людей. Казаки шли вдоль табора, всматриваясь в лица, чтобы отыскать тех, кто не похож на цыгана. Не отыскав, приступили к досмотру кибиток. В одной из них Никиту неожиданно привлек портрет девушки. Он даже вздрогнул, словно от удара молнии. С картины смотрела его любимая Маша. Он мог бы ее узнать из тысяч лиц, без ошибки. Едва хватило сил отойти от кибитки.

– Кто хозяин? – спрашивает он рядом стоящего мальчишку – сбегай, найди и скажи, что его ждут.

Мальчик быстро исполнил указ и привел хозяев, старую и молодую цыганку. Тех самых, что ворожили в селе Покровское.

Спрашивает Никита хозяев о висящем в их кибитке портрете: – Откуда у вас этот портрет и кто на нем изображен?

Не стали запираться цыгане о происхождении портрета. Уж слишком серьезно спрашивает их этот военный. Пожилая цыганка затараторила.

– Не своровала я портрет. Хозяйка сама мне его отдала. Хорошо я ей погадала, вот она и отблагодарила нас с дочкой. Замолчала цыганка. Тараща свои большие, черные на Никиту, словно пытаясь загипнотизировать со страху.

– И где проживают эти хозяева? – повторил свой вопрос Никита.

– Под селом Покровское мы стояли. Там нам его отдали. Добровольно, по согласию отдали.

Догадался Никита, что искать свою любимую надобно в том селе. Он вдруг сильно забеспокоился, вспомнив, что приказ был о том, чтобы расправиться с бунтовщиками того же самого села. Двойственные чувства наполнили его душу. Отдохнувшая полусотня казаков снялась с временного бивака и на рысях двинулась дальше. Только пыль стояла за ней, да стук ободьев колес о каменья на дороге. Наконец добралась до села. Уже видны дома, купола небольшой церквушки.

Никита поднял руку, и колонна остановилась.

– Пушку вперед – скомандовал он – заряжай. Всем отдыхать. Конные спешились и приступили спокойно варить кашу, составив ружья в козлы.

Конечно, мятежные жители заметили приближающихся всадников с их высоко торчащими над головами пиками. И пушку для устрашения, которую они демонстративно выставили перед ними. Никита не знал, как себя вести. Он оказался в сложном положении. Где-то там, в селе находится его любимая девушка… А как быть с долгом? Нет желания проливать кровь людскую у Никиты. Он принимает решение:

– Выстрел из пушки холостым зарядом – командует он пушкарям. «Огонь». Пушка бабахает, выпустив из жерла клубы дыма. Но свиста картечи не слышно. Не так уж много бунтовщиков находилось в селе, человек двадцать, не более. Из серьезного оружия – два охотничьих ружья, которые что и могут, то только по уткам, да и то мелкой дробью. У остальных вилы и рогатины. Заслышав выстрел из пушки догадались, что пришли к ним царские посланники – военные. Быстро все собрались на гумне, месте общего сбора. Предводителем восстания был избран Прокопий. Он и его помощница Маша, сменившая иглу для вышивания на ружье, стояли в кругу восставших крестьян.

– Что будем делать? – спрашивает Прокопий собравшихся – подошли к селу царские войска, казаки. И пушка при них. Уже и палить начали. Совладать с ними трудно будет.

Замолчал, сняв шапку с головы. Стал оглядывать собравшихся, ожидая кто, что скажет. Стоят мужики молча, склонив головы и потупив взгляд в землю.

– Надобно сдаваться. На милость царскую только и надежда – послышались робкие голоса – иначе всех поубивают или перевешают.

У Маши свой взгляд, свое мнение. Ее решительность выливается словами: – Лучше умереть. Жить так, как живем нельзя. Нужно дать отпор этим казакам. Мнения разделились. Но число пожелавших сдаваться было много больше. Сход принимает решение отправить парламентариев на переговоры с военными. Выдвинули в состав группы местного батюшку Федора и Прокопия. Подвязав на полку кусок белой тряпки, они вышли из села и направились к казакам. Собравшиеся было еще раз пальнут из пушки пушкари, заметили парламентёров и доложили Никите.

