Читать книгу Ткань реальности - Валерий Юрьевич Сергеев - Страница 1

Господи! Дай возможность ещё отдохнуть немного. И кому это в голову пришла мысль будить человека среди ночи? Толкают в спину, в бок. Ну вот, за ноги схватили! Ничего, разберусь с шутниками. Сделаю вид, будто не слышу и не чувствую,… Может, отстанут? Вчера был тяжёлый день. Устал. На работе что-то случилось. Какая-то неприятность. Нет, надо отдохнуть. Ещё посплю немного. Кажется, отстали. Не тревожат больше. Спать. Спать. Спать.

Опять будят. Ну, зачем же так сильно? Сам проснусь, а сейчас чувствую себя уставшим и больным. Подождите немного, высплюсь и встану, нечего на меня кричать. А что они кричат? Давай-давай! Вставай-вставай! Ну, это уже слишком. Куда потащили? Что это? Верёвка? На шею верёвку накинули и начинают душить? Надо сопротивляться, не сдаваться! Почему темно, холодно, мокро? Что ещё? Кажется, меня хотят утопить. Бросают в воду. Работаю руками и ногами. Не сдаюсь, не теряю самообладания. Запутался в верёвке. Кто-то помог освободиться. Теперь вверх. Не хватает воздуха. Чувствую, что задыхаюсь. Головой ударяюсь обо что-то твёрдое. Лёд. Кругом лёд. Холода не чувствую. Река, меня бросили в реку. Вижу свет. Яркое пятно Скорее. Лёд тонкий. Ломается под руками и голова оказывается на поверхности. Яркий свет ослепляет. Хватаю воздух большими глотками и слышу собственный голос. Кричу. Что кричу? Кричу: Помогите! Спасите! Чьи-то руки подхватывают и вытаскивают из воды. Теряю сознание.

Очнулся ночью. Пошевелил руками, ногами. Чувствую, шевелятся, но что-то мешает. Опять верёвки? Связан? Да. Руки вдоль тела. Нет, не верёвки, рубашка смирительная. Где я? В психиатрической больнице? Лекарствами пахнет, кровью, мочой и ещё чем-то, хорошим, приятным. Аромат тонкий, еле уловимый, отличается от всего остального. Стараюсь успокоиться и всё обдумать. Над головой прозрачная полусфера. Синеватый лунный свет проблесками разбегается по её поверхности. Краем глаза вижу прозрачные, розовые трубки, воткнутые в руки, по которым капельками пробегает какая-то жидкость. Стараюсь вспомнить, что случилось в последнее время. Воспоминаний много, но все отрывочные, не складываются в общую картину. Взрыв, пожар, паника, темнота. Белый яркий свет, опять темнота, опять свет. Сколько это продолжается? Какой сегодня день? Связывать перестали. Могу свободно двигать руками и ногами. Пытаюсь вставать, но пока не получается. Здорово меня зацепило. По-прежнему плохо вижу. Близорукость, а очков не дают. Всё смутно, расплывчато. Ночью вижу лучше. В голове одни вопросы и ни одного ответа. Куда-то несут, везут, кормят из трубочки с мундштуком. Питательная жидкость вытекает медленно. Приходится высасывать из большого баллона и выдавливать руками. Очень утомительно. После каждой кормёжки засыпаю надолго. Успокаивает приятный аромат, который, то появляется, то исчезает. Меняется, варьируется, появляются новые компоненты. Наверно цветы жена приносит. Голос слышу. Мягкий, ласковый, успокаивающий, убаюкивающий. Что-то говорит, наверно рассказывает, как день провела, куда ходила, что делала. Наверно, слов разобрать не могу. Как же её зовут?

