Читать книгу Неразрывность. Хроника двух перерождений - Варвара Уварова - Страница 5
Глава 4
Вожделение
ОглавлениеЯ потерпел фиаско как художник, как мастер – и как человек. Меня это сильно уязвило. Я должен взять реванш, должен разгадать загадку, должен понять. Но я не хочу знать, что эта официантка из себя представляет. Скажу честно, мне просто страшно. Я видел многих людей, я многим заглядывал в души. И каждый раз мне становилось страшно от по-настоящему красивых людей. Они напоминали мне могилы древних царей. Такое ценнейшее произведение искусства, как их тело, созданное природой с величайшей тщательностью, оскорблялось вонючей и уродливой мумией их давно умершей души. Я много раз видел это, мне было невыразимо мерзко, но я изо всех сил старался это игнорировать. Рисовал им другие души. Мысленно вытаскивал их личность из тела, выдумывая людям на холстах другое прошлое, настоящее и будущее…
В этот раз я вообще не хочу касаться её личности. Ещё раз вскрывать могилу чьей-то души, давая доступ свежему воздуху, который усиливает разложение? Нет, спасибо, больше не хочу. Я не хочу оскорблять её красоту даже осознанием смерти внутри неё.
Правда, возникла одна маленькая проблема. По памяти я не смог её воспроизвести. Со мной такого давненько не случалось. Может быть, я что-то не учёл? Может быть, моя память не так цепка, как я думал?
Почему я её украдкой не сфотографировал? Я мог притвориться, что фотографирую вовсе не её, а, например, самого себя, а её совершенно «случайно» поймать в кадр. Да, я понимаю, что даже девушки за этим занятием выглядят глупо, но… Стоп. Я порю чушь. Зачем мне так напрягаться, если есть социальные сети?
Пока всё, что я о ней знал, это было её имя и то, что она работает в кафе в центре города. Значит, долгое время живёт неподалеку. Вряд ли человек станет ездить с другого конца города для работы в кафе. Ресторанчиков везде хватает. Я понимал, что для того, чтобы гарантированно найти её страничку, информации недостаточно, но это был самый незаметный способ получить её фотографию. Игра стоила свеч.
Примерно определив её возраст, я зарегистрировался в одной из самых популярных среди молодёжи сетей и, забив в поиск её имя и город, начал искать знакомое лицо.
* * *
Никогда ещё я не проводил такую масштабную поисковую операцию. Через пару часов голова совершенно забилась от потока ненужной информации, гримасничающих лиц и бессмысленных фотографий событий, еды и животных. Кажется, я скоро перестану понимать людей. Зачем им всё это?
Я разлёгся на диване поудобнее. В конце концов, что я брюзжу, как старый пень? Не лучше ли присмотреться к ним повнимательнее, расслабиться и выключить мозги. Может быть, я пойму что-то, чего не понимал до этого?
Я закинул ноги на подлокотник дивана и, стараясь не искать логических объяснений, просто рассматривал эти маленькие кусочки чужой жизни. Мне очень понравилась яркость красок, живость поз и лёгкость восприятия. Я улыбался, радуясь за каждый ярко прожитый момент чужой жизни.
И вдруг поймал себя на непривычном чувстве. Что моя жизнь совсем не так хороша, как я думал. Действительность на просторах интернета показалась мне такой яркой, лёгкой и радостной, что, переведя взгляд на чуть обшарпанный журнальный столик, я был неприятно удивлён его уродством. Шторы на окне показались грязными тряпками. Да и я тоже не очень красив и молод…
Я провёл по столу рукой и зажмурил глаза. Он был не так уж стар – он просто имел свою историю. Я почувствовал ладонью его шершавую поверхность, вспомнил, каким образом появилось большинство царапин на ней. Вздохнул несколько раз и открыл глаза. Отпустило. Комната вновь показалась уютной.
Я пошёл на кухню и приготовил кофе. Лениво прихлёбывая из чашки, я тупым взглядом уставился в угол кухни. В голову начало закрадываться ощущение бессмысленности потраченного времени и усилий.
Всё, если в течение следующих двух часов поиска я её не найду – буду пробовать другие варианты.
Взяв кружку с собой в комнату, я снова заскользил глазами по страницам. Вдруг сердце провалилось куда-то в желудок и перекрыло дорогу очередному глотку кофе. Я закашлялся. С экрана на меня смотрели её чуть асимметричные глаза, и кривой яркой полосой расплывалась неискренняя улыбка. Рядом с ней на фотографии была запечатлена русая девушка с неестественно полными губами.
Я нашёл её!
Я сразу перешёл на страничку того, кто выложил эту фотографию. Это была страничка русоволосой девушки. Согласно обнародованной информации, её звали Анна Самохина. Её страничка полнилась бессмысленными цитатами, собственными фотографиями в нарядных платьях, фотографиями стереотипных красавиц и красавцев. Мне стало смешно: её существо явно стремилось к созданию идеальных форм – для того чтобы вместить достаточно убогое содержание.
Но я отвлёкся.
Ощущая лёгкую щекотку в желудке, я перешёл на страничку Александры Криницкой, немного пролистал её… и окончательно разочаровался. Её страница пестрела такими же постановочными фотографиями, как и у её подруги, не раскрывающими ни обаяния, ни индивидуальности. Но я находил в каждой фотографии недостатки, вылезшие против воли хозяйки, и радовался им, как ребёнок. Стандартные лекала, по которым шились все эти роскошные платья, не могли повторить её удивительные, выдуманные природой в едином порыве вдохновения формы.
Ну как, роскошные. Дешёвые обёртки для дешёвых конфет.
Я же хотел её увидеть завёрнутой в белоснежную простыню, чтобы ничто не отвлекало от её красоты.
Но на фотографиях я снова и снова видел дешёвые, уродующие своей искусственностью кружева. Горечь разочарования жгла мне горло, и, тем не менее, я едва мог дышать от охватившего меня волнения. Я смотрел на её фотографии, и часть её красоты уже принадлежала мне. Теперь я имел материал, с которым мог работать.
Мне нужно было попробовать ещё раз поймать и запечатлеть то, что заставляло так колотиться моё сердце, но дать королеве, что скрыта глубоко внутри неё, другое имя, другие чувства, другие мысли, иную суть.
И я дам. Иначе – зачем я вообще был?
Сегодня у меня много работы.
* * *
Я полное ничтожество. Совершенно негодный художник. Всё, чего я смог добиться, – это повторить статичные и плоские изображения фотографий. В них не было того волшебства, что заставляло меня терять голову при виде девушки.
Неужели я так беспомощен?
Я достал и установил на мольберте портрет бывшей жены. На меня из темноты холста взглянула уставшая, нежная и добрая женщина. Её лицо было так знакомо, и одновременно я не помнил встречи с ней.
