Читать книгу Белые клавиши - Валерия Кондратьева - Страница 3

Наденька Майская жила со своей семьей в Москве, в районе Красной Пресни в небольшом двухэтажном доме, очень старом и ветхом. Дом имел собственный выходящий во двор палисадник, огороженный резным деревянным заборчиком. Какие только цветы не росли там весной и летом! И благородные пышные, похожие на пачку балерины, пионы, колокольчики, васильки, маргаритки, сладкие, всегда привлекающие ос и пчел левкои и высокие, стройные, как свечки, люпинусы. Очень нравились Наде и ромашки, головки которых были белого, розового, сиреневого и даже голубого цвета. Это были садовые ромашки, а не те, что растут в лесу, размером они были гораздо больше тех, лесных. Осенью Надю радовали заросли из кустов золотых шаров, что росли по краю забора. Они напоминали маленькие солнышки, и, глядя на них, лицо девочки сразу расплывалось в улыбке.

Наде было всего-то шесть лет, но она уже умела понимать и ценить красоту. Названия цветов она запоминала с трудом, но старалась и даже записывала их печатными буквами, которым недавно научила ее мать. Вот, например, название цветка лилии она запомнила сразу, этот цветок ее просто завораживал! Лилии были такие грациозные, стройные и роскошные в своем цветении! Цветок лилии напоминал ей корону сказочной принцессы, которую так хотелось примерить на голову. А как вкусно лилии пахли! Правда, если к ним подойти близко и слегка наклониться, чтобы понюхать, можно было испачкать лицо, особенно нос. Мама много раз напоминала Наде об этом. На лице оставались темно-красные разводы от тычинок в сердцевине цветка, которые потом плохо смывались водой.

За цветами ухаживали женщины, живущие в их доме. Они поливали их, подрезали, удобряли и строго следили за тем, чтобы никто не срывал. Приходилось любоваться их красотой издали.

На дворе стоял месяц июнь. А для цветения каждого цветка должно прийти свое время. Пока время лилий и также сильно любимых Надей флоксов пока не пришло, и девочка с замиранием сердца следила, как овальные головки каждый день набирают силу, увеличиваясь в объеме. Так интересно было за этим наблюдать!

Время цветения лилий – июль и август, но Надя умела ждать, лето пробегало так быстро!

Еще Надежда очень любила невзрачные на первый взгляд маленькие кустики с синенькими цветочками-туфельками. Она часто стояла около них и наблюдала за тем, как внутрь туфельки залетала оса, а потом никак не могла оттуда выбраться. Оса еле помещалась в узкой части носочка туфельки, но все-таки, напившись сладкого нектара, вылезала наружу. Наде почему-то казалось это очень смешным! Правда, синенькие туфельки совсем не имели запаха, но Надя частенько просто стояла около цветов и представляла себе, что именно такую туфельку, только хрустальную, потеряла Золушка на балу во дворце короля. Девочка была ужасной выдумщицей и обожала, когда ей на ночь читали книги.

Книжек в доме была уйма! Ведь мать Наденьки, Ольга Павловна, работала в ближайшей московской школе учителем русского языка и литературы. Она знала столько интересного! Ольга разыскивала в своей школьной библиотеке много познавательных книг для дочери, и вечерами все члены семьи по очереди читали Наде их вслух.

Отец Надежды – Иван Иванович Майский работал мастером-сборщиком на московском заводе «Компрессор», он очень поздно приходил с работы, и отца Надя видела только по вечерам перед сном. Но зато девочка много общалась с ним по воскресеньям, когда вся семья выходила гулять.

Прошлой зимой, под Новый год, мама родила братика, и вся семья с коляской часто ходила гулять в зоопарк, расположенный неподалеку. Иногда маленького Олежку оставляли с бабушкой Анастасией Петровной, но чаще коляску с малышом с гордым видом вез отец. Это было волшебное время! Надя с родителями стояла около клетки с каким-нибудь зверем и кормила его хлебом. Все весело хохотали! Потом девочку сажали в тележку-таратайку, запряженную маленькой лошадкой, которая возила детей по кругу, и Надя махала рукой родителям на каждом повороте. Это были часы счастья, единения всей семьи, и Наденька считала дни до следующего воскресенья, когда она опять отправится гулять с мамой и папой в зоопарк.

Лето – волшебное время! Гудение пчел и шмелей слышно было повсюду, не говоря про щебет птиц. Эти птичьи трели слышны были повсюду и придавали радостное настроение людям, всякий раз напоминая, что пришло долгожданное лето!

Теперь, когда наступило лето, коляска с Олегом частенько стояла около подъезда, а на лавочке рядом с ней сидела либо бабушка, либо мама, когда была свободна. Босыми ножками Надя бежала на детскую площадку, расположенную поблизости. Она садилась на узкую дощечку качелей, вцеплялась своими тонкими ручонками в поручни качелей и начинала раскачиваться. Надя так высоко взлетала вверх, что, видя голубое небо над головой, кричала от радости. Суставы качелей почти выворачивались от таких движений, и мама, видя эти рисковые упражнения дочери, грозила пальцем и кричала ей в открытое окно:

– Надя, остановись! Не надо так сильно раскачиваться, можешь упасть! Осторожно!

– Хорошо, мамочка! Не беспокойся!

Затем Надя бежала поливать цветы из своей маленькой леечки, она так хотела, чтобы они побыстрее выросли! Потом, правда, ноги были мокрые, приходилось сушить на солнце измоченные сандалики, но зато цветочки росли лучше и быстрее распускались. Погода стояла жаркая. Повсюду окна в домах были открыты настежь и оттуда доносились разнообразные звуки: голоса хозяев, шум включенных радиоприемников и даже игра на пианино.

Уже повсюду цвела сирень. Ее пышные сиреневые, белые, и даже темно-темно-сиреневые гроздья разносили свой ароматный запах по всей улице. Около входа в подъезд дома росло большое дерево душистой черемухи. Она была настолько высокая, что Наде казалось, будто ветки дерева дотягиваются до неба.

Вся дорожка перед входом в подъезд, трава, кустики, растущие рядом, покрывались белой пеленой, когда черемуха начинала осыпаться. А уж если поднимался сильный ветер, белые цветочки-пушинки черемухи разлетались по воздуху, будто первые снежинки зимой.

Вскоре начинал отцветать тополь. Его белый пух, скатывающийся на дорожках в белые кучки, становился похожим на сахарную сладкую вату, что покупали Наде в зоопарке. Пух залетал в открытые двери подъезда и лежал там большими сугробами на полу. Дворникам прибавлялось работы. Также пух любил залетать в открытые окна и летать по комнатам. Всем приходилось натягивать на окна сетки, вырезанные из тюля. Бабушка Настя всегда ворчала при виде летящего тополиного пуха и покрывала коляску с маленьким Олежкой куском белой марли.

Ольга вышла на работу уже через три месяца после рождения сына: расходы с рождением малыша сильно увеличились, ей приходилось очень много работать. И в школе вести уроки, и дома сидеть за столом у окна и проверять тетради учеников. А их было великое множество! Ольга сутулилась, вечно замерзала, так как из окна постоянно дуло. Иван нередко накидывал на ее плечи связанную Анастасией Петровной шаль из ровницы, которая немного согревала.

Сейчас уроки в школе закончились, шли выпускные экзамены, но работы у учителей было очень много. Оле надо было проверять выпускные сочинения и изложения у учеников. Подготовка по литературе к экзаменам также отнимала много времени и сил, Ольга переживала за каждого своего выпускника. Иногда отстающие приходили к Майским домой, и Ольга занималась с ними дополнительно. Частенько из глубины комнаты доносился ее спокойный, приятный голосок:

– Не забудьте про двоеточие и кавычки перед прямой речью! Сложные предложения разделяются запятой! Зачем тут вопросительный знак?

Места в доме не хватало. Квартира, где жили Майские, была коммунальной и очень маленькой: две небольшие комнатки и общая кухня на две семьи. В одной комнате располагались Ольга и Иван с маленьким сыном, в другой – Анастасия Петровна с Наденькой. В комнатах стояло только то, что необходимо: старый дерматиновый диван с валиками по бокам и с высокой жесткой спинкой, кровать Ольги с мужем, железная, довольно узкая, с блестящими металлическими шариками по углам спинки, стол, сколоченный когда-то давно еще отцом Вани, который был придвинут к окну и застелен выцветшей клеенкой. Вокруг стояло четыре деревянных стула.

Единственной ценной вещью Майских были высокие, старинные напольные часы с боем. Они имели желтый циферблат, внизу которого имелась надпись на французском языке, и к тому же они работали.

Били они каждый час, к счастью, не будя Олежку. Часы достались от прежних соседей, которые переезжали в другой город. Тащить такую тяжесть с собой, как напольные часы, они не захотели. Выбрасывать их на помойку было жалко. Пришлось оставить часы своим соседям – Майским, с которыми они дружили. Надя любила эти часы, по ним папа учил её узнавать время. Ещё она обожала их бой: мелодичный и низкий.

Но больше всего в своем доме Надя любила ковёр, который висел над её кроваткой, где она спала. Ковёр был замечательный! На нём были изображены два лесных оленя, гуляющих в сказочном диковинном лесу. По всему лесу росло множество зелёных папоротников: какие-то посветлее, а некоторые тёмно-изумрудного цвета! Папоротники стелились повсюду, они разрослись так густо, что заполняли почти всю поверхность леса. На переднем плане слева стоял большой взрослый олень с тяжелыми ветвистыми рогами. Он в упор смотрел своими красивыми раскосыми глазами прямо на глядящего. На заднем плане, чуть правее, стоял олень поменьше, видимо это был ребёнок-олень, ещё без рогов, с маленькими мягкими ушами. Оба зверя зорко всматривались вперед, пытаясь увидеть или услышать своих врагов: волка или рысь. На переднем плане в центре был выткан живописный коричнево-охристый пень с переплетающимися и изогнутыми в разные стороны древними сухими корнями, уходящими в землю.

В разных местах, но не везде, росли папоротники, которые цвели! Их огромные головы алого цвета горели ярким цветом на фоне изумрудной зелени. Весь ковёр был выполнен в желто-терракотовой гамме, так гармонирующей с зелёной травой и синим небом. Надя перед сном подолгу рассматривала этот ковёр-картину.

Она досконально знала, где и что изображено, но её тянуло рассматривать ковёр вновь и вновь. Про себя она сочиняла разные истории, которые могут произойти в этом лесу. Глядя на взрослого оленя ей так хотелось влезть к нему на спину и сидеть там, гладить его по жёсткой шерстке и по крепким, гладким, как будто отполированным, острым рогам.

Она, как Герда из сказки, как ей казалось, сидя на его спине, неслась по тундре или заснеженному полю, вцепившись в эти сильные рога, зажав в руках цветок папоротника. Надя, конечно, понимала, что такое бывает только в сказках или снах. Мама объясняла Наде, что на самом деле папоротник не цветёт никогда. Они размножаются спорами, расположенными на обратной стороне листьев. Просто народ придумал красивую легенду про цветение папоротника. Надя не понимала ничего про размножение папоротников, не очень хотела верить в легенду, рассказанную мамой. Но мама, как истинный литератор, сочла нужным рассказать Наденьке эту легенду-сказку. Вкрадчивым голосом Ольга говорила:

– Если верить народному поверью, один раз в год – в ночь на Ивана Купалу на поляне среди дремучего леса распускается перунов огнецвет. Посередине раскинувшихся перистых листьев, словно светящийся уголёк, появляется цветочная почка. Растёт это диво прямо на глазах и ровно в полночь с треском раскрывается, озаряя ярким светом всю поляну и громом сотрясая воздух и землю. Человеку, овладевшему этим цветком, становятся подвластны все тайные знания магии и доступны все скрытые на земле клады. Правда, добыть его удаётся далеко не каждому. Ведь мало найти чудесный цветок в лесной чащобе, нужно ещё одолеть страх перед нечистой силой, собравшейся на поляне. Такова легенда, – вздохнув, закончила Ольга свой рассказ.

