Читать книгу Курск- 43. Как готовилась битва «титанов». Книга 2 - Валерий Замулин - Страница 3

Совещание 12 апреля 1943 г. подвело итог первого, очень важного, этапа подготовки советским Верховным командованием и Курской битвы, и всей летней кампании. С 13 апреля начался второй этап, не менее ответственный и напряженный. Его характерной особенностью станет не только «война нервов» между Москвой и Берлином, но прежде всего колоссальная работа по созданию мощнейшей полевой системы обороны под Курском и сосредоточение здесь крупных войсковых группировок. Если в январе-апреле главным осложняющим фактором была стремительно менявшаяся оперативная обстановка на фронте, то в это время основными проблемами стали распутица и неясность намерений противника, которая с начала мая и переросла в «войну нервов».

Сразу после совещания в Кремле развернулась кропотливая работа Генштаба и представителей Ставки с командованием фронтов, удерживавших Центральное и Юго-Западное направления советско-германского фронта. При этом особо пристальное внимание Москва уделяла положению в южной части Курской дуги. Продвижение противника в полосе Воронежского фронта было окончательно приостановлено в двадцатых числах марта 1943 г. Линия фронта стабилизировалась по линии: Снагость, Бляхова, Алексеевка, совхоз им. Молотова, х. Волков, Битица, Ольшанка, Диброва, Глыбня по правому берегу р.Сыроватки до /иск/Краснополье, /иск/ Ново-Дмитриевка, Высокий, Завертячий, Надежда, Новая жизнь, Трефиловка, Берёзовка, Триречное, Драгунское, Задельное, /иск/ Ближняя Игуменка, Старый город и далее по левому берегу р. Северный Донец до 1-е Советское.

Тревогу Ставки в первую очередь вызвали состояние войск Н.Ф. Ватутина и данные разведки, касавшиеся этого оперативного направления. Во-первых, по сравнению с Центральным фронтом его дивизии и корпуса в большей степени были истощены и обескровлены после Харьковской операции. Не в лучшем состоянии находились и соединения, переброшенные из Сталинграда, особенно 21 А, которая развернулась на главном танкоопасное (обоянском) направлении. В ход переговоров 29 марта с Н.Ф. Ватутиным И.М. Чистяков докладывал: «Нуждаюсь в первую очередь в пополнении людским составом. Мой запасной полк ещё остаётся в Сталинграде и тот, по донесению, разбирают на пополнение хозяйства Жадова (кодовое название 66А генерал-лейтенанта А.С.Жадова. – З.В.). Пять моих заградительных отрядов там уже забрали.

Исключительно неудовлетворительное материальное обеспечение,, в особенности горючим и боеприпасами. Тов. Донцов (К.К. Рокоссовский, в подчинении которого 21А находилась до передачи Н.Ф. Ватутину. – З.В.), согласно приказу Ставки; с переходом меня к Вам обязан был обеспечить 15 сутдачами (суточными нормами. – З.В.) продовольствия и двумя боекомплектами боеприпасов, но не сделал этого. Горючее сейчас на исходе, сегодня имею О А заправки, а боеприпасов 0,7 боекомплекта. Ряд тыловых частей армии ещё под Сталинградом, требуется для (их переброски – З.В.) 19 эшелонов, их обещали давать со вчерашнего дня, но нет. Прошу содействия»[104]. Сразу замечу: в отношении К.К. Рокоссовского это не упрек, просто командарм объясняет причину того, почему его войска оказались на голодном пайке. На тот момент Центральный фронт сам остро нуждался в помощи, в том числе и продовольствием, и транспортом для его доставки. Наглядный пример – отмечавшиеся в это время неоднократные случаи гибели солдат от голода в его 70А.

2 апреля 1943 г. командарм-21 вновь ставить вопрос о пополнении: «Приступил к формированию пяти батальонов ПТР. Представил Вам заявку на их вооружение, личным составом они укомплектованы. Мои ресурсы – 4200 человек вновь мобилизованных, местные жителей совершенно не обучены, находятся во временном запасном полку. Обмундирование для них ещё не получил, выдают крохи. Один маршевый батальон 5 апреля 1943 г. смогу отправить в части (по сути, необученных людей. – З.В.). Вооружения для них, а также для соединений, которые я должен пополнить в первую, очередь нет.

Имеющееся у меня вооружение на складах по-прежнему под Сталинградом»[105].

Советское командование ожидало в ближайшее время сильного удара танками от Харькова на Курск. Об этом прямо указано в приказе Н.Ф. Ватутина № 0093 от 31 марта 1943 г.[106]. Поэтому И.М. Чистякову, кроме «родных» соединений, в кратчайший срок предстояло восстанавливать переданную ему на усиление 160 сд, сформировать две истребительно-противотанковых бригады и довести до боеспособного состояния четыре иптап, две ибр, три инжбат. Причём дивизия была полностью разбита, по сути, это был обескровленный стрелковый полк. На 25 марта в ней числилось всего 1768 человек, 1021 винтовка, 13 станковых и 11 ручных пулеметов, 160 ППШ, 24 миномета всех видов, 7 полевых орудий, 6 ПТР, 728 лошадей и 17 автомашин.