Потому что её никогда не было. Никогда не было доброты во взгляде этих глаз, не было нежности. А вот её усталость я хорошо помню. Я погрузился в воспоминания, чтобы вспомнить, какой она была…
Мы поженились на последнем курсе училища. Она была красива, умна, весела и остроумна. Рядом с ней было интересно: она задавала вопросы в лоб, не боялась правды и прятала свои выводы за спиной до лучших времён. Она причудливым образом искажала проявления всех своих чувств и мыслей, чтобы никто и никогда не смог её ранить. Но ничто не могло скрыться от её потрясающе острого ума. Она была восхитительно свободна и красива в своём камуфляже, напоминая осьминога в океане.
Кем она была на самом деле? Она была великолепной иллюзионисткой. Все силы своей души она пропускала через калейдоскоп своего разума, рождая потрясающие образы себя. Я не против был следить за её метаморфозами всю жизнь – так причудливо и непринуждённо менялись её душевные состояния, жесты и мимика, отражения её сущности. Однако я не учёл одного обстоятельства: её желания быть со мной.
Что мог дать свободолюбивый человек специфического мировоззрения такой блестящей женщине? За свою изменчивость и красоту она могла купить в этом мире намного больше, чем неопределённое существование со мной, ведь на самом деле она была достаточно жадна и тщеславна.
Но я её обманул. Я пристально следил за её изменениями – она видела в моих глазах своё отражение и принимала это за обожание. Я подыгрывал ей – она принимала мою игру за любовь. К сожалению, её гениальный разум, наученный тонко изменять чувства, идущие изнутри, оказался неспособен видеть неискренность других.
И она стала моей женой.
Она бы никогда не раскрыла мой обман, если бы не случай. После окончания училища моя карьера неожиданно пошла в гору – то, ради чего другие работали до кровавого пота, буквально свалилось мне в руки. Мне удалось создать несколько крайне удачных иллюстраций, что сделало меня востребованным, хорошо оплачиваемым специалистом. Но мне было неинтересно, и я занимался этим только ради денег. Моя жена, почувствовав вкус к хорошей жизни, была на седьмом небе от счастья. И мне пришлось выбирать: либо её счастье, либо моё. Мой выбор раскрыл правду, и её чувства стали настолько сильны, что разум уже не смог искажать их. Теперь я постоянно чувствовал от неё только злобу и ненависть, рождённую обидой и неудовлетворённостью.
Не стоит перечислять её истерики, рукоприкладства и демонстративные измены. Это не задело меня. Меня заставила уйти её честность в собственных чувствах, конец завораживающей игры.
Да и я, в конце концов, тоже не монстр. Многие справедливо ненавидят меня за моё нежелание быть «порядочным» или «честным». Но зачем мне делать несчастной женщину, от которой мне больше ничего не нужно?
Да, правильно, незачем. Ведь, как я уже сказал, я не монстр.
Мы расстались тогда навсегда. Она сама никогда не звонила мне, да и мне больше ничего не хотелось от неё. Расстались ли мы врагами? Не знаю. Наверное, она ненавидела меня. А я никогда не держал на неё зла. В конце концов, я же осознавал, что мне нечего ей предложить.
После нашего расставания я решил написать этот портрет. Я тщательно вспоминал её лицо до последней родинки. И не мог найти в нём что-то постоянное, что-то, что хотелось бы запомнить в ней навсегда.
Тогда я решил всё выдумать. Выдумать её любовь, которую она, наверное, никогда не будет способна испытать; её нежность, которую она давно запретила себе проявлять. Это было несложно. Я видел на этом лице столько различных эмоций, что выучил наизусть форму и динамику каждой мышцы, изгиб и глубину каждой морщинки.
Самое поразительное, что у меня получилось! Женщина на портрете была похожа и одновременно не похожа на мою жену. Черты лица, так точно подмеченные мной, застыли в выражении, совершенно ей не свойственном. Я был доволен. И теперь каждый раз, когда мне стоит повторить подобный трюк, я достаю этот портрет и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю…
* * *
Спустя несколько дней я окончательно убедился в собственной беспомощности. Мои попытки просто жалки. Я должен снова найти эту официантку.
Но как? Прийти к ней на работу? Нет, мне нельзя светиться. Выяснить, где живёт, и караулить у дома? Да, можно. Но спать тоже когда-то надо. А впрочем, можно сделать проще, тропинка-то уже протоптана…
Я зашёл в социальную сеть, в которой нашёл фотографии, создал новый аккаунт, назвался Мишей (именем моего старого знакомого), а вместо фотографии поставил картинку с блестящей иномаркой, загрузил несколько забавных картинок пополам с фотографиями красивых мест и дорогих машин. Но возраст отметил свой. Получилось неплохо, непонятно, кому принадлежит страничка: то ли обладателю малого бизнеса, только что зарегистрировавшемуся в сети в связи с разводом, то ли невзрачному зануде, пытающемуся привлечь незаслуженное внимание.
Написал Анне Самохиной с предложением просто пообщаться. Ведь я первый день в сети, хочется общения с молодыми и энергичными людьми, а у неё такие интересные фотографии на страничке… Если я правильно всё понимаю, она ответит. Слишком уж ей льстит чужое внимание.
Ответила.
Поддерживаю непринуждённую беседу. Получается трудновато.
Да, кстати, Аня, ты очень красивая.
Задаёт наводящие вопросы. Прощупывает почву.
Выдумываю на ходу. Да, возраст правильный, просто раньше предпочитал знакомства вживую, а теперь все симпатичные девушки по улицам ходят, уткнувшись в телефон, вот и решил поддаться современным веяниям. Кем работаю? Так, своё небольшое дело есть, сапогами торгую. Нет, не изготавливаю, только перепродаю. Доход стабильный и достаточный. Женат? Нет, что ты! Есть, правда, внебрачная дочь, но с ней почти не вижусь, её мать не позволяет. Почему нет фотографий? Не люблю фотографироваться, но сейчас пришлю тебе фотографию двухлетней давности с моим другом (да, я повыше и помускулистей). Где живу? На окраине города, в собственной двухкомнатной квартире. Ехать до центра, конечно, далеко, да и по пробкам добираться на машине тяжеловато, зато рядом парк и пруд. Люблю природу. Особенно шашлыки.
Кстати, не хочешь встретиться? Я, конечно, не так молод, но всё ещё не прочь оторваться в каком-нибудь клубе. Да-да, в том, который тебе самой больше всего нравится.
Боишься? Правильно боишься, вокруг столько нехороших людей… А может быть, чтобы не было так страшно, устроим двойное свидание? У меня есть хороший и свободный друг. Да-да, тот щупленький с фотографии. Послал ему твою фотографию с подружкой, вот эту, друг сказал, что согласен на двойное свидание, но только с этой брюнеточкой. А то он боится, что подсунешь ему кота в мешке, а эта вроде ничего. Да, кстати, он предпочёл бы свидание с тобой, но мужская дружба дороже.
