Читать книгу Три способа испортить жизнь магу - Василиса Раса - Страница 4

Дверь комнаты, которую для меня приготовили захлопнулась за спиной с характерным щелчком, я прислонилась к ней, совершенно обессилев, и выдохнула в голос. Я даже не сразу сообразила посмотреть по сторонам, не наблюдает ли за мной кто-нибудь ненароком, так велико было напряжение, в котором я все эти часы или минуты пребывала. Сколько, кстати, времени прошло? Я выглянула в громадное, в полный человеческий рост окно с высоким подоконником, чтобы убедиться – совсем немного. Солнце стояло в зените, и тени только-только тронулись на восток.

Я смотрела на маленький тенистый пруд с острыми перьями водяных цветов, на крепкие хозяйственные постройки, увитые лианами вьюна, на подъездную дорожку, которая отлично просматривалась отсюда, и массивную кованую ограду вдали оглушённая и ослеплённая жутчайшим пониманием: я тут застряла… Если меня не привела в чувство ни боль от кольца, которое, к слову, по-прежнему было на мне, ни ужасающий вид раненого Тааля, ни характерное ощущение голодной тошноты, значит, всё это не сон и не игра моего растревоженного учениками сознания, а самое, что ни на есть попаданство – бред, кошмар и ужас в одном флаконе.

Мне срочно требовалась эрдова труба, которую я разглядела в злосчастном кабинете, и план, как её оттуда достать!

Окно было высоко, и выбираться в него ночью было страшно, но, в принципе, возможно. Замок на двери вскрыть было нечем: в комнате имелась только скромного размера кровать, стул и небольшой круглый стол у окна с тонкой вазой на нём, и камин с грубой пыльной полкой; да и делать это средь бела дня было откровенным идиотизмом.

Я могла лишь предполагать, что Сашка привёз мне из поездки штукенцию, которая при нечаянной активации закинула меня сюда. Это, если дело действительно в трубке. А если не в ней? Я прикрыла горящие от сухости глаза и потёрла ноющую шею. Не знаю, чем занималась малышка этой ночью, но судя по жуткой скованности во всём теле, провела она её очень некомфортно.

Нужно было выяснить, что же так напугало челядь и людей перед храмом, и узнать, отчего так брезгливо морщился муж.

Ах, да, тот самый младший конюх, возникло в памяти неприятное виденье, и я тихо укоризненно произнесла:

– Эми, Эми…

Как отчётливо демонстрировала память, конюх был последним рывком в сопротивлении девчонки. На что надеялась моя предшественница, когда решительно предлагала трясущемуся парню себя в воняющем навозом тёмном сарае, где твёрдый черенок от чего-то грязного упирался ей в бок, а за шиворот с крыши сыпалась труха то ли соломы, то ли чего-то ещё, о чём она боялась и думать.

Она до последнего не была уверена, что этот красавец Рамиль спас её. Рамиль… Он Рамиль? Что-то тут было не так… Хотя спас, конечно. Потому что стоило ей только мельком припомнить этот её позор, как внутри всё содрогалось до тошнотворных спазмов и хотелось спрятаться от всего мира. Желательно навсегда.

Потому что длинноволосый красавец держался с ней с тех самых пор так брезгливо и холодно, что внутри у неё всё леденело. Потому что он не произнёс в её адрес до сегодняшнего дня больше ни звука, потому что больше ни разу на неё не взглянул, даже как на кучку мусора у дороги. И терпеть это было поистине невыносимо, так, что ей хотелось кричать и рвать зубами кожу на руках, лишь бы перебить это нестерпимое чувство, которое так сильно жгло изнутри, что казалось, сердце просто вытечет со слезами наружу.

И я даже подумала бы, что она была в него влюблена. Но…

Рамиль… Сводный братец. Тот, кто учил её читать, лазить по деревьям, драться, ездить верхом, оберегал от девических глупостей и гнева старенькой няни, но и всегда насмехался над ней и говорил, что она ничегошеньки на самом деле не стоит. Что вся её ценность лишь в том, чтобы составить удачную партию для какого-нибудь индюка и принести отцу новый титул или пару контрактов пожирнее.