– Не стрелять – приказал он артиллеристам и всем казакам, которые уже начали готовить к стрельбе ружья. Прибывшие переговорщики внимательно смотрят на военных. Кто знает, что у тех на уме? С наименьшим любопытством разглядывают казаки селян, особенно дородного батюшку Федора, который был в форменной рясе попа. Он и приступил к разговору: – Мы пришли по просьбе селян. Они теперь каются в содеянном и больше не станут ничего сжигать. А за сожженный дом нашего помещика Игнатова просят прощения и царской милости. У меня в церкви они уже на крест обещали жить далее только с миром. Простите их грешников.

Батюшка замолчал и уставился на Никиту. В нем он сразу признал командира. А тот уже давно всех простил. Знавал он ранее таких мироедов. Сам испытал на своей шкуре. Но службу надобно блюсти, хоть и формально, и принимать меры необходимо.

– А не проживает ли в вашем селе девушка по имени Маша? Спрашивает Никита парламентариев.

– В селе много Маш, которая из них?

– Та, что не местная, а из деревни Уварово.

Понял Прокопий, что это та Маша, которая проживала в его доме – племянница Маша.

– Да – отвечает Прокопий – это моя племянница.

У Никиты даже кровь прилилась к лицу от такого неожиданного поворота событий. Ему сразу захотелось увидеть свою Машу. Она так близко! У Никиты аж захватывает дух.

– Веди нас к ней – говорит он – заодно поговорим с вашими селянами.

Всей полусотней казаков двинулись в покорившееся без боя село. Встали у церкви, спешились, показывая свои мирные намерения. Постепенно начали подходить жители, настороженно поглядывая на военных. Когда собралось достаточное количество, Никита вышел вперед и высказался:

– Селяне. Мы присланы полковым начальством на усмирение вашего бунта. Никита приостановился, ища в толпе собравшихся Машу. Но как не всматривался, не увидел. Он продолжил:

– Но как говорят, повинную голову меч не сечет. Мы рады, что вы осознали бессмысленность вашего поступка. А скажите, все ли смирились?

Доложил батюшка Федор: – Не все здесь присутствуют господин урядник, некоторые скрылись. Но их немного, и они не опасны. У Никиты появляются смутные догадки, от которых кровь стынет в жилах, ему становится не по себе.

Подошел батюшка и на ухо тихо прошептал: – Господин урядник. Я знаю, где укрылись главные зачинщики. Могу показать.

В знак согласия Никита кивнул головой.

– Возьмите собой солдат – предостерег Федор – всякое может случится.

Никита с группой казаков двинулись следом за батюшкой, который искренне верил, что совершает благое дело.

– Вот здесь они скрываются – батюшка показывает на большой сарай, где располагалось гумно.

Это место и было тем пунктом, где собирались недовольные жизнью люди.

Указав место, Федор опасливо отошел подальше. Мало ли, что может приключится. Приготовив ружья, казаки приблизились к сараю шагов на тридцать. Раздался выстрел и рядом просвистел свинец. Никита поднял руку, и группа остановилась.

– Окружить сарай – приказал Никита – Как только казаки попытались вновь приблизится, из окошек и щелей сарая раздались новые выстрелы. Одна из картечи ужалила руку Никиты. Было больно. Наскоро перемотав рану, крикнул: – Сдавайтесь. Вам ничего не будет. Помилуем.

В ответ тишина. Но вот раздался одинокий женский голос. – Мы не сдадимся. Убирайтесь из нашего села.

–Нельзя уходить – отвечает Никита – у нас приказ.

В ответ снова выстрелы и свист картечи.

– Может пушку подтащим, да вдарим по ним – советует Савва – чего с ними церемониться. Еще нас постреляют.

– Пусть стреляют – говорит Никита – скоро заряды кончаться, мы их и возьмем. Вы лишний раз не высовывайтесь под пули.

Спрятавшись и лежа не земле, казаки начали изредка постреливать в сторону бунтовщиков. Через некоторое время выстрелы из сарая прекратились.

– Пора атаковать – решает Никита – и командует своим казакам – пошли, в живых не стрелять.

Казаки метнулись к сараю с саблями начало. Благополучно добежали и выбили двери у сарая из старых досок со щелями. Входили осторожно, боясь выстрелов или нападения. Как только глаза обвыклись в темноте, они увидели неприглядную картину. На соломенном полу лежало трое бородатых мужиков с бледными лицами. А в углу стояла женщина с рогатиной в руках. Никита узнал Машу мгновенно, не подал даже виду. Сработал какой-то несознательный инстинкт – нельзя об этом говорить сейчас.