Насчёт подружки не знаешь, а на встречу согласна? Великолепно! Когда договоришься с ней – пиши, мы в любой будний вечер готовы. А сейчас ты чем занимаешься?
Час бессмысленного трёпа.
Второй.
Боже, девочка, откуда у тебя так много времени? Тебе больше не на что его тратить?
Пропала. Не отвечает на вопросы. Слава богу, я уже начал изрядно уставать. Всё, сегодня с меня хватит. Завтра попробую закрепить результат.
А пока надо было обеспечить появление на сцене главного действующего лица.
– Алло, привет, Миш. Ты дома?
– Привет, Андрюх. Да, а что ты хотел?
– Твоя далеко?
– Да, я могу говорить.
– У меня есть интересное предложение…
* * *
Резкий звук вспугнул послеобеденную тишину душного дня. Давненько не было такой жаркой погоды. Я решил устроить небольшой отдых и только закрыл глаза. Пришлось вставать и идти за телефоном в другую комнату.
Анна написала, что собралась сегодня с подружкой развлечься в клубе. Бинго. Я, честно говоря, даже не надеялся, что мой план сработает. Слишком малы были шансы на успех. Я ответил, что сейчас позвоню другу и сразу же сообщу, состоится наша встреча или нет.
Анна ответила, что не стоит беспокоится. Ей не хочется ничего обещать и ни с кем связываться. Просто сегодня вечером она с подружкой будет развлекаться в таком-то клубе, и если они успеют найти приятную компанию раньше, чем явимся мы, то, пожалуйста, без обид.
Великолепно. Лучшего расклада не могло и быть.
Я снова позвонил Мише. Это с ним я был запечатлён на фотографии, которую отослал Анне. Как раз от его имени я вёл разговор. Он – единственный человек, с кем я поддерживаю контакт в этом городе. Другом я его не назвал бы, скорее, соучастником и собутыльником. На самом деле, он не самый приятный человек, и я знал, что большинство знакомых его недолюбливает. Также я знал, что в большинстве случаев это было взаимно.
Но у него было несколько очень выгодных для меня качеств. Первое – авантюризм. Подбить его на сомнительные приключения всегда было делом очень простым. Второе – у него всегда можно было что-то одолжить. Правда, возвращать вещи надо было до того, как они ему понадобятся, потому что он умел быть действительно очень неприятным. А третье – ему было плевать на мнения и желания других людей. Его мнение обо всех окружающих его людях было нелестным, поэтому он без зазрения совести ими пользовался. Эти качества делали его идеальным товарищем для совместного времяпрепровождения, но делали невозможным полноценное общение с ним. То, что мне и было нужно.
В прошлый раз я спросил его, не против ли он провести вечер в компании двух дам, одна из которых вполне в его вкусе. Естественно, встреча ни к чему не обязывающая. Он согласился. Теперь надо было срочно изложить ему легенду. Я вкратце рассказал, что воспользовался его именем, от его лица вёл переписку, сделал его мелким бизнесменом, живущим на окраине города. Он хохотнул в трубку и сказал, что надеется, что девушка будет действительно в его вкусе, потому что я обеспечил ему очень хорошее прикрытие и достойную биографию. Мы договорились, что он прочитает нашу переписку при встрече, чтобы нигде не проколоться, а у жены отпросится на вечер для пары бокалов пива в моей компании. Я единственный из его друзей был у его жены на хорошем счету, потому что у меня хватало ума быть на её стороне хотя бы напоказ.
Я положил трубку и довольно улыбнулся. Сегодня он поможет мне обезвредить эту Анну. Или просто скоротать вечер не в одиночестве, если Анна приведёт с собой не ту подружку.
* * *
Спустя несколько часов мы сидели в тёмной духоте зала ночного клуба. Равномерный бит музыки изнурительно бил по моей голове кузнечным молотом.
Передо мной сидел Миша, потягивая третью кружку пива. Я сосредоточенно смотрел сквозь полумрак зала и пропускал мимо ушей реплики моего собеседника – набитый рот был хорошим поводом не отвечать: от волнения есть не хотелось совсем, но мне необходимо было чем-то себя занять.
И тут я увидел, как на входе появились две женские фигуры. Сердце радостно подпрыгнуло: сначала я узнал её подругу, потом увидел её. На официантке было короткое платье, обрезающее её круглые бедра. Она шла так, будто из-за слишком высоких каблуков не могла до конца разогнуть ноги в коленях, как кузнечик. Мне было смешно смотреть на неё.
– Вот они, смотри, только зашли!
Миша грузно обернулся, обводя глазами зал. Потом снова вернулся к своему пиву.
– Эта с хвостом, что ли? Хороша. Особенно с тыла.
– Вблизи должна быть ещё лучше.
– Сейчас подойдём? – Миша тоскливо поглядел на почти полный бокал.
– Погоди, пускай пообвыкнут. Успеем ещё.
Они уселись за свободный столик. Её подруга вульгарно откинулась на спинку сиденья, выпятив богатую грудь. Официантка же сидела зажато и скованно, из-за чего одно плечо её было чуть выше другого.
Они сделали заказ и в ожидании болтали о чём-то. Подруга вела себя почти вызывающе, а Александра совсем замерла. Неловкость, которую она ощущала, можно было почувствовать, единожды взглянув на неё.
Официант принёс им бутылку шампанского. Они достаточно быстро опустошили её и отправились танцевать.
Я следил за ними. Их силуэты расплывались в задымленном воздухе. Анна двигалась очень чувственно и плавно, очаровывая своей пластикой. Александра же чуть-чуть не попадала в ритм, придавая слишком большое значение законченности своих движений.
Когда к ним стоит подойти? Сейчас, пока они танцуют? Или лучше подождать, когда вернутся за столик?
Я смотрел на Мишу. Насколько я помню, танцор из него так себе. Не хотелось бы портить впечатление сразу.
Пока я прикидывал, время тянулось. На танцполе становилось больше народу. Я волновался, что, если не начну действовать сейчас, к ним подойдёт кто-нибудь другой. Тогда без ссоры не обойдётся. Но нужно было действовать наверняка.
Мне стало жарко: они возвращались на своё место. Усевшись, официантка скинула туфли и начала растирать пальцами ступни. Пора.
– Знаешь, я тут пригляделся, – я задумчиво почесал подбородок. – И мне тоже больше с хвостом понравилась, – выглядела бы её подруга хоть капельку интеллигентнее, мой трюк бы не удался. – Нет, ты прав, хороша девка. Посмотрим, насколько она сговорчива, – я начал вставать из-за стола.