Надя с содроганием слушала этот мамин рассказ, особенно про нечистую силу. Мама видимо специально ничего сокращать в рассказе не собиралась. Но Наденька все равно не до конца верила легенде.

«Раз цветок нарисован на ковре, – рассуждала она, – значит, бывает в действительности. Пускай даже редко очень. Но все же бывает».

Так Наде хотелось этого.

И со временем Ольга перестала спорить с дочерью.

«Пусть подрастёт, тогда я подробно объясню ей всё, и она сама разберётся верить в легенду или нет», – думала Ольга, с нежностью смотря на дочь. Ольга Павловна очень уставала за день. Работа забирала много сил. Анастасия Петровна, конечно, помогала ей, но иногда приходилось прибегать за помощью к девчушке Варе, соседке по коммуналке. Она всегда приходила на выручку, никогда не отказывала. Варя было совсем молоденькой, от силы лет 15-16. Она закончила восемь классов и больше учиться не захотела.

Варенька была смешливая и хорошенькая. Любила крутить патефон у себя в комнате и громко петь. Она часто забегала в комнату к Майским и своим певчим голоском заботливо спрашивала:

– Тётя Оля, помощь нужна? Надо погулять С Надей? Или с Олежкой? Давайте я быстренько подмету у вас в комнате, мне нетрудно!

Её природное обаяние подкупало всех. Оля с любовью смотрела на Варю и про себя думала: «Вот кому-то такое сокровище достанется!» Варя крепко сдружилась с семьей Майских, искренне любила их детей. Могла и покормить их, когда надо, и спать уложить. А если бабушка Настя просила сбегать в ближайший магазин за хлебом и молоком, Варя бежала с радостью, по пути успев покормить всех дворовых собак и кошек.

Родители Вари ей практически не уделяли внимания, целыми днями работали. Но девочка от природы было очень правильной, дружелюбной и жизнелюбивой. Ее рыжеватые волосы горели на солнце, а на лице, усыпанном веснушками, всегда играла улыбка.

Ольга уговаривала Варвару учиться дальше, видя, что девочка она толковая, любит читать, но Варя по неопытности и молодости только отмахивалась:

– Ааа… Успеется, – смеялась она.

В доме Майских было собрано много интересных книг. Ольга замечала, с каким упоением Варя читает её детям книжки.

В тот роковой день, 22 июня 1941 года, никто не подозревал о начале войны. Германия вероломно напала на Советский Союз. Сначала никто не поверил предстоящей опасности, ведь до этого была Финская война, которая продлилась всего 3 месяца. Все думали, что так же будет в этот раз.

Стояло воскресенье, это был очень жаркий день. Люди освежались, покупая квас, стоя в очереди за кружкой холодного напитка. Женщины в крепдешиновых платьях и белых носочках толпились у автобусов, провожая детей в летние лагеря.

Иван Майский сразу же добровольцем ушел на войну. Он был направлен в Прибалтику, на фронт. Вновь прибывших новичков расформировали по разным подразделениям. Иван попал в Ладожскую флотилию простым матросом.

Все в жизни Нади изменилось сразу. И папы не было рядом, и мама ходила постоянно грустная. Письма от папы, а вернее листочки, свернутые треугольничком, приходили редко. В них он очень мало писал о себе, больше спрашивал о маме, Наде и Олежке.

До войны, летом на каникулы Ольга уезжала с маленькой Наденькой к сестре Люсе в Башкирию. Но сейчас она не знала, что делать. Она сидела часами у радиоприемника и слушала сводки с фронта. Они никак не радовали ее. Наступили суровые времена.

В письмах Иван настаивал, чтобы уезжали все из Москвы, на время войны к Люсе, туда враг не доберется. А к Москве может и подобраться. Но Ольга все медлила, надежды таяли с каждым днем. Подсознательно она еще ждала, чтобы Олежка подрос, окреп.

В письмах сестры было только одно: выезжайте, не медлите. Не ждите холодов. Она беспокоилась, как Ольга одна без мужа в доме справится с хозяйством, старенькой мамой и крошечным сыночком.

Так просидели они до октября, надеясь на улучшение. А в середине октября фашисты подошли к столице вплотную, ежедневно бомбили самолеты, город перешел на осадное положение. 15 октября было принято постановление о всеобщей эвакуации. Многим казалось, что это конец, что мы проиграли, что со дня на день враг возьмет Москву.

Распространялись тревожные слухи, начиналась паника. А в ноябре сообщили, что враг уже стоит на подступах к Москве. Многие стали уезжать, эвакуировались заводы и учреждения. Оставаться стало опасно, да и зарплаты учительницы в школе еле хватало, чтобы как-то выжить. Олежку надо было откармливать молоком и свежими качественными продуктами: он был худой, бледный, не добирал вес, часто болел. Да и Надя, нельзя сказать, что обладала крепким здоровьем.

А мать Ольги, Анастасия Петровна, вообще как-то сразу сникла, постарела, помощи от нее практически не было.

– Устала, ты, Оля? Отдохни, – только и говорила Анастасия Петровна.

– Давай картошечки почищу?

– Лежи, мама. Сейчас Варя придет, поможет.

Долго обдумывать решение об отъезде Ольге не пришлось. Немцы стояли уже в Подмосковье, вопрос решился сам собой. Ольга быстро стала собирать вещи детей, матери, свои, купила билет до Уфы и собралась в дорогу.

Она даже успела написать письмо сестре Люсе с просьбой найти для нее место учительницы в школе или еще где-нибудь, где будет свободное место. Ольга надеялась, что пока они будут ехать, Люся как раз найдет работу для нее. А ехать им предстояло долго. Село, где жила Людмила, находилось в нескольких километрах от города.

Вечером сложив все вещи по тюкам и чемоданам, уложив детей спать, Оля села за стол и молча поглядела в окно. Небо было усыпано звездами. Налив себе кипятка из алюминиевого чайника, она заварила в нем листья мяты и смородины, предварительно высушенные еще летом, и прихлебывая горячий чай, наконец-то успокоилась.

Она окончательно утвердилась в том, что все правильно делает. Поживет до весны-лета следующего года у Люси, глядишь- и война закончится. За это время дети окрепнут в прекрасном климате, где растет полно ягод, грибов; где каждая семья имеет коров, кур, кроликов и всякую другую живность. Люся каждое лето зазывала Олю погостить у них с мужем, обещала всячески помогать. Собственных детей у нее не было.

Ехать надо было до города Уфа, далее как-то добираться самим до села Глуховское. Село было большое, расположено в красивейшем месте. Сколько Ольга ни уговаривала Люсю с мужем перебраться к ним поближе к Москве, Люся никак не соглашалась.

Привыкли, приросли. Да и куда от своего хозяйства денешься!

В письмах Люся еще с осени зазывала Олю с детьми к ним в Башкирию. Она писала, чтобы сестра ничего не боялась, уверяла, что Наденьку и Олежку они вместе откормят кумысом, дети вырастут и окрепнут. Кумыс продается у них в каждом местном магазине, его разливают по бутылочкам, он всегда имеется в продаже.

Ольга хорошо подготовилась к трудному и долгому путешествию в Башкирию. Запаслась теплыми вещами, продуктами в дальнюю дорогу. Взяла все необходимое для жизни на новом месте. В основном – книги для своей работы, для чтения детям, все принадлежности для Нади: ведь ей надо идти на следующий год в школу!

Очень беспокоила Ольгу мать. Та хоть и чувствовала себя неплохо, бодрилась, но возраст брал свое. К счастью, настроение у Анастасии Петровны было хорошее: ведь она ехала на встречу к своей второй родной дочери Людмиле, с которой давно не виделась. В Москву Люся с мужем выбирались редко.

В поезде дети прилипли к окнам. Спины и грудь им Ольга замотала пуховыми шалями крест-накрест, чтобы не продуло. Олежка уже научился ходить, но его не спускали с диванчика. С этим было мучение, он требовал, чтобы его водили по купе, а лучше вдоль коридора вагона. Но бабушка Настя строго следила за поведением детей в поезде, из купе лишний раз не выпускала.

– Мама! Посмотри, заяц пробежал по просеке! – возбужденно кричала Наденька, смотря в окно. – Да каким-то белым стал! Я в зоопарке видела только серых!

– Конечно, ведь зима почти наступила! – объясняла Ольга. – Зайцы шкурку меняют. Помнишь, мы об этом читали?

– Да, да. Я забыла просто. Посмотри скорей в окно: как красиво там! – не унималась Надежда.

Пейзажи за окном менялись быстро.

Пока за окном мелькали подмосковные поля, леса, озера. А уж сколько березовых рощ они проехали, не счесть! Береза – истинно русское дерево, тонкое, возвышенное и поэтическое. Ольга настоящий литератор и по профессии, и в душе, всегда тонко чувствовала природу. Институт свой она выбрала осознанно, никто ничего ей никогда не советовал. Она знала наизусть массу стихотворений и когда на уроке ей приходилось читать их детям, они всегда замолкали и внимательно слушали.

Вот и в этот раз, смотря в окно на заснеженные поляны и тоскующие поля, ей сразу же вспомнились строки из стихотворений С. Есенина о зиме, снеге, березах.

Природа на глазах менялась. На смену равнинам приходили степи, уже заснеженные и от того неимоверно красивые. Белый снег слепил глаза, а ночью Оля и Анастасия Петровна любовались мириадами звезд, что сияли на темном ночном небосклоне.

Днем виды за окном тоже были замечательны. Кроны деревьев словно искрились серебром, когда выглядывало редкое солнышко. Небо казалось жемчужно-серым, а заснеженные поля под таким небом отливали фиолетовым цветом. Эти необычайно красивые виды из окна отвлекали Ольгу от мрачных мыслей о войне. Об Иване Оля беспокоилась постоянно.

Светлые, прозрачные, выцветшие от прожитых лет глаза Анастасии Петровны то ли от грусти, то ли от умиления наполнялись слезами. Но она старалась не показывать своей печали Оле и детям, понимая, сколько трудностей их ждет впереди. Она жалела дочь, видя, как та старается всем угодить, накормить, постоянно куда-то выбегает из купе. То чаю принесет всем горячего, то сидит продукты перебирает, следя за их свежестью, чтобы никто не отравился в дороге.

– Оленька, отдохни! Дети ведь заснули. Поспи сама в дороге немного, я послежу за ребятами, – то и дело говорила мать дочери. Но в ответ слышала все одно и то же:

– Я не устала, мама. Высплюсь ночью. Только бы все были здоровы!

На остановках Ольга выпрыгивала из поезда, строго-настрого запретив Наде выходить из купе. Сама же, накинув на плечи вязаную пуховую шаль, быстро подбегала к торговкам, стоящим у вагонов и торгующих скромной едой, нужной людям в дороге: горячей картошкой, хлебом, солеными огурцами, куриными крылышками и вареными вкрутую яйцами. Эта еда помогала бабушке Насте, детям и Ольге продержаться в пути и быть сытыми.