Постепенно сознание проясняется, воспоминания складываться в единую картину, приобретают смысл. Очень чётко вспомнил бабушку Изольду и деда Якова. Она немка с Поволжья. Её родителей перед какой-то войной в Сибирь выслали, где она и познакомилась с дедушкой. Резковата в движениях и голосе. Целый день тараторила со мной только по-немецки. А дед Яков, каждый вечер, после работы, втолковывал свой родной Иврит. Отец математик, преподавал в Университете. Мать украинка, добрая и ласковая. Хорошо пела. Даже по телевизору показывали. А вот самого близкого и дорогого мне человека, свою жену, не могу вспомнить. Всплывает некий, безликий образ с ласковыми руками. Ничего ещё немного и вспомню. Бабушка – Сибирь. Конечно! Новосибирск! Город, в котором живу, или жил. Школа, 1 класс, цветы. Много цветов. Французская школа, элитная. Воспоминания приходят и уходят, наплывают и растворяются в призрачной дымке. Что же случилось? Болен?

Надо выздоравливать. Надо тренировать своё тело. Накачивать мышцы. Работаю ногами, руками. Переворачиваюсь на живот. Отжимаюсь. Три раза, четыре. Стараюсь с каждым разом увеличивать нагрузки. Чувствую, что кто-то наблюдает за мной и что мои занятия кому-то очень не нравятся. На руки надевают варежки-мешочки и завязывают так, что не могу руками ничего взять. Ноги связывают эластичной лентой, лишая подвижности. Очень чётко слышу человеческую речь, но язык не понятен. Попробовал спросить: «Где я? Что со мной?» Язык плохо подчинялся. Наверно результат травмы. Да с таким произношением меня могут и не понять. Вообще-то иностранные языки мне хорошо давались. В доме разговаривали на такой тарабарщине, что стороннему слушателю не понять. Чувствую присутствие людей, пытаюсь заговорить. Задаю вопросы, по-русски, по-английски, по-французски, по-немецки, по-украински, на иврите и даже по-латыни. В ответ, на все мои старания слышу громкий, раскатистый смех. Плакал от обиды и беспомощности. В такие моменты меня зачем-то поднимали в воздух и бросали из стороны в сторону. Ужасное состояние. Всё переворачивалось внутри, подступал комок к горлу, тошнило. Надо взять себя в руки и не плакать. Научиться сдерживать эмоции. Днём спокойно лежал, подольше спал, думал, вспоминал. Физкультурой заниматься только по ночам. Казалось, в реанимации нахожусь, но не лечат. Может, им донор требуется, на органы? И готовят меня к операции? Пичкают растворами всякими, чтобы не шевелился и не поранился? Возможно и то и другое. Вскоре понял, нахожусь в просторной клетке. Прутья металлические, в человеческий рост, закручены круглыми, как мяч, гайками. Через такую ограду не перелезть. Вот бы прут вытащить и попытаться сбежать! Слаб ещё и зрение подводит. Не вижу похитителей своих. По приметам разным, они огромны. Невольно мысль приходит об их внеземном происхождении. Может инопланетяне похитили. Сначала изучат, а потом съедят. Никто не знает, что у них на уме? Наступает ночь и всё затихает. Исследую то, до чего могу дотянуться или доползти. Учусь вставать и ходить. Ноги окрепли, не заплетаются. В руках уверенность появилась и чёткость движений. Всё явно шло на поправку. Только зрение подводило, восстанавливалось медленно. Хорошо бы очки найти. Однажды, изучая клетку, наткнулся на плохо закрученную гайку, шаталась и была не достаточно плотно привёрнута. Постепенно раскачивая, удалось открутить на пол оборота. В следующую ночь ещё на оборот. Появилась надежда на освобождение. Хотелось добыть достоверную информацию о своём положении. Главное, где нахожусь, и что со мной хотят сделать. Почему язык, на котором говорят знаком, но не понятен. Пока притворяюсь больным и немощным, ничего не сделают, а со здоровым? Опасно демонстрировать свои успехи и достижения. Нужна информация. Днём лежал, думал, вспоминал и погружался в размышления. Вспомнилась учёба в Физмат школе. Писали курсовую, по аэродинамике, в которой не правильно вывел алгоритм статистического давления воздуха на крыло, за это получил тройку, обидно. Учёба в Университете, первые работы по баллистике, первое