Ну вот, похоже, этот блестящий момент настал.

И если бы только у неё хватило духу и смелости довести начатое до конца, возможно, прекрасно-ужасный эрд раздумал бы на ней жениться, и она, наконец, обрела бы свободу. Ведь папенька понял бы тогда, на что ему пришлось толкнуть единственную дочь, и ни за что не стал бы упорствовать дальше.

Глупышка…

В итоге, свободу не обрела, а всеобщее порицание заслужила. И как теперь жить с этим позором, читая в каждом встреченном взгляде осуждение вперемешку с насмешкой? Ей не хотелось никак. Бедная крошка.

Чужие эти чувства вызывали в моей собственной душе смятение и живейший отклик. Потому что ощущались, как свои, но ум им противился и старался разложить их на мотивы и следствия. А юной леди, коей Эмеральд была до моего вторжения, разобраться со всей этой ситуацией, в которую она попала, было очень непросто.

Но следовало признать, она держалась в этом нелёгком испытании достойно. Настоящий борец. Может, там, у нас, у неё и есть шансы. В конце концов, она будет помнить меня так же, как помню её сейчас я. И, кстати, да! Пусть вспомнит про звонок на счёт Пахрачёва!

И на этой пламенной мысли у меня в голове всплыло отчаянное: «Бом-бе! Бо-омм-бе!», и толстый, пятнистый кулёк, вдохновенно облизывающий мой нос.

Ох ты ж! Дайте две, то есть пять! Оно, кажется, работает!

И если я всё правильно понимаю, девочка так же пытается мне передать что-то важное для неё самой. Очевидно, что это собака. Это, конечно, совсем не то, о чём я сейчас бы мечтала, но… Налаживается жизнь-то! Налаживается! Догадаться бы только, как это недоразумение теперь разыскать. Именно собаки мне сейчас, конечно, очень и не хватало, нда…

Осталось найти зеркало и ужаснуться или уж и правда сразу руки на себя наложить. Или в отместку эрду родить ему отпрысков вот такого прям вида, которого сейчас узрею. Пусть пугается весь остаток жизни, что ли, размышляла я, неспешно осматривая комнату, где ни зеркал, ни чего-то хотя бы отдалённо похожего на них не было.

Я попробовала было вспомнить себя саму перед обрядом, но, видимо, девочка была в таком отчаянии, что в памяти отражались только её до белого стиснутые в кулачки пальцы, смазанные лица вокруг, пол и блаженное лицо священника, беззвучно шевелящего губами. А на заполошной мысли: «Это конец», её память заканчивалась и начиналась моя…

Так и не зная, чего особенно ожидать от жителей этого дома, я сама принялась стаскивать с себя по возможности те части платья, которые мне поддавались. Потому что тяжело и жарко было уже очень.

Первым делом я избавилась от туфель, которые на вид, несомненно, были прелестны, но по факту представляли из себя пыточные кандалы. Потом нащупала какие-то завязки под поясом по бокам и дёрнула за них. Верхняя юбка медленно и плавно сползла на пол, остановившись где-то на уровне коленей. Вторая и третья последовали за ней так же неохотно. Наконец, после самой тонкой, четвёртой, когда я осталась в ворохе ткани в белых, коротеньких панталонах с нежным кружевом по краяю, совершенно не представляя, как теперь через всё это переступить, чтобы выбраться, дверь отворилась. В неё вошла монументальная женщина, держащая перед собой зеркало, и ахнула, остановившись напротив. Зеркало было не слишком большим, но достаточным, чтобы я смогла узреть в полный рост… чупа-чупс в огромной, красной обёртке…

Отражение демонстрировало нескладное недоразумение в белых чулках, коротеньких панталонах, ярко алом верхе от платья и абсолютно лысую голову, которая к этому всему прилагалась…

Странно, что уши не мёрзли, отстранённо подумала я.

Согласна, зрелище не из привычных… А как я через толпу такая шла… И мужу про выступающие части тела в экипаже на полном серьёзе вещала… Нда.

Я покрутила головой и так, и эдак. Особенный восторг вызывали, конечно же, длинные массивные серьги, которые делали мой вид запредельно нелепым.

