Читать книгу Схватка с дРАКоном - Валерия Качура - Страница 9

Когда проигрываешь суд и слышишь вердикт в зале заседаний, после первых эмоций – обиды, разочарования, злости, самокритики – начинается период мучительного ожидания. Ожидания полного текста решения, потому что очень многое зависит именно от него. Ты не можешь готовить стратегию защиты в следующей инстанции, потому что совершенно непонятно, какие твои аргументы были приняты судом, а какие нет и почему. Получив же полный текст, как-то сразу мобилизуешься. Понимаешь, как лучше написать жалобу, на что сделать акцент и даже иногда осознаешь, что все шансы на выигрыш в апелляции есть. Иными словами, видишь в голове путь, и сразу большая часть тревог снимается.

Именно поэтому я выдохнула с облегчением, получив результаты гистологии: имеем, что имеем, а дальше нужен план. Этого, конечно, я тогда не осознавала, в голове звучала какофония бесконечных вопросов: «Где лечиться? Как? Сколько? Это вообще лечится? Я буду жить? А точно?».

Я правда не помню, что конкретно мне говорил врач, изучая результаты гистологии. Лишь запомнила одну-единственную фразу: «Вам повезло, у вас гормонозависимый рак, можно подключить дополнительные способы лечения». Вот за это «повезло» мозг и зацепился. Представляете, человеку вынесли смертельный диагноз, а он сидит думает, что он – везунчик!

Из размышлений о везучести выдернула фраза онколога:

– Есть ли какие-то вопросы? – он сосредоточенно смотрел на меня.

Единственное, что смогла выдавить:

– Есть. Всего два. Первый: есть ли секс после рака? И второй: я на горных лыжах кататься буду? Гомерический смех врача стал ответом.

– Если это все, что вас интересует, гарантированно могу сказать, жить будете!

Честно, не знаю, почему именно эти вопросы всплыли. Мозг, видимо, в период стресса сформулировал действительно важные (ха-ха). С первым вроде бы все понятно. Для интересующихся: да, конечно.

Вот со вторым оказалось гораздо интереснее. На Новый год мы планировали съездить в горы, в Словакию. В мечтах я уже рисовала заснеженные вершины, глинтвейн, ужины у камина в шале. К поездке купила новые горные лыжи розового цвета и шлем им под стать, а тут вот это вот все. Мне пятнадцать минут назад подтвердили смертельный диагноз, а я расстраиваюсь, что не смогу выгулять на горе новый горнолыжный комплект. Я человек-план, не допускающий никаких вариаций, и тут пыталась узнать, есть ли шансы этот план воплотить. Знала бы, что на ближайший год лечения единственным планом для меня будет полное отсутствие плана, и мне придется научиться как-то жить, что станет отдельным квестом для меня!

На каком-то интуитивном уровне тогда, в кабинете врача, выбрала горные лыжи мерилом того, что я в порядке. Этот энергичный и активный вид спорта стал показателем: раз катаюсь, значит, есть на это силы и здоровье. Для меня кататься принципиально важно, хоть тушкой, хоть чучелком, кататься осторожно, избегая падений, особенно со стороны опухоли, но кататься. Именно горные лыжи в периоды, когда единственным желанием было лежать и не отсвечивать, давали мне силы вставать и как-то двигаться. Я не допускала мысль, что путь к свободе, скорости, адреналину, радости и восторгу, который дарит спуск с горы, для меня закрыт навсегда.

И да, посмеявшись над моими вопросами, врач подошел к шкафу в своем сером казенном кабинете и вытащил оттуда… сноуборд! Он как никто понял всю важность моего вопроса.

Итак, что мы имеем.

Лера. Тридцать девять лет. Судебный юрист и генеральный директор небольшой юридической фирмы. Океан ответственности, в производстве десятки судебных дел, клиенты, хронический стресс, ненормированный график, постоянная усталость и нежелание ходить на работу. Частые побеги за границу в надежде на отдых, еще более вгоняющие в стресс, ведь там приходилось работать. Неумение расслабиться, ежеминутный контроль всего и вся, вечно недовольное лицо. Неужели все? Должно же быть что-то еще. Ах да, рак груди III стадии! Букет хорош, может что-то добавить?

Все остальное по остаточному принципу.

Да, в тридцать девять лет, сжимая в руках бумажку с тем самым диагнозом, я вдруг отчетливо осознала: в моей жизни больше ничего нет: ни хобби, ни увлечений, ни какой-то социальной активности. Как следствие, нет меня.

Гораздо позже поняла, что мое состояние, развившееся на фоне постоянного стресса, – коллеги не дадут соврать, у судебного юриста он есть всегда – привело к психическому и эмоциональному истощению, что в научной среде называется профессиональным и эмоциональным выгоранием.

Эмоциональное выгорание – данный термин впервые был введен в 1974 году американским психиатром Гербертом Фрейденбергером. По его данным, наиболее подвержены выгоранию представители помогающих профессий, таких как:

• юристы,

• врачи,

• менеджеры по продажам,

• психологи,

• работники социальной сферы,

• руководители компаний,

• преподаватели.

