Читать книгу Сказка про Ивана Грозного и деревянные крылья - Валерия Карих - Страница 2

В начале декабря 1564 года на длинный царский санный обоз сбежался глядеть весь слободской народ. Это царь Иван Васильевич отправился из Москвы на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, захватив с собой царский двор и верных поданных, проезжал по улицам Александровской слободы. Бояре, дворяне поохали, повздыхали, а делать нечего: царю перечить – опалу и смерть на себя накликать. Ехали многочисленными семействами с женами да детьми, и дворовой челядью. Сидели, укрывшись от холода и ветра бобровыми, собольими, лисьими шубами и медвежьими дохами. С собой везли домашний скарб и богатства: драгоценности, золотую и серебряную посуду, иконы и кресты, одежду и деньги.

Уже в дороге царь разослал по городским посадам и слободам Суздаля, Вязьмы, Ростова и Ярославля гонцов с грамотой, в которой призывал боярских детей и выборных дворян присоединиться к нему со своими отрядами для набора в опричное войско для служения царю верой и правдой.

А когда царь возвращался обратно из монастыря и снова свернул со своим санным обозом в Александровскую слободу, вокруг него уже собралось новое войско опричников.

Поселился царь в палатах Александровского кремля. И стал оттуда управлять государством, решив пока не возвращаться в Москву. Новое опричное войско и стрельцы встали лагерем за кремлевской стеной Александровской слободы на широком поле. И теперь каждый день по улицам слободы разъезжали на конях опричники и стрельцы и зорко высматривали, чем посадский люд занимается, чем торгует, что делает и не чинит ли кто царю измену.

В Москву же царь отправил грамоту к боярам и перечислил их вину в расхищении государевой казны, земель и обвинив их в произволе. Еще одну грамоту царь отправил простым горожанам, и ее на площадях и в церквях зачитали дьяки и священники. В этой грамоте царь сообщал, что на народ свой обиды не держит.

Забурлила Москва, загудела. Собрались и послали простые горожане, ремесленники и торговцы к царю своих ходоков с челобитной, в которой просили не оставлять их на произвол бояр и дворян.

Отправилась к царю из Москвы и боярская делегация с просьбой, чтобы царь на них не гневался и не накладывал опалу, а правил, как ему угодно.

Смилостивился Иван Васильевич и спустя несколько месяцев вернулся в Москву. Учредил он законом свое опричное войско, а затем лишил прежних богатых и родовитых бояр и князей суздальских, ростовских, ярославских, стародубских, которых подозревал в измене, их вотчин и переселив многих в Казань. Там родовитые князья получили в пользование новые поместья и деньги за переезд.

Наступила весна, и царь снова приехал в Александровскую слободу со своим новым опричным войском.

Но вот и заглянуло в наши северные края на среднерусскую равнину недолгое и благодатное лето. Рассыпалось, раззвонилось веселыми птичьими трелями и гулом колоколов на Распятской звоннице в Александровском кремле. Июльские зори встают ещё раньше, до колокольного звона. И вместе с зорями поднимался простой посадский люд. Ремесленники спешили в свои мастерские, мелкие купчишки и торговцы везли на телегах, несли пешим ходом на спинах мешки с товарами в торговые ряды. И с раннего утра до позднего вечера весело и шумно гудела, бурлила как будто пчелиный улей Александровская слобода.

Раскинулись на многие версты вокруг кремля большие и малые посады и слободы, в которых проживал простой ремесленный люд: кузнецы, гончары, плотники, резчики по дереву, хлебопеки, косторезы, крестьяне токари, ложечники, судописцы и деревянного дела умельцы, мастера серебряных дел да ювелирного промысла.

Вот и резчик по дереву Михаил Ефремович Крякутный жил с женой и сыном Никитой в красивом добротном доме, украшенном замысловатой ажурной резьбой.

Мастера резчики по дереву не в пример многим хорошо живут, особенно если трудолюбивы и присутствует божья искра в душе.

Никита пока подрастал и мальчишечкой был, во всем отцу в мастерской помогал.