– Ты чего? Мы так не договаривались…
– Да ладно тебе, чёрненькая тоже ничего, может, так долго бегать не придётся, не такая разборчивая… А у тебя времени мало, ты человек занятой. К светленькой, небось, на кривой козе не подъедешь… А подружка её какая-то неказистая. Побоится отказывать…
Судя по тому, как Миша покраснел от злости, я понял, что попал в цель. Будет теперь из шкуры вон лезть, себе и другим доказывать, что он достоин лучшего. Залпом опустошив стакан, он пошёл к столику, за которым сидели девушки.
Желая раззадорить Мишу, я обогнал его и подошёл к их столику первым. От волнения мне было трудно дышать.
Я, глядя только на Анну, вежливо поздоровался, сказал, что наслышан о них, и предложил продолжить знакомство. И замер в ожидании.
Она искривила свои красные воспалённые губы и ещё призывнее выгнула спину, заманивая окунуться взглядом в ложбинку между грудей.
Я смотрел только в глаза. Мне было тошно от неё. Даже тело, которым она справедливо гордилась, казалось мне захватанным и засаленным. Я брезговал касаться взглядом её кожи, которую облизывали глазами сотни раз до меня.
Я почувствовал, как за плечом напрягся Миша. Очевидно, популярность девушки только разожгла его аппетит.
Но она сейчас решала – останемся мы или уйдём.
Она погасила свой взгляд и подвинулась, позволяя сесть рядом с собой. Я промешкал, и рядом с ней уселся Миша. Замечательно.
Я сел напротив, отчаянно стараясь не смотреть на соседку. Я и так почти задыхался рядом с ней.
– Итак, давайте знакомиться ещё раз. Меня зовут Андрей, а это – Михаил, – я постарался сосредоточиться на насущном.
– Михаил, скажешь тоже. Ещё по имени-отчеству представь. Просто Миша, – он явно хотел показаться добродушным и весёлым, но получилось фальшиво. – А как зовут наших прелестных собеседниц?
– Анна, – полные губы раскрылись, обнажив редкие мелкие зубы. Я почувствовал, что эти красные губы в полутьме вызывают во мне суеверный ужас. Я чуть не зажмурил глаза, чтобы их не видеть. Они казались мне единственным заслоном мира от смрадного влажного мрака её рта.
– Саша, – еле слышно отозвалась моя соседка.
– Как-как? – переспросил я, хотя прекрасно всё расслышал. Фраза была рождена скорее неловкостью ситуации и оторопью от лицезрения этого ужасного рта.
– Саша! Александра! – резко вскрикнула она. Я невольно вздрогнул от напряжения, которое вызывало во мне её присутствие.
Её щёки залил неровный румянец. Глаза остановились, невидяще уставившись перед собой. Она напоминала школьницу, которая только что получила двойку. Да, девочка, ты права, другие бы не простили тебе такое нелепое поведение. Но не я.
Я искоса следил за ней, стараясь запомнить румянец на щеках, форму кисти и пальцев, блеск глаз – всё, что мог увидеть в этой полутьме.
Но нельзя было забывать про главное: мне необходимо было сохранять абсолютное равнодушие на своём лице.
И чем больше я наблюдал, тем яснее было, что её очарование ускользает от меня. Сколько бы я ни смотрел на неё, сколько бы ни изучал, стоило мне закрыть глаза – и в красной темноте закрытых век оставался только неясный силуэт, допускающий сотни различных толкований.
Значит, неудачи последних дней – не моя вина. От осознания этого факта мне стало немного легче.
Я подозвал проходящего мимо официанта, взял меню, открыл его и задумался. Я не знал, что выбрать. Наверное, стоило заказать что-то лёгкое. Пускай лучше я упущу свой шанс, чем мне придётся видеть её, столь загадочную своим обаянием, опустившейся на уровень собаки, больной от количества съеденного. Но ведь можно до этого и не доводить… В голове созревал новый план.
А у Миши с Анной тем временем текла неспешная шуточная беседа. Анна призывно смеялась, колыхаясь мягкой грудью. Но, сквозь суету собственных мыслей, я слышал их диалог и понимал, что только редкое искусство поддержания бессмысленной беседы, которым обладала Анна, позволяло поддерживать разговор. У неё в глазах стояла тоска, но Миша, с увлечением рассказывающий о том, что ему интересно, этого не замечал.
Моя соседка слушала их разговор и улыбалась краешками губ. Она размякла от алкоголя, выражение её лица утратило защитную колючесть. Она показалась мне ещё очаровательней с этими тёплыми бликами скрытой улыбки в холодных глазах. О чём она думала в этот момент? Я поймал себя на этой мысли и понял, что не хочу знать.
Я вовремя уловил поворот её головы и успел глубокомысленно уставиться в меню до того момента, как она перевела взгляд на меня.
Она с явным трудом завела принуждённый разговор про трудность выбора блюд. От звука её голоса я весь покрылся мурашками, а моя голова отключилась. Тогда я предложил ей выбрать самой. Она растерялась и сказала, что ей всё равно. Опрометчиво. Тогда я выбрал то, что с большой вероятностью доведёт её до невменяемого состояния, но не вызовет отравления.
Я привлёк внимание официанта и заказал несколько коктейлей и пиццу. На противоположной стороне стола Анна не справилась с потоком сознания своего собеседника и уже минут пять откровенно скучала.
– У тебя очень интересная внешность, ты совершенно не похожа на местных девушек. Откуда ты родом? – невзначай спросил я. Надеюсь, это будет воспринято как комплимент. Но её ответ не порадовал меня: кто бы ни были её предки, родилась и выросла она здесь. А в первом же разговоре просить выложить своё родство до седьмого колена как-то невежливо.
Она задала мне тот же вопрос. Я ответил, что переехал из Ярославля. Больше ей было знать необязательно.
– Ого! Далековато! – удивилась она. – И что же тебя заставило сюда переехать?
– Обстоятельства, – уклончиво ответил я. Мне не хотелось ничем делиться с ней, тем более – моим прошлым.
– Какие, если не секрет?
– Секрет, – мне было плевать на её мнение обо мне. Только её настроение сейчас имело значение. Поэтому я попытался смягчить свой ответ, представив его шуткой.
Не помогло. Она надулась и упрекнула меня в том, что я её спровоцировал лезть в мне в душу. Ничего себе!
Я посмотрел на неё и засмеялся. Она попыталась нарушить мои границы, а когда я не пустил – она попыталась перевести стрелки и сделать виноватым меня.
И всё бы ничего, но нельзя же так пренебрегать законами логики! Даже если исходить из того, что я придерживаюсь тех же моральных законов, что и она (ты – мне, я – тебе), что, в принципе, не соответствует действительности, то всегда надо помнить: всё, что плавает, – не обязательно рыба. И если она сама разболтала слишком много, это не значит, что я ей расскажу то, что она хочет знать, о чём я ей вежливо и сообщил. Она смешалась и покраснела.