Маша просто не могла поверить, что это Никита, а подумала: – Чем-то похож на Никиту… – Брось свою рогатину -предложил ей Савва – мы тебе ничего не сделаем. Но молодая женщина сделала выпад своим «грозным» оружием в сторону Саввы. Тот, саблей отбил удар. Налетели на нее казаки, повязали. По закону Никита обязан казнить эту женщину. Но он обязан ее спасти. Иначе и не должно быть. В голове его рождается план:

– Казнить не станем. Повезем ее в расположение полка. Начальство решит, как с ней поступить. Сколотите ей крепкую клетку на телеге – приказал Никита казакам – в ней она и отправится.

Заночевал отряд казаков в селе. За это время сколотили прочную клетку на телеге, как и указал Никита. По утру направились в обратную сторону, чтобы доложить полковому начальству о выполнении их приказа. В клетку затолкали Машу, сунув ей кусок черствого хлеба. Двигались не торопясь, с чувством выполненного долга. Телега с Машей позади колонны. Никита подъехал к ней. Ему очень хотелось, чтобы Маша признала его. У нее появились смутные догадки об этом. Казачьем уряднике. Еще ранее она приметила его схожесть с его любимым Никитой. Но чтобы это был он! Ей верилось и не верилось. Время близилось к вечеру и вскоре казаки должны встать на ночлег.

Никита ловит взгляд Маши и произносит:

– Маша, это я, твой Никита. Я тебя так долго искал.

Сомнения маши развеялись. Это был он, ее Никита. Время не стерло память о нем. Ее взгляд принимает осмысленное выражение, лицо светлее и становится таким знакомым и для Никиты.

У реки остановились на ночлег. Казаки снимали седла с усталых лошадей, поили их водой. Задымили костры, понесло запахом варившейся каши. Вокруг бивака поставили несколько часовых. К полуночи все затихло. Раздавался только храп спящих казаков, положивших в изголовья седла. Не спит Никита, ждет своего времени. Луна, то спрячется за тучку, то светит ярко своим круглым ликом.

– Пора – решает Никита и направляется к телеге с клеткой, где был выставлен часовой. Ничего не подозревавший казак подпустил его близко, подумав, что тот проверяет бдительность. Ударом кулака Никита сбивает часового и в рот вставляет кляп. Затем крепко связывает тому руки и ноги. Управившись с охраной, он отпирает клетку и принимает на руки Машу. Нельзя терять и минуты, это понимают оба и взявшись за руки, ныряют в темноту. Бегут из всех сил, пока не устали и не упали на землю, свободные и счастливые.

По слухам, селян Никита и Маша ушли из этих мест далеко, за Уральский камень и больше в здешних краях не появлялись. Но до Уральского камня было еще ой как далеко. Радуясь тому, что оба спаслись, они неустанно шли и шли, как можно дальше от тех мест, куда им уже никогда не вернуться. Когда Маша устала, Никита подал свою руку, и они еще долго двигались, расходуя силу Никиты на двоих. Но вот и она иссякла. Уставшие до изнеможения, они постучались в окошко одного из домишек. Это глухая деревня стояла вдали от больших проезжих дорог и об ее существовании могли не знать военные, чьи отряды появлялись то здесь, то там в поисках мятежников. Подходили к селению уже затемно, что не могли быть обнаружены другими селянами. Любопытных хватает везде. Окошко уже светилось тусклым светом. Никита легонечко постучался по окосячине. Стекла то в окошке не было, растянутый бычий пузырь оказался на его месте. Заскрипели двери и на порожке появилась седая старуха. Даже в сумерках были видны ее длинный, крючковатый нос и седые косы.

– Чего надобно? – шамкнула она беззубым ртом – на постой, что ли?

– На одну ночку лишь пусти нас – попросил ее Никита – утром с спозаранку уйдем.

Старая женщина долго не раздумывала.

– Проходите. На одну ночку пущу.

В доме полумрак, говорит жировик, поставленный на приступок печи. Присели на чурбаны у дощатого стола.