Но фронт сам испытывал острый дефицит ресурсов. Если потребности армии в легком стрелковом вооружении и обмундировании он в какой-то мере мог удовлетворить, то решить остальные вопросы был не в силах. Для наглядности приведу пример того как Н.Ф. Ватутин обеспечивал пополнение 21А живой силой и горючим. Он распорядился изъять 6000 человек, которые направлялись соседу И.М. Чистякова, в соединения 64А, в расчёте на то, что М.С.Шумилов, как более «богатый» и оборонявший не столь опасное направление, может подождать, когда из Сталинграда будут переброшены оставшиеся там силы и средства 21А. И при этом генерал армии без обиняков заявил командарму-21, что он знает, «оно (пополнение. – З.В.) не покроет всей вашей потребности», но на большее не рассчитывайте. Хотя тут же отметил, что «относительно быстрейшей перевозки вашего основного запасного полка из Сталинграда и вашего вооружения я возбужу ходатайство перед Генеральным штабом»[107]. А когда И.М. Чистяков доложил ему, что 1440 сап, переданный армии, стоит в поле в нескольких десятках километров от места назначения «с сухими баками», Н.Ф. Ватутин лично распорядился выделить дизтопливо из крохотного резервов фронта. В начале апреля в таком состоянии находилась большая часть советских войск, оборонявших Курский выступ, в том числе и Центральный фронт.

Во-вторых, разведорганы продолжали доносить о сосредоточении против Рокоссовского и Ватутина значительных сил, до 16 танковых дивизий, уже укомплектованных техникой. Причём по мнению фронтовой разведки, наиболее сильная группировка располагалась именно в районе Белгорода и Харькова. На этот момент она оценивалась в 8 пехотных дивизий первой линии и 8 танковых с возможностью увеличения пехотных до 20, танковых – до 11 за счёт переброски с южного фланга группы Манштейна. Сегодня мы знаем, что эти данные были далеки от реальности, но тогда это было ещё не понятно. Тревогу усиливали и донесения стратегической разведки о готовящейся операции «Цитадель» в районе Курска. И.В. Сталин потребовал от А.М. Василевского дать распоряжение Военному совету Воронежского фронта: немедленно подготовить отчёт о восстановлении войск и его нуждах, после чего Н.Ф. Ватутин был вызван с докладом в Ставку[108].

21 апреля такой документ был представлен в Москву и после изучения в Генштабе стал предметом совещания в Кремле, проведенного через трое суток. В нём не только кратко и ёмко изолгался ход пополнение войск, подготовки обороны, давалась оценка противнику, его намерений, но и предлагался развернутый план упреждающей наступательной операции, целью которой должен был стать полный разгром немцев на Левобережной Украине и создание плацдарма на Днепре. Позже, во второй половине июля, командование фронта этот замысел предложит Ставке в качестве основы для разработки операции по разгрому белгородско-харьковской группировки, вошедшей в историю под названием «Полководец Румянцев», но И.В. Сталин его не поддержит, на мой взгляд по политическим соображениям. Хотя в той ситуации он был наиболее оптимальным относительно варианта, который будет реализован. «В связи с некоторой задержкой поступления вооружения и обмундирования процесс перевооружения и переформирования армий первого эшелона будет завершен 25 апреля 1943 г., в 69А – к 5 мая 1943 г., – докладывал Военный совет. – К этому времени дивизии будут доведены до численности от 7000 до 8000 каждая. Танки для 2-го и 5-го гв. танковых корпусов уже частично получены, и их укомплектование будет закончено примерно к 25 апреля[109]. Предполагается, что все остальные танковые части фронта будут укомплектованы к 1 мая 1943 г., главным образом за счёт ремонта. Кроме того, 7-й отдельный стрелковый корпус, включенный в состав фронта; прибудет в новый район назначения. Его укомплектование будет завершено к 25 апреля 1943 г.

В целом имеется всего 540 танков, 101 самолет-истребитель, 173 штурмовика, 170 дневных бомбардировщиков, 43 ночных бомбардировщика, в сумме 487 самолетов на 17 апреля 1943 г.

На период перевооружения и переформирования войска имеют задачу: прочно удерживать занятые позиции и не допускать любого вторжения противника. В случае наступления противника разгромить его в оборонительных боях и затем, выбрав подходящий момент, перейти в наступление и уничтожить его.

… Предлагаемые основания для обороны:

1. Создание глубокой обороны, в которой не только будет подготовлен ряд полос обороны, но они будут также заняты войсками. Это не позволит противнику провести оперативный прорыв.

2. Организация плотной противотанковой обороны на большую глубину; особенно на танкоопасных направлениях.

3.Организация надежной противотанковой обороны путём создания укрытия для боевых подразделений; маскировки и широкому использованию противовоздушных средств на важных направлениях.

4. Подготовка и проведение маневра как основа успеха обороны»[110].

Поздним вечером 25 апреля этот документ, представленный Н.Ф. Ватутиным вместе с первым членом Военного совета Воронежского фронта генерал-лейтенантом Н.С. Хрущёвым, обсуждался в Кремле членами Ставки более четырех часов. В итоге было признано, что первая часть доклада, оперативный план обороны, отвечает требованиям директивных документов и в полной мере учитывает обстановку в полосе фронта, а восстановление войск проходит в основном по графику. Поэтому без существенных изменений его утвердили. Окончательной датой полной готовности фронта к обороне было назначено 10 мая[111].

Подробно анализировалось и предложение о переходе в наступление. Но с учётом уже принятого предварительного решения о преднамеренной обороне, а также из-за необходимости обсуждения этого вопроса с командованием Юго-Западного фронта, как одного из предлагаемых участников наступательной операции, Ставка признала целесообразным решение по второй части доклада отложить, чтобы его проработать более детально. Хотя командование фронтам получило приказ: подготовить войска к активным действиям до 1 июня. С 28 апреля на его усиление передавалась 1ТА генерал-лейтенанта М.Е. Катукова, которую пока планировалось использовать для наступления, и лишь потом, в конце мая, будет признано целесообразным использовать её в ходе оборонительных боёв, как для нанесения контрударов, так и в качестве «бронированного щита» за 6 гв. А. Стой же целью (подготовка к будущему наступлению) Ставка потребовала от Н.Ф. Ватутина до 20 мая вывести в резерв фронта 7 гв. А, которую, в случае наступления на Украину, предполагалось использовать вместе с 1ТА на направлении главного удара. Таким образом, Москва высоко оценила работу Военного совета фронта по подготовке к обороне и в то же время ясно дала понять, что, как отмечал С.М. Штеменко «идея упреждающего удара всё ещё не отбрасывалась, но стояла на втором плане»[112].