– Спасибо, – сказал я официанту и подвинул поближе к девушкам принесённые им коктейли. Миша заказал себе выпивку сам. – За прелестных дам, – я уставился на лоб Анны, старательно отводя глаза от зрачков её светлых глаз, направленных на меня, как дула двуствольного ружья.
Мы чокнулись. Саша выпила коктейль почти залпом, заливая бушующее внутри негодование. Конечно, сделать в присутствии одной дамы столь непрозрачный комплимент другой – это даже не неэтично. Не то слово. Для женщин такого уровня это просто бесчеловечно.
Чтобы хоть как-то поддержать разговор, я спросил у Саши, чем она занимается. Получилось грубо и натянуто, но вся эта компания вызывала во мне столько раздражения, а надежды на пользу от этой встречи было так мало, что сдерживаться становилось всё сложнее.
– В смысле, кем работаю? – уточнила она.
– Ну да. Или, может быть, хобби у тебя есть интересное, – да говори ты что угодно! Я смогу зацепиться, я смогу поддержать любой разговор, просто дай ему хоть какую-то почву!
Саша смущённо поведала о том, что работает официанткой, а на большее времени у неё не остаётся. При этом у неё был такой несчастный вид, что мне её стало жалко. Действительно, разве у неё большой выбор?
Она в ответ поинтересовалась моей сферой деятельности. Мне не хотелось ничего рассказывать про себя, поэтому я ответил что-то невразумительное и утешительное, что у меня дел, конечно, много, но все скучные и неважные. Она уныло ответила, что не может быть работы скучнее, чем работа официантки. Какая выпестованная жалость к себе! Наверное, тренируешься в этом занятии каждый день! Ошибаешься, девочка, тебя хоть всякие оригиналы развлекают. Поэтому я предположил, что есть профессии скучнее. Например, уборщик. Она отрезала, что с нашим жизненным опытом об этом рассуждать сложно. Я почувствовал уважение. Очень уж точным получилось замечание.
– Ошибаешься. Я много лет работаю кем-то вроде уборщика, – я сознательно напустил дыму. Не мог же я признаться, что перед ней сидит человек-муха по профессии и художник по призванию! Я не дурак, понимаю, что женщины таких сразу записывают в неликвиды.
Она недоверчиво вскинула на меня глаза. И тут я понял, какую глупость брякнул. Я расхохотался так искренне, что меня отпустило напряжение, впервые за сегодняшний вечер.
– Только сейчас понял, как глупо звучала эта фраза, – ну что же, мне интересно, как ты ведёшь себя, когда напугана. Я наклонился к ней и прошептал: – Я должен тебе признаться – я наёмный убийца.
– Шутишь? – она недоверчиво глядела на меня. Конечно, и я бы не поверил.
– Нет, но теперь ты слишком много знаешь, – я резко сунул руку в карман и сжал губы.
Её лицо побледнело, глаза увеличились и расползлись во всё лицо. Ротик сжался, стал маленьким и по-детски беззащитным. Какая же она смешная… И красивая.
Я вытащил из кармана жевательную резинку и, хохоча, предложил ей. Краска начала медленно заливать её щеки. В глазах вскипели злые слёзы.
– Я не понимаю, по какому поводу ты веселишься, – тряским от гнева голосом сказала она. И снова отпила из стакана.
– Ну-ну, конечно, ты просто своего лица не видела! Мне показалось, или ты ужасно испугалась? – хохот ещё не утих во мне, поднимаясь, словно волны. Мне жутко захотелось её взбесить. Хотелось отомстить за свои нервы, которые я был вынужден потратить на неё, за то, что она так хороша снаружи и так отвратительна внутри.
– А мне показалось, что у кого-то шутки дурацкие!
Она рассердилась. Но её здесь держала подруга, которая, хоть и скучала, но ещё надеялась на что-то. А это значит, что Саша будет терпеть мою компанию. А чтобы моё присутствие не горчило – она будет запивать его алкоголем.
Я не против.
Я подвинул к ней полный стакан.
– У меня созрел замечательный тост! За новые знакомства! До дна! – я допил стакан одним глотком. Очередная провокация. Но в этот раз она не поддалась. Неужели сработал предохранитель?
– Саш, мы отойдём ненадолго. Пойдём потанцуем, хорошо? – Анна наконец-то смогла вытащить Мишу потанцевать. Я был этим сильно удивлён, ведь когда он танцует, он не сможет рассказывать ей все эти удивительно неинтересные истории.
– Хорошо, – негромко ответила Саша. Но Аня увидела её кивок и ушла в сторону танцпола, подцепив под ручку Мишу.
«Да, не повезло тебе с подругой, – подумал я, глядя на Сашу. – Ты сидела, терпела меня, собственную неуклюжесть, отсутствие настроения – ради неё, а она ушла, оставив тебя с незнакомым мужиком. И ты даже понятия не имеешь, в какой опасности ты осталась».
– У тебя очень интересные глаза, – впервые я почувствовал, что могу сказать то, что думаю. – Такой красивый разрез при таком необычном цвете встречается редко. Неужели твоя мама была местная?
– Нет, она приехала из Сибири. У неё тоже был красивый разрез глаз. А отца своего я никогда не видела. Цвет, наверное, от него, у мамы были совсем другие глаза, – она невнятно потупилась и погрустнела, как пьяница, вспомнивший спившихся собутыльников.
– Был?
– Да, она умерла пару лет назад, – её подбородок начал дрожать.
– У каждой жизни свой срок, – осторожно сказал я. Нельзя ей давать расплакаться. У неё же от слез всё лицо опухнет!
– Да. Просто жаль, что он бывает так неоправданно короток, – первая слеза сорвалась с её нижних ресниц и разбилась о столешницу. Её нос начал распухать, но это только прибавило ей очарования, придало какую-то особенную трогательность и нежность.
– Тогда давай выпьем за тех, кто за свою короткую жизнь сумел подарить тебе такие красивые глаза, – я патетично и громко сказал свой тост, высоко подняв свой стакан. Всё же я не хотел потратить вечер на то, чтобы утирать ей сопли.
– Давай, – она, как маленькая, проследила за моей рукой, шмыгнула носом и переключилась на питьё.
Я, не притронувшись к своей порции, следил, как она, заглядывая внутрь стакана, как ребёнок, большими глотками выхлёбывала содержимое. Я понял, что она на грани той стадии опьянения, когда человек пьян настолько, что не может осознать, насколько он пьян. Именно сейчас было очень важно прекратить, потому что ей уже море было по колено.
Она отставила пустой стакан и икнула. Я пододвинул к ней остатки пиццы.
– Ешь. Тут ещё много, я один не справлюсь.