– Сейчас спедать будем – проговорила старая и запалила второй жировик, стоящий на столе.

Принесла хозяйка две чашки с кашей и два куска хлеба. Слаще меда показалась эта просяная кашка, варенная на воде. Управились быстро и приложились к чашам, в которых оказался терпкий, кислый квас.

Усталость буквально валила с ног. Видя, что гости, засыпая, хлопают глазами, предложила:

– Ложитесь на печку. Сама улягусь на лавку.

По приставленному к печи чурбану, взобрались на печку и укрывшись пологом, прижались друг к другу. Хотя сон и сморил их очень быстро, среди ночи пришлось проснуться от нестерпимого зуда. Оказалось, что кроме хозяйки в доме проживали жгучие клопы, которым новые жители пришлись по вкусу. Спали плохо, с перебоями, почесывая укусаные места и чертыхаясь на эту напасть. Проснулись рано, с первыми лучами Солнца. Бабуля была уже на ногах и что-то бурчала под нос, орудуя ухватом в своей маленькой кути.

– Садитесь за стол – пригласила она гостей, видя, что те спустились с печи. Упрашивать их долго не нужно, и Маша с Никитой принялись за еду, которой на этот раз служила пареная репа.

Внимательно присмотревшись к гостям, сказала:

– Ты девка облачись мужиком, да косы отрежь. Глядишь и спасешься.

Приглядевшись внимательней, напутствовала:

– Трудная будет у вас судьба, через много пройдете. Но будете счастливы. Его вы найдете в далекой Сибири.

– Как зовется ваша деревня? – спросил Никита старушку перед уходом.

– Потеряшкино – чуть с иронией ответила та-вам повезло, что угодили к нам, душегубы сюда не заезжают. Она, конечно, догадалась от кото скрываются эти молодые люди, хоть и прятал Никита свою саблю и пистолет под камзолом. Бросить оружие побаивался, мало ли что может случится в опасном пути. Послушались и совета старой женщины. Выйдя из домика, уже в лесу отыскали пенек. Положила Маша свои две косы на черный неровный обрубок дерева, а Никита очень осторожно отсек их собственной саблей.

Поглядев на Машу улыбнулся и обнял: – Ничего, я тебя и такую буду любить.

Задумались молодые люди, как быть дальше, куда идти? Из пропитания лишь маленький узелок, что дала хозяйка бедного домика в дорогу своим ночным, незваным гостям. А самое главное для них проблемой стала смена одежды. Если схватят Никиту в военной форме, сразу догадаются, что он дезертир, сбежал из военной части. А Машу, признав в ней девицу могли и изнасиловать. Сидеть некогда, решили двигаться. Никита знал, что Стенька Рази находится где-то на Волге. Оттуда идут его известность и слова. А путь на Волгу одни, надобно идти на Восток. И эту дорогу всегда покажет утреннее Солнце.

– Идем на Волгу – говорит Никита Маше – там будет наше спасение, у Стеньки Рази.

Маша уже знала о таком, не однажды слышала от селян об этом могучем народном заступнике. Да и сама уже приняла участие в бунте. Хотели соединиться с войском Разина, да вот не получилось.

Шли вдоль дорог, идущих в заветную сторонку. Миновали большие села, заходя в малые деревни, прося милостыню на пропитание. Однажды, на третий день пути, подошли к большой деревне, посреди которой стояла даже небольшая церквушка. Спрятались за деревья, так как из нее неслись громкие крики и выстрелы. По улицам неслись люди, а за ними гонялись всадники, размахивая сверкающими саблями. В скором времени все прекратилось, наступила тишина. А потом из деревни выехал отряд всадников. За собой они гнали связанных крестьян. А в самом конце шла повозка с большой клеткой, в которой сидело трое бородатых мужиков. Когда они скрылись за излученной дороги, Никита и Маша решились войти в деревню. Хоть и страшно, но идти надобно. Улица пустынна, ни души. Лишь кое где у домов видны убитые крестьяне.

– Идем в дом – говорит Никита Маше – может там что и отыщем.

Выбрав дом, у которого двери были распахнуты, они вошли во внутрь. Собачка с рассеченной головой лежала около своего маленького домика и путь в дом был свободен.