Начиная с 1960-х гг. в отечественной историографии активно обсуждалась и продолжает обсуждаться проблема «ошибки» при планировании обороны Воронежского фронта перед Курской битвой. В частных беседах и даже на официальных встречах общественности с генералами-ветеранами войны этот вопрос не раз подымался уже со второй половины 1950-х гг., хотя в открытой печати впервые был упомянут лишь в 1965 г., в книге «Великая Отечественная война 1941-1945. Краткая история»: «Чем объясняется, что, имея к началу оборонительного сражения численное превосходство над врагом как в людях, так и в технике, Воронежский фронт не смог наличными силами измотать и обескровить ударную группировку противника и остановить её наступление без привлечения новых сил? В отличие от Центрального, командование Воронежского фронта не сумело точно определить, на каком направлении противник будет наносить главный удар. Оно рассредоточило усилия в полосе шириной 164 км, не массировало силы и средства на направлении главного удара врага». [113]

С такой оценкой не согласился непосредственный участник тех событий – Г.К. Жуков. В своей статье, опубликованной в «Военно-историческом журнале» в №9 за 1967 г., он достаточно взвешенно и вполне объективно оценил результаты боевой работы Воронежского фронта на первом этапе Курской битвы и отбросил утверждения, будто бы Н.Ф. Ватутин допустил ошибку при планировании системы обороны и распределении сил. «Критика… командования Воронежского фронта построена на неточном подсчёте плотности сил и средств в специфических условиях оперативно-стратегической обстановки, – писал он, – …не надо забывать, что по 6-й и 7-й гвардейским армиям Воронежского фронта противник в первый день нанес свой удар почти пятью корпусами (2-й танковый корпус СС, 3-й танковый корпус; 48-й танковый корпус, 52-й армейский корпус и часть корпус «Раус»), тогда как по обороне Центрального фронта – тремя корпусами. Легко понять разницу в силе ударов немецких войск с орловского направления и из района Белгорода»[114].

Однако уже в конце сентября 1967 г. на эту статью последовала неожиданно резкая реакция Маршала Советского Союза[115] К.К. Рокоссовского. Причём не в открытой печати, а в письме его главному редактору В.А. Мацуленко. Не часто встретишь документ такой сильный по внутреннему эмоциональному накалу и в то же время далекий от исторической правды. Аргументы, приводимые К.К. Рокоссовским, идут вразрез с реальными событиями, о которых уже тогда, в общем-то, было известно в нашей стране многим. «Ударная группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, – писал он, – состояла из 14 дивизий, из коих было 5 пехотных, 8 танковых и одна моторизованная, а ударная группировка противника, действовавшая против Центрального фронта, состояла из 15 дивизий в составе 8 пехотных, 6 танковых и одной моторизованной. Таким образом, если группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, несколько превосходила по количеству танков, то группировка его, действовавшая против войск Центрального фронта, значительно превосходила по количеству пехоты и артиллерии.

Более удачные действия войск Центрального фронта объясняются не количеством войск противника, а более правильным построением обороны»[116].

Очень спорное утверждение. К.К. Рокоссовский, вероятно, запамятовал, что к 5 июля 1943 г. его фронт, даже по оценке советских историков, имел на 2740 артминстволов больше[117], чем

Воронежский, а ГА «Юг», действовавшая против войск Ватутина, располагала в 1,5 раза большим числом бронетехники, чем ударная группировка 9А, наступавшая южнее Орла. Всего же против Воронежского фронта действовало не 14 немецких дивизий, а 17. В то время как против его фронта враг бросил в полном составе лишь 15[118]. Причем их уровень укомплектованности был разный: на севере Курской дуги ниже, а на юге – выше. В доказательство этого приведу лишь два факта. Действовавшая на севере 10-я моторизованная дивизия не имела в своём составе танкового полка[119], в находившейся в ГА «Юг» мд «Великая Германия» танковый полк был и к началу боёв имел в строю 112 танков[120]. Кроме того, в составе ударной группировки севернее Белгорода помимо танковых и моторизованных дивизий находилась 10-я танковая бригада, которая по численности бронетехники была сравнима с двумя танковыми дивизиями и располагала более 200 новыми боевыми машинами Pz.VI «Пантера»[121].

Аргументы сторон, их точки зрения, приводившиеся факты стали ценнейшим источником информации для историков. Хотя, к сожалению, в полном объёме до специалистов и широкой общественности в 1960-е гг. они не дошли. «Компетентные органы» были не заинтересованы, чтобы этот спор двух уважаемых в стране полководцев вышел на широкую аудиторию, и, не вникая в суть дела, постарались его погасить, а на все документы, в том числе и письма[122], в лучшем случае лёг гриф «Для служебного пользования». Хотя, как ни странно, из мемуаров обоих маршалов вымарали не все. В результате читателю была представлена возможность узнать позицию К.К. Рокоссовского, которую он впоследствии подробно изложил в своих мемуарах, а разобраться в предложенной Г.К. Жукова оценке тех событий возможности не было. Так в общественном сознании закрепилось мнение о якобы «ошибке Ватутина», допущенной при подготовке к Курской битве. Недавно рассекреченные оперативные и отчётные документы обоих фронтов за 1943 г., хранящиеся в ЦАМО РФ, позволяют проанализировать эту проблему детально, с привлечением документов, ранее известных лишь узкому кругу лиц высшего командного звена Красной Армии.