Много сложного, неподъемного свалилось на Олю как-то сразу. Она постоянно думала о муже Ване. Мать приучила ее с детства молиться и верить в Бога, и Оля имела маленькие иконки, которые держала всегда при себе. Она молилась об Иване, о здоровье матери, и, конечно, о детях.

«Надо только доехать до Люси, там все сложится хорошо», – внушала себе Ольга. Мысленно она дала себе слово: держаться!

Сестра Людмила была значительно старше Ольги и, выйдя замуж за Алексея, жила с мужем в Башкирии, в своем старом родительском доме. По профессии она была агрономом, и уход за собственным большим хозяйством был ей не в тягость.

Участок за домом был огромным, ухоженным, имелись и куры, и кролики, и индюшки, и даже корова.

Росли плодовые деревья, кусты с малиной, смородиной, ежевикой и крыжовником. Успевай только поворачиваться, работы всегда было много.

Так жили в тех краях. Никто не жаловался на обилие работ. Все с молода были приучены к труду и раннему подъему. Корова поила всех собственным молоком – это ли не счастье?

Муж у Людмилы был хорошим, помогал во всех делах. Так и жили не тужили. Вот только Бог деток не дал. Но Люся смогла смириться с этой бедой; 2 раза в год отправляла племянникам в Москву посылки: банки с огурцами и помидорами, варенье из разных ягод, коробки с засушенными грибами и целебными травами. Конечно, простой посылкой такое не пошлешь. Не возьмут, не разрешат. Но Алексей всегда умудрялся найти человека на станции, едущего в Москву, и с ним передавал посылку. Там, на вокзале в Москве, огромную сумку посыльный передавал Ивану.

До войны, несколько раз летом Майские ездили с маленькой Надей в гости к Людмиле и каждый раз возвращались нагруженные. Как там хорошо отдыхалось! Тишина, покой! Действительно, воздух был целебным. Надя всегда после отдыха у тети Люси поправлялась и к концу лета подрастала на 3-5 см.

По мере приближения поезда к Уфе, пейзаж за окном стал заметно меняться. Деревья росли не такие, как в Подмосковье. Никаких березовых рощ здесь не было видно.

Все чаще встречались мощные кряжистые деревья. Бесконечные степи, которые тянулись часами, сменили небольшие горы.

Надя смотрела на качающиеся от ветра провода, потом взор ее устремлялся все выше и выше к небу. Привычных для нее воробьев и галок она не увидела, зато заметила какую-то большую птицу, размах крыльев которой ее очень впечатлил.

– Что это за птица? – обеспокоенно спрашивала Надя.

– Это, наверное, орлы, – отвечала бабушка Настя.

Но она вполне могла их путать из-за своего слабого зрения или просто по незнанию.

Затем черные горы и длинные степи стали заканчиваться, вдалеке уже мелькали заброшенные деревеньки и отдельные домики, стоящие у подножья невысоких гор. Поезд проезжал крошечные лоскутные поля, уже заснеженные, но ухоженные человеком. Через какое-то время появились крупные поселки, и дальше маленькие городишки. Поезд мчался все дальше и дальше. Видно было много отдельно стоящих групп домов, словно приклеившихся друг к другу. Около них росло большое количество рябин, густо украшенных замерзшими гроздьями красных ягод. По народной примете это говорило о том, что зима предстоящая будет очень холодной.

Из печных труб домов тянулся столбом белый дым высоко в небо, это говорило о том, что хозяева домов живут в тепле.

Ольга смотрела в окно вместе со всеми, и новые надежды на лучшее проносились в ее голове. Она часто вспоминала мужа Ваню, их любовь. Их души уже много лет были переплетены намертво в единое целое. И это помогало ей, и наверное, Ивану выживать в эти трудные дни войны.

«Все будет хорошо», – внушала себе эту мысль Ольга, как молитву.

Наконец-то приехали. В самом начале платформы бабушка Настя и Оля сразу же увидели Люсю, махавшую им рукой, одетой в теплую узорчатую варежку. Раскрасневшаяся, красивая и веселая Людмила кинулась к матери и Ольге с поцелуями, одновременно обнимая детей.

Счастью не было предела! Рядом стоял Алексей и улыбался.

– Добрались! – громко и радостно кричала Люся. – Дорогие мои, любимые, – не утихал ее голос.

– Люсенька, здравствуй, родная! – всхлипнула Оля. – Все нормально. Все целы.

Все расплакались от счастья, что поездка позади, что все добрались здоровыми, в пути никто не заболел. Людмила быстро побежала к повозке с лошадью. Лошадь стояла смирно, громко пофыркивая. Повозка представляла из себя деревянные сани, широкие и удобные, сверху на них лежали теплые меховые тулупы, чтобы накрываться ими в пути.

Сани выпросил в колхозе муж Люси Алексей. Их ему дали с удовольствием, не попрекая, понимая важность дела. Помогать другим людям во время войны стало обычным делом. Погрузившись в сани, закутав Надю и Олежку тулупами, усадив удобно Анастасию Петровну, все наконец угомонились. Лошадка побрела по дороге, утопая в снегу. Алексей привычно управлял лошадью.

Дети устали, разморились в теплых одеждах. Олег сразу же крепко заснул. Надя смирно сидела и с интересом рассматривала все вокруг. У них дома такое увидишь редко! Белое зимнее небо с чуть проглядывающей желтой луной, огромные сугробы вдоль дороги впечатляли девочку. Она воспринимала увиденное вокруг остро и чуть болезненно. Но красота снежных гор, тяжелые ветви огромных елок с свисающим с них снегом немного успокаивали Наденьку. От всего увиденного, от мягкого движения саней, качающихся влево-вправо на пригорках и ямах, Надю тоже стало клонить ко сну.

Ольга и Людмила разговаривали, наперебой перебивая друг друга. Их счастливые лица светились радостью от встречи, казалось, они не замечают ни холода, ни того, что брови и ресницы запорошил снег, пальцы ног окончательно заледенели, а по щекам текут слезы, замерзая на лице. Сколько новостей сестры успели поведать друг другу за время пути до дома!

– Как ты справлялась без Ивана? – беспокойным голосом спрашивала Люся. – Ведь ты же работала! Как мама? Какие лекарства нужны ей?

– Все нормально, – успокаивала ее Ольга. – Крутилась-вертелась, но справлялась. Мама мучается давлением, но у нас в запасе всегда есть пиявки.

– Да и у нас найдутся! – засмеялась Люся. – Озер и прудов здесь предостаточно, ты знаешь. Да и Алексей рыбак хороший, достанет сколько и когда нужно.

– Конечно, в чем вопрос! – засмеялся Алеша.

– Как вы живете? – в свою очередь забеспокоилась Оля. – Не стесним ли мы вас?

– Разве вы можете стеснить нас? – чуть обиженным голосом ответила сестра. – Вы ведь наши любимые, родные люди. Мы все продумали с мужем. Места в доме хватит на всех. Не волнуйся, все уляжется.

«Все будет хорошо! – мысленно, как всегда, вторила ей Ольга. – Лишь бы война закончилась, и Ваня уцелел».

Бабушка Настя только утвердительно кивала головой, слушая беседу дочерей. К счастью сестер, долгую дорогу Анастасия Петровна перенесла хорошо. Да и вообще все сложилось удачно! Все живы и здоровы!

Наконец подъехали к дому. Алексей быстро соскочил с саней и начал по очереди спускать на землю детей, Ольгу, помог вылезти из саней Анастасии Петровне.

Дети крепко выспались во время пути, крепко поспали, их щеки краснели от мороза. Надя, когда слезла с саней, сразу же пошла разглядывать лошадку, которая так смешно фырчала, дергала головой, топотала ногами на месте, намекая на угощенье.

У дома лежал накрытый брезентом, запорошенный снегом стог сена. Из сеней дома Алексей вынес охапку свежего сена и покормил лошадь. От сена исходил какой-то необычайно вкусный запах свежести и мороза. Прежде такого запаха Надя не знала.

Гостям выделили небольшую, но уютную комнату. В углу стоял широкий диван для Ольги и Нади. У противоположной стены поставили железную кровать с панцирной сеткой для бабушки. Было конечно, тесновато, но все же, место для кроватки маленького Олега нашлось. Алексей сам смастерил для племянника деревянную кроватку – ровно под размер ребенка.

Как он смог правильно рассчитать размеры кроватки – неизвестно. Видимо, имелось какое-то чутье.

Рядом, на первом этаже, располагалась спальня Алексея и Людмилы.

На второй этаж к мезонину вела довольно узкая лестница. Но комнатка наверху была просто очаровательная. Здесь стоял деревянный рабочий стол для Ольги и Нади, которая на следующий год собиралась в школу. Здесь же на столе лежали цветные карандаши и бумага для рисования Наде. Впоследствии девочка часто сидела за этим столом и писала печатными буквами письма отцу на фронт. В конце каждого письма она рисовала крупную пятиугольную красную звезду. Она была уверена, что звезда папе непременно понравится.

Время шло быстро. Люся смогла заранее договориться о работе сестры в местной сельской школе. Место учителя русского языка и литературы, к счастью, нашлось. Конечно, денег платили мало. Но Ольга умудрялась по вечерам, сидя в комнатке мезонина в старом кресле, мастерить из разноцветных тряпочек фигурки мягких кукол. Этому ее еще в детстве научила мама. Кто бы мог подумать, что это ремесло когда-нибудь пригодится в жизни!

Куклы получались разные, красивые и не очень. Они все были разодеты в разноцветные одежки: платья, сарафаны, рубашки и брюки. Лица для кукол придумывали вместе с Наденькой, предварительно делая эскиз на листке бумаги. Как ни странно, Люся умудрялась их продавать на рынке у станции. Проезжавшие мимо поезда останавливались, и кучи народу выскакивали из купе, чтобы закупить на рынке продукты, да заодно и подарок ребенку.

Стоили, конечно, такие куклы-самоделки очень мало, но все равно какой-никакой, а приработок.

На работе Ольга всегда перекусывала выданным ей Люсей пайком в пакете. Там лежали сухие ягоды и яблоки, орехи и сухарики. Еда эта была довольно калорийной и сытной. Так что чувства голода Ольга не ощущала.

Дети оставались на попечении бабушки и Люси. Алексей работал в местном колхозе, был мастером на все руки. Выручало и большое собственное хозяйство: куры, кролики, корова. Так что все постепенно налаживалось.

Кроме постоянной тоски по мужу Ивану, которая не покидала Ольгу никогда.

Письма от него шли очень долго. Первое время они приходили на старый адрес в Москву. А затем преданная Варя переправляла их для Майских в Башкирию. Иван уверял Ольгу, что война скоро кончится, но по сводкам, которые передавали по радио, ни о каком конце войны и речи не шло.

Осенью 1942 года Надя пошла в школу. Школа помещалась в небольшом кирпичном здании. Внутри помещений было очень чисто, на окнах стояли цветы. Пол в классах и коридорах постоянно намывала уборщица. Все уроки у Нади вела ее собственная мама. Дополнительно она еще вела русский и литературу в старших классах, которые учились во вторую смену. Было еще два педагога, они преподавали математику, физику, химию и другие предметы. Все было как положено, но учителей все равно не хватало.

Беспокоиться Ольге по поводу знаний Нади не приходилось. Она с раннего детства приучила дочку быть дисциплинированной и усердной. Да и от природы Надя была очень толковой для своего возраста. Вечером, сидя за проверкой тетрадей, Ольга повторяла с Надей пройдённый материал. Дочка всегда радовала ее.