В доме пусто, ни одной души. Привычно Маша отыскала в печи похлебку, а на занавешенной полке хлеб. Наскоро поели и среди всякого хламья и лохмотьев отыскали для себя одежды. Никита сменил военную на армячишко и подпоясался кушаком. Стал похож на моложавого крестьянина. Маша сменила платок на мужскую шапку и стала похожа на молодого парня. Отыскав в кладовой старый кафтан, быстро скинула платье и одела его, опоясав талию кушаком на три оборота. Поглядели друг на друга и горько улыбнулись.

– Пора уходить – говорит Никита, заглядывая в окно – никого пока не видно.

Быстро покидают избу и углубившись в лес, направляются в сторону, противоположную движения отряда солдат. Никита чувствует, что они близки к цели и что уже где-то неподалеку действует повстанцы, которые так жестоко подавляют правительственные войска. Но идти надобно дальше. Дорога не простая, лесистая, да с большими пригорками. Им крепко повезло. Миновали все заставы и секреты, которые выставляли царские войска, чтобы отлавливать бунтовщиков, а те кто будет сопротивляться или пытаться скрыться, вообще убивать. С высокого бугра видна уже Волга.

– Стойте! – раздался грозный оклик – кто такие будете?

Из леса вышло два мужика с рогатинами в руках и направили из на Никиту с Машей.

– Бежим от извергов наших. Хотим к Тимофею Разину – отвечает кардонщикам Никита.

– А откуда будете? – снова спрашивают их.

– Мы из деревни Уваровой, далеко отсель будет – отвечает Никита – долго к вам идем.

– Ну пошли тогда в наш отряд, отведу вас куда надобно.

Никита и Маша смотрят, друг на друга светясь от счастья. Они наконец пришли туда, куда хотели и стремились всеми своими силами.

Много народу на то время прибывало в войско атамана Степана Тимофеевича Разина. Принимали почти всех, кто хотел воевать с ненавистными угнетателями. Многие влившиеся в войско имело свое оружие, порой самое примитивное, а кому и выдавали имеющиеся трофейное, захваченное в боях или в воеводских складах.

Сопровождавший Машу и Никиту конвойный привел их в большую деревню, где было огромное скопище разноместных, вооруженных людей, заполнивших все кривые улочки. Завел в большую крестьянскую избу, где как они догадались после, проживал деревенский поп или дьяк.

Ха большим столом сидели незваные гости в красных кафтанах, четверо. Сам же хозяин в черном одеянии с царской эмблемой в виде двуглавого орла на золотой цепи, возглавлял стол. На входящих сразу обернулись, отложив на стол деревянные ложки.

– Вот задержали в лесу двоих – доложил конвойный – хотят к нам в войско.

Взгляды сидящих за столом изучающе смотрят на вошедших. Не очень дружелюбно, перебили снеданье.

– Кто такие? – спрашивает один из сидящих.

– Я, Никита, а это – он поворачивается к Маше и произносит – это Михаил, мой младший брат.

– Митяй – уже пьяным голосом перебил спрашивающего его сосед – может своим заместителем возьмем? Того, что малой. Сидевшие дружно рассмеялись шутке.

– А почему бы и нет – неожиданно возразил Митяй – старшего можно.

Неожиданно он спрашивает Никиту:

– Ты служил, воевал?

– Да – отвечает Никита – недолго. Ушел с царской службы. Решил служить Разину.

Долго разговаривать сидящим нет времени. Очень хочется есть, а еще больше медовухи.

– Идите и скажите, что вас приняли в полк Митяя Еремеева. Опосля поговорим. Он подал знак кивком головы, и они с конвоиром вышли из избы.

– Батька Рази на стругах идет с войском к Синбирску, а мы вот своим ходом идем туда – пояснил конвойный и завел новоприбывших в другую избу: – Здесь ваши люди. Просторная изба без всяких перегородок с большой печью забита людьми, большинство которых молча сидят на лавках вдоль составленных в ряд столов и быстро орудуют ложками, черпая еду из больших чаш. В избе жарко, варят в печи кашу для всех, кто заходил в избу. На вошедших здесь даже не обратили внимания.

– Вот здесь ваши люди. Можете поесть. Он схватил за рукав бабу, которая несла горшок к столу: – Покорми этих. И ушел, оставив задержанных одних.