выступление на Учёном совете с теоретическим обоснованием распада микрочастиц при соединении со сверхлёгкими изотопами. Мои работы печатались в типографии Академии Наук. Вспоминал Новосибирский Академгородок. В нём жил и учился. Были и другие воспоминания, плохо стыкующиеся с Новосибирской жизнью. Гарвард? Неужели и там учился? А может, работал? Помню квартиру в Бове, под Парижем, лицо женщины по имени Вилотта, её дочь Азучену, а может это и моя дочь? Вспомнил друзей в Тернье и Ла-Фере, шумный отдых в компании весёлых молодых людей в ПА-де-Кале, лекции в Германии в Эрфурте, Галле, Магдебурге. Читал лекции или присутствовал? Опять в голове всё перепуталось. На четвёртую или пятую ночь открутил гайку, скрепляющую один из прутьев клетки. Она круглая и тяжёлая. Осторожно положил на мягкий пол и принялся отодвигать металлический прут. К моей радости он легко отошёл в сторону, образовав щель, в которую свободно могло пройти моё тело. Теперь определим высоту, на которой установлена моя тюрьма. Просунул в гайку конец простыни, с обратной стороны завязал узел и опустил на землю. Свободный конец простыни привязал к соседнему пруту. Что бы легче потом было подниматься. Гайка с лёгким стуком коснулась земли и простынь натянулась как струна. Если считать свой рост метр восемьдесят, то до земли было около трёх с половиной метра. Не знаю, сколько времени ушло на приготовления, но очень устал. Разумнее было бы отложить путешествие до следующей ночи, но любопытство взяло верх над осторожностью и начал спуск. Спустившись примерно на метр, обнаружил ступеньку, точнее перекладину из такого же металла, что и решётка. Можно сесть передохнуть. Сердце отчаянно колотилось в груди. К горлу подкатил комок страха. Отступать поздно, над головой небо посветлело, а внизу чёрная мгла. Переборов страх продолжил спуск, крепко цепляюсь за простынь. Эх, надо было узлов навязать, чтобы руки не скользили. Наконец ноги коснулись чего-то твёрдого. Присев на корточки, не отпуская импровизированную верёвку, потрогал землю рукой. Всё доступное пространство вокруг было покрыто каким-то ровным пластиком. На небе появились первые лучики розового рассвета. Пора назад. Надо спешить, пока не вернулись тюремщики. Восхождение оказалось значительно легче спуска. Выпрямившись во весь рост, дотянулся до перекладины. Мышцы достаточно окрепли и без труда подтянувшись, уселся на перекладину, встав на неё ногами, свободно проник на свою площадку. Затащил простынь, отвязал гайку, поставил на место отведённый в сторону прут и завернул гайку наполовину. И как раз вовремя. Моя голова коснулась подушки, и в этот момент раздался скрежет, предупреждающий о том, что рядом с клеткой возникает страж. Образ существа очень походил на человеческий, только раз в десять крупнее. Теперь, зная расстояние до земли, мог довольно точно определить его размеры. Существа, которые приходили и разглядывали меня, были от 6 до 8 метров в высоту. Из-за плохого зрения не мог рассмотреть их в деталях, охватить полностью, как единый образ. Когда такое существо наклонялось ко мне достаточно близко, очень чётко вырисовывались зубы, которые оголялись в страшной улыбке смерти. Моя спина всегда покрывалась потом. Ко мне протягивались щупальца рук и тыкали, то в бок, то в щёку, а иногда голова наклонялась так близко, что смрадное дыхание изо рта обволакивало всего, заставляя задыхаться. Влажный язык касался моей кожи. Они пробовали меня на вкус. Наверно ждали, когда созрею. Нервы не выдерживали, и начинал кричать от ужаса. Тогда опять поднимали в воздух и бросали из стоны в сторону, пока тошнота не перекрывала горло, и не перехватывало дыхание. Крик прекращался и меня, в полуобморочном состоянии, возвращали в клетку. Лёжа на спине, ещё долго не мог избавиться от икоты. Среди всех этих существ было одно, которому инстинктивно доверял и не боялся. Его щупальца ласковые, голос нежный, пение протяжное, как у мамы. Кормила питательным раствором. Вкусно конечно, но хотелось жареного бифштекса и кружечку баварского пива.