– Мама, – теребила Надя Ольгу, – я сама выучила все планеты! В кабинете географии валялся старый атлас, и мне так захотелось сходить в Планетарий!

– Здесь Планетария нет, конечно, Надюша, – отвечала Ольга. – Но когда мы вернёмся в Москву, после войны, обязательно сходим! Наберись терпения.

Ольга была хрупкого телосложения, небольшого роста, обладала красивой внешностью. Ее темные густые волосы с челкой на лбу очень украшали ее образ. Сзади волосы были схвачены у шеи заколкой или простой резинкой. Одевалась Ольга Павловна очень скромно. По ее внешнему виду можно было сразу понять – это настоящая учительница: строгая, умная, требовательная. На работу она надевала серые пиджачки, перешитые из старых драповых пальто, узкие юбки. Кофточки себе шила сама; когда-то в последних классах школы она прекрасно научилась шить. Хорошо, что у Люси сохранилась старая машинка «Zinger».

Единственное, чем Оля украшала себя, была старая мамина брошь из яшмы, которая представляла собой удачный срез камня, ее разноцветные полоски были удивительно красивы. Брошь Оля прикалывала себе на лацкан пиджака, она подходила под любую надетую под пиджак кофточку.

В душе Ольга была мягкая, добрая, очень внимательная к людям, любящая детей и слегка ранимая. Многое подпускала слишком близко к сердцу. Но внешне старалась не показывать этого.

Олежка подрастал, рос крепким, болел мало. Одно плохо: отца совсем не помнил. Но Алексей как бы заменил ему папу, они с Олегом крепко сдружились. Жить в Башкирии было спокойно, война не коснулась этих мест, но довольно бедно. Выручало всех собственное хозяйство и благодатный для выращивания овощей, картофеля, фруктов мягкий теплый климат.

Надя тоже росла быстро. Внешне она все больше становилась похожа на мать. Ее каштановые волосы Ольга заплетала в косу. Иногда из двух косичек она делала Наде две «бараночки» у ушей или переплетала их между собой, делая «корзиночку». Дети были ухожены, обуты и накормлены.

Частенько у Анастасии Петровны пошаливало давление. Но лечение пиявками явно помогало, справлялись сами. Пиявки вгрызались в шею бабушки, отсасывая лишнюю кровь, после чего ей явно становилось лучше. Надя издалека смотрела на эту процедуру с гримасой на лице. Внешний вид пиявок вызывал у нее некоторое отвращение.

В теплую погоду Люся выставляла на веранду стул для матери, и Анастасия Петровна часами сидела на воздухе, смотря вдаль на сопки каким-то долгим задумчивым взглядом.

– Бабушка, что ты там разглядываешь в небе? – спрашивала Надюша. – Опять орлов увидала?

– Да, наверно, это все-таки они. Как высоко парят в воздухе! Это хорошая примета! – отвечала добрым мягким голосом бабушка Настя.

Так прошло еще два года. Письма от Ивана приходили редко, но все-таки приходили. Главное, он был жив-здоров, и все мечтали о возможном отпуске Вани. В последнем письме Иван намекнул, что возможно ему дадут десять дней отпуска, полученного за отличное служение родине, за хорошую службу. Жалко только, что четыре дня у него уйдут на дорогу, но что делать! Главное, он увидит своих дорогих детей и любимую жену. «Как я жду нашу встречу! – писал Ваня, – Как люблю вас всех! Как соскучился по тебе, моя милая Оля, и детям! Иногда слезы сами льются от счастья, когда представляю, что вхожу в дом!»

Когда точно это произойдет, Ваня сам не знал. И предупредить о приезде ему было очень трудно. Но всё-таки это свершилось!

В один из долгих зимних дней, когда Ольга и Надя были в школе, Ваня добрался до дома, в котором жили родные. В поезде, когда он ехал до Уфы, он случайно разговорился с одним мужиком, который тоже жил в Глуховском. Узнав, что Иван едет в отпуск с фронта, мужчина проникся большим уважением к нему, долго расспрашивал о делах на фронте. Иван ему очень понравился, и он обещал всячески помочь ему добраться до села как можно быстрее.

Выйдя из поезда, попросив Ваню стоять на месте и никуда без него не уходить, Георгий, так звали мужчину, куда-то на время пропал. Через минут 15 он вернулся, веселый и довольный. Он смог договориться с начальником станции, что тот подбросит их на машине в село. Он долго и красочно стал объяснять Ивану, как на начальника подействовали его слова: «Боец с фронта в отпуск прибыл! Помоги другу!»

Георгий с Иваном уселись в «Уазик», и машина медленно поехала по сугробам в сторону села. Ваня до конца не верил своему счастью. Войдя в дом, он страшно напугал Анастасию Петровну и маленького Олега. Баба Настя никак не ждала увидеть зятя, и вся переполошилась:

– Оля-то, Оля с Надюшкой в школе! Вот радость-то будет! Как же ты добрался до нас, Ванечка?

– Добрался вот, – улыбаясь в усы, прошептал Иван, целуя и обнимая тещу. – Как вы тут, здоровы все?

– Стараемся! Оля вся исхудала с нами, столько дел у нее! Все о тебе волнуется, родной ты мой!

Ваня сидел на кушетке и не спускал с рук подросшего Олежку. За два года тот так сильно вырос!

– Сынок, папка приехал! – кричал Ваня, слегка подбрасывая Олега вверх.

Тут внезапно открылась дверь и в комнату сначала влетела Надюха и слегка ошарашенная Ольга. Наконец-то встреча состоялась!

Иван оставшиеся дни не мог нарадоваться, что он находится с родными и в тепле. Много ел, спал. Помог и с хозяйством, что смог успеть. Но особо ему ничего не давали делать. Дней оставалось все меньше и меньше.

По ночам в доме стояла полная тишина. Только слышно было, как ветка ели царапает по окну. За эту отпускную неделю Ваня слегка отвык уже от постоянного шума морских волн, качки и чувства тревоги. Лежа ночью в обнимку с женой, Иван тихо разговаривал с Ольгой, их пальцы переплетались между собой, он нежно гладил Олины волосы и шептал:

– Скоро должна война кончиться. Силы всех на исходе. Умоляю, только дождитесь меня и будьте здоровы. Я постараюсь выжить, а потом – все сделаю для вас. Моя любовь безгранична!

Оля, уткнувшись лицом в плечо Вани, чтоб он не видел ее слез, молча целовала его.

– Ванечка, мы молимся за тебя каждый день. Нет ни минуты, чтобы я не вспоминала тебя. Как хочется любви и мира!

Они еще долго не могли заснуть и, повернувшись на бок, оба смотрели в ночное окно, где на небе мерцали яркие звезды. Одна из них, Венера, планета любви, сияла больше других.

Прошли еще полтора долгих тяжелых года. Больше Ивана не отпускали в отпуск. Война закончилась 9 мая 1945 года.

Иван предупреждал в письмах, что примерно в середине или в конце мая будет дома. Главное, он был цел и невредим. Было несколько ранений, но все это в прошлом. Ольга засобиралась назад, в Москву. Дети за прошедшие три с половиной года подросли, Надя заканчивала начальную школу, Олегу уже было четыре года. Дороги назад Оля не боялась. За прошедшие годы она каждый день ходила в школу с Надей по опасной тропинке, шедшей мимо леса, в котором прятались сбежавшие из тюрем зеки. Психика ее закалилась, а уж узнав об окончании войны и скором возвращении Ивана, ей вообще все стало видеться в розовом свете. Счастью ее не было предела: муж жив, дети здоровы!

Немного расстраивало Ольгу, что бабушка Настя наотрез отказалась ехать назад в Москву. Она захотела остаться в своем родном доме, в котором жила когда-то долгие годы, с семьей Люси. Она понимала, что дети будут расти и дальше и в их тесной квартире будет вообще не повернуться. Да и Люся уговаривала маму остаться. Благодатный климат Башкирии, целебный кумыс и свой огород хорошо действовали на здоровье Анастасии Петровны, она чувствовала себя здесь спокойно, комфортно и защищенно. Иначе и быть не могло, ведь это были ее родные места, где она родилась, выросла и прожила долгие годы. Зять ее, Алексей, очень хорошо к ней относился, любил как родную мать.

В Москву ехали, как показалось Оле, значительно быстрее. Мелькали, как в калейдоскопе, знакомые пейзажи, где преобладали поля и степи, поросшие ковылем и багульником. Поезд летел будто на крыльях. Было такое ощущение, что попутный ветер дул явно в сторону Москвы. Да и настроение всех ехавших пассажиров помогало. Дети уже свободно бегали по коридору вагона, считали часы до приезда и до встречи с отцом.

Стоял месяц май. Листья на деревьях уже позеленели. Ольга с вниманием и любовью рассматривала в окно знакомые пейзажи. Она любила Башкирию, где родилась и успела закончить школу. Через год после окончания школы Оля встретила Ваню и уехала с ним в Москву, где он родился и жил. Она сразу же поступила в областной педагогический институт, о котором всегда мечтала. Она с детства знала, кем хочет быть: только учителем!

На третьем курсе института у Ольги родилась Надюша, ей пришлось перейти на заочное отделение. Вот тогда-то к дочери и приехала помогать с внучкой Анастасия Павловна. К жизни в Москве Ольга привыкла быстро.

Она сильно любила своего мужа Ваню, их семейная жизнь складывалась счастливо. Рождение детей только укрепило их союз.

Ее лицо с чуть раскосыми карими с зеленой оболочкой глазами, которые выделялись на фоне каштановых, немного рыжеватых волос, привлекало своей красотой. К счастью, внешность Ольги передалась и детям. Да и Иван был явно недурен собой: статный, высокий, с мужественными чертами лица.

Оля непрерывно смотрела в окно. Поезд проезжал ее любимую речку Белую, в которой когда-то в детстве она часто купалась. Только тогда вода в реке ей казалась желтой, видимо она была мутная из-за илистого дна, и маленькая Оля не понимала, почему река называется Белой. Волны от ветра были сильными и в окне она заметила, как они прибивают к берегу маленькое суденышко. По кромке воды у берега бегали мальчишки, пытаясь сетками поймать мелкую рыбешку. Пейзажи вокруг завораживали ее воображение. Она невольно переносилась в воспоминания о детстве.

Так постепенно, под стук колес поезда она погрузилась в легкий, приятный сон. В ее воспоминаниях и видениях вставал их башкирский домик, яблоневый и вишневый сад, заросли благоухающего шиповника, дорожка, по которой бегали маленькие Оля и Люся. Моментами всплывало лицо мамы. Она была совсем молодая! Олины тонкие, фарфоровые руки обнимали голову, и по выражению лица спящей женщины было видно, что ей снится что-то приятное.

Разбудили ее дети.

– Мама, мама! – кричали они. – Дядя в коридоре сказал, что осталось ехать всего часа три примерно! Скоро будем в Москве!

– Да, – отвечала ласково Ольга. – Как только начнутся березовые рощи – считай, что скоро дома!

В окошке проплывали прекрасные пейзажи: реки, озера, леса. Плакучие ивы, наклонившиеся к воде, превращали пейзаж в красивую картину. Поля с только что распустившимся красными маками сливались в единое цветовое пятно, радовавшее глаз. Но главное: небо было светло-голубое, прозрачное, безоблачное. Оно было мирное! В душе Ольги прочно поселилась надежда!