Она, как послушная девочка, кивнула, взяла предпоследний кусок и лениво начала его жевать. Я изо всех сил пытался найти тему, которая не заденет и не растревожит её. Она была в идеальном для меня состоянии, нужно было подождать ещё минут пятнадцать – и она уснёт, как младенец.
– Ты знаешь, мне очень понравился этот город, когда я впервые сюда приехал. В нём есть какой-то домашний уют. Особенно в центре. Вроде большой город, а суеты нет.
– Ты, наверное, просто на окраинах не был. Там вся… суета. А в центре… в центре никому ничего не нужно. Просто игрушечные домики, кафешки… музеи ещё… вот…
– А ты живёшь ближе к окраине, да?
– Да нет… Я так… Ни рыба ни мясо… До центра идти совсем чуток… Минут пятнадцать, ну ладно, двадцать… Но удобно, с этим не поспоришь… А ты где? Живёшь, в смысле…
– О, я почти в самом центре. Говорю, приехал к вам в гости – и влюбился. Решил, что если перееду, то перееду только к вам.
– Да ладно тебе, город как город, – она сцедила зевоту в кулак. – Ничуть не лучше других…
Я немного размяк от алкоголя и внезапно почувствовал, что не должен делать то, что собирался. Я очень хотел завершить свой план, но в душе возникла странная нерешительность. Будто я хотел обрезать крылья птице. Ужасно хотелось, чтоб она радовала меня всегда своим присутствием. Но не погибнет ли она от этого?
И я решил дать ей последний шанс. Я понимал, что больше не будет такого удачного расклада. Но если сейчас, в минуту слабости и сомнения, я настою на своём, чем я лучше какого-нибудь помешанного?
Зачем я оправдываюсь перед собой? Я же знаю правду.
Правда в том, что, если я не дам ей шанс уйти, – я перестану себя уважать.
Я затаил дыхание и спросил:
– Может быть, ты хочешь потанцевать? Вон, Миша с Аней как зажигают, – я преувеличил. Анна действительно двигалась красиво, грациозно и смело, Миша же ритмично топал в пол, не спуская глаз со своей новой знакомой, как застоявшийся жеребец.
– Да нет, не хочу… Я на этих… как их… шпильках, – она кивнула головой на свои туфли. – Скопычусь же, – она украдкой посмотрела на меня, проследила за моим взглядом и вздохнула. – Хотела бы я… как Анька… А не могу даже просто… Куда уж там – на шпильках вертеться…
– А чего ты хочешь тогда? – спросил я её. И замер.
«Просто скажи, что ты хочешь домой – и я, клянусь, тебя не трону. Я довезу тебя до дома, уложу спать и не трону», – пронеслось в моей голове.
– А чёрт его знает. Жить хочу, – она пьяно посмотрела мне в глаза. – Не существовать, как загнанная тварь, а жить, – она хрипло рассмеялась. – Прости… Я, кажется, слишком много выпила… Наверное, пора домой… Надо только Аньку предупредить…
Жить? Ты будешь жить на моём полотне, по-настоящему жить, я тебе обещаю.
– Давай я тебя отвезу?
– За… зачем? Я сама… на такси… – она с трудом поднялась, сделала шаг и чуть не упала. Я подхватил её. От неё пахнуло алкоголем и дешёвыми духами. Сквозь её платье я почувствовал тепло её тела, мягкость кожи с нежной прослойкой жира и упругое сопротивление мышц. Она даже на ощупь казалась ожившим совершенством.
Она, не смущаясь, босиком подошла к Анне. Её подруга перестала выписывать восьмёрки бёдрами и встревоженно нахмурилась. Но, как я и ожидал, она ещё не собиралась уходить. Значит, Саша поедет домой одна.
Подружки попрощались, и Саша, пошатываясь, вышла из клуба. Я взял с нашего столика недопитую бутылку шампанского и вышел за ней. Она стояла на углу и старательно тыкала пальцем в телефон. На неё уже начали поглядывать вышедшие покурить молодые люди. Я подошёл.
– Давай я помогу.
Она испуганно вскинула голову и, узнав меня, вежливо улыбнулась.
– Да нет, не нужно, я сама…
Правильно, девочка, не надо позволять волкам провожать тебя до дома бабушки. Но меня бояться не стоит. Я подарю тебе жизнь.
Я достал свой телефон и вызвал такси.
– Скажи свой адрес, – попросил я её, пока в трубке неслись короткие гудки.
Она жалобно промолчала и замотала растрепавшейся головой.
Правильно, девочка, ты умница.
– Хорошо, когда ответят, просто продиктуй адрес в трубку. Алло! Можно машину на угол Большой и Малой улиц? А пораньше, примерно через десять минут? Да, через десять минут устраивает. Куда ехать? Сейчас вам скажут, – я передал ей трубку, – диктуй!
Она взяла телефон и, отвернувшись от меня, тихим, как ей казалось, голосом продиктовала адрес. Я даже не вслушивался. Если я всё правильно понимаю, через десять минут у неё не останется сил сопротивляться. Стоило ли упоминать, что служба могла подать машину в течение трёх минут? Но три минуты – это слишком мало, чтобы её разморило.
Она положила трубку.
– Пойдём, сядем, – я кивнул на низенький заборчик по краю тротуара. Она кивнула.
Я сел рядом с ней и отхлебнул шампанского. Она покосилась на меня.
– Не обращай на меня внимания. Я тебя посажу в такси. А то вон парни на тебя уже пялятся. А бутылка – вместо моральной поддержки. Правда, её нужно опустошить, а то… когда я буду делать красивую розочку, твоё платье может оказаться в вине.
Она хрипло хихикнула.
– Оно не моё. Оно Анино.
– Ну тогда совсем не годится портить чужую вещь. Поможешь?
Она пожала плечами и протянула руку. Сделала пару глотков.
– Всё, больше не могу.
– Спасибо. С остальным я справлюсь, – я поставил бутылку на асфальт. – Какой душистый воздух после сегодняшней жары, – я глубоко вздохнул. И начал дышать размеренно и глубоко.
– Да, – протянула она, вздыхая и невольно подстраиваясь под моё дыхание. Через пять минут она мягко навалилась на меня боком и уронила голову мне на плечо.
– Ты… не против? – заплетающимся языком спросила она.
– Нет, ничуточки, – у меня у самого уже начала слегка кружиться голова от свежего воздуха. – Позволь всё-таки мне проводить тебя до квартиры.
– Угу, – невнятно сказала она, по-видимому, уже не соображая, на что согласилась.
* * *
Я с трудом вытащил Сашу из машины, не забыв забрать эти проклятые туфли, и старательно поддерживал её в вертикальном состоянии, пока обдумывал, что делать дальше. Она висела на моём плече, прижимаясь мягким тёплым боком, и идти явно не могла. Моя рука от напряжения медленно немела, оставляя всё меньше времени на принятие решения. Открыв дверь подъезда найденными в сумочке ключами, я рывком поднял её на руки. На меня пахнуло смесью алкоголя, духов и кисловатого запаха её кожи. Я чувствовал её тяжесть на своих руках, безвольность тела, движения грудной клетки и понимал, что схожу с ума от восторга. Да, конечно, к этому восторгу примешивалось и вожделение, но сегодня у меня были другие планы.