Несколько ночей подряд спускался из своей клетки, на ощупь, изучал окружающее пространство. Объёмная картина никак не складывалась. Не с чем сравнить. То, что ощущал руками, было несоизмеримо со всем моим жизненным опытом. Единственный вывод, который напрашивался, это громадная пещера с отвесными стенами и искусственным освещением. Ночные походы прекратил до лучших времён. Однообразные дни пролетали один за другим. Существа, заходившие ко мне в пещеру, уже не казались страшными и безобразными. Стал различать знакомые интонации, отдельные слова и даже понимать их смысл. Те, кто окружал меня, были люди, только очень большие. Вспомнил сказку, про Гулливера, побывавшего и в стране великанов и в стране лилипутов. Однажды проснувшись, лежал и смотрел вверх. Первый лучик восходящего солнца проник через отверстие в стене и осветил свод пещеры. Если это пещера, то она должна иметь свод. Меня заинтересовали какие-то узоры, там наверху. Чем сильнее напрягал зрение, тем отчётливее они становились, а, став чёткими и освещёнными, сложились в мозаичную картину, до боли знакомую. Женщина с младенцем на руках, в окружении ангелов паривших в небе с луками и стрелами. Перевёл взгляд на стены, они тоже расписаны библейскими сюжетами. На противоположной стене нарисован седой благообразный старик, опирающийся на посох с ягнёнком у ног, справа человек, распятый на кресте с терновым венцом на голове. Как будто кто-то навёл резкость в глазах. Всё стало ясно, понятно, красочно. Различил сотни оттенков настенной живописи. Свершилось. Вместе с прозрением открылась какая-то дверца в памяти. Вспомнил! Меня зовут Пётр, в школе Петя, во Франции Пьер, в Германии Питер. Да! Работал в институте, где звали Пётр Леонидович. Какой институт? Чем занимался? Это ещё предстояло вспомнить и осмыслить. Чем дольше вглядывался в окружающий мир, тем сильнее он менялся в моих глазах. Менялось и восприятие. Это не пещера, это комната и не очень большая. Клетка, казавшаяся такой громадной, стала маленькой. Пока никого нет, надо встать и внимательно осмотреться. Поднялся легко. То, что воспринимал как клетку, оказалось детской кроваткой, верхняя планка которой едва доставала до груди. За каких-то несколько дней, всё уменьшилось, а может, это я вырос? Пришло осознание того, что стал ребёнком. Для этого должно быть какое-то объяснение. Послышались шаги. Надо лечь. Дверь открылась с лёгким скрипом. Когда-то этот

звук казался зловещим скрежетом. Говорили двое. Нежный голос принадлежал женщине, которая считала меня своим сыном. Она обращалась к доктору. О чём говорила, было понятно. Она взволновано рассказывала, как её Пьеро быстро набирает вес, мало двигается, целыми днями лежит и у него возможно дефект со слухом, потому, что не реагирует, когда к нему обращаются, не реагирует на игрушки и погремушки, которыми машут перед лицом. Не знаю никакого Пьеро, и это меня не касается.

– Не волнуйтесь сеньора, успокойтесь, всё проверим, посмотрим. Слух резануло не то, что сказал доктор, а как сказал! Совершенно непроизвольно дёрнулся и уставился на доктора. Слова были произнесены на чисто французском языке.

– Ну, вот сеньора! А говорите, не реагирует ни на что. Уже по-итальянски произнёс доктор. Вон как глазищами рыскает.