Наконец-то прибыли. На вокзале были толпы народу. Кругом стояли прибывшие с войны отвоевавшие мужчины.

Их встречали жены, дети, родственники с букетами цветов в руках. Все обнимались и целовались. Лица людей светились счастьем и радостью. Как долго всем пришлось ждать этого момента!

На перроне Олю с детьми встречала соседка Варя, которая заметно выросла и превратилась в красивую молодую девушку. Она помогла Ольге и детям вылезти из вагона, взяла в руки багаж и потащила чемоданы к нанятой ей машине. Никакая работа не была в тягость Варе с детства.

– Ой, мамочки, – запричитала Варвара, – как дети-то выросли! Олежка-то, когда уезжал, был совсем младенцем!

– Оля, война-то кончилась! – не унималась Варя – Какое счастье! И соседский Егор вернулся, помнишь его?

Тут Варя, не закрывая рот, стала рассказывать о всех новостях и событиях, что произошло за то долгое время, когда шла война. Кто погиб, кто родился, кто жив или умер за это время.

Ольга с замиранием сердца внимательно слушала ее. По ее щекам лились слезы. Ведь все эти люди, о которых рассказывала Варя, были хорошо ей знакомы. Главной новостью, о которой сообщила Варвара, было известие о том, что школа, где работала Ольга, сгорела. Но, к счастью, не вся. Может проводка старая была, может поджог – неизвестно. Школу вовремя успела потушить районная пожарная часть, помогали и мужчины, не попавшие на войну по разным причинам.

Сейчас школа отстраивается, но помещений, пригодных для занятий, не хватает. Есть надежда, что за лето местная власть с помощью энтузиастов успеет достроить школу к сентябрю. Пока приходится тесниться в маленьких комнатках старой школы, новых, заново отстроенных помещений пока нет.

Ольга, конечно, расстроилась. На работу ей надо выходить осенью, она надеялась сразу по возможности приступить к урокам. Проблем естественно было много. Страна после войны разрушена, надо ее заново восстанавливать.

Дом их, к счастью, стоял целый и невредимый. Варвара хорошо следила за их квартирой, периодически убиралась там и даже мыла окна. Немцы хоть и подходили близко к Москве, но на подступах получили сильный отпор и быстро были отброшены назад. Москва осталась нетронутой.

Дом Майских был, конечно, ветхим, старым, в помещениях было сыровато. Но в квартире Майских все было в полной сохранности. Их дверь в коммунальной квартире была плотно закрыта на замок все годы войны, периодически туда заглядывала только Варя. Войдя в подъезд дома, Оля первым делом навестила всех соседей, поздравила с победой каждого. За время войны все люди, оставшиеся дома, сроднились: их объединила война, общее горе, жили единой семьей, деля и еду и одежду, помогая друг другу во всем.

Только потом, немного отдохнув и попив горячего чая с Варварой, обсудив далеко еще не все рассказанные до конца новости, все кинулись убираться в доме. Помогала и Надя, и Варя, и Олежка. Даже при первом взгляде на общий вид комнат, было сразу видно: нужен ремонт. Ведь почти 4 года здесь никто не жил. Обои во многих местах отклеились и свисали клочьями.

«Надо срочно содрать старые обои и по возможности успеть наклеить новые, – подумал Ольга. – Да еще бы хорошо побелить потолок! Как успеть все это сделать до приезда Ивана?» – задавала она сама себе вопросы.

Осмотревшись хорошенько, Оля опять предалась мечтам: «Надо все поменять! Всем нужно место для работы, Наде нужен письменный стол для занятий, а там и Олег подрастет, тоже надо где-то заниматься. Может, все же подождать приезда мужа?»

Но ждать Ивана она не стала. А ринулась все делать сама. Руки ее как бы чесались. Сначала Ольга купила в лавке поблизости все, что надо для побелки: белила, новые ведра, кисти и даже специальные лопаточки-мастихины для работы. Но она не учла главного: ей не хватает роста, чтобы дотянуться до потолка. Подумав хорошенько, Оля пришла к выводу, что все-таки надо искать какого-то мужчину, чтоб помог. Одной ей все не осилить. Она так ослабла после долгой поездки в поезде, от переживаний за всех родных, от постоянного волнения за Ваню!

Как всегда, на выручку пришла вездесущая Варя. Она утешила Ольгу и пообещала, что постарается уговорить соседского Егора из другого подъезда помочь им. Он уже вернулся с фронта и сейчас отдыхает.

Он с руками, ногами, голова в порядке. «Справится! – заключила свой вердикт Варвара. – А мы будем на подхвате у него!»

Действительно, соседский Егор не отказался от помощи женщинам, наоборот, с радостью взялся за дело. Он строго посмотрел на заготовленные инструменты, что купила Оля, и молча покачал головой. По виду Егора было видно, что он выполнял уже такую работу прежде, знаком с ней.

Егору было так жалко смотреть на бедную женщину, да еще с такими маленькими детьми. Ему и представлять ничего не надо было, как им одним жилось без мужчины. Он отлично все понимал и видел по Олиному лицу, сколько ей пришлось пережить во время войны. У него у самого здесь оставались старые родители и сестра. Из Москвы они не уезжали. Во-первых, не к кому, да и некуда, во-вторых – возраст не позволял. Не доехали бы, да и в эвакуации неизвестно выжили бы или нет.

Здесь, в Москве, за стариками ухаживала сестра: и кормила, и лечила. Одно плохо – так и не вышла замуж. Все некогда было, да и не за кого. Все ушли воевать, оставались в основном старые да малые.

Вскоре Егор приступил к делу. Видно было, что руки мужчины истосковались по простой, мужской работе. Глаза Егора блестели и изредка с интересом поглядывали на Варвару.

«Надо начинать налаживать жизнь – думал он. – Сначала здесь сделаю, потом у себя дома». Надо признаться, делал он все с любовью и энтузиазмом. Через два дня потолок белел как первый снег! Женщины не могли нарадоваться.

– Дядя Егор, спасибо вам, – кричал, картавя, довольный Олежка. – А меня так научите?

– Обязательно. Только вот подрасти чуток и будешь своему папаше помогать.

У Ольги в голове назойливо вертелся вопрос: «Как она отблагодарит Егора?» Но Егор, глядя на исхудавшую женщину, сразу предугадал ее мысли:

– Денег никаких не возьму. Сделал, как умел, и все. Что я изверг какой, с родных соседей деньги брать? Последнее дело это. За вас-то и воевали. Чтобы все хорошо у всех было, – спокойно, вытирая руки от мела, заключил Егор.

Ольга с Варварой кинулись кормить Егора. Наварили щей, Варя быстро сбегала на рынок за хлебом, молоком, колбасой. На какое-то время она куда-то исчезла, но уже через 10 минут вернулась, неся в руках бутылку водки, настоянную на бруснике. Егор быстро все съел, и видно было, что остался доволен.

Егор был комиссован с войны раньше времени. Он получил тяжелое ранение в живот, но, к счастью, выжил, и полгода находился уже дома. Он был истинный сибиряк: жилистый, крепкий на вид, широкий в плечах, характер у него был покладистый. Горя на войне успел хлебнуть, насмотрелся на все ужасы войны и сам умудрился сильно пострадать. Еле выходили Егора в медсанбате, отвезли вовремя в райцентр, там его прооперировал хороший военный хирург. Здесь, дома, его правильно кормят и следят за ним его родители и сестра.

Обои в комнатах Ольга с Варенькой поклеили сами. Намазывать на них клей помогала Надежда. Расстелив длинные рулоны обоев на полу тыльной стороной вверх, Надя то и дело консультировалась у матери:

– Мам, правильно я делаю? А клей не очень жидкий? Что мне делать с комочками клея?

Сначала Оля спокойно отвечала на Надины вопросы, позже чуть раздражалась. Но все-таки пришла к выводу, что правильно она сделала, что привлекла Надю к работе. «Женщина должна уметь все, – думала Оля. – Хоть это и не совсем женская работа, но может пригодиться в жизни».

Вид стен в комнатах улучшался на глазах. Осталось только все расставить по местам, навести уют.

– Куда двигать шкаф? – интересовалась Надя. – К левой стене или к правой?

– Ничего не делайте сами! Надорветесь. Придёт Варя, я вместе с ней подвину, – предостерегала Ольга.

Ольга понимала, что просить Егора двигать тяжелые шкафы нельзя. После операции ему это противопоказано. Они с Варей сами справятся.

– Мама, я начала гладить занавески, – радостно кричала Надя. – Я смогу, не волнуйся.

– Ну, давай, начинай, я освобожусь, помогу, – довольным голосом вторила Ольга. Она была рада такому порыву Надюши.

У всех было приподнятое настроение. В открытое окно доносились игра и песни гармониста, сидящего в садике. Песни были о победе, о будущей счастливой жизни. Цвела черемуха в саду, ее душистый запах дурманил головы людей. Ее крупные, белые гроздья так оживляли все вокруг, что хотелось постоянно петь и танцевать.

Основные работы в доме закончились. К вечеру вышли в сад, сияла полная, круглая луна. Сели на лавочку около ветвистой, разросшейся липы. «Как я счастлива! – подумала Оля. Все успели. Дети и я здоровы. Только бы поскорее вернулся Ваня!» По ее подсчетам, ехать ему в Москву примерно три дня. «Но неизвестно, когда отпустят Ивана? Здоров ли он?» – тревожные мысли все-таки крутились у нее в голове.

Детей Ольга уложила спать. А сама еще долго сидела в саду вдыхая сладкий запах черемухи, распустившихся повсюду вишен, яблонь и сливы. Ранние кусты жасмина тоже начали распускаться и издавали неповторимый приторно-вкусный запах. А уж что говорить про сирень! Она росла в каждом саду. Ее ветви сгибались от тяжелых сиреневых, белых, розовых соцветий. Звуки гармонистов были слышны с разных сторон, также как смех и счастливые возгласы. Как давно этого не было! Все больше и больше мужчин возвращалось с войны.

Однажды Ольга спокойно стояла за столом и расставляла тарелки, ложки и вилки к обеду. День был солнечный, окна в доме были нараспашку открыты. Занавески на окнах чуть колыхались от легкого майского ветерка. Комната дышала свежестью, чистотой и веселой болтовней бегающей по квартире Надюши. Олежка гулял в садике один, копался в песочнице. Ольга постоянно выглядывала в окно, следя за мальчиком.

Ольга не заметила, как в комнату открылась, и на пороге она увидела улыбающегося Ваню… с Олежкой на руках! Как потом оказалось, Ваня сразу узнал своего сильно подросшего сына. Он поднял мальчика на руки, тот в первый момент его, конечно, не узнал, немного даже испугался. Но позже видимо сообразил, кто этот человек, и крепко обнял отца за шею.

Ольга воскликнула от неожиданности, ложки и вилки выпали у нее из рук, стул упал, зацепив за собой скатерть. Она кинулась к мужу и, заплакав, крепко обняла мужа. Ваня подхватил Олю, закружил по комнате. Он целовал ее всю: и лицо, и руки, и волосы. Тут же подбежала Надя с Олежкой. Иван схватил детей в охапку и начал безудержно обнимать и целовать их. Как все намучались за эти почти четыре года!

– Люблю, люблю вас! – почти кричал Иван. – Так ждал этого момента, родные мои! – По щекам его текли слезы.

– Ваня милый! Как мы рады, что дождались тебя! Любимый! – плача, шептала Оля.