У двери в квартиру я снова поставил её на землю и мысленно поблагодарил себя за находчивость: в сумочке лежал ещё и паспорт, в который я удосужился заглянуть. Иначе пришлось бы нам обоим ночевать на лавке перед подъездом. Открыв квартиру, я уронил босоножки на коврик у двери и сразу прошёл направо, в комнату, где уложил её на диван с разобранной постелью. Захлопнув входную дверь и оставив ключи в замке, чтобы случайный запоздалый гость не оказался неожиданным, я огляделся.
Она жила в маленькой однокомнатной квартире. Я сразу решил проверить на всякий случай все помещения, чтобы нам не помешала, например, терпящая с утра собака. В ванной комнате был изрядный беспорядок. Кое-где треснувшая плитка, ванна с жёлтым пятном слезшей эмали на дне. В ней стоял тазик с замоченными вещами. Металлические полочки и крючки уже начала точить ржавчина. Девчачьи пузырьки и баночки небрежно свалены в раковину.
Заглянув в кухню, я увидел пожелтевшие от времени шкафы, старые обои, крошечный стол, заваленный косметикой. В углу стоял уютный плетёный диванчик – единственная мебель, которая казалась новой. В раковине и на плите было пусто. Ради интереса я заглянул в холодильник. На верхней полке пугливо прижались друг к другу две баночки йогурта и коробка плавленого сыра.
Похоже, мы сегодня здесь одни.
Я вернулся в комнату. Она лежала на боку, свесив ноги и руки с дивана. Её платье оказалось задрано почти до трусов, причёска растрепалась, а пятки были чёрными от хождения без обуви.
Она была и выглядела пьяной до отвращения. Но она была прекрасна в несовершенстве своей гармонией. Она была настоящая и живая. Я стоял над ней, и меня била мелкая дрожь от предвкушения. Как будто мне предстояло коснуться величайшего шедевра скульптуры, который до этого можно было увидеть только на картинке, ощутить собственной кожей гладкость холодного мрамора.
Ради такого стоило жить.
Я пошёл в ванную, отыскал какую-то губку и намочил её водой из-под крана. Вернувшись в комнату, взял её за тонкую лодыжку и губкой смыл грязь с подошвы. Взял в руки ступню, ощущая пальцами шероховатость пятки, поражаясь красотой её узкой ножки с высоким подъёмом. Но самыми восхитительными оказались длинные пальцы. Лак, чуть облупившийся по краям, покрывал чуть ассиметричные ногти. Вены на подъёме просвечивали сквозь кожу, рисуя синеватый узор.
Полюбовавшись, я смыл пыль со второй подошвы и отложил губку. Закинув её ноги на диван, я перевернул девушку на спину, чтобы было удобнее. Я изучал её тело, поднимаясь всё выше. Коснулся рукой полной, но упругой икры, проследил узор голубых вен до колена. Представил, какую форму икра примет при напряжении, как взбухнет мышца, оставляя ложбинку, параллельную кости. Я согнул её ногу в колене, изучая форму коленной чашечки, ощупывая косточки, наслаждаясь нежностью расслабленных сухожилий с задней стороны ноги.
Я коснулся её бедра. Под нежной кожей с едва заметными тёмными волосками чувствовалась упругая мягкость жира, а под ним – тугость расслабленной мышцы. Это было столь восхитительное тактильное ощущение, что я захотел коснуться её бедра щекой, но не посмел. Я чуть-чуть отвёл колено в сторону, открывая беззащитную внутреннюю сторону бедра. На ощупь мякоть была такой нежной, и мне показалось, если бы я поддался безумию и откусил кусочек, он бы растаял во рту, как сахарная вата.
Мой путь преградило платье, поэтому я переключился на руки. Я весь дрожал от восхищения этой потрясающей, живой красотой, я хотел её, как мужчина, хотел её съесть, чтобы она навсегда осталась со мной. Поэтому я позволил себе прижаться губами к её запястью в тщетной попытке почувствовать сквозь замшу кожи биение пульса. Я увидел вблизи тонкие пальцы с чуть выпуклыми ногтями, линии, избороздившие ладонь, три резкие черты у запястья. Почувствовал носом спокойное, сухое тепло её ладони.
Я скользнул губами выше, вдоль нежных синих жилок, к локтевому сгибу. Я чувствовал запах её кожи, этот чуть горьковатый запах живого человеческого тела, который здесь был намного сильнее всех остальных, искусственных и неродных, запахов. Я приподнял голову, оглядывая мускулы плеча под бархатистой кожей. Попробовал представить, как выглядит эта рука в движении: крепкие, ладные мускулы затвердевают под кожей, сухожилия предплечья, как струны, натягиваются, заставляя двигаться ловкие, сужающиеся к кончикам пальцы.
Фантастическая красота.
Я отпустил её руку. Теперь она лежала на спине, согнув ногу в колене, отвернувшись лицом к стене. Я коснулся её волос. Они были спутаны, поэтому сразу же зацепились за мои шершавые ладони. Я решил попробовать распустить волосы, чтобы избавиться от ещё одного искусственного украшения, которое было совершенно ни к чему.
Я аккуратно ощупал причёску, вытаскивая все шпильки, которые попадались под пальцы. Удивительно, какое огромное количество железа женщины умудряются запихнуть себе в волосы! Резинка, которая скрепляла хвостик, оказалась тонкой и дешёвой на вид, и я решил её разрезать.
Теперь нужно было вытащить шпильки с другой стороны. Я повернул её голову и, посмотрев на лицо, расстроился. Поверх её красивого, чуть ассиметричного лица косметикой было нарисовано другое. Она напоминала фигурку из фарфора, которую отливали по созданным мастером формам, а раскрашивал не очень аккуратный подмастерье. Я попробовал стереть пальцем хотя бы помаду, но только испачкал руки.
Я пошёл на кухню. Всё-таки у женщин должны быть какие-нибудь средства, чтобы смывать всю эту грязь. Я поискал что-то подходящее в куче косметики на столе. Нашёл только ватные диски и, намочив их водой, вернулся в комнату.
Мне стало страшно. Прикосновение воды к лицу могло разбудить её. Но эта краска уродовала каждую чёрточку, делая её на свету почти неузнаваемой. Это была ещё одна допустимая вариация на тему, одно из сотен лиц, которые я был способен изобразить и без её присутствия. Значит, пан или пропал.
Я коснулся мокрой ватой её губ. Она поморщилась, мотнула головой и… не проснулась.