Итак, при выработке замысла Курской оборонительной операции, работа над которой началась с середины апреля 1943 г., Н.Ф. Ватутину предстояло решить несколько важных и вместе с тем крайне сложных задач:

– определить наиболее вероятные направления главного и вспомогательного ударов противника;

– подготовить план действий войск фронта с целью безусловного решения задачи Ставки ВГК: остановить неприятеля не далее тактической полосы;

– разработать принципиальную схему сосредоточения сил и возведения оборонительных рубежей для блокирования вражеского наступления.

Все эти вопросы стояли и перед его соседом, К.К. Рокоссовским, но Н.Ф. Ватутин изначально оказался в более трудном положении. Чтобы удержать войска ГА «Юг» в тактической зоне, необходимо было создать в ней высокую плотность[123] сил и средств. А именно этого ему и не хватало. В полосе Центрального фронта было лишь три вероятных направления на участке протяженностью 95 км (или 31% полосы его обороны), где враг, перейдя в наступление, мог создать серьёзную угрозу, и 40 км, где он, вероятнее всего, мог нанести главный удар. А на юге Курской дуги неприятель был в состоянии использовать не менее четырёх направлений на участке до 170 км (или 69,4% полосы фронта), причем главный удар мог быть нанесен на участке протяженностью в 3 раза больше, в 111 км. При этом оба командующих получали примерно одинаковое количество войск и тяжелого вооружения: на 5 июля 1943 г. общая численность боевого состава Центрального фронта составила 467 179[124] военнослужащих при протяженности полосы обороны 306 км, т.е. 1526 человек на погонный км, а Воронежский – соответственно 417 451[125], 245 км, 1703. Поэтому цена ошибки в прогнозе Ватутина была значительно выше, чем Рокоссовского. Это заставляло его более тщательно и творчески подходить к планированию, в полном объёме использовать все возможности для укрепления рубежей своих войск.

Не располагая силами и средствами для создания высокой тактической плотности на всех вероятных направлениях удара неприятеля, не лишившись своих резервов, Н.Ф. Ватутин решил усиливать устойчивость обороны за счёт повышения оперативной плотности[126], т.е. увеличения её глубины в центре и на левом фланге фронта. Разработанный им план обороны был сложным и многоуровневым. Он имел не одну, а как минимум две первостепенных задачи:

а. остановить и обескровить противника в тактической зоне на мощных армейских полосах (изначально от войск требовалось задержать немцев на первых двух);

б. подготовить благоприятные условия (прежде всего создать удобный плацдарм) для развертывания ударных сил с целью перехода в контрнаступление на Харьков и далее к Днепру.

За точку отсчёта генерал армии принял два на тот момент очевидных обстоятельства. Во-первых, главной целью первого этапа наступления неприятеля должен стать прорыв к Курску, самому крупному городу и административному центра в районе дуги. В докладе И.В. Сталину от 21 апреля 1943 г. он писал: «…Противник… нанесёт концентрические удары на северо-восток из района Борисовка-Белгород и на юго-восток из района Орла, чтобы окружить наши войска, расположенные западнее линии Белгород-Курск… Против Воронежского фронта предпримет главный удар из района Борисовка-Белгород в направлении на Старый Оскол и частью сил на Обоянь и Курск. Вспомогательные удары можно ожидать… на Волчанок; Новый Оскол и Суджа, Обоянь, Курск».[127] Это предположение оказалось на удивление точным. Напомню, в приказе № 6 от 15 апреля 1943 г. будет указано: «ГА «Юг» сосредоточенными силами наносит удар с рубежа Белгород-Томаровка, прорывает фронт Прилипы-Обоянь, соединяется у Курска и восточнее его с наступающей армией ГА «Центр». Для обеспечения прикрытия наступления с востока как можно быстрее достичь рубежа Нежигаль – р. Короча – Скородное – Тим»[128]. Как известно, Томаровка расположена рядом с Борисовкой, а реки Нежигаль, Короча и село Скородное находятся именно на старооскольском направлении. Следовательно, исходя из боевого построения Воронежского фронта, удары главной группировки (т.е. сил, создающих и внешний, и внутренний фронт окружения) можно было ожидать по его центру и левому флангу, а конкретно по обороне 40А (вспомогательный, для отвлечения сил обороняющихся), в стык 40 А и 6 гв. А, по 6 гв. и в стык с 7 гв. А (главный), а также в стык Воронежского и Юго-Западного фронтов (вспомогательный). Кстати, на последнем варианте вплоть до начала битвы будет настаивать Г.К. Жуков.

Во-вторых, выполнить этот замысел под силу только мощной танковой группировке. К.С. Москаленко вспоминал: «Ватутин… не однажды напоминал, что войсками группы армий «Юг» командовал Манштейн, опытный и хитрый враг. Николай Федорович рассказывал, что в ходе войны дважды сталкивался с ним: первый – на Северо-Западном фронте в 1941 г., а второй – на Юго-Западном в январе-марте 1943 г. Оба раза Манштейн применял один и тот же прием – танковый прорыв. Казалось маловероятным, что он применит его и на этот раз, но Ватутин требовал, чтобы войска были готовы к отражению танков»[129].

Наиболее удобными для массового применения бронетехники являлись лишь три участка:

– вдоль дороги Белгород – Обоянь (обоянское шоссе);

– по линии Белгород – Яковлево – Прохоровка – Марьино;

– междуречье Северского Донца и Разумной от Белгорода в общем направлении на г. Короча и далее на с. Скородное.