Поговорить вдоволь они не успели, Иван плотно поел, переоделся и замертво, не сняв сапоги, свалился на стоящий рядом диван. Он заснул в ту же секунду, как лег. Сказалось, наверное, напряжение этих последних дней и дикая усталость во время пути.

Иван проспал весь день до 12 часов ночи, не просыпаясь. Затем внезапно открыл глаза и, потирая их кулаками, сонным голосом пошептал:

– Где я? Неужели дома?

– Дома, дома! – кричали дети и Ольга. – Теперь мы тебя никуда не отпустим!

Так началась новая жизнь в семье Майских, мирная и счастливая.

* * *

Поотдыхал Ваня недолго, всего-то два дня. Затем решил чуть поработать в садике у дома. Подправил завалившийся забор, поспиливал лишние ветки у сильно разросшихся деревьев, покрасил снаружи фрамуги у окон белилами. Затем взялся помогать Ольге по дому. Они вместе повесили поверх новых обоев, наклеенных Ольгой и Варей, Надин любимый ковер с оленями, передвинули мебель, как хотела Оля, Ваня помог жене повесить новые занавески на окна. Иван привез с войны некоторые трофеи, подаренные ему другом, участвовавшем во взятии Берлина. Это были три замечательные вещи: шелковое японское покрывало на кровать, расшитое райскими птицами и сказочной красоты цветами, ветками цветущей сакуры и пагодами. Дети с интересом рассматривали рисунок на покрывале.

Они никогда не видели таких странных на их взгляд домов, с приподнятыми уголками крыш.

Вторая вещь впечатлила не меньше. Это была картина, свернутая рулоном краской вверх довольно большого размера. На ней был изображен неимоверной красоты зимний пейзаж. Написан картина была так искусно, реалистично, что все диву давались: какой большой мастер трудился над этим полотном!

На картине был изображен дремучий лес с искусно выписанными кряжистыми деревьями, заваленными огромными шапками снега. Лес был дикий, вдалеке лежали сваленные деревья от бывших ураганов или просто упавших от старости. Никто никогда не чистил этот лес. Но в этой дикости, первобытности было что-то настоящее, реальное, притягивающее взгляд. Между огромными дубами на первом плане протекал небольшой ручеек, уже замерзший от холодов. На него падали редкие лучи солнца и лед на ручейке переливался всеми цветами. Ручей был одним из светлых пятен на картине.

Дремучесть леса показана была темными пастозными красками, но, несомненно, главными акцентами в картине были белоснежные охапки снега, лежавшие на ветках деревьев. Белые пятна сугробов и снежных комьев на ветвях явно освежали полотно. Глядя на картину, в голове зрителя проносилась какая-то нереально красивая мелодия. Живопись перекликаясь с музыкой! Но, может быть, это так казалось только Ольге?

Картина поражала своей реальностью, невероятной красотой, правдивостью. Глядя на нее, Ольга сразу поняла, что вещь эта – музейная редкость. Как и почему она досталась Ивану – пока было для нее загадкой. Где хранить эту реликвию, Ольга тоже пока не могла сообразить. Такие картины она видела прежде только в Эрмитаже или Третьяковской галерее.

Иван явно не до конца понимал всей ценности подарка. Он никогда не имел дела ни с какими ценными вещами, их просто у него не было. Как он смог довезти эту вещь до дома, не потеряв в пути, сберечь от воров – удивляло Ольгу.

И третьей потрясающей вещью, что привез Иван, были морские часы, подаренные ему командиром военного корабля за военную службу, которые тот снял собственноручно со стены в рубке и принес Ване. Часы были особенные! Круглые, в металлической оправе под толстым стеклом. Особенностью их было то, что на циферблате были изображены 24 цифры, то есть все часы суток. Сначала было странно смотреть и привыкать к этому циферблату. Но постепенно все свыклись, и часы эти стали неотъемлемой частью обстановки в доме Майских.

Служить дальше и быть моряком в мирное время Иван не хотел. Это было не его, он не родился на море, как большинство потомственных моряков. Иван вернулся на свою прежнюю работу, на родной «Компрессор». Возвращению Вани на завод все были крайне рады. Работников не хватало, многие не вернулись с фронта, работы было – хоть отбавляй. Его сразу же назначили начальником цеха. Глаза Ивана горели радостью и любовью, когда он принялся за любимую работу.

Все постепенно вставало на свои места. Ольга вышла на работу в свою родную школу, которую власти все-таки успели отремонтировать и достроить новые площади к 1 сентября. Надежда пошла уже в 4 класс.

Наступила осень, любимая Ольгой золотая ее пора. За Олежкой до прихода Нади из школы присматривала Варвара, которая практически всегда находилась дома, работая машинисткой, она печатала тексты на пишущей машинке, стоящей у нее в комнате. Два последних класса Варя, разумеется, отучилась и закончила школу. Немало трудов для этого приложила Ольга, которая в каждом письме из Башкирии умоляла Варю осилить это большое дело. Для Вари Ольга всегда была образцом и кумиром, и, хоть и с трудом, она получила среднее образование.

Не прошло и месяца, как Иван проработал на заводе, как вдруг он огорошил Ольгу новым известием:

– Оленька, я тут думал-думал и надумал идти учиться дальше. Без высшего образования сейчас никак. Слышал, что фронтовиков берут в вузы охотно, не мучая сложными экзаменами. Вот я и подал документы в заочный Машиностроительный институт. Буду инженером: не хочу отставать от тебя! Оба будем дипломированными специалистами, а что? Как ты к этому относишься?

– Ну ты даешь, Ваня! Только сил стал набираться, еле откормила тебя, а ты уже дальше рвешься работать! Может, годик повременишь?

– Нет, я все решил уже. Буду заниматься по вечерам. Сессии всего 2 раза в год. Осилю! Не сомневайся!

– Я и не сомневаюсь! Раз решил, учись, пока молодой! Я постараюсь помочь, чем могу.

Ольга слегка занервничала за мужа: сколько сил еще отнимет учеба! Но в душе она понимала, что тот выбрал правильный путь.

Однажды вечером, когда было уже поздно, все поужинали и читали книги, а Иван учил Олега буквам, в дверь квартиры постучали. Это было очень странно. Майские никого не ждали так поздно. Может быть, к Варе пришли ухажеры? Но выглянувшая на стук из своей комнаты Варвара тихо проговорила:

– Я никого не жду. Дядя Ваня, поглядите в окно сначала.

Время на дворе было опасное, кругом шаталось много всякой шпаны, беспризорники шныряли по подвалам, воровали еду, выклянчивали деньги, разносили инфекции. Орудовали под Москвой и бандитские группировки. Ваня не раз предупреждал всех, чтобы вели себя осмотрительно. Воров и рецидивистов после войны расплодилось множество.

Иван выглянул в тёмное вечернее окно. Ничего не было видно из-за разросшихся ветвей деревьев. Только огромная белая луна освещала часть лестницы, ведущей к двери. Смутно различался силуэт какого-то мужчины.

– Не открывай! – со страхом в голосе зашептала Оля.

– Не бойтесь! Я все понимаю. Попытаюсь выяснить, кто это там.

За дверью был слышен топот шагов: тяжелый и глухой. Стучали в дверь несколько раз. Наконец стал различим голос за дверью.

– Иван, открой дверь, пожалуйста. Это Степан, мы с тобой вместе воевали. Не бойся, это я. Мне идти некуда.

Иван приложил ухо к самой двери, и наконец-то он четко расслышал слова говорящего человека. Он узнал голос Степы.

– Степа, ты? – закричал резко Иван. – Открываю!

Ольга со страхом смотрела на мужа, но тот дал знак, чтоб все успокоились.

– Свои, не бойтесь, – произнес тихо Ваня.

Иван осторожно открыл защелку на двери. В полутьме он с трудом узнал стоящего на пороге друга, с которым во время войны съел пуд соли.

– Степка, дорогой! – кинулся Иван к другу. – Живой, черт! Как я рад! – продолжал он с восторгом.

– Да вот видишь, живой! Только руку сильно «поцарапало». Степан показал на левую руку, ниже локтя был пустой рукав гимнастерки: рука была оторвана снарядом.

– Ох, какая жалость! Как же тебя угораздило? – участливо причитал Иван, обнимая и усаживая Степана на диван. Тот молча и тупо уставился в ночное окно.

– Ну, ничего, главное, голова цела и сердце стучит. Как ты нашел меня? Долго ехал? Почему идти некуда? – сыпал вопросами Ваня, с жалостью и любовью смотря на друга.

Тут в комнату вошли Ольга и дети. Степа встал, поклонился и дружелюбно познакомился с Олей и детьми. Мужчины вдвоем удалились во двор и долго о чем-то переговаривались.

Через какое-то время Иван вошел в комнату и вкрадчивым голосом, как бы извиняясь, спросил Олю:

– Оля, Степе негде жить. Его родители погибли во время блокады Ленинграда от голода. А дом их через какое-то время разбомбили. Власти обещают обеспечить жилплощадью, подыскать что-то подходящее. Но не раньше, чем через 2–3 месяца. Он очень ослаб за последнее время, слишком много горя и нервотрепки по поводу жилья пришлось пережить за это лето. К тому же он весь июнь и июль пролежал в госпитале, силы его и психика на пределе. Ему, конечно, нужен покой и какой-то уход. Я оставлял ему наш адрес на всякий случай. Он сначала даже не хотел брать его. Но вышло так, что кроме меня, ему и обратиться не к кому. Жалко его, хороший парень. Не повезло страшно. И полруки лишился, и старых родителей, и жилья в придачу. Неужели мы не поможем?

Ольга вся встрепенулась, стала обнимать Ивана, гладить по голове, по плечам. По лицу ее текли слезы, которые она не успевала вытирать.

– Да как же не помочь, Ванечка? – сквозь слезы еле шептала Оля. – Поможем, чем можем. Вижу, что Степан хороший человек, да и не в этом дело.

– Очень хороший, – отвечал Ваня. – Скромный интеллигент из Ленинграда, прежде работал в конструкторском бюро. Семья у него из потомственных питерских инженеров. Да и мы со Степой сразу же подружились, как встретились на сборах в Прибалтике.

– Он поживет у нас недельку-две, ладно? – продолжал Иван. – Пока я постараюсь ему какую-нибудь работенку временную подыскать, а может быть и жилье даже. Думаю, он сильно не стеснит нас.

– Да, да, – ответила спокойно Оля, – Вы со Степаном ложитесь в бабушкиной комнате. Не забудь только взять раскладушку. А Надю с Олегом я возьму к себе в комнату. Наговоритесь там вечерами со Степой вдоволь.

– В тесноте, да не в обиде, – тихо добавила она.

Так Степан поселился у Майских.

Через какое-то время Ване удалось пристроить друга у себя на заводе учетчиком. Хорошо, что правая рука у него была здоровая. С общежитием у Ивана пока не получилось, ночевал Степан у Майских дома. За прошедшую зиму Степан окреп, отвлёкся от ужасных потерь, подработал денег, разузнал все о новой квартире в Ленинграде, что ему обещали выделить.

Власти не подвели. Ему выделили три небольшие комнаты в хорошем доме, к счастью не забыв учесть, что старая его квартира была очень большая и хорошая. Степан поблагодарил друзей за приют, за все хорошее, что Майские сделали для него. За это время их семья стала для него словно родная. Через какое-то время Степан уехал к себе в Ленинград. Обещал часто писать, приглашал к себе, как обустроится.