Если бы не слишком юное лицо, образ вышел бы смелым и очень ярким, особенно, если сделать правильные акценты. Но тут, конечно, был полный провал. И я даже сочувствовала эрду и понимала сбежавшего родителя. Возможно, я бы тоже… Сбежала.

А так, почти детское лицо с любопытством вглядывалось в яркие серо-голубые глаза отражения и придирчиво рассматривало россыпь небольших, но приметных прыщей на физиономии. Эмеральд скоро должно было исполниться семнадцать. Возможно, именно поэтому брезгливо кривящийся эрд дал нам в распоряжение целый год. Не иначе как привести себя в порядок и перерасти остаточный этот пубертат.

В целом девочка выглядела, как все растущие подростки и щенки ещё лишённые взрослого изящества кости: недовытянувшийся скелет, слишком заметный, неоформившийся нос, крупный, совсем не кукольный рот, неразвитое женское тело… Сплошные «не». Что ж, добавим к нему ещё одно: скучно точно НЕ будет. А если учитывать пляску гормонов, плохое настроение и явное отсутствие взаимопонимания в семье, становилось очевидно, что девочке было в эти месяцы очень не сладко.

– Это вы зря, конечно, госпожа, – с коротким поклоном посетовала горничная, которая была куда больше похожа на гренадёра, которого непостижимым образом впихнули в платье, чем на служанку, и показала на мои ноги. – Теперь придётся стоять и ждать, когда я всё разберу. А так бы всё хоп-хоп и сняли.

Ни возражений, ни порицаний, ни ужаса от моего с ног сшибающего вида. Будто у них каждый день тут лысых девиц замуж выдают.

– Я вас сейчас переодену и опять это… унесу опять. А то господин серчает. Не любят они этого.

Это она про зеркало что ли?

– Почему не любит? – осторожно поинтересовалась я.

– Так как с войском с юга вернулись, так и не любит. Ну и правильно. Нечего там и смотреть. Мужик и мужик. Ему и не надо. А что рот кривой, так того сразу и не приметишь. Только если улыбнётся. Но я такого с тех самых пор и не припомню.

Вот и я не заметила… Удивилась ещё, о каком параличе Эмеральд вспоминала? Обычный недовольно-мрачный мужик, вроде. А вон оно как, оказывается. Хотела было спросить, не пострадала ли у благоверного речь, но вспомнила, что разговаривал он со мной вполне понятно. В конце концов, это могло быть и последствием травмы, которую он получил на войне. Вернее всего, что так оно и было.

Горничная ещё посокрушалась на мою скверную осанку, и под конец с невнятными извинениями типа: «Прошу просить покорно, госпожа» ловко выдернула из моих ушей серьги и тут же накинула мне на сияющий белизной череп легкую золотистую ткань, в тон платью, и лихо закрутила в подобие обвязанного вокруг головы маленького тюрбана, так, что и голова оказалась покрыта, и лицо приобрело куда более мягкие черты.

Мне было, в общем-то, всё равно, а вот окружающим будет куда как комфортней.

– Звать меня Лу, – опомнилась служанка и, выполняя своё обещание, уволокла всё, и красное платье, и зеркало, из комнаты прочь.

Выходит, финальной точкой в сопротивлении малышки была поистине отчаянная акция по обриванию головы? Я немного посетовала о том, как ей такое вообще в голову пришло? Можно же было просто обрезать волосы и оставить хоть короткую, мальчишескую, но всё-таки шевелюру. Но память подбрасывала видение какого-то тёмного пузырька с черепом и не слишком знакомыми символами на нём.

Неужели девчонка собиралась травиться?

Мне почти удалось разобраться с памятью о том, что эти символы на бутылочке означали, когда дверь снова открылась.

Судя по приготовлениям с переодеваниями, меня ждал, как минимум, переезд, как максимум, свадебный обед или ужин. Причём лучше без мужа. Потому что есть хотелось просто зверски. Муж, наверняка был хорош в диетологии, рядом с его не выражающим ни одной тёплой мысли лицом аппетит пропадал безвозвратно. Именно поэтому, а ещё по причине моей вопиюще лысой головы, я не сомневалась, что приём пищи, если и состоится, то только в кругу близких родных и прислуги.