В 2016 году Американской ассоциацией юристов было проведено масштабное исследование, в котором приняло участие более двенадцати тысяч юристов. Данный опрос выявил, что юристы больше, чем представители других профессий, подвержены риску самоубийства, злоупотреблению алкоголем и наркотиками. Все это негативно влияет не только на карьеру, тут же следуют проблемы и во всех остальных сферах жизни – личной, семейной, социальной. Это связано со спецификой работы: для нас вовлеченность в нее требует максимальной концентрации усилий и внимания, при этом все сопровождается постоянными внутренними конфликтами, связанными с этическими противоречиями при защите ряда доверителей. Но они остаются за кадром, мы надеваем холодные маски профессионалов, не желая давать клиентам ни малейшего повода для беспокойства.

Менталитет людей, к сожалению, таков, что к юристам идут только тогда, когда приспичит. Как, собственно, и к врачам. Редко кто занимается профилактикой – и я была не исключение. Юристы работают с проблемами, кризисами, и порой внутри войн – корпоративных или семейных. Все это накладывает отпечаток и на восприятие мира, и на людей. Когда ежедневно видишь вопиющие истории как брат подставил брата ради выгодного контракта, как жена заказала рейдерский захват бизнеса мужа, как некогда близкие люди готовы в клочья друг друга порвать, лишь бы доказать свою правоту – вера в человечество куда-то испаряется. В такие моменты я совершенно не умела выстраивать границы с клиентами и оказывалась вовлеченной в их неурядицы, пропуская все через себя. Догадываетесь, в какой цвет была окрашена моя картина мира?

Как позже убедилась, не только юристы подвержены выгоранию. С этим зверем может столкнуться любой: от руководителя бизнеса до многодетной матери в декрете и домохозяйки. И кстати, как ни парадоксально, именно последняя категория наиболее уязвима из-за постоянного психоэмоционального напряжения, недосыпа, отсутствия времени на себя и сокращения круга общения.

В результате, в зону риска попадают люди, совмещающие разные роли (сотрудник – жена – мама), ежедневно сталкивающиеся со страданиями либо негативом других людей (список бесконечен), а также потерявшие контроль над своей жизнью, (подчинив ее режиму ребенка либо воле клиента, пытаясь при этом соответствовать высоким стандартам и всем показать, «какая я хорошая девочка».

С Машей Полуденновой, мамой четверых детишек, один из которых приемный, я познакомилась на ретрите. В начале знакомства она откровенно сказала, что приехала туда, чтобы, наконец, отдохнуть от своих детей, перестать быть мамой и соприкоснуться с собой. И по этим словам я почувствовала, что ей знакомо выгорание.

Оказалась права, и Маша мне потом сказала: «Раньше слова "послеродовая депрессия" звучали для меня примерно как "шизофрения" или "биполярное расстройство"»: страшно и серьезно, но не про меня, к счастью. Это про таблетки, врачей, годы терапии и все такое, а у меня… ну что у меня, это просто усталость. И вообще, я же самая счастливая женщина на свете, как могу не радоваться малышу, его улыбкам и капризам, ведь дети – это святое!

Оглядываясь назад, я, пожалуй, готова признать, что это один из самых страшных из пережитых мной опытов: когда любимый и долгожданный ребенок будит в тебе зверя. И ты чувствуешь, что теряешь контроль от малейшей ерунды, когда достаточно мелочи, чтобы «планка упала»… Но еще хуже, когда твое утро начинается с мысли «скорей бы вечер», и единственное, чего ты хочешь, забиться в угол и смотреть, молча, в стену. Ты ничего не хочешь, тебе никто не нужен, ты мечтаешь, чтобы тебя просто не было. А вокруг… вокруг прежний круговорот, бегут мимо люди, ноют твои дети, обед сам себя не приготовит, и в угол тебе не забиться. Еще и пнет кто-нибудь попутно: «Ты же знала, на что шла!»

Самое страшное – ты не узнаешь себя, ведь ты никогда не была такой! Еще несколько месяцев назад ты сама себе бы сказала: «Ой, хватит ныть, соберись, ленивая задница, и снова к станку!» Но в тебе что-то сломалось, и прежние команды не действуют.

Я не знаю, бывали ли в такой ситуации мои подруги или их близкие, со мной таким опытом никто не делился.

В нашем обществе не принято говорить о больном: выкидышах, депрессии, усталости от жизни… Сегодняшний стеклянный мир требует отретушированной жизни. Но так или иначе, выгорают восемьдесят процентов матерей в определенный момент.

Действительно, в России не принято об этом рассказывать, и полномасштабных исследований на эту тему не делают. Может потому, что в нас еще живы комментарии мам или бабушек: «Раньше бабы в поле рожали и не роптали», «Я одна с тремя детьми на руках как-то выкарабкалась, и ты не ной» и так далее. Женщине не пристало говорить о своих чувствах, жаловаться на усталость и мечтать хотя бы о получасе одиночества в отрыве от детей.