Таким образом Никита и Маша оказались в ополчении, которым командовал приближенный к Разину Митяй Еремеев, один из самых надежных сподвижников, испытанный в боях и застольях. Митяй сразу угадал в Никите военного, который может руководить безграмотными, не умеющим еще боевого опыта крестьянами, у которых кроме желания воевать рогатины в руках ничего нет.

Кругом были знакомые с детства люди и их обычаями, и нравами, совсем не чуждыми Никите и Маше. Они быстро вписались в эту движущуюся массу и уже ничем не отличались от других. У Маши, которую Никита при людях звал Мишей, за поясом засунут подаренный любимый пистолет. Из него он научил девушку стрелять и заряжать самой. Поэтому у нее на поясе висела пороховница с зарядами. В мужской одежде Маша выглядела как молодой парнишка, коих в войске было предостаточно. Отыскав среди идущих Никиту, Митяй подъехал к нему и завел разговор.

– Я помню тебя, Никита. Едва отыскал.

– Чего изволишь сказывать?

– В моем ополчении будет людей на два полка. На один полк есть казацкий сотник, а на второй хорошего человека не имеется. Так вот, я предлагаю тебе его возглавить.

Никита никак не ожидал такого оборота дела.

– Мне сразу соглашаться или дашь время на обдум?

– Лучше сразу. Мне легче станет.

– Перед Синбирском проведен раздел на полки.

По мере приближения к Синбирску к ополчению прибавилось не мало люду. Слава о Степане Разине разошлась далеко по всей округе. Веря в избавление от самодуров-помещиков, которое обещал им атаман, забитые и униженные, целыми селениями вливались в ополчение. Переправившиеся через реку Волгу калмыки, башкиры, мордва также становились под знамена Разина. Пешие шли в ополчение, а те, кто был на коне, сразу направляли к Алеше Протакину, который возглавлял конницу войска. Мысль, а затем и идея двинуться на саму Москву будоражили сознание людей, вдохновляло их на взятие Синбирска. А затем уж батька поведет на белокаменную……

Уже пришла поздняя осень с порывами ветров и частыми, затяжными дождями, порой переходящими в мелкую сыпь. Разин привел свои струги на Чувинский остров, что стоял на три версты от города. Высадившееся войско, где в брод, где в плавь добралось до берега. Разбили людей на сотни и уже в темноте двинулись на кремль города. Драгуны и рейтары, защищавшие его стены, открыли стрельбу из пищалей. На утро начались стычки с войском воеводы. Которых побили, которых загнали в кремль. Разин поставил свой шатер в осаду. Воевода, князь Юрий Бортынский был довольно ловкий и умелый, сумел скрыться. Да и предатель помог уйти, казак Федько, по прозвищу Шпынь. А обоз воеводил захватили разинцы. Посад с людьми был цел, а люди воеводилы ушли в ладко сработанный город. Рядом располагался небольшой острог, который также заняли люди Разина, укрепив его и заведя в него обоз, отбитый у воеводы.

Начались приступы кремля. Ждал Разин подкрепления из людей и пушек, послал гонцов. Многие из этих орудий, деревянные и каменные, давно переломались. От их огня вспыхивали пожары в городе, обрушилась часть стен кремля.

Но тучи над войском Степана Разина уже начинали сгущаться. От Московской дороги шло войско воеводье Юрия Бортянского, собранное из боярских детей, разночинцев, райтеров (латников авт.). командовали этим разношёрстным войском немцы-капитаны в синих мундирах. Воевода ехал позади с конными стрельцами. Зоркие татары и калмыки еще издали рассмотрели двигающуюся рать и доложили атаману. Все задвигалось. Разинцы приступили готовится к сражению. По переправе, мосту через реку Свиягу, двинулись войска Разина, занимая позиции по его указанию. Сам же он расположился на крыше деревенского дома, откуда было видно поле сражения. Стоял ранний, утренний рассвет. Противный мелкий дождь, словно туман, застилал видимость. Ополчения Митяя Еремеева встало двумя полками, затаившись за густым лесом. Небольшой холм также помогал надёжно скрыть ополченцев до поры. Одним из этих полков поставлен командовать Никита. Своего «Михася» он назначил ординарцем при себе, приказав быть старшим в группе из трёх казаков. Серый мрачный день перевалил на вторую половину, когда дворянское войско показалось из-за большого косогора и двинулось в сторону Свияги.