Была не права.

Лу пришла за мной, поманила меня из комнаты прочь, а я недоумённо уставилась в её пышное лицо, на что та с досадой всплеснула руками:

– Обед! Торжество по случаю вашей свадьбы, госпожа! Честно говоря, – бормотала она, выпроваживая меня из комнаты, – господин мог бы устроить что-то посолидней. Даже в прошлый раз обед был на двести персон. А в этот… Ох, – заметила она мой растерянный вид, – простите, меня, госпожа! Вам, наверное…

– Всё в порядке. Просто проводи меня. Да расскажи о доме. Это будет не лишним.

– Конечно, – неуклюже присела служанка и стала быстро говорить про этажи, покои, удобства, лестницы и переходы. Да так, что у меня в голове буквально поплыло.

– Нет-нет, лучше просто скажи, как я могу найти кабинет мужа?

– Кабинет? – удивилась она. – Не спальню? Ах, да, зачем вам спальня, сеньор же сам к вам, наверное… Да и раненый он… Ох, да что я всё болтаю! Простите, госпожа, Эмеральд! – покаялась служанка и просто повела меня дальше, бросив по ходу, – Вон там кабинет, – махнула в сторону знакомого мне коридора и молча повела меня дальше.

Всю степень своего заблуждения о скромном застолье я осознала только приблизившись к высоченным дверям где-то на первом этаже этого гулкого, пустынного дома. У дверей меня ждал муж, Эрд Таль, совершенно без признаков недавнего истекания кровью. Он окинул мою фигуру цепким взглядом, в котором коротко мелькнуло облегчение, уверенным жестом закинул мою ладонь себе на локоть и поволок внутрь зала, перед которым мы встретились.

Это ж какими такими чудодейственными свойствами обладала эта их странная соль, что человек спустя всего пару часов после полусмерти по банкетам спокойно разгуливает и гостей принимает? А эрд уверенно вёл меня твёрдым чеканным шагом с бесподобно ровной спиной.

За дверьми, слава Небесам, оказалась просто большая столовая и человек тридцать народу, а не бальный зал битком набитый людьми, как я всерьёз опасалась.

Но главное, что там имелось и вызывало мой нетерпеливый интерес – это накрытый к случаю стол. Мне даже было безразлично, какое там количество приборов, стаканов и блюд. Я готова была незаметно съесть хоть что-нибудь, хоть голыми руками, лишь бы поскорее. Вот, что называется растущий молодой организм! Давно я таких приступов не испытывала: когда слона целиком вместе с костями и даже без соли… Эх, молодость!

Тут память вбросила сводку о недельном бойкотировании приёмов пищи, и я даже охнула в голос от отчаяния. И слёзы, кажется, на глаза навернулись. Торжественный обед отменялся. Ну, Эмеральд! Чтоб тебе там жестоко икалось!

С беспредельной тоской взглянула на расставленные на сервировочных столиках укрытые колпаками блюда и перевела внимание на публику, о которой за десять шагов к столу исхитрилась забыть.

А вот публика как раз на меня пристально взирала, с интересом разглядывая моё хмурое от голода лицо и моток ткани, венчающий мою неразумную голову. Людей было не так уж и мало, чтобы перестать от их присутствия напрягаться, но и не слишком много, чтобы не понимать, что здесь только самые важные для семьи люди. И кто из них кто, мне следовало немедленно вспомнить.

За сдержанными поздравлениями, произносимыми строго по кругу, в памяти всплывали имена и отдельные пояснения к ним.

Вот тот красавчик Рамиль. Взгляд выхватил его сам, и сердце болезненно сжалось. Интересно… Это память тела? Или память памяти? Как это ещё можно было объяснить? Потому что во мне самой этот молодчик со склонностью к психологическому и эмоциональному садизму приветливых чувств точно не вызывал.