Поводил перед носом молоточком. Достал статоскоп, послушал. Дышите. Не дышите. Наверно по привычке, на французском. Я дышал, не дышал, дышал, не дышал.

– Ну-с, молодой человек давай послушаем спинку. Продолжал доктор.

Повернулся и лёг на живот.

– Дышите. Не дышите. Дышите. Не дышите.

– Сеньора! Все Ваши страхи совершенно не обоснованы. Ваш ребёнок прекрасно себя чувствует и абсолютно здоров. Действительно крупный ребёнок. Не держите его в кроватке, дайте возможность ползать, учите ходить. Займитесь обучением, ещё не поздно, уделите больше внимания. Уверяю Вас, будет прекрасно играть со всеми вашими игрушками. Ни в коем случае не связывайте ножки и ручки, иначе он никогда не научится ходить. (по-итальянски)

– Ну-с, молодой человек, давай встанем и попробуем поползать. (по-французски)

Встал, посмотрел на доктора, прошёлся по кроватки.

– Что вы, сеньора, его год назад надо было учить ползать. Он ходить уже должен. Бегать! А вы ему ножки связываете. Безобразие, безответственность!

– Доктор! Но ему всего четыре месяца!

Доктор внимательно, и с некоторым удивлением рассматривал меня, мне хотелось о многом расспросить этого милого старичка. Уже открыл рот, что бы задать вопрос, но заметил, как доктор побледнел, а протянутые ко мне руки задрожали. Он попятился и затараторил, съедая окончания и целые слова.

– Сеньора! Сеньора! Не волнуйтесь… всё хорошо… всё в полном порядке… Денег не надо… Я всё сказал. У вас замечательный… удивительный… Всего доброго… До свидания. Раннее развитие, бывает. Пусть ходит, гуляет. Не ограничивайте его в своих действиях. Подольше с ним разговаривайте.

Хорошо, что новая мама не знает французского. Иначе её беспокойство было бы гораздо выше. Тут я понял, что бы выжить, надо быть предельно осторожным. Не пугать взрослых и вести себя соответственно возраста, но как это сделать? Мама, буду называть её так, вернулась в комнату и встала около моей кроватки. Её глаза полные доброты смотрели удивлённо и озабочено. Я протянул к ней руки. Она заплакала, вынула меня из кроватки и поставила на пол. Вот ещё новость. Сырость развела. Потихоньку освободился от её объятий. Отошёл на пару шагов назад и стал медленно обходить её по кругу. Меня влекла открытая дверь. Точно знал бежать нельзя, поймают сразу. Всё надо делать медленно. Подошёл к двери и остановился на пороге. Коридор, широкий. Справа две двери, покрашены светлой краской с резьбой по дереву. Подошёл ближе. Цапля на одной ноге, не то в луже, не то в болоте. Иду дальше. Левая дверь притягивает как магнит. Даже ладошки зачесались от нетерпения. Как сказать, как дать понять, что хочу попасть в эту непривлекательную с виду дверь и при этом не напугать маму. Так. Какое слово обычно первым говорят дети. Неожиданно вспомнил своих детей, у меня их трое. Старший сын Олег, первым произнёс слово «трактор», дочь Аля сказала «дай», дочь Светлана вообще без меня начала говорить. Я на стажировке был, в Германии. Когда вернулся, болтала без остановки на двух языках сразу. Ох, как не вовремя нахлынули воспоминания. Раз уж они посетили мою голову, то теперь никуда не денутся. Успокоился, взял себя в руки и подошёл к этой женщине. Может и не к месту, но скажу слово «мама». Посмотрел в её глаза и чётко произнёс «МАМА» и показал пальцем на дверь. По-моему с бедной женщиной чуть обморок не случился. Она упала передо мной на колени и опять начала слюнявить мне лицо. Из её глаз текли крупные слёзы. Я стоял и терпел. Когда первый шквал эмоций прошёл, вновь повторил слово «МАМА» и показал на дверь. Всё повторилось. Нет, так не пойдёт. Надо что-то другое. А говорить вообще ничего нельзя. Когда мама успокоилась, я отошёл, вытер рукавом лицо и подошёл к двери. Стал толкать её руками, потом плечом. Наверно со стороны это выглядело достаточно красноречиво. Видно и мама успокоилась. Вздохнула и спокойно произнесла:

– Подожди здесь. Схожу за ключом.