Я начал тереть её брови, губы и щёки, стараясь смыть эту ненужную маску. Маска сопротивлялась, размазываясь, при полной поддержке своей носительницы, которая даже сквозь сон умудрялась отворачиваться и отбиваться.
Я пару раз получил по носу, один раз мне заехали ладонью по уху и чуть не выбили глаз. Но я победил. И снова видел её саму, без прикрас. От насильственного умывания на её щеках расцвёл естественный румянец, и кожа потеряла нездоровую восковую желтизну.
Я вытащил из её волос остатки шпилек, не отказывая себе в удовольствии изучить её изумительное ухо с маленькой мочкой, которую немного портила растянутая дырочка. Оно как будто копировало изгибы чертёжных лекал. Самый краешек его был румяным. Я коснулся пушистой пряди у виска и завёл её за ухо. В одном этом ухе было больше чувственности, чем в самой смелой эротике.
Я посмотрел ей в лицо, отчаянно стараясь запомнить, впитать, вобрать в себя каждую чёрточку, вместе и по отдельности. Её высокий лоб с жилками на висках, изогнутые брови вразлёт с едва заметной морщинкой между ними, длинные ресницы, веки с красными складочками у внешних уголков, аккуратный нос и трогательный рот с красиво очерченными губами.
Я провёл пальцем вдоль подбородка, ощущая лёгкое сопротивление кожи и еле заметные неровности там, где мышцы крепятся к костям. Закрыл глаза, попытавшись воспроизвести в памяти её лицо. Теперь получалось чуть точнее. Но всё равно львиная доля её обаяния и красоты в воспоминании терялась.
Ничего, я успею. Я посмотрел на часы. Часовая стрелка ещё не начала клониться вниз. У меня в запасе есть ещё полночи и целое утро.
Я понял, что хочу увидеть её полностью. Всю её завораживающую красоту.
Ладони моментально стали влажными, а глотка сухой. Она была полностью в моей власти. Это возбуждало.
Я начал стягивать с неё платье. Её безвольное тело принимало странные и неудобные положения, отказываясь мне хоть немного помочь. Оно было нежным, мягким и неуклюжим, как тяжёлая пуховая перина. Я весь взмок от физических усилий, пока платье не обвисло мятой тряпкой у меня в руках.
Её тело было белым, покрытым лёгким пушком. Она лежала на спине, без подушки, под поясницей – сбитое в комок одеяло. В таком положении её рёбра и тазовые кости чуть-чуть выпирали под нежной плотью. Я провёл пальцами по коже живота. Возле пупка, выдавленного маленьким узелком на животе, она казалась почти прозрачной.
Я хотел видеть её всю.
Я обнял её тело и заставил сесть, положив голову себе на плечо. Мои руки дрожали – никогда раньше устройство застёжки женского бюстгальтера не казалось мне таким сложным. Я несколько раз спокойно вздохнул и заставил себя успокоиться. Мало, что ли, я грудей видел в своей жизни?
Я откинул лифчик в сторону и снова положил её на спину. Саша раскинула руки, открыв моему взору нежную грудь. Она была маленькой, едва вполовину ладони, дивной формы, как капелька густого прозрачного мёда. Розовые ареолы окружали крупный спелый сосок. И только красные полосы на коже от слишком тугого белья портили мне эстетическое удовольствие. Я прижался щекой к одной её груди, накрыв ладонью вторую, лицом и рукой ощущая твёрдость её сосков и нежность молочной кожи.
Распрямившись, я стоял над ней и задыхался от вожделения и восторга. Я хотел её, до сумасшествия хотел, но важнее было другое. Важнее было моё желание понять, запомнить и воспроизвести её красоту.
Я хотел видеть её всю.
Я коснулся её простых чёрных трусов. И остановился.
Я понял, что если я сниму их, то просто не выдержу. Я просто изнасилую её. Эта возможность была так близка, она опьяняла и сводила с ума, но где-то на краю сознания притаилось какое-то гадливое чувство, которое сулило тяжкое похмелье. Я прислушался к нему. Оно шептало, что если я поддамся соблазну, то стану ничем не лучше тех, кого презирал, тех, кто стремится любой ценой удовлетворить свои мимолётные желания, отдавая этому всё, что имеют в душе.
Да и если быть честным, секс с бесчувственным телом не принесёт мне никакого удовольствия. Бесчувственное тело мне нужно было для другого.
Я собрал всю волю в кулак, отвернулся от неё и сел на стул рядом. Она лежала на свёрнутом одеяле, раскинув руки, согнув в колене одну ногу. Её голова была закинута, и пушистые волосы, словно речной поток, стекающий через край, свешивались с дивана. Не видел ничего прекраснее в своей жизни! Я снял пиджак, повесил его на стул, достал из внутреннего кармана маленький альбом для зарисовок и набор простых карандашей и начал рисовать.
Всё восхищение, вся страсть, всё желание перетекали в рисунок. Я делал эскиз за эскизом, стараясь поймать, пропустить через себя и воплотить заново каждую линию её тела. Её руки, её бедра, её грудь. И, конечно, лицо. Я рисовал, как видел, с закрытыми глазами и отсутствующим выражением лица. Пока так, пока я только изучал её.
Потом, когда немного освоился, я начал зарисовывать её полностью, стараясь немного уходить от того, что видел. Немного додумывать, фантазировать. Представлять, будто она не спит, а смотрит на меня из-под опущенных ресниц.
Но она лежала передо мной спящая, она спала так глубоко, что напоминала мёртвую. На моих рисунках она была мертва. Смотрела на меня мёртвыми придуманными глазами. Да, прекрасна, как может быть прекрасно бездушное тело. Я не успел удержать себя и нарисовал струйку крови в уголке её губ. Порезы на её бедрах. Я пропитал её кровью простыню. Вскрыл её грудную клетку и живот. Мне так хотелось раскрыть тайну её очарования, что я начал вскрывать её тело на бумаге.
Она пошевелилась, и я понял, что увлёкся.
Бежало время. За окном светлело. Рука становилась всё тяжелее и тяжелее. Веки начали слипаться. Когда я почувствовал тошноту от голода и усталости, понял, что нужно закругляться. В альбоме оставалось ещё несколько страниц, но у меня уже не было сил.
Я пролистал свои наброски. Везде была она – без всяких допущений и уточнений. Но на каждом она была мертва. Я смог нарисовать её тело, но выдумать для неё душу не смог. Я эту душу никогда не видел, не чувствовал, не знал.
За окном разгорался день. Автомобили появились на улицах, лениво и сонно следуя к своей цели. Солнце разгоняло ночную свежесть, обещая ещё один жаркий день.
Голова кружилась. Пора было уходить.
Но если я уйду – я никогда больше её не увижу. И всё, что мне останется на память, – это альбом, полный набросков её мёртвого тела.
А она хотела жить.