А вот и Женель, хо-хо! Та самая, которая в договоре, я нисколько в этом не сомневалась! Которая на нашего Рамиля украдкой с тоскою глядит. Великая пустота!5 Да это же она, дочь эрда Тааля! Незаконнорожденная, но признанная, как единственная наследница пока. Да она старше меня, то есть Эмеральд, лет на пять! Вот это номер. И если до этого я подумывала, а не из-за банального ли бесплодия у эрда с наследниками труба, то теперь эта версия сыпалась как старый винчестер. Хотя за те двадцать с лишним лет, что прошли с момента рождения Женель, могло произойти очень и очень многое…

Так, кто тут у нас ещё? А вот и папенька, гляди ж ты, нашёлся! В том, что этот крупный, импозантный мужчина, был родителем Эмеральд, сомневаться не приходилось. Очень схожие черты лица, да и фамильное облысение откровенно указывало на кровное родство. Улыбался мне батюшка одновременно жалобно и нежно, отчего его пышные усы чуть подрагивали, и топорщилась вверх густая, красивая борода. А уж как поймал мой ответный горячо любящий взгляд, вообще прослезился и лысину платком промокнул. Так, не переигрывать! Аккуратнее надо быть с людьми преклонного возраста. Сама с утра Сашке о том поминала.

Ещё тут были всякие промышленники, председатели трестов и директора мануфактур со своими половинами и даже великовозрастными детьми. Тут был и бесстрастный банкир Пенье. Без сопровождения, но с моноклем. Меня порядком насторожил его изучающий взгляд, от которого хотелось чесаться.

Дядя Леон, родной дядя Эмеральд по матушке с семьёй, кстати, Их мы с девочкиной памятью обе были искренне рады видеть, особенно братьев, которые незаметно подмигивали сестрице в моём лице и хаотично складывали пальцы в их с Эмеральд шифр, смешно перебивая друг друга толчками. Судя по тому, что я успела прочесть, они были в диком восторге от нашей с Эми авангардной причёски и заверяли в своей бесконечной поддержке и даже предлагали в знак солидарности с её борьбой незаметно подкинуть бомбу-вонючку на кухню. Я ответила, что если они это сделают, родина их не забудет, а я приложу все силы, чтобы их именем назвали самый новый и большой дирижабль и, увидев, как они сразу сникли, настойчиво отказалась от помощи. Только диверсий мне сейчас в послужном листе и не хватало…

Ещё была здесь Леди Николь с супругом – та самая любовница, которая ЛЮБОВНИЦА. Совсем уж ни в какие ворота… Хотя из всех присутствующих она самый постоянный член семьи эрда. Заметная женщина, хоть и ничего такого сверхвыдающегося кроме бюста и истинно королевской осанки я в ней не увидела. Возможно, во мне сейчас говорило слегка уязвлённое женское самолюбие, которое такими формами не могло похвастаться ни в земной своей ипостаси, ни в попаданческой. А может быть, мне не слишком понравился её цепкий, жгущий меня до нервных подёргиваний взгляд. Не поняла пока. Но мадам любовница отчего-то не пришлась мне по вкусу.

В общем, тут были все близкие, все свои. И то верно – третий раз всё без прикрас, как говорится, чего уже выпендриваться-то.

Гости, приступившие к трапезе после слаженных и быстрых поздравлений, были, как мне показалось, слегка взвинчены и немного напуганы, поэтому если расторопно и молча. Эрд, что сидел в противоположном конце стола от меня – равнодушен и привычно уже отстранён, персонал – внимателен и напряжён, и все взгляды, так или иначе, сходились на мне. А я, в свою очередь, мило улыбалась и радушно кивала, предлагая попробовать то или иное блюдо, стоящее на столе, провожая их каждое, попадающее на чью-то чужую тарелку голодным, жалобным взглядом.

Сама я рискнула отведать нечто, отдалённо напоминавшее по виду и вкусу овсяное суфле. После недельного голодания это было единственным разумным выбором, потому что с запеченным мясом, паштетами, маринадами и прочими изысками местной высокой кухни мне было сейчас точно не сладить.

Мне оставалось только наблюдать за происходящим и пытаться усвоить хоть какую-то информацию о том, где я и что здесь происходит.