Митяй с Никитой поднялись на холм, чтобы видеть поле сражения.

Конное воеводское войско тяжёлой лавиной понеслось по направлению к переправе. Воевода Бортянский ошибочно предполагал, что войско Разина находиться ещё там, за рекой и он поспеет ударить по нему, не успевшему построиться в боевые порядки.

Ударили пушки Сергея Кривого. Из леска донёсся гром от перекатов совсем не стройного залпа. Завизжала картечь. Первые ряды смешались. Из-за буераков ударили из пищалей пехотинцы полка, зависшие в оврагах. Воевода лично следит за ходом сражения. Он показывает саблей направление, где находятся пушки Сергея. Сот пять дворян сразу устремились к батарее орудий, которых то было всего четыре. Их вновь встретил залп пушек и выстрелы пищалей, которые повстанцы успели перезарядить.

– Пора и нам – говорит Митяй – веди своих.

Они быстро спускаются с холма. Митяй, громко и призывно кричит: – Гей, браты. Да здравит батька Степан. Ломи!

Засадные полки ломанулись из засады сразу врезались в воеводскую рать. Никита на коне. В его полку, кроме пеших, полусотня из казаков-запорожцев, которые встали в центре наносимого удара.

– Держись меня! – успел он крикнуть Михасю – не отставай!

Началась отчаянная сеча. Рейтары и драгуны дрогнули, расстроились. понеслись стремглав наутёк. Лавиной понеслись казаки Степана Наумова, охватывая правым крылом своих врагов. Лежат груды убитых, в железе, кафтанах дранных сермягах. Кто с пикой, кто с саблей в руках. Многие побиты татарскими стрелами.

Хитёр был воевода. Успел поставить свои пушки сразу за пригорком. Увлечённых сражением разинцев, среди которых был и сам атаман, встретили залпом. Полетели ядра и картечь, сметая ряды наступающих. Заржали кони, повалились люди. Никите, идущему в первых рядах, повезло. Не задело и Михася. Не смог угадать, предвидеть батька такой поворот событий. Два десятка пушек снова ударили картечью. Её свист, крики людей и лошадей, сваленных в кучи, сделали своё чёрное дело. Атаман понял, что его переиграли. Бились на земле казаки и ополченцы, истекая кровью. И это вселило ужас в наступающих. Уже никто не слушался приказов и громких команд. Вдогонку отходящему войску били и били пушки. Разинцы отходили к Свияге, где вновь есаулы собирали их и строили, чтобы вновь начать бой. Полк Никиты, напоровшись вместе со всеми на артиллерийскую засаду, потерял почти половину ополченцев и немало казаков. Но считать потери нет времени. День клонился к закату. Туман сгущался, а моросящий дождь не прекращался.

Войско выстроилось ля нового боя. Объехав его, Разин попытался вдохновить его на новую атаку:

– Братцы! Промни всяк, что идём за волю! Мы не хотим рабства!

И грянули тысячи голосов:

– Не сдадим, батько!

Вновь забахали подтянутые к Свияге пушки воеводы. Но они уже мало играли роли в битве, которая перешла в рукопашную сечу с подошедшими полками воеводы. Все три сотни из полка Никиты перемешались в гуще сражающихся.

– К пушкам! Ломи к пушкам – громко кричал атаман, отбиваясь он то и дело кидавшихся на него врагов. Его красная шапка, перетянутая золочёнными нитями, появлялась в разных местах. Рядом с ними неотступно находиться Степан Наумов, который рубится и успевает давать команды казакам. Уже подходит полумрак.

Никита, опасаясь за жизнь Маши, даёт распоряжение ординарцам:

– Поезжайте к переправе. Ведите сюда всех, кто отступит. Заодно увезите раненого и перевяжите его раны.

Иного придумать ничего не мог. Раненым был сотник Лазарь Тимофеев, который командовал вторым засадным полком ополченцев, который получил две крупных картечи в грудь.

Увидев, что его ординарцы проскочили между дерущимися, Никита успокоился и осмотрелся. Он видит приметную шапку атамана, отчаянно орудующего саблей и уже находящегося неподалёку от пушек воеводы.