Причём два из них располагались в полосе обороны 6 гв. А, штаб которой так характеризовал район, где развернулись её войска: «По характеру естественных препятствий, имевшихся на местности перед передним краем армии; насчитывалось 28 км труднопроходимой для танков (противника. – З.В.) местности, 13 танкоопастных (для советской стороны. – З.В.) направлений шириной от 0,5 до 5 км с общим фронтом 38 км. … Из 13 танкоопастных направлений – 4 считались главными, имевшими общий фронт до 20 км… Это давало возможность противнику двинуть до 2000 танков одновременно, без учёта эшелонирования» [130].

Для сравнения: как уже отмечалось, план наступления на Курск ГА «Юг» кардинально менялся дважды. До майской встречи Гота с Манштейна в Богодухово наступать 4ТА предполагалось из района Томаровка – Белгород строго на Обоянь, а АГ «Кемпф» – одновременно от Белгорода черед Прохоровку и Корочу на Скородное. После изменения плана армия Гота должна была действовать по линии Томаровка – Яковлево – Прохоровка – Курск, а войска Кемпфа – Белгород— г. Короча-Скородное. Таким образом, в обоих случаях командование противника задействовало все три главных танкопроходимых «коридора», которые Н.Ф. Ватутин считал самыми опасными и вероятными для прорыва главной группировки противника[131]. Надо отметить, что генерал армии сразу (в апреле) с высокой точностью рассчитал ожидаемую численность немецкой танковой группировки, которая будет прорывать полосу его фронта. «…Следует ожидать, что противник сможет создать ударную группировку силою до 10 танковых дивизий и не менее шести пехотных, – отмечал Николай Фёдорович, – всего до 1500 танков, сосредоточения которых следует ожидать в районе Борисовка – Белгород – Муром – Казачья Лопань»[132]. На основе данных разведки предполагалось, что эти силы должны быть собраны в начале мая, когда закончится распутица и враг будет готов к наступлению. Напомним, что для реализации «Цитадели» в оперативном приказе № б от 15 апреля 1943 г. ГА «Юг» выделялись 7 пехотных, 9 танковых и моторизованных дивизий. В действительности же во время июльского наступления здесь будет введено в бой всего 9 танковых дивизий и 1508 бронеединиц[133], основная часть которых прибыла в его войска уже в мае.

Отталкиваясь от этих двух «опорных точек», Н.Ф. Ватутин предположил, что, вероятнее всего, ГА «Юг» попытается протаранить танковыми клиньями при поддержке больших сил авиации рубеж 6 гв. А генерал-лейтенанта И.М. Чистякова: /иск/Трефиловка – Восход – южная опушка леса юго-западнее Черкасское – южная окраина Триреченое – лог Задельный – лог Лапин – южная окраина Берёзов – Гремучий – Ерик – Шопино – выс. 211.6 – роща восточнее Дома инвалидов – Черная Поляна[134](65 км, главный удар) и 7 гв. А генерал-лейтенанта М.С. Шумилова: Шишино – Старый Город – ИТК – Безлюдовка – Волчанск/ иск/[135] (53 км, вспомогательный). Следовательно, ширина участка, где можно ожидать главный удар, составляла примерно 118 км, или 48,2% полосы обороны по начертанию переднего края.

Исходя из этого, он разработал следующую схему распределения сил фронта. Основные усилия предлагалось направить на укрепление левого фланга и центра (протяженность 170 км), чтобы перекрыть наиболее опасные направления для ударов главных сил ГА «Юг». Уже на шестой день после вступления в должность командующего Воронежским фронтом в приказе №0093 от 31 марта он чётко обозначил этот участок как, на его взгляд, наиболее проблемный и меры по его укреплению: «В целях более успешного выполнения поставленных перед фронтом задач и более плотного занятия обороны я решил: путём перегруппировок усилить левый фланг фронта и особенно прочно занять направления Белгород, Обоянь; Белгород, Короча; Волчанок, Новый Оскол. Создать большую глубину обороны, для чего занять войсками не только главную оборонительную полосу, но также промежуточные и тыловые рубежи и иметь сильные ударные группы для производства контрударов и перехода в контрнаступление»[136].

Сюда в первый эшелон предполагалось выдвинуть три общевойсковые армии (40, 6 гв. и 7 гв. А). Они должны были оборудовать первые две армейских полосы, заполнение войсками этих полос командующий считал важнейшим фактором для предотвращения оперативного прорыва[137]. На третьей полосе (в тылу) 6 гв. и 7 гв. А (на прохоровском и корочанском направлениях) планировалось развернуть 69А, а за ней на первом фронтовом рубеже (по линии Кривошеевка – Столбище) – 35 гв.ск. Это был первый апрельский вариант, во второй половине мая, получив 1ТА, а также более точно определившись с планами противника, с одобрения Генштаба, Н.Ф. Ватутин во втором эшелон 6 гв. А (наряду с другими силами) запланирует выдвижение для занятия отдельных участков обороны на обоянском направлении сил 1ТА, на прохоровское – 5 гв.стк, а в полосу 7 гв. А – 2 гв. ттк.