Я всё возвращалась взглядом к Женель, будучи не в силах сообразить, что в её внешности меня так тревожит. Она, несомненно, была очень похожа на эрда Шарля. Совершенно точно, просто одно лицо на двоих. Но вот какая-то резкая черта просто била по нервам и беспокоила. Возможно, это были глаза. Глаза! Такие же надменные, с острым, треугольным прищуром… яркие светло-серые глаза. Бинго!

У эрда глаза были почти чёрные. Я в этом сейчас же убедилась, просто взглянув в другой конец стола. Он прожигал меня своими угольями с неистовым предупреждением во взгляде.

Следуя логике генетической доминанты, старший ребёнок с вероятностью девяносто восемь процентов наследует цвет глаз отца. Но и такую чёрную радужку, как у Тааля вообще вряд ли что-то могло перебить… Любопытно.

Мысли об этом слегка отвлекли меня от нестерпимого голода, и я развлекалась просчётом вероятностей генетических вывертов и цветовых сочетаний радужки. У моих собственных мальчишек, кстати, глаза были точнёхонько в их гениального папочку.

К моему счастью, банкет быстро перерос в производственное совещание с отчётами и сдержанному обсуждению планов, и напряжение, наконец, всех отпустило. К концу обеда женщины возмутились, и мужчины ушли в гостиную курить и думать, а женщины остались сплетничать и задавать друг другу неудобные вопросы.

– Минерва, вы представляете, – обратилась мадам Николь, которая любовница, к жене дядюшки Лео, – видела намедни ваши туфли на какой-то профурсетке в салоне, – и мне сделалось прям физически больно от того, как тётушка покраснела, – Ну это же немыслимо! Где это видано, копировать туфли супруги самого Мориса! Да ещё и наряд к ним подобран был совершенно безвкусно! Я так ей и сказала, – продолжала она вещать охающим собеседницам высоким, певучим голосом,– вы милочка ещё слишком безграмотны в современной моде, чтобы позволить себе подобное сочетание. Но, вообще, справедливости ради, надо сказать, что туфли эти действительно очень сложно правильно включить в наряд. Однако, да-да, милая Минерва, вам одной это так удачно даётся.

Тётушка незаметно поёрзала на стуле, пряча ноги поглубже под подол. И покраснела ещё сильнее, да так, что я забеспокоилась, как бы не пришлось тащить её на улицу, дабы освежить и привести в чувство.

– Это ещё что, дорогая Николь, – махнула замолчавшей мадам любовнице жена бородатого мужика, который звался на собрании Металлургией – Моя горничная нацепила на шею такую же бархотку, как у вас! Вы представляете? Выгнала мерзавку, – вскинула вверх двойной подбородок. – Ни стыда, ни совести.

Я неожиданно громко хмыкнула, на что тётушки, как одна, слаженно обернулись ко мне. И мнения в направленных на меня взглядах разделились почти поровну, между снисходительным и задорным.

В высоком кофейнике, что стоял напротив меня, отразились огромные детские глаза и бесконечное раскаяние в них. Я приложила к груди руку, мол, прошу прощения, не обращайте внимания, я тут по-простецки от нервов икаю.

– Ну, чернь всегда копирует хозяев, тут уж ничего не поделаешь, – смерив меня равнодушным взглядом, отмахнулась мадам любовница. – К тому же, она наверняка была не рубиновая, а с какой-то стекляшкой.

– Что вы, что вы, – хохотнула женщина, прикрываясь ладонью, – Такой рубин, как вам подарил…

– Муж, – веско подсказала мадам.

– Да. Да. Конечно, муж, кто же еще… Такого и мой Берт разыскать не сможет! Не то, что горничная.

Змеюки какие. Это они, что рассчитывали устроить ребёнку ликбез по взрослой жизни? Вроде, разбить розовые очки вдребезги прямо на свадьбе? Чтобы все иллюзии одним махом и сразу на всю жизнь? Бедное дитя, как она с этим милым обществом раньше справлялась?

– Если только горничная не господина… – негромко проговорила Женель, но её перебила хозяйка тканевой мануфактуры:

– А что ваши сорванцы, Минерва? Куда же они подевались? Без них стало как-то тихо и скучно, вы не находите? – она обвела стол невинным взглядом.