Время летело быстро. Дети росли, Иван учился заочно, вечером, много читал и чертил. Проблем прибавлялось. Ивану нужно было собственное рабочее место для черчения, специальный отдельный стол. Денег в семье стало не хватать. Средства нужны были и просто для жизни, но и на отправку в Глуховское денег для лечения Анастасии Петровны.

Мама старела, чувствовала себя неважно.

В редких письмах Люся писала, что мама стала редко выходить на улицу, плохо видеть и ходить. Люсе становилось все труднее ухаживать за ней. С деньгами у них стало плоховато. Лекарств для матери доставать стало все труднее и труднее. Послевоенное время там, в Башкирии, было не легкое, не легче чем в саму войну. Мужчины многие погибли на войне, а подросшие юнцы, которых не взяли из-за возраста в армию, почти все уехали работать и учиться в Уфу, а кто и в Москву, да там и осели.

Как-то Ольга, убираясь в комнатах, под матрацем в кровати Нади увидела лежащий на панцирной сетке альбом для рисования с очень неплохими рисунками. Она была очень удивлена: почему Надежда никогда раньше не показывала ей этот альбом?

Сев поудобнее в кресло, Ольга начала перелистывать страницы с рисунками. Наброски человеческой фигуры в разных позах, натюрморты акварелью, пейзажи карандашом гор, моря, явно вымышленные, которых Надя никогда не могла видеть; смешные фигурки разных зверушек, птичек, дельфинов и других животных – поразили мать.

«Какая у меня подрастает дочь! Ведь ей нет еще и двенадцати! – подумала Ольга. – И литературу любит, и музыку обожает. Почему я не знала о рисовании? Почему эти рисунки Надя скрывает от меня?»

Рисунки Нади и правда были явно хороши. Ольга не ожидала от дочери таких талантов. Конечно, видно было, что нужен педагог, направляющий девочку, научивший бы ее азам рисования и живописи. Нужны книги по искусству, которые обожала и сама Оля. Но на все нужны лишние деньги! Но пока Оля слегка расстроилась, что у Надюшки есть от нее тайны.

Через несколько дней Ольга решилась на разговор с дочерью:

– Наденька, я случайно нашла папку с твоими рисунками, когда убиралась. Мне очень они понравились.

– Что ты, мама, – прощебетала Надя. – Это проба пера, ничего особенного в них нет. Не придавай этому значения. Я и показывать их кому-то стесняюсь. Так иногда тянет, люблю очень живопись. Стала замечать, что мне очень нравится рассматривать картины художников. Жалко, у нас мало дома литературы на эту тему. Да и в школьной библиотеке ничего вообще нет.

– Подожди, – чуть перебила Ольга. – Теперь я буду знать о твоем увлечении. Все, что смогу достать – достану. Я сама люблю альбомы с репродукциями. Будем вместе покупать их, если увидим в продаже. Это очень интересное занятие!

– Как я рада, что у меня растет такая умная, увлеченная искусством дочь, – добавила с радостью в голосе Ольга и чмокнула Наденьку в макушку.

Надя явно переняла от матери любовь к литературе и увлечение живописью. Оля обожала литературу и картины разных художников, часто ходила до войны в Третьяковскую галерею. Но, к сожалению, книг по искусству совсем не продавалось. А если и находились, то стояли они очень больших денег. Сейчас стояло на дворе не то время, чтобы наслаждаться картинами. Страна была в полной разрухе. Надо было восстанавливать разрушенное хозяйство, что уж тут говорить об искусстве.

Хорошенько подумав, Ольга решила по воскресеньям возить Надю в Третьяковскую галерею, знакомить ее с картинами. Она как раз подросла для этого занятия. И очень повезло им, что при входе в фойе был расположен киоск, где продавались открытки с репродукциями картин разных художников, в основном передвижников. Постепенно у Надюши собралась целая коллекция таких открыток.

Ольга любила и музыку. Пластинок в доме собралась уйма. Но они были все старые, заезженные, оставшиеся еще от матери. Хотелось чего-то нового и из классики, и из эстрады. Но пока на поездки за пластинками никак не хватало времени.

Время летело вперед. В 1949 году вошли в производство первые телевизоры КВН. Это было прорывом, новинкой, счастьем! Теперь людям можно было смотреть телепередачи, транслируемые с телебашен на Шаболовке! Собрав скопленные деньги, Иван с Ольгой поехали за покупкой телевизора.

Ехать было совсем близко, универмаг «Краснопресненский» находился не так далеко от их дома. Погрузив телевизор в машину, наконец-то доставили его домой! Радости не было предела!

Новенький, из полированного дерева, аппарат стоял теперь у них в комнате на тумбочке. Эта была первая серьезная, к тому же далеко не дешевая, покупка в семье. Телевизор был маленький, к нему подставлялась стеклянная пузатая линза на длинных согнутых ножках, направленных под телевизор. Линза была наполнена дистиллированной водой, но видимость была все равно мелковата. Но это не имело никакого значения! Другого еще пока люди не знали.

Все близко пододвигали стулья к телевизору и утыкались носом в экран. Мало того! Приходила и соседка Варвара со своим женихом Егором из соседнего подъезда, у них КВНа не было. Места всем хватало. Варвара с Егором правда больше обнимались и целовались во время просмотра, сидя в самом последнем ряду перед телевизором. Но это не имело никакого значения.

Время неумолимо неслось, проблем у всех прибавлялось. В 1950 году Надежда заканчивала уже 8 класс. Надя быстро взрослела, была внешне и внутренне сильно, похожа на мать. Росла правильным, послушным ребенком. Она помогла матери во всем: и убирать по дому, и готовить, и даже хорошо научилась шить. Это умение было очень важным в настоящее время. Мама Оля научила дочь перелицовывать старые вещи. Но Надежде, как любой молодой девушке, хотелось большего – уметь шить самой себе новые, модные и красивые вещи. Правда, не хватало выкроек, но в последнее время они стали иногда появляться в Краснопресненском универмаге. Хорошо, что старая бабушкина машинка их не подводила. Она была хоть и довоенная, но, к счастью, не ломалась. Ольга часто ей пользовалась и не могла нарадоваться.

Как-то раз, в марте, Ольга с Наденькой решили выбраться в город, наконец-то нашли время посетить все тот же универмаг, но уже без спешки выбрать то, что им было надо. А надо им было очень немало: и пластинки последних лет, и канцелярские товары для учебы Олега в школе. Но главное, надо было купить отрезы ткани для Ольги и для Нади, которая собиралась на выпускной вечер восьмиклассников в школе.

С вязанием у Оли и Нади было все в порядке, обе преуспели в этом деле. Оля научилась этому еще во времена их эвакуации, в Башкирии, где было много овечьей шерсти. Местные бабульки делали из нее длинные нити – пряжу и разноцветные клубки из них продавали на местном рынке. После войны Людмила часто присылала сестре эту пряжу для вязания. Так что дети и муж, все были обвязаны сверху донизу. Красивые свитера и безрукавки с узорами на груди носили все ее домочадцы, да и она сама. А вот с шитьем было сложнее.

Мать и дочка решили сесть на трамвай, идущий до универмага, идти пешком было неприятно, на улице было сыро. На улице шел дождь со снегом. День был серый и тусклый. Ольга смотрела в окно трамвая. Звук качающихся проводов от ветра напоминал ей своим скрипом какую-то старую, забытую мелодию. Хлопья мокрого снега полностью залепили окно. Видимость была плохая. Но когда они вышли с подножки трамвая на землю, погода начала внезапно меняться.

Небо чуть посветлело, кое-где на небе появились кусочки живой трепетной синевы, проглядывающей сквозь облака. Все-таки весна брала свое и спешила побороть холод и мрак.

Густая челка Ольги была вся покрыта крупными снежинками, на ресницах ее лежали крупинки снега.

– Мама, какая ты красивая сейчас! – засмеялась Надя. – Прямо как Снежная королева из сказки!

– А ты – моя принцесса! Сейчас накупим тебе самых лучших материалов для платьев. Выбирай, что хочешь! Будешь самой нарядной на празднике.

Ольга действительно в последнее время выглядела хорошо. Она успокоилась, жизнь вошла в правильное русло. После войны прошло уже целых 5 лет. К тому же ей очень шла ее новая прическа. Ольга отрезала свои длинные волосы и подстриглась под «каре», что придавало ей явное сходство с поэтессой Мариной Цветаевой, творчество которой она очень любила. Густая челка в пол-лица молодила ее и придавала внешности некий шарм.

Мать и дочь сошли с подножки трамвая прямо у входа в универмаг. Снежная крупа, посыпанная солью дворниками, скрипела у них под ногами. «Это последний снег в этом году, – подумала Оля. – Скорей бы наступила весна!»

Радостные, предвкушающие приятные подарки, женщины кинулись сразу в отдел тканей. Народу там толпилось много. В основном, конечно, женщины. На прилавках лежали огромные рулоны разных отрезов тканей. Выбор был неплохой. Плотные ткани для штор, ситец, сатин, плюш, драп, шерсть и много всего хорошего. У Оли разгорелись глаза. В голове судорожно замелькали мысли. Она сразу же представила, как сядет на свой любимый «Зингер» и застрочит на нем. Надя, ее любимая дочь, будет на праздничном вечере самая красивая!

Взглянув на Надюшу, Ольга сразу же перестала улыбаться.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Ольга, увидев расстроенное лицо дочери.

– Ты посмотри на цены! – застонала Надя.

– У нас не хватит денег на отрез ни на мое платье, ни на твое! – печально простонала Надежда. – А еще хотели что-то Олежке купить, не говоря уж о пластинках и книгах! Что будем делать? Поедем назад? – чуть не плача продолжала Надежда.

– Подожди, давай разберемся! Успокойся сначала, возьми себя в руки, – нежно проговорила Ольга и стала гладить Наденьку по голове. – Мы еще ни во что не вникли, не разобрались. Что раньше времени расстраиваться? – пыталась успокоить мать дочку.

Долго они еще стояли у прилавка, рассматривая ткани, приценивались. Наконец остановились на отрезе для блузки Надюше. Ольга разбиралась в современной моде. Она умудрялась с большим трудом доставать кое-какие журналы мод через своих подруг-учителей. И конечно, ее выручало то, что она умела вязать. Вязаные вещи и для мужчин, и для женщин всегда были в моде. В крое одежды конца 40-х годов – начале 50-х господствовал минимализм и отсутствие большого обилия каких-то декоративных элементов. Цветовая гамма не отличалась разнообразием. Еще многое напоминало о голодных военных годах. Чаще всего молодые девушки выбирали горох или мелкий цветочек. Очень распространенным элементом одежды стала юбка-карандаш, которая была очень узкой и чуть ниже колена. Модны стали и белые воротнички, и манжеты.

Они пришивались к платьям или цветным блузкам.

Наконец остановились на голубом отрезе из батиста в белый горошек для блузки Надюше. Дальше Ольга стала рассуждать про себя: «Белый воротничок к блузке я смогу связать на тонких спицах из белого хлопка, кружевной, легкий. Сделаю его ажурным и изящным. Или можно попробовать завязать спереди крупный белый бант из атласа. Вот будет здорово! Кофточка подойдет к широкой до колен синей юбке из тонкой шерсти на корсете». Ольга быстро обсудила этот вариант с Надей, и та осталась довольна.

– Что же купить себе? Может, обойдусь? – советовалась Ольга с дочкой. – Но та и слушать ничего не хотела и заставила маму купить себе отрез на юбку из темно-синей шерстяной ткани.