Кроме того, в центр и левое крыло фронта (армии Чистякова, Шумилова и Крюченкина) изначально предполагалось нацелить все подвижные (2 гв.ттк, 5 гв.стк, 1ТА) и большую часть ариллерийских противотанковых резервов (иптап и ипатбр), которыми располагал фронт (подробнее см. таблицу №1). В результате из 35 стрелковых дивизий, которые подчинялись Н.Ф. Ватутину, 22 он намечал сосредоточить на обоянско-прохоровском и корочанском направлениях. В результате по всему фронту на одну дивизию в среднем должно было приходиться 10 км, а на направлении главного удара – 5,2 км. Кроме того, армиям Чистякова и Шумилова фронт должен был передать:

– 44 артиллерийских полка усиления, в том числе и иптап, из 70 имевшихся в его составе, или 68%;

– 50% из б танковых бригад НПП и 10 танковых полков НПП;

– 8 минометных полков «катюш» из 11 находившихся во фронте, или 73%[138].

Таким образом, для удержания наиболее ответственных направлений планировалось выдвинуть 63% стрелковых дивизий, от 50 до 73% танковых и артминсредств, занять войсками армий первого стратегического эшелона и резервами фронта четыре оборонительных рубежа на глубину до 60 км (т.е. от первой траншеи главной армейской полосы до последней траншеи первого фронтового рубежа). Столь значительное расстояние определялось сложным рельефом местности. Интервал даже между одними и теми же армейскими полосами (межполосье), но на разных направлениях, существенно колебался (как правило, в плюс). Из-за этого в центре и на правом фланге фронта были запланированы (и потом возведены) промежуточные рубежи. Они стали одной из особенностей системы полевой обороны на юге Курского выступа, т.к. на севере необходимости в них не было.

По такому же пути пойдёт и Центральный фронт, но тактическая плотность здесь окажется выше. К.К. Рокоссовский передаст в подчинение 13А генерал-лейтенанта Н.П. Пухова, удерживавшей вероятное направление главного удара, колоссальные силы и средства, сюда же будут нацелены и его основные резервы. Войска Пухова займут тоже четыре оборонительных полосы (три армейских и первый фронтовой рубеж). Но по условиям местности расстояние между ними будет меньше, чем между такими же полосами на Воронежском фронте, примерно в два раза. Поэтому глубина обороны на направлении вероятного удара здесь будет не 60 км, а 30. Однако за счёт узкого фронта обороны 13А (32 км) и огромных сил, сконцентрированных в руках её командующего (12 дивизий), она будет иметь очень высокую тактическую плотность, в среднем 2,7 км на одну стрелковую дивизию, т.е. в 2 раза выше, чем на основных направлениях в полосе Воронежского фронта. И главное, на первых двух полосах будут развернуты силы 4 акп РГК (более 2000 орудий и минометов), именно за счет этого здесь будет достигнута беспрецедентная плотность артиллерийских средств, к уровню которой Воронежский фронт даже не сможет приблизиться. Именно артиллерия станет фундаментом обороны пехоты 13А и позволит здесь советской стороне довольно быстро, относительно юга Курской дуги, сорвать вражеское наступление. «На угрожающем участке, – пишет К.К. Рокоссовский, – где, зная тактику немцев, мы ожидали нанесения главного удара противника на фронте шириной 95 км, было сосредоточено 58% стрелковых, и 70% артиллерии, и 87% танков, и САУ… Второй эшелон и фронтовые резервы также были расположены на направлении вероятного наступления основной группировки противника»[139].

Впервые большие возможности Рокоссовского в части артиллерии, чем Ватутина, отметили Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев еще в 1970 г. «Оперативные артиллерийские плотности на обоих фронтах были равными, – писалиони. – Однако возможность сопротивляемости первым массированным ударам противника на Центральном фронте была больше, чем на Воронежском. Объясняется это тем, что Центральный фронт имел на 2140 орудий и минометов больше, чем Воронежский»[140]. Однако этот важнейший фактор не получил широкой известности, поэтому не часто используется отечественными исследователями при анализе результатов Курской битвы.

Таким образом, оба командующих фронтами использовали один и тот же принцип построения обороны на вероятном направлении главного удара неприятеля, но разные средства: К.К. Рокоссовский, имея коридор для возможного удара противника уже, чем на юге, создавал её глубину лишь за счёт 13А, «армировав» её первый эшелон 4 акп РГК, а Н.Ф. Ватутин был вынужден дополнить войска 6 гв. и 7 гв. А корпусами 1ТА и фронтовыми резервами. Массировать стрелковые соединения в полосе 6 гв. А (например, за счет 40А) без наличия такого артиллерийского «кулака», каким являлся 4 акп РГК при наличии опасности удара противника по нескольким направлениям, не рискнул и с ним, вероятно, согласилась Москва. Да иначе и не могло быть, ведь всё планирование шло под контролем единого центра – Генерального штаба, и все принципиальные вопросы решались там. И лишь после его одобрения руководство фронтами имело право предложить Ставке свой план обороны.

Тем не менее после войны в спорах о том, кто лучше воевал под Курском, К.К. Рокоссовский использовал именно различие в средствах с целью доказать, что он и его штаб, создав «суперармию» Пухова, силами которой практически перекрывались все три возможных направления главного удара 9А, поступил правильно, а Н.Ф. Ватутин, привлекая свои резервы для создания оперативной плотности, якобы поступил опрометчиво, т.к. распылил силы по всему 170-км участку и не создал необходимой плотности там, где враг действительно ударил. Но при этом он умолчал, что сделать на Воронежском фронте то, что удалось ему, было невозможно по объективным причинам. «Правильное определение наиболее опасного для войск фронта направления наступления противника, – настаивал К.К. Рокоссовский, – соответствующая этому группировка войск, маневр силами и средствами в процессе сражения явились основными факторами более успешных действий войск Центрального фронта, чем Воронежского, где основные – главные силы этого фронта располагались равномерно на всём этом участке»[141]. То есть, по мнению К.К. Рокоссовского, Н.Ф. Ватутин должен был часть сил 69А и 35 гв.ск выдвинуть с фронтового рубежа на армейские, в затылок армий первого эшелона, чтобы создать высокую тактическую плотность. Это должно было остановить врага уже на расстоянии 10-15 км, как произошло в ходе битвы на севере Курской дуги.