Караул… где я исхитрилась так нагрешить, за что мне этот террариум? У нас и так тут муж-калека, любовница-нахалка, падчерица-байстрючка, сводный брат-деспот, кузены-опоссумы… вообще нормальные родственники в наличие имеются, я спрашиваю?

Я пила чистую воду и улыбалась, будто юродивая, на все провокации пожимала плечом, отговариваясь тем, что именно сегодня я очень взволнована и не могу совершенно ни на что внятно ответить. Отчего моя великовозрастная падчерица Женель презрительно фыркала и громко хохотала, словно услышала удачную свежую шутку, а мадам любовница Николь едва уловимо, если не присматриваться и не заметишь, вздёргивала бровь. Как по мне, так и шутка была трёхкратной давности, и с невестой жениху в этот раз не слишком-то повезло.

Есть хотелось по-прежнему ужасно. Даже не есть, а просто-таки жрать. Но я хорошо знала, что делать этого категорически нельзя и продолжала улыбаться.

А ещё очень хотелось встать и уйти, чтобы проверить, как там обещанный вчера папенькой короб с вещами, в который Эмеральд сложила преимущественно книги и свои записи. А ещё узнать, где же Бомбель, о котором она так трогательно волновалась. И потихоньку обойти первый этаж, чтобы ночью быстро найти кабинет и забрать уже эту несчастную трубку.

Я сидела в кресле у окна и, повернув голову, вдруг заметила за приоткрытыми дверьми гостиной острый взгляд муженька, направленный точно на меня. В нём читалось предупреждение и даже угроза «И не думай!», которую, вероятно, он пытался мне внушить. А так как я понятия не имела, о чём меня предостерегал благоверный, в ответ пожала плечом и искренне улыбнулась.

Так мы переглядывались некоторое время. Эрд напряжённо следил за моим беззаботным лицом. Я поглядывала на милейших воркующих дам, попивающих чай на диванчиках и в креслах напротив.

– Огюст рассказывал, – заговорщическим голосом произнесла вдруг строгая мадам Бониль, не проронившая до этого момента ни звука, – что верейцы опять перешли границу на рассветных рубежах. – Ох, что будет, что будет…

– Да бросьте вы, Энель! – Энель Бониль? Звучит как мадам Ваниль. – Ничего не будет! – одёрнула её мадам Любовница. – Как всегда, разграбят дальние владения и уберутся восвояси.

– А не у моего ли папеньки там земля? – задумчиво протянула Женель и бросила на меня многозначительный взгляд из-под ресниц.

Мамочка дорогая… Я улыбнулась и падчерице. Надеюсь, что получилось смущённо. На деле же мне сделалось холодно в животе и страшно во всём остальном организме.

Если это то самое поместье, о котором говорил по дороге из храма муж, то почему армия ещё не выступила в ответный поход? А если серьёзно, то он что, действительно решил отправить меня во владения, где бесчинствуют мародёры? Одну? С какой-то там тёткой?

Я перевела полный ужаса взгляд за открытую дверь, на супруга, и он ответил мне зверской гримасой, скривившей его вечно бесчувственное лицо. Вероятно, именно так выглядела улыбка в исполнении эрда. Неудивительно, что горничная её никогда не видела. От такого люди, наверняка, просто лишаются чувств или бегут без оглядки.

Досадно. Молодой же, красивый мужик…

Не знаю, что такого отразилось на моём лице, но муж вдруг рывком поднялся и быстро направился в мою сторону. Он схватил меня за локоть и с нелепыми извинениями:

– Прошу простить нас с супругой! – под легкомысленные смешки дамочек, откровенно злобный взгляд Женель и снисходительно-понимающий мадам Любовницы, вывел меня из столовой, а стоило двери за нами захлопнуться, поволок меня наверх.

– Стойте! – упиралась я, пытаясь выдернуть из его клешни свою руку, другой цепляясь за перила лестницы. – Вы обещали мне год! Отпустите! – Тратить время на супружеский долг вместо кражи трубы в мои планы сегодня никак не входило.