Вернулась быстро, открыла замок, толкнула, и дверь со скипом открылась. В лицо пахнуло застоявшимся воздухом, запахом кожи и старой типографской краской. Это библиотека. Давно немытые окна пропускали совсем мало света. Щелчок выключателя и под потолком вспыхнула такая же тусклая лампочка. Света не прибавилось, но высветился большой портрет молодой, красивой женщины в платье вышитой серебром и золотом, с большим стоячим кружевным воротником. Волосы, уложенные в два или три кольца на затылке, только подчёркивали её молодость и красоту, а пыль, покрывавшая картину, мерцала в свете лампочки, придавая ей оттенок таинственной искристости. Поддавшись неожиданному чувству, совершенно непроизвольно я показал на картину и сказал: «мама» и испугался, что опять начнётся истерика, но ничего не произошло. Раздался негромкий смех. Женщина взяла меня за руку подвела к картине и произнесла:

– Нет, это не твоя мама. Это твоя пра-пра-бабушка, графиня Нинетта Лучини. И повела дальше. –А это твой пра-пра-дедушка, генерал Марио Скараотти.

Портретов много. Останавливались у каждого, и обо всех получал достаточно полную информацию. Если что-то было не понятно. Сложные речевые обороты или термины. Слегка сжимал мамину руку, и она не спрашивая, начинала повторять рассказ, используя более простые выражения.

Не дёргался, не вырывался, внимательно слушал и разглядывал своих предков, а мама внимательно разглядывала меня, не прерывая рассказа. Узнал, что отношусь к древнейшему, некогда могущественному клану-роду Скараотти. В котором были, и свои герои, и свои предатели. Истории интересные, но не впечатлили. Показалось странным, при обилии стольких портретов, в галерее отсутствовал портрет моего отца. Закончив рассказ, она отпустила руку, и замолчала. Почувствовав свободу, стал медленно обходить стеллажи с рядами книг, выискивая знакомые названия. В основном книги на итальянском, но попадались французские и немецкие. Открыл одну. Буквы знакомые, а смысла не понимаю. Искал какой-нибудь самоучитель. На одной из полок нашёл книгу с картинками, похожую на букварь. Пролистав пол книги, нашёл предложения из 2 – 3 слов. Мама стояла в дверях и наблюдала. Подошёл, открыл книгу с тремя словами и попытался произнести, по картинке смысл понятен: «Начни утро с молитвы», не получилось. Произнести на другом языке, не рискнул.

– Хочешь научиться говорить?

Я кивнул.

– Читать и писать?

Ещё раз кивнул.

– Ты понял то, о чём я тебе рассказывала?

Произнести слово «понятно» или «понял» длинно. Может не получиться, а вот слово «да» вполне получится.

– Да! Произнёс и кивнул головой.

Долгая пауза. Вроде хочет что-то спросить и не решается. Надо как-то подбодрить и не сломать хрупкую нить возникшего взаимопонимания. Отвернуться, уйти нельзя. Молчать и ждать, тоже. Может она уйти. Результат будет непредсказуемый. Без друга, без союзника не обойтись. Что-то надо предпринять. Решаюсь. Прикасаюсь к её руке, беру за кончики пальцев и подношу её руку к своим губам. Вижу широкую улыбку. Кажется, получилось.

– Ответь ещё на один вопрос… Ты, вообще-то, человек?

Теперь я улыбаюсь, говорю ДА, целую руку и киваю головой. Это всё, на что я пока способен.