Но такой подход не приемлем для ситуации, сложившейся на Воронежском фронте, т.к. здесь действовала более сильная группировка врага, чем перед Центральным фронтом, а артиллерии у К.К. Рокоссовского было значительно больше, чем у Н.Ф. Ватутина. Непонятно, почему при подсчёте плотности обороны[142]в полосе 13А её дивизии, перекрывавшие все три направления и находившиеся на всех четырех рубежах (на трёх армейских и фронтовом), по мнению К.К. Рокоссовского, следует учитывать, а при ведении таких же подсчетов в полосе Воронежского фронта войска 69А и 35 гв.ск надо исключить, хотя они, как и дивизии Пухова, занимали армейскую тыловую полосу и первый фронтовой рубеж, перекрывая главное направление удара врага – обоянское и корочанское.

Безусловно, формально свои резервы командующий Воронежским фронтом использовал не по прямому назначению. Существовало правило: если это «чистые» резервы, то они не должны жестко «привязываться» к конкретным участкам обороны, т.к. в любое время могли понадобиться для локализации прорыва или усиления опасного направления. Однако война требовала творческого подхода к оперативному искусству, да к тому же для такого решения были веские причины. Во-первых, Ставка ВГК выделила Воронежскому фронту, по меркам того времени, огромные резервы не случайно, а из-за большего, чем на Центральном, числа танкоопастных направлений в его полосе. Во-вторых, право предлагать, как ими распорядиться, имел именно командующий фронтом, и он благоразумно решил, что создавать высокую тактическую плотность силами 69А и 35 гв.ск на наиболее ответственных направлениях не оправдано, т.к. при необходимости в ходе боёв их оттуда оперативно снять будет невозможно. Он считал, что более эффективно использовать их для создания именно оперативной плотности (т.е., повторюсь, стремиться к глубине обороны). Здесь они могли играть двоякую роль: и удерживать занятый рубеж в случае прорыва противника к их позициям, и в то же время их можно было быстро перебросить на другие участки, ведь это был второй стратегический эшелон фронта, войска которого, по расчетам, сразу не должны были вступить в бой.

Мотивы предложений генерала армии станут более понятны, если учесть важную деталь: в момент, когда разрабатывался этот вариант, Москва ещё не решила, будет она в ходе летней кампании наступать или обороняться. До конца апреля, помимо 69А и 35 гв. ск, в распоряжении Н.Ф. Ватутина находились лишь два подвижных соединения – 2 гв. и 5 гв.тк, их можно было использовать только для фланговых контрударов, и не более того. Затем он получил более серьёзные силы – 1ТА. Однако Ставка сразу же запретила её использовать в обороне, в крайнем случае, можно было запланировать её для нанесения контрударов при глубоком прорыве противника, т.к. это объединение готовили к наступлению на Украину. И лишь во второй половине мая, когда Москва окончательно определится с замыслом летней кампании, подвижные резервы, в том числе и 1ТА, будут включены в план обороны для участия в контрударах, а также с выделением им конкретного рубежа для ведения оборонительных боевых действий[143]. Поэтому, если бы Н.Ф. Ватутин сосредоточил 69А и 35 гв.ск на опасных направлениях для создания тактической плотности, как это сделал К.К. Рокоссовский (передав в подчинение 13А свой резервный 18 гв.ск), он просто лишился бы большей части резервов – главного рычага влияния на оперативную обстановку. В преддверии предстоящей операции это означало заведомо обрекать себя на поражение. Особенно если противник предпринял бы не один, а два мощных удара по обороне фронта, как предполагал Н.Ф. Ватутин.

С этими его предложениями по распределению сил и средств были согласны и Г.К. Жуков, и А.М. Василевский, которые активно участвовали в разработке плана общей для Центрального и Воронежского фронтов Курской оборонительной операции.

Опираясь на изложенную выше концепцию системы обороны, Н.Ф. Ватутин предложил следующий план действий своих войск по вариантам. По его мнению, при разработке этого документа следовало обязательно решить два ключевых вопроса:

Во-первых, как не допустить глубокого вклинения врага в оборону фронта в первые, наиболее опасные несколько суток вражеского наступления и удержать его танковые соединения в тактической полосе.

Во-вторых, как снизить пробивную мощь немецких ударных групп не только путём огневого поражения бронетехники и личного состава первого и второго эшелонов, но и заставить командование противника распылять силы танковых клиньев по всему фронту, а не концентрировать их на острие главного удара.

При решении этой задачи Н.Ф. Ватутин в первую очередь рассчитывал опереться на своего важного «союзника» – местность. Удачное использование этого существенного фактора, как при подготовке Курской битвы, так и непосредственно в ходе летних боёв, было одной из характерных черт его полководческого почерка. Единственный случай, когда он был вынужден проигнорировать условия местности в ходе контрудара под Прохоровкой, привёл к тяжёлым последствиям. Изюминкой его плана явилась идея по расколу боевого клина ГА «Юг», нацеленного на Курск, путём создания мощного узла сопротивления на смежных флангах двух ударных группировок ГА «Юг» (4 ТА и АГ «Кемпф»). Н.Ф. Ватутин предполагал, что главная группировка Манштейна будет сосредоточена в районе Борисовка – Белгород и основные силы её нанесут удар (внутренний фронт окружения) на север, в направлении Обоянь или на северо-восток – на Прохоровку (4ТА), а войска прикрытия главной группировки (внешний фронт) – от Белгорода на восток (АГ «Кемпф») в направлении г. Короча. Но для успеха противника крайне важно, чтобы ударный клин был единым. Прорыв вдоль обоянского шоссе – самый короткий путь к Курску, в то же время здесь была хорошая возможность надежно заблокировать наступление, если правильно использовать условия местности, особенно поймы рек Ворскла, Пена, Донец и Псёл, как естественные противотанковые препятствия.

