Читать книгу Рыцарь темного солнца - Валерия Вербинина - Страница 4

Сказать, что Мадленка удивилась, значит ничего не сказать.

Она потеряла дар речи, приросла к месту, остолбенела, окаменела, оторопела. От ярости, гнева, возмущения у нее перехватило дух, в глазах запрыгали кровавые бесенята. Мысленно она уже изрубила двух разбойников в окрошку, и они, хрипя, ползали у ее ног, вымаливая прощение. Нет, какова наглость, крещеные христиане! Убить – убить подло, жестоко, вероломно восемнадцать человек – и средь бела дня щеголять в ворованной одежде! Этому не было названия ни в одном из языков, которые знала Мадленка.

Те двое у креста, похоже, ничуть не смутились, завидев ее, а мужчина даже сделал рукой что-то вроде приглашающего жеста. Стиснув зубы, Мадленка приблизилась. Ее мучил вопрос: начать ли убивать негодяев сразу или сначала все-таки задать несколько вопросов? Но у мужчины поперек колен лежал короткий меч, и Мадленка решила пока с казнью обождать.

Во-первых, ее ждало разочарование, ибо предположения не подтвердились. Мужчина перед ней вовсе не был рыцарем-крестоносцем. Достаточно было взглянуть на его одежду, чтобы безошибочно определить, кем он является: обыкновенным бродягой лет сорока или около того. Нос бродяги был перебит, во рту спереди не хватало половины зубов, и все же, несмотря на это, он постоянно ухмылялся. Мадленка настороженно посмотрела ему в глаза – глаза как глаза, темные и блестящие, словом, ничего особенного. Женщина, напялившая на себя Мадленкино платье, отчего оно разошлось по швам, тоже была немолодая, грузная, с испитым лицом. Рядом с ней стоял пузатый кувшин с вином.

«Убью обоих супостатов», – решила Мадленка, сопя носом. Любимого платья было до слез жалко, но людей, которым она своими руками вырыла вчера могилу, жалко вдвойне, втройне.

– Эй, хлопец! – крикнул щербатый. – Ты куда идешь? Заворачивай сюда!

Мадленка растянула губы, изображая улыбку. Меч на коленях супостата ей не нравился – но ведь, в конце концов, она тоже была вооружена.

– День добрый, христиане, – просипела она. В горле что-то словно застряло, и оттого слова выходили с трудом.

– Это уж точно, – подтвердил бродяга. – А, Марта?

Он толкнул свою спутницу плечом, и женщина визгливо засмеялась. Она схватила кувшин вина, запрокинула голову, припала к горлышку и сделала большой глоток. (Мадленка все не отрывала глаз от платья.)

– Ты кто таков? – деловито осведомился бродяга.

– Я – Михал, – сообщила Мадленка. Бродяга вопросительно вздернул брови, показывая, что имя ему ни о чем не говорит. – Я из монастыря сбежал, – вдохновенно соврала Мадленка. Взгляд у бродяги был цепкий и очень пронзительный – он, пожалуй, понравился ей еще меньше, чем обоюдоострый меч.

– Что, плохо кормили? – посочувствовал бродяга.

– Голодом морили, – тут же нашлась Мадленка. – А вы кто?

Прикусила язык, да было поздно. Однако бродяга ничего особенного в вопросе не усмотрел.

– Известно кто – нищие, – горько сказал он. – Это вот Марта, женка моя. Невенчанная, – зачем-то гордо сообщил он.

– А, – пробормотала Мадленка.

– Ты садись, чего стоять, – сказал бродяга. – Пешком небось весь путь шел?

Мадленка села на камень и почесала нос. Разговор принимал какой-то совершенно будничный оборот, что ей до жути не нравилось.

– А вы откуда знаете? – спросила она с сомнением.

– Я ведь тоже монах беглый, Михал. А звать меня брат Иоанн.

Мадленка криво улыбнулась. Ну-ну, знаю я, как тебя зовут, тать несчастный. И жизнь твоя на острие моего клинка будет.

– И хорошо нынче подают? – спросила она, косясь на платье. (Женщина сделала еще глоток, пролила вино, и на нежной ткани появились темные пятнышки.) – Экая материя-то хорошая.

– А с платьем вообще смешно вышло, братец, – оживился бродяга. (Мадленка так вся и позеленела от его обращения.) – Представляешь, вон в той ложбине я повозку нашел. Разбитая вся, опрокинутая, да и, видно, наши там уже похозяйничали. Только и осталось, что барахло. Но все равно, Марте радость. Там на самом дне еще два платья лежали, она и их забрала, не пропадать же добру.

– П…повозка? – заикаясь, пробормотала Мадленка. – Где?

– Вон там, – сказал бродяга, пожимая плечами, и рукой махнул. – Чудно, да? А обновы знатные, прямо княжеские. Дорогие платья, в таких у нас в монастырь к обедне знатные дамочки, – он грязно выругался, – шастали. У меня глаз наметанный, я дешевку за версту чую.

Мадленка побледнела. Дело оборачивалось совсем иначе, чем ей думалось вначале. Разумеется, перед ней бродяга, нищий, возможно, и вор, но предположить, что он был одним из тех организованных и хорошо вооруженных всадников, что окружили давеча их караван, – нет, немыслимо. Все-таки, значит, крестоносцы нагадили. Но повозка тут при чем? Как она-то здесь очутилась?