Мать и дочь остались довольны своим выбором. Ольге юбка нужна была для работы в школе. Учительница должна выглядеть строгой и опрятной, и модной одновременно. Дальше они кинулись на второй этаж универмага, где продавались канцелярские товары и книги. Для Олежки купили карандаши, акварельные краски, линейки – то, что нужно для школы. А вот насчет покупки альбомов по искусству было плохо. В наличии имелась только одна книга – альбом «Третьяковская галерея», да и та с черно-белыми блеклыми иллюстрациями. Подумав, Ольга все-таки решила взять этот альбом. Она видела, как у Наденьки разгорелись глаза. На пластинки денег не осталось. Но Оля решила, что в другой раз Надя уже одна сможет съездить за ними в универмаг. Путь теперь к магазину она знает, сможет справиться одна.

Придя домой и разложив отрезы тканей на кровать, и Оля, и Надя одновременно вскрикнули:

– Купили почти все синее и голубое! Какой у нас одинаковый вкус! Как все красиво смотрится!

Разумеется, все это получилось как-то подсознательно. Ольга часто одевала с детства Надежду в синее. Почему-то ей казалось, что этот цвет очень подходит к облику и цвету волос дочери. Но к тому же она каким-то внутренним чутьем чувствовала, что этот цвет помогает ей в жизни, может быть, даже оберегает.

Ольга, как учитель литературы, прочитавшая массу книг, знала, что в Древней Руси синий цвет считался как цвет Богоматери. В древности слово «синий» определяло не цвет как таковой, а означало «сияющий словно молния».

Для получения всех оттенков синего (от темно-синего до небесно-лазоревого) использовался редкий и очень дорогой природный пигмент – ляпис-лазурь.

Синий цвет часто использовался и в одеждах святых на иконах, им покрывали купола церквей, символизируя небо и веру. Но читать обо всем этом, разговаривать на такие темы в это время было не принято.

Некоторые интересные вещи рассказывала Оле и Анастасия Петровна, но как-то скрытно, боязливо. Каждый раз предупреждая Олю, чтоб помалкивала. Да и знала то она очень мало, так, по мелочам. Только через какие-то русские народные поверья, дошедшие с древних времен. Тогда люди были религиозные, наблюдательные. Они сохраняли традиции предков, отмечали все религиозные праздники, верили в приметы и знаки.

Обновки, сшитые Олей для себя и Нади, были великолепны. Праздничный вечер в школе прошел шумно и весело. Не все ученики захотели учиться дальше. Многие ушли в профессиональные технические училища, девочки в швейные или кулинарные, некоторые в медицинские училища. Разумеется, Надежда собралась учиться в школе еще два года, этот вопрос у них в семье даже не обсуждался.

Быстро пролетали дни, а недели превращались в месяцы. Наступил 1952 год, когда Надюша заканчивала школу. Олегу шел уже 12-й год. Впереди уже маячил выбор наряда для Надежды на выпускной бал в школе. За эти два прошедшие года в моде изменилось многое.

Теперь в моду вошли покатые плечи, округлая линия груди, осиные талии и широкие расходящиеся книзу, как чашечки цветка, юбки. В 50-е в моде царил идеал пышнотелой, статной красавицы. Тогда как худышек не очень жаловали: слишком уж они напоминали о войне. Идеалом считалась тонкая талия и стройные ноги. Юбка-карандаш также оставалась в моде. Чтобы расклешенные женские юбки были широкими, как раскрывшийся бутон цветка, под них одевались несколько жестких, накрахмаленных нижних юбок.

В эти годы по всему миру вышли новые фильмы: «Римские каникулы», «Как выйти замуж за миллионера», «Серенада солнечной долины», «Сестра его дворецкого», «Под небом Парижа». Они не сразу доходили до советских зрителей, а медленно и постепенно внедрялись в советский прокат. Отголоски о фильмах, пересказы, закрытые показы, конечно, имели место. Фасоны западной моды, разумеется, доходили и до наших модельеров. Появилась возможность сдирать фасоны с зарубежных актрис. Чуть позже голливудские фильмы появились на советских экранах.

У мужчин главенствовал жилет. Он шился и потом одевался обязательно под пиджак. Причем жилет шился из той же ткани, что и костюм. С 1952 года такой стиль распространился на всю мужскую моду, и диктат серого цвета постепенно стал сходить на нет.

На выпускной вечер для Нади был сшит портнихой с подачи Оли и Нади потрясающий наряд. Юбка была сильно расклешена, как колокольчик. На талии – тонкий ремешок голубого цвета. У платья имелся воротничок рубашечного типа и короткие рукава с отворотами. Воротник и рукава были оторочены голубой бейкой. Само же платье было белого цвета. V-образный вырез заканчивался рядом мелких перламутровых пуговок, идущих от талии.

Очень модно в то время было одевать белые короткие перчатки под цвет туфелек. Но, подумав, решили их не покупать. Надя стеснялась их одевать. «Вот и дочка выросла, – рассуждала про себя Ольга. – Красавица! Что ее ждет впереди? Надо будет послать обязательно в Башкирию маме и Люсе фото Нади с выпускного бала. Пусть тоже порадуются!»

Никто не ожидал, что никого не предупредив (кроме Ивана, конечно), внезапно к Майским нагрянет из Ленинграда Степан. Он очень соскучился и хотел повидаться с друзьями, тем более в такой знаменательный день. Степа приехал с подарком для Надюши. Он открыл бархатную коробочку перед ее глазами и торжественно преподнес ее девушке. У Нади разгорелись глаза. Что там? Медленно и осторожно, она с содроганием сердца открыла перевязанную красной лентой коробку. О, боже! Перед ней лежала нитка мелкого жемчуга! Как раз под пуговки на платье! Как дядя Степан угадал? Она, чмокнув Степу в щеку, побежала к зеркалу примерять бусы.

Все вместе пошли провожать Надежду на вечер. Степан сиял от радости, что бусы понравились и подошли. Он так и не женился до сих пор, детей, конечно, у него не было. В своей новой квартире в Ленинграде он давно уже все обустроил, сделал хороший ремонт, обзавелся хозяйством, кое-какой обстановкой. Он очень скучал по своим друзьям Майским из Москвы. Все время звал их к себе погостить, посмотреть достопримечательности города, которых там было не счесть.

Над поступлением в институт долго голову не ломали. Аттестат у Надежды был очень хороший. В школе все хвалили девушку. И решение пришло и к Наде, и к Ольге уже давно: только педагогический институт! В свое время Ольга из-за раннего рождения дочери, тяжелого времени закончила заочный областной институт. Для Надежды выбрали институт в Москве, дневное отделение.

«Пусть Надя знает литературу на высшем уровне, перечитает все книги, и по искусству тоже, – мечтала про себя Ольга. – Вон сколько библиотек открылось! Читай не хочу!»

На разведку в МГПИ им. Ленина решили поехать вместе. Здание института находилось на Малой Пироговской улице и поразило Надежду и Ольгу своей красотой.

Главный корпус института был возведен в 1913 году и выполнен в сравнительно редком для Москвы стиле неоклассицизма. В фойе главного корпуса выступали видные политические деятели, ученые, поэты, музыканты. Среди них были В. Ленин, В. Маяковский, М. Горький, С. Есенин, А. Блок, И. Бунин, актриса М. Ермолова, Ф. Шаляпин и другие. В этом необычном здании снимались художественные и документальные фильмы. Все эти подробности Надя узнала, конечно, только во время учебы.

Пока что мать и дочь были шокированы внешним и внутренним обликом здания. Надя мечтала стать, как мама, учителем русского языка и литературы. Она ежедневно видела перед собой пример матери, пример преданности школе и ее ученикам.

Экзамены Надежда сдала на отлично. Попала она в необычный студенческий коллектив, где учились интересные творческие личности. Это в дальнейшем наложило отпечаток практически на всю ее жизнь. Выбор был сделан правильно.

Оставалось две недели до начала занятий в институте. Как раз в это время Майские и собрались поехать в Ленинград в гости к Степану, познакомиться с городом. У Ольги и Ивана были как раз отпуска, Олега отправили на вторую смену в пионерский лагерь в Подмосковье. Он рос очень коммуникабельным ребенком, и ему очень нравилось в пионерлагерях. Уж он точно не стал бы проситься назад домой или плакать, как делали некоторые мальчишки, маменькины сыночки.

Все было нормально в семье Майских до тех пор, пока внезапно в дверь их коммунальной квартиры не постучал почтальон и не принес телеграмму из Башкирии. Почтальонша стояла на пороге квартиры с опущенными глазами, вся понурая и стыдливая.

– Что, Нюра? – вскрикнула резко Ольга. – Что случилось? Говори!

Нюра молча, не поднимая глаз, быстро всунула в дрожащие руки Ольги телеграмму. Ольга боязливо вгляделась в напечатанный текст.

Телеграмма была от Люси из Башкирии. В ней сообщалось о смерти любимой мамы Анастасии Петровны. Ольга медленно, теряя силы, стала оседать спиной по стенке на пол. Обморочное состояние длилось несколько секунд. Потом, придя в себя через какое-то время, она как-то вся встрепенулась и, закрыв слабыми руками свое побелевшее лицо, сильно, в голос, зарыдала.

– Зачем я оставила маму в Глуховском? – сквозь слезы кричала Оля. – Она тосковала без нас. А ей нельзя этого из-за ее гипертонии! Разве можно было лечиться только пиявками? – кричала Оля.

– Ты не виновата, – горячо произнес Иван. Подхватив жену подмышки, бережно подняв с пола, он посадил Олю на кровать. – Виновата война, время, отсутствие лекарств и старость. Успокойся, родная, возьми себя в руки. Не надо пугать Надюшу.

Майские решили ничего не говорить пока о бабушке Олежке. В Башкирию поехали все, включая Надю, но без Олега. Поручив присмотреть за Олегом уже вышедшей замуж за Егора Варваре, майские стали собираться в дорогу. Олег до самого конца августа должен быть в лагере, а на родительский день к нему съездят Варя с Егором, им это нетрудно.

Иван смог достать билеты на поезд, уходящий в этот же день. Все рассчитав, отослав телеграмму, чтоб их ждали, все отправились в путь. Всю дорогу глаза Ольги застилали слезы, в голове ее пронеслась вся ее жизнь рядом с мамой. Но последние пять лет она не видела мать, и это ее очень угнетало. Иван старался отвлекать жену разговорами и всячески опекал.

У Людмилы к похоронам все было готово. Анастасия Петровна все заранее приготовила. Она была верующим человеком и знала, что усопшего надо провожать с повышенным вниманием, следя, чтобы в мир иной покойник ушел в своих лучших нарядах. Обычно это был свадебный наряд, который хранили в доме всю жизнь. И который был самым красивым за всю жизнь человека. Но у Анастасии Петровны как такового и не было. Все было сделано так, как велела бабушка.

Сестры погоревали, посидели за поминальным столом, пригласив только близких соседей. На кладбище поставили пока только деревянный небольшой крест и крупный овальный камень-валун, которых в тех местах было много.

Вечером следующего дня Иван, Ольга и Надежда отправились домой. Жалко было смотреть на как бы сразу постаревшую Люсю. Но Алексей крепко обнимал ее за плечи, накрывая их пуховой шалью. Забрать в Москву их было невозможно. Да они и сами бы не поехали. Как же от родных могил можно уехать? У Люси и Алеши это не укладывалось в голове. Договорились через год встретиться. Поездка к Степе в Ленинград была отложена до лучших времен.