Однако быть уверенным в том, что Э.фон Манштейн двинет свои основные силы именно на Обоянь, никто не мог. К.С. Москаленко вспоминал, что, как говорил ему Н.Ф. Ватутин, «особенность использования танкового тарана состояла в том, что Манштейн искал для него слабое место в обороне, обычно на фланге»[144]. Чтобы противника подтолкнуть к нанесению главного удара именно вдоль обоянского шоссе и втянуть его основную группировку в оборону фронта там, где наиболее выгодно советской стороне (а прорыв в первые дни был практически неизбежен), Н.Ф. Ватутин применил военную хитрость, которая гражданскому человеку может показаться крайне циничной. Командующий предложил выстроить оборону дивизий 6 гв. А, удерживавшей обоянское направление (67 гв., 52 гв. и 375 сд), в один эшелон, а дивизий 40 и 7 гв. А, на смежных флангах с 6 гв. А, в два эшелона, т.е. создать на армейских стыках большую тактическую плотность сил, чем в полосе армии Чистякова, в том числе и у обоянского шоссе. Учитывая, что за 67 гв.сд находилась река Пена, хотя и мелкая, но с болотистой поймой, а за 52 гв.сд и частично 375 сд танкопроходимый «коридор» – обоянское шоссе, главные события первого-второго дня наступления должны развернуться именно в полосе 52 гв.сд. Вместе с тем 40 и 7 гв. А планировалось серьёзно усилить. Первой – передать почти столько же сил и средств, сколько и 6 гв. А, а оборона второй хотя уже и имела мощное естественное усиление – реку Северский Донец, но дополнительно в её полосу планировалось нацелить значительные подвижные и противотанковые резервы фронта. Таким образом, Н.Ф. Ватутин стремился одновременно показать немецкой разведке, что обоянское направление (и обоянское шоссе), объективно самое удобное место для главного удара на Курск: самый короткий путь к их цели, а оперативная плотность советских войск здесь не слишком велика, и одновременно готовился создавать сильный противотанковый рубеж у соседей И.М. Чистякова, на тот случай, если враг ударит главными силами не на Обоянь, а на Корочу (через полосу 7 гв. А) или Суджу (40А). Следует отметить, что на необычную особенность системы обороны Воронежского фронта – относительно низкую тактическую плотность войск на наиболее вероятном направлении главного удара противника и довольно высокую – на стыках 40 и 7 гв. А с 6 гв. А, впервые обратили внимание советские военные историки полковники Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев в книге «Курская битва». Однако они не объяснили её причины, а лишь отметили, что это решение «соответствовало сложившейся обстановке»[145].

Следовательно, изначально Н.Ф. Ватутин жертвовал как минимум двумя стрелковыми дивизиями, развернутыми у обоянского шоссе (52 гв. и 375 сд), подставляя их под удар значительно превосходящего неприятеля. Он не мог не понимать, что в первый день они если и не будут полностью уничтожены, то их потери окажутся очень высокими. Однако этот приём – один из распространенных в арсенале военачальников. К тому же он будет делать всё от него зависящее в части создания развитой системы обороны здесь и усиления этих дивизий противотанковыми средствами, чтобы свести к минимуму их потери в первые сутки боёв.

Но «заманить» Манштейна на обоянское направление – это полдела, главное было, чтобы его ударная группировка увязла в этом районе и не смогла двигаться дальше на север. Анализ обнаруженных в ЦАМО РФ документов свидетельствует, что принципиальная схема блокирования главных сил ГА «Юг», т.е. 4ТА, выглядела следующим образом. Для успешного продвижения наступающих сил противника на Курск было важно, чтобы обе части ударной группировки Манштейна, которые будут, прорывая оборону войск Ватутина, создавать внутрений (4ТА) и внешний фронты окружения (АГ «Кемпф»), двигались с одной скоростью и единым (сплошным) фронтом. Это позволяло экономно использовать соединения, концентрируя их на острие удара, затруднять оборонявшимся манёвр силами и средствами, т.е. создавать условия для быстрого преодоления рубежа 6 гв. и 7 гв. А и расширения коридора прорыва, что было крайне важно в первые дни наступления. Следовательно, левую часть боевого клина (условно «обоянскую», 4ТА) было необходимо, втянув уже в первый день в систему главной полосы армии Чистякова, как можно дольше удерживать в ней, выбивая всеми возможными средствам бронетехнику. Для этого планировались следующие мероприятия:

Во-первых, выделить 6 гв. А наибольшее количество артиллерии и других противотанковых средств, а её полосу (особенно главную) максимально «нафаршировать» минами, инженерными заграждения, создав образец современного полевого укрепления с учётом боевого опыта и передовых разработок. Чтобы её войска как можно дольше могли удерживать врага, нанося ему потери и давая возможность подтягивать свои оперативные резервы. 21 апреля 1943 г. командующий фронтом писал И.В. Сталину: «Специально докладываю о мероприятиях по отражению крупномасштабных танковых атак. Я решил всеми способами достичь этой цели:

а. Вооружить все части и соединения противотанковыми ружьями и противотанковой артиллерией в соответствии со штатным расписанием и обеспечить саперные и инженерные части противотанковыми ружьями сверх установленных штатов.