Бывало, работает отец в мастерской, а Никитка рядом крутится и примечает, что тот делает, как дощечку выпиливает и ножичком по ней водит, и как потом на той дощечке разные узоры диковинные появляются, и птицы на ветках рассаживаются будто живые. Весной и летом у отца работы в поле было много: приходится ему пахать и сеять, сено косить, в стога метать. Тогда уже Никитка за старшего в отцовской мастерской оставался и заказы вместо него делал. Сидит, бывало на чурбачке из липового бруса и терпеливо, ну совсем как взрослый мужичок выдалбливает какую-нибудь высокую шкатулку с двумя конскими головами впереди и округлым хвостом – ручкой позади. Работает стамеской или резаком. Потом украсит шкатулку диковинным узором: пышной упругой ветвью, с сидящими на ней птичками и ягодками, и становится видна понизу травка муравка, а на ветке у каждого листочка – прожилки. Отполирует. А когда уже отец с матерью с поля домой придут, работу им свою покажет и похвалится.

– Неужто, сам смастерил? – удивлялся Михаил Ефремович.

– Сам, – не без гордости отвечает Никитка.

Возьмет Михаил Ефремович шкатулку сына и не нарадуется, видна в ней была рука хорошего мастера со своим особенным внимательным взглядом. Сам-то Михаил Ефремович уже давно работал с деревом, но так как Никитка, передать живую красоту, все же у него не всегда выходило. А у Никиты пальчиковые закругленные ветви на шкатулке получались, как будто и не человеческой рукой вырезанные, а самой природой созданные. Все линии, резаком проведенные, – неровные, стремительные, где то узор глубоко в глубину уходит, а где-то сверху скользит, как будто ладья по дереву проплыла и корпусом его, как по морю вспорола, а не стамеска шла, – такими они изящными казались. В руках такую шкатулку держать было приятно: уж такая она была увесистая и теплая, на ощупь вроде корявая, и в тоже время гладкая, будто живая кора.

– Как же ты углядел узор, – спрашивал Михаил Ефремович.

– А ты батюшка, погляди, как дерево к небу стремится, там птицы летают, поют. А дерево их будто слышит и тоже тянется вверх…, – объяснял Никитка.

Так и вырезал Никита свои диковинные природные орнаменты, подражая тому, что видел вокруг: то листочек вырежет на оконном наличнике в соседском доме ножичком так тонко, и кажется он как будто живой, то птицу с клювом вплетет в узор на деревянном блюде или подносе. Отполирует и становится дерево в углублениях дымчато-коричневым, а узор и орнамент на нем как будто пропечатывается и оживает, наполняется природным многоцветием. Вглядывался он в шелестящую листву над своей головой и думал, как бы всю эту природную красоту в наличниках окон, шкатулках или деревянном ковше передать. Уж, такие природа творила живые чудеса, и так много могла открыть пытливому взгляду мастера. Знай, только не ленись, да вглядывайся в природный материал, угадывай, что в нем притаилось, какие диковинные узоры притаились в плавных и мягких линиях, закругленных краях, ведь ствол дерева на распиле круглый.

Вокруг Александровской слободы поля, заливные луга и леса расстилаются, речка Серая обрыв под Кремлевской стеной опоясывает. За полем на другом берегу реки виднеется темный лес.

В свободное время Никитка часто приходил к обрыву и глядел, как над его головой плывут облака. Любил наблюдать он за летающими птицами. Осенью засматривался, как они собираются и улетают в теплые края, а весной прилетают обратно.

– Счастливые птицы, у них есть крылья, они летают и видят белый свет, – думал он про себя. Он так часто наблюдал за летающими вокруг птицами, что вскоре хорошо изучил многие их повадки. Синицы и снегири зимой перелетали короткими рывками с места на место, гуси тянулись высоко в небе весной и осенью клином или вытянутой ровной ниткой, а грачи и стрижи рассекали пространство как стрелы. Ему так интересно было наблюдать за птицами, что стал мечтать, что хорошо бы и у него вдруг выросли крылья, и он смог бы летать как они.

Однажды был он на реке с товарищами и увидел, как собирается на горизонте гроза. Ласточки и стрижи с тревожными криками стали носиться над рекой и вокруг песчаного склона обрыва в поисках укрытий. Небо быстро заволоклось тяжелыми тучами. С севера налетел холодный промозглый ветер.