С кем только не схватывался Никита. И с толстыми, неповоротливыми боярскими сынками с которыми расправлялся быстро саблей. С рейтарами, одетыми в железо много труднее. Первых двух свалил из пистолетов, а когда на него повалился третий, уложил выстрелом из мушкета. Но вот заряды закончились и приходится рассчитывать только на свои силы и ловкость. В руке кривая, татарская сабля. Одних убитых сменяли другие, которые также валились под ноги лошадей. Многие убитые таки находились на конях, пронзённые стрелой или вообще без головы.

Никита находится неподалёку от атамана, то и дело вступая в схватки с драгунами. Он видит, как один из упавших на землю рейтаров прицелился из мушкета в атамана. Никита бросился на него, но тот, прежде чем пасть с рассечённой головой, успевает выстрелить. Конь атамана заржал, а он сам вывалился из седла и упал на землю. Быстро вскочил уже без шапки. Над ним сверкнула сабля и опустилась на голову. Атаман упал подле жалобно ржущего, раненного коня. Удар в голову нанёс предатель, Шпынь, которому тут же снёс голову Степан Наумов. Великан-стрелец хотел было погрузить атамана на свою лошадь, но также пал рассечённый саблей Никиты до пояса.

Укрыв кафтаном атамана, Наумов положил его на лошадь. Татары с криком и визгом отгоняли от этого места наседавших рейтар, опасаясь за атамана.

Никита с десятком своих казаков сопроводил Степана Наумова с раненым атаманом до Свияги, где погрузили того в чёлн, который быстро направился на обратную сторону реки. Наступала полная темнота. Оставшиеся в живых разинцы садились в струги и отплывали, оставив знамёна, раненых, пушки. Никита отыскал своего Митяя, живого и невредимого, мечущегося на берегу реки в поисках своего возлюбленного.

Нашелся чёлн и для Никиты. С группой казаков из его полка, которые уцелели в сражении. Они переправились через реку и направились к берегу Волги. Нужно уходить дальше, а для этого требуется новый чёлн. Отыскали быстро, немало их на берегу. Добрый десяток гребцов казаков хорошо знали своё дело. Их сильные руки легко справлялись с тёмной гладью широкой реки и вскоре они были на другом берегу в относительной безопасности.

Небольшой отряд разинцев повёл ещё старый татарин, так и расставшийся с луком и стрелами, не смотря на поражение войска. Он прекрасно знал местность и вёл людей по узкой тропе, подальше от больших дорог. Помогала ориентироваться яркая, полная Луна, висящая словно лампа над верхушками деревьев. Стояла прохлада. Мелкий дождь, что стоял на другом берегу реки, здесь не крапал. Хотя одежда вымокла ещё во время боя, а в животах урчало от желания чего-нибудь съесть, они шли почти всю ночь.

– Куда идём? – спрашивает Никита татарина.

– Мой аил идём – отвечает тот – скоро придём.

Маша устала смертельно, хоть падай и не поднимайся. Оружие не побросал никто, мало ли что может случиться в дороге. Маша также, при небольшой, кривой татарской сабле и подаренному Никитой пистолете. Ножны постоянно били по ноге и ей очень хотелось её просто выбросить, но она терпела и шла далее, не отставая от других. Никита постоянно рядом с ней. То поможет перебраться через лежащую на их пути колодину, то молча подаст руку, помогая взобраться на пригорок. Пока никто не догадывался о том, что Михась это девушка. Да и Никита никому не говорил об этом. И кому это нужно? Идущих людей терзали совсем другие мысли.

Тяжёлый осадок от горечи поражения лежал на душе каждого идущего. Никите невольно приходилось думать о войне, которая ещё не окончилась. И ещё не известно, какой будет у неё конец. О том, что свобода ещё не завоёвана, а крестьяне так и остались рабами у помещиков.

– А сколько царей сменилось! Сколько надежд с ними рождалось и умирало! Уму моему это непостижимо. Наверное, дело не в царях? А в чём тогда? В который раз спрашивал себя Никита. Да так и не приходил ответ в его голову. Одни вопросы. С ранним рассветом небольшой отряд вошёл в татарское селение. Все с облегчением вздохнули. Селение бедное, не зря среди ополченцев было много татар. Как и помещики за Волгой мурзы были ещё хуже их, обложив всех поборами.