– Да двигайтесь вы, наконец! – рявкнул супруг, – Вы что подумали? Что я… Что я? Да за кого вы меня принимаете?

За законного мужа в своём праве, разумеется.

– А зачем же вы меня тащите? Больно, между прочим!

– Что это вы там устроили, вы, злобная, дикая кошка! – прошипел эрд, стоило двери закрыться за нашими спинами.

– Я просто старалась быть вежливой и радушной! Чего не скажешь сейчас о вас, – немедленно парировала я и в отчаянии дёрнула вниз кулаками. Что ему могло не понравиться? Я была мила, смущена и очень наивна! Всё как требуется от девицы, внезапно оказавшейся замужем.

– Не верю ни одному вашему жесту! – обрадовал меня супруг – Вы лживы от вашей лысой макушки до пяток. Вот это, – он больно ткнул пальцем в платок на моей голове, – и бомбы-вонючки от ваших братьев, – О-о, похоже, кому-то шифр надо срочно менять, – вот это всё вполне в вашем стиле, а все эти улыбочки – точно нет.

– Как вам угодно! – пожала плечами и попыталась обиженно отвернуться. Что там ещё надо бы было для эрда сыграть, чтоб он поверил, я понятия не имела.

– Обыщите дом, – крикнул он за дверь, – Тут вполне может прятаться взрывное устройство. Или? – он повернул моё лицо к себе рукой, вглядываясь в него с недоверием, – Вы что же? – Ужасная догадка отразилась в его глазах, и он просипел:– Подмешали яд в еду? – и, убеждая сам себя, принялся перечислять: – Вы почти ничего не ели за обедом. И пили только воду… Но как бы вы успели? У вас есть подельники в доме? Отвечайте! – Требовательно рявкнул он.

– Скорее уж слабительное, – мрачно бросила я наугад, – Вам должно быть известно, это больше подходит моему характеру. Разве нет?

– Вот дьявол, – прошептал он в ответ, и восторг и ужас слились в его взгляде вместе прекрасной волной.

– Хозяин! Мы уже давно обыскали, – донеслось до моих ушей из-за двери, – Нашли только два бочонка со спиртом в подвале. Больше ничего.

Эрд отпустил моё лицо и крикнул назад:

– Хорошо! Не трогайте ничего. – И со вздохом облегчения пробормотал: – Спирт не газ, спирт не взрывается.

– Ещё как взрывается! При желании взорвать можно даже муку! Любой мало-мальски знакомый с физикой человек это вам подтвердит.

В глазах мужчины мелькнул сначала ужас, потом любопытство пополам с недоверием, и он громко попросил в сторону:

– И уберите муку из кладовой!

– Надолго? – с готовностью крикнули из-за двери.

– На ближайшие лет пять!

Я понимающе хмыкнула, а Тааль наконец отстранился и молча одёрнул костюм. К слову, новый костюм. Без свадебных изысков, лишних кружев и кровавых пятен на них. Я было раскрыла рот, чтобы поинтересоваться его стремительно улучшившимся самочувствием, как подобает любой, даже не слишком настоящей жене, вроде меня, но он не позволил:

– Отправляетесь на рассвете. К полудню третьего дня будете на месте, – сказал безапелляционно и нервно дёрнул здоровой щекой.

– Три дня? – возмутилась я. – Три дня трястись в пыхтящем драндулете со скоростью бегущей улитки? Нет уж, я лучше пешком, – категорически отказалась я. – К тому же, по слухам, у вас там бесчинствуют мародёры.

– Хотите покормить птеростидастров? – хохотнул муженёк.

Кого? Звучит как пипидастры только про птеро…

– Вот то-то же! – буркнул муж и с назидательным сожалением добавил: – Во что только вы себя превратили, глупая вы девчонка! – тихо проговорил муж у двери, отчаливая восвояси.

Нормально?

Я его про напряжённую криминальную и внешнеполитическую обстановку спросила, а он меня ископаемыми пуховками какими-то напугал. Надо понимать, эрду по статусу не очень положено иметь вторую половину с настолько прогрессивной причёской, в этом всё дело?