Читать книгу Иномерово колесо - Варвара Евгеньевна Царенко - Страница 7

Что ни день, то Волх становился крепче, что ни час – здоровее. Говорили про Аркадак в Застеньграде всякое: будто лес отнимает силу, будто пропитан он дымом от костров ламанья и ядовит тот воздух, да только не забирал, а возвращал он силы княжичу.

Старуха Лоухи готовила ему отвары и снадобья из горьких кореньев, приносила горсти сухих осенних ягод и чистую воду. Казалось Волху, что с каждым отваром становился он сильнее и что мысли его проясняются. Ночью знахарка уходила, и не знал Волх, где она спит, оставался один и слушал долгими ночами скрипы могучих деревьев и шум ветра.

Ламаны не разводили костров – огонь они не любили. Удивлялся Волх их силе и ловкости: питались они кореньями и ягодами, пили простую воду, а были сильнее любого крепкого мужа. Самые древние старики легко забирались в свои дома, карабкаясь по веткам да по сучьям. «Вот ведь беличий народ!» – думал Волх, глядя, как старуха Лоухи быстро спускается из шалаша на землю. Странно жили ламаны: вроде вместе, а вроде и врозь. Не собирались они вечерами, не танцевали и не болтали, как собирались дворовые в детинце перед сном. Только совсем юные ламанята бегали по трое или по пятеро, да ламаны уходили с утра на границы леса проверять свои угодья и следить за порядком среди звериного племени. Не переговаривались ламанки меж собой, не щебетали, как щебечут прачки на Пороге. Тихо вело себя ламанье племя, зря словами не разбрасывалось. Спросил Волх однажды Тарсуша: «Неужто не празднуете вы праздники всем народом? Неужто не бывает у вас веселья?». А Тарсуш только удивлено посмотрел на княжича: «Отчего же? Бывают. Ты судишь как человек, а мы – диволюды. Для нас день – что для тебя час, княжич. Не суетны ламаны, не спешат проживать жизнь, не шумят зря». Никак не мог привыкнуть Волх к тому, что лесное племя иначе распоряжается временем. Не быстротечна жизнь ламана, а потому не спешит он каждый вечер устраивать гулянья, не спешит разговаривать разговоры каждый день…

Однажды случилась сильная гроза, проснулся посреди ночи Волх и испугался: не развалится ли от ветра и ливня шалаш, не рухнет ли он с высоты на землю? Но вдруг вспыхнула молния, и увидал княжич, что сидит у края хлипкой лачуги старуха Лоухи и протяжно поет. Песней своей она Стокрылого Ветра извещала, чтобы знал он: на дереве этом ламаны живут. Не злись, Ветряной Батюшка, не гневайся, не шуми напрасно, не вали деревья, не губи ламанят!.. Сохранили песни лесного народа древние знания, не утратили силу, не превратились в простое увеселение, что поют в Застеньграде для того, чтобы время скоротать. Заснул тогда Волх под мурлыканье старухи Лоухи, будто под колыбельную, и не было ему больше боязно и тревожно.

Каждый день гулял Волх по лесу, и каждый день заходил всё дальше. Недовольна была Лоухи: «А ежели на аркуду наткнешься, человек? Не будет он разбираться, порвет, да и только. Не ходи далеко, не гуляй один». Тогда стал брать с собой Волх для компании юного Тарсуша. Показывал ламан Волху свои дороженьки, водил по безопасным уголкам Аркадака да развлекал рассказами. Так, рассказал он, что родился сразу после Кокоровой Сечи, а матушка его ушла в кору, когда было ему всего ничего, тридцатый годок миновал. Шишка, сестра Тарсуша, училась у Лоухи, готовилась стать знахаркой и день ото дня всё больше узнавала о тайнах травушек и кореньев.