Более того, люди, желающие построить карьеру, также держат рот на замке. Почти каждый из моих коллег сталкивался с выгоранием, но об этом не принято говорить в профессиональных кругах. Тебя ценят за силу, а не за слабость, ты просто не вправе ее демонстрировать. А потом, приглядевшись, обнаруживаешь: один плотно сидит «на стакане», другой – на кокаине, у третьего – инсульт в сорок семь лет, у четвертого стресс выплескивается через домашнее насилие, у пятого – бесконтрольный прием пищи и заедание проблем, а у кого-то – рак. Многие даже не осознают, в каких крысиных бегах участвуют, считая вечный стресс и работу двадцать четыре на семь нормой жизни. И мало кто находит понимание у окружения в ответ на робкие попытки обсудить свое состояние.

Как-то у меня состоялся разговор с подругой. Слегка пожаловалась ей на сумасшедший график и на то, что жутко устала. Она парировала:

– Ты сама выбрала карьеру, так чего же ты хотела? Да, выбрала! Это мой выбор. Но это не значит, что мне не может быть тяжело, и я не заслуживаю право на минутную слабость!

Мы привыкаем молчать. Закапывать эмоции поглубже, успокаивая себя словами все тех же подруги и мамы: «Ну я же сама это выбрала, так чего я хотела?»

Хотела я, конечно, другого, но чего – не представляла. Окружающие все также продолжали бесконечный бег, работали без устали и отдыха, и я, подчиняясь закону толпы, тоже бежала. Начался этот бег на третьем курсе университета, когда мне после практики в Дальневосточном таможенном управлении предложили постоянное место работы. К двадцати пяти годам переехала в Москву – меня пригласили на работу в Государственный таможенный комитет.

При переезде в столицу любого «понаехавшего» накрывает желание покрепче зацепиться и доказать, что ты не зря тут место занимаешь, поэтому после увольнения из таможенных органов и перехода в юридический консалтинг я напрочь позабыла, что такое выходные и каково это – вовремя приходить домой. Считаю абсолютной магией, что умудрилась выйти замуж и создать семью – вероятно, это случилось потому, что с мужем познакомилась до того, как перешла в консалтинг. Как я потом смеялась – далее шансов с кем-либо познакомиться у меня не было никаких, я находилась в глубоких отношениях со своей работой.

Поначалу такой ритм меня драйвил, а новые победы и интересные кейсы стимулировали к развитию. Но после того, как спустя два месяца после родов пришлось вернуться к полноценной работе, – именно тогда мой партнер предложил создать юридическую фирму и возглавить ее – я начала понимать, что как-то по другому себе все это представляла, но воли поменять что-либо не было никакой.

Несмотря ни на что, помимо судебного юриста, я оставалась женой и мамой, мне постоянно приходилось жонглировать своим временем между судебными заседаниями и клиентскими встречами, чтобы забрать ребенка из детского сада или проверить уроки, приготовить ужин и провести вечер с любимым. Удавалось очень плохо, и к постоянным стрессам, усталости примешивалось махровое чувство вины: я плохая жена и мать.

Усугублялось все окружением, которое только и твердило мне, что надо что-то делать, «нормальные» женщины так себя не ведут. Случилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, от меня ожидали стандартов поведения идеальной жены и мамы, у которой приготовлены обед с ужином, дети выкупаны, а муж обласкан, с другой – поведения профессионала, ведь я не могла встать в середине судебного процесса либо клиентской встречи со словами «мне надо сына купать» и удалиться восвояси.

Такая дисгармония разрывала изнутри, но я утешала себя, что всем женщинам, признавшимся, что карьера для них важна, приходится проходить через подобное. Работа начала приносить хороший доход, кто же от этого отказывается? Нечего ныть, засучила рукава и побежала дальше.

Добежала до рака и полного истощения. Я находилась на самом дне и даже немного глубже. Я искренне хочу, чтобы ты там никогда не оказалась. Это возможно только в одном случае, если у тебя будет самое главное: ты сама. «Что, и это все»? – спросишь. По большому счету… да.

Если ты на пороге перемен, внутренних терзаний, если хочешь сделать шаг в неизвестность, но боишься, сомневаешься в своих силах и чувствуешь, что что-то идет не так, а окружающие твердят, что все прекрасно и по плану; если ты так и не знаешь, чего хочешь и позволяешь кому-то критиковать себя и допускать реплики из серии «Ты недостаточна хороша», знай: я была там. Я была на твоем месте. И очень хочу тебя обнять, поддержать и показать, каким путем прошла.

Мне очень запала фраза, услышанная в одном из подкастов: «Нужно делиться тем, что знаешь, а не учить». Мне нечему тебя учить, просто хочу рассказать о том, через что прошла и какие выводы сделала. Мне для этого понадобился больнючий пинок под зад в виде рака.

Я всем сердцем не желаю подобного для тебя. Не утверждаю, что мой путь является единственно верным, есть и другие. Но если он подошел мне, то может станет в чем-то полезным и для тебя, а?