– Хорошо. Будем заниматься. А сейчас съезжу в город, куплю учебники.

Продолжая смотреть в её глаза, подношу палец к своим губам. Жест понятный любому. Мама уходит, и я остаюсь один в пустом коридоре.

Посмотрим что в белых комнатах. Подошёл к большим двухстворчатым дверям с витражами из цветного стекла, с изображением павлинов, распустивших великолепные хвосты, перья украшены многогранными камнями кварца. Нижняя часть покрыта мелкой резьбой по дереву с изображением виноградной лозы и различных экзотических фруктов. Сквозь стекло просматривались громадные столы и ровные ряды резных стульев. Дальше можно не смотреть. Повернул назад по направлению к своей комнате. Вот дверь с одноногим аистом в болоте. Надавливаю на ручку и открываю. Передо мной просторная светлая комната пол и стены отделаны тесненным кафелем с лёгким золотистым рисунком. Справа джакузи и прозрачная душевая кабина, слева раковина и туалет. Над раковиной зеркало. Захотелось взглянуть на своё отражение. Каким стал? Как выгляжу? Нет, слишком высоко. Возможно в столовой, или как там его, в банкетном зале есть зеркало? Но возвращаться не хочется. Слишком много впечатлений за один день. Надо всё обмозговать, да и кушать пора. Пойду в свою комнату, она рядом. Вхожу. Что-то изменилось. Исчезла кровать-клетка. Вместо неё кровать-диванчик. Хотя нет, это раздвинутое кресло. Тоже удобно. На подоконнике свежие цветы. В противоположном углу на пушистом ковре громадная куча мягких игрушек и большая пустая коробка. Немного левее журнальный столик, инкрустированный под шахматную доску. На столике поднос с баночками детского питания. Рядом со столиком застыла пожилая женщина со скрещёнными на груди руками и молча смотрела на меня. Я знал её. Она приходила чаще других, кормила меня с ложечки, давала соску с бутылочкой молока, меняла подгузники и молча уходила. И так изо дня в день. С минуту смотрели друг на друга, и тут впервые услышал её скрипучий голос:

– Сеньор Пьеро Мариани, пора кушать!

В голосе, не прозвучало ни каких эмоций. Просто пора кушать. И всё. Подошёл к столику, залез на стульчик и стал рассматривать картинки на баночках. На всех были изображены фрукты. На одной из них увидел нечто знакомое. Яблоки и ещё что-то. Показал пальцем на банку. Изваяние шевельнулось и сняло с баночки крышку и вновь застыло в прежней позе. Значит, сегодня меня кормить не будут. Придётся самому осваивать новую технологию. Ложка привычно легла в руку, и процесс пошёл, очень быстро, а ведь в этой жизни самостоятельно ел впервые. Вторую баночку выбрал с яркой этикеткой и какими-то фиолетовыми ягодами. Вкусно. Бутылочка молока с соской стояла рядом. Мне показалось, что сосать молоко через соску это уже неприлично. Стакана не было. Соску снял, перелил молоко в пустую банку и выпил. На себя пролил совсем чуть-чуть. Встал и вышел из-за стола. Изваяние вновь шевельнулось, вытерло капельки, взяло поднос и исчезло. Тоже мне, мать Тереза. Остался один. И так, что же сегодня произошло? Что бы размышлять было удобнее, взобрался на кровать и удобно устроился на мягкой подушке. Ещё утром был ребёнком, внушающим серьёзные опасения по поводу здоровья и психики. Доктор часть сомнений развеял, по крайней мере, по поводу здоровья. Моя мама, в чём я уже почти не сомневался, сердцем поняла, не разумом, что и за психическое состояние можно не волноваться. Меня зовут: Пьеро Мариани Скараотти, а маму: Мариани Мангариус Скараотти. Мы последние представители древнейшего, вымирающего рода Италии. От прежнего величия остался само разрушавшийся замок.