– А чьи здесь владения? – спросила она внезапно. – Я имею в виду, земля. Чья она?

Бродяга усмехнулся, откинулся назад, привалился головой к кресту, поглаживая рукоять меча.

– Чья? А пес его знает. Может, князя Доминика, а может, немцев этих бешеных. Выпить не хочешь?

Мадленка поднялась.

– Нет, спасибо, – сказала она. И, поколебавшись, добавила: – Ты не против, если я взгляну на повозку? Просто любопытно.

– Да сколько хочешь, – равнодушно ответил бродяга.

Все было в точности, как он сказал: опрокинутая и разбитая повозка лежала в стороне от дороги. На ней, как хорошо помнила Мадленка, везли два сундука, набитые платьями, а в одном еще была и серебряная посуда. Сундуки с открытыми крышками зияли пустотой. Мадленка обратила внимание, что там, где сидел возница, темнеет пятно крови.

Она зажмурилась, чтобы легче было сосредоточиться, и сжала руками виски. Итак, отряд всадников – человек двадцать, не меньше – нападает на…

И тут Мадленка вздрогнула. Нет, они не просто напали. Они сидели в засаде, выбрав достаточно удобное и уединенное место, и ждали. Ждали именно их. А когда караван остановился, чтобы Мадленка могла без помех проститься с братом, нанесли удар.

Они перебили людей – часть прямо на месте, ибо Мадленка видела там кровь, а часть на той поляне – и убрали с дороги тела. Возможно, Михал пытался ускользнуть или отчаянно сопротивлялся – Мадленка знала, что он никогда не сдался бы без боя, – и враги поймали его и расстреляли, привязав к дубу. Так, потехи ради.

Обычно разбойники после нападения делят добычу и расходятся. А эти почему-то бросили добычу. Нет, тут что-то не так.

Платье, которое нацепила на себя грязная толстая попрошайка, было расшито мелким жемчугом и стоило целое состояние. Ни один уважающий себя разбойник не оставил бы его, особенно если учесть, сколько христианских душ из-за него было загублено. Допустить же, что разбойники догадались устроить засаду по всем правилам воинского искусства, но оказались настолько глупы, чтобы не распознать ценности награбленного, Мадленка отказывалась категорически.

Возможно, впрочем, что бродяга соврал. Вероятно, он был заодно с татями, и те отдали ему часть добычи в награду, скажем, за прошлые услуги. Значит, он просто морочил Мадленке голову.

Да, но рассказ его был вполне правдоподобным, и повозка стояла именно там, где он указал. Однако стоп, барышня Соболевская! Да, повозка здесь. Ну и что? Зачем, в конце концов, разбойникам какая-то повозка? Тот мужчина мог сам помочь столкнуть ее с дороги, оттого и знал, где она. Тогда зачем он вообще упомянул про повозку? Наверху пронзительно заверещала какая-то птица, и Мадленка недовольно дернулась и открыла глаза. Может, догадался, что его подозревают?

Мадленка наморщила нос. Нет, в его поведении и облике не было ничего фальшивого, ничего настороженного. Она, сама не зная как, с детства могла безошибочно определить по интонации голоса, лжет человек или говорит правду. Мадленка была убеждена, что никто в целом свете не умеет лгать – все либо переигрывают, либо недоигрывают, – и ей, например, ничего не стоило уличить воровку-служанку в том, что именно она украла ее гребень. Бродяга, сидевший у креста, был побит жизнью и, скорее всего, не отличался особой добродетелью, однако, когда он рассказывал о своей находке, в его голосе звучали искренняя радость и гордость своей удачливостью. Все это определенно ставило Мадленку в тупик.

Если разбойники напали на караван ради добычи (а из-за чего же еще?), то почему они ее бросили? Или им помешали? Скажем, тот польский отряд, при появлении которого она вчера спряталась в кусты на обочине. И потом, волы, тащившие повозку, где они? Кто их увел – разбойники или те, кто разбойников обнаружил? Были ли нападавшие крестоносцами или кем-то еще? Ох, как все сложно, как запутано…

Надо вернуться и порасспрашивать бродягу, решила Мадленка. Похоже, он человек неглупый и в своем роде толковый, может, сообщит ей еще что-нибудь полезное или просто заслуживающее внимания. Надо будет выведать у него побольше о его находке, только осторожно – не хотелось бы, чтобы он что-нибудь стал подозревать.

Мадленка в последний раз поглядела на повозку, вздохнула и выбралась на дорогу. Тут-то уж точно не заблудишься. Вон крест, а вон и две фигуры под ним. Хорошо, что бродяги никуда не ушли.

Мадленка махнула им рукой, но никто из бродяг не пошевельнулся. Она ускорила шаг, подыскивая слова, чтобы завязать нужный разговор, но, когда подошла к кресту ближе, все слова вылетели у нее из головы.

Бродяга полулежал у подножия креста, упершись затылком в камень. Горло его было перерезано, и кровь вытекала толчками. Женщина, страшно выкатив глаза, стояла неподвижно в шаге от него. Стрела пробила ей шею насквозь, пригвоздив несчастную к горизонтальной планке креста. У ног нищенки лежал разбитый кувшин, а на дороге удалялось облачко пыли.