Читать книгу Замуж хотелось очень, или Шаманка Роутег - Василиса Савицкая - Страница 1

Знаете, вопрос «Ну когда уже?», если он задан в контексте моего замужества, с учетом, что мне тридцать лет, напрягает. Особенно, когда его задает мама, при всей родне, собравшейся за круглым столом в новогоднюю ночь. Ну неужели нет других тем? Например, почему так мало на улице снега или почему так сложно жить? Я даже согласна обсудить политические взгляды на реформы, которые, как правило, не сходятся у присутствующих и вызывают скандалы, крики, а порой даже драки, но не мое замужество, которое никак не случится.

Еще больше угнетает мамин вздох на тему – «как же хотелось внуков, но вряд ли успею». В этот момент чувство вины поднимается с коленок, преодолевает желудок и поселяется возле горла, после чего ни один салат со стола туда не влезает.

Ко всему, эту тему подхватывает тетя Зина, радостно подталкивая меня в бок (из-за чего каждый раз я проливаю на брюки шампанское) говорит, что не все потерянно. Ведь Людка, ее дочь, вышла в тридцать пять за самого настоящего англичанина и теперь живет в Лондоне припеваючи. Я неуклюже улыбаюсь, что еще больше подбадривает родственницу, и она принимается перечислять мне названия сайтов, где эти англичане водятся. Я уныло киваю, делая заинтересованный вид.

– И мамке помогать сможешь, – как всегда завершает она, делая громкий акцент на том, как ей повезло с дочерью, в отличие от моей родительницы. Я тушуюсь еще больше, и в этот момент появляется безумное желание свернуть салфетку, выйти из-за стола и убежать домой, но я держусь.

Удерживает меня еще и дядя Коля, который важно подвигается ближе, берет меня за локоть, постоянно подергивая, когда я отворачиваюсь, возвращая так мое внимание себе, и шепчет в ухо, что, мол, не слушай баб – и так жить можно.

– Расслабься, – со знанием дела бросает он. – Значимость брака сильно преувеличена, а мы твари одинокие, – переходит он в философствование. – Сами рождаемся, сами умираем! Ячейка общества, этим же обществом и навязана. Какой в ней прок? Носки стирай, сопли вытирай, несчастной себя ощущай, – продолжает он с достоинством выполнять миссию психотерапевта, так как в браке уже двадцать пять лет и знает, что говорит. Я понимаю, что, если все это не завершится в течение минуты, вылью ему на лысину лимонад, но, как правило, до этого не доходит. В тот момент, когда я уже готова плеснуть сладкую жидкость в родственника, его перехватывает мой отец, который крайне несогласен с таким мнением. Он принимается по кругу уже который год, рассказывать о стакане воды в старости, который кто-то обязательно должен подать. Между мужчинами начинается спор, с отстаиванием своих взглядов. В этот момент я таки выползаю из-за стола, ухожу на балкон глотнуть свежего воздуха и спрятаться от доброжелателей.

– Зачем ты на них реагируешь? – каждый раз, третьего числа, когда я возвращаюсь на работу и делюсь своим горем, удивленно задают этот вопрос Оксана и Таня, подруги и коллеги.

– Не знаю, реагирую и все, – не меняя ответ, каждый раз отвечаю я.

В тридцать без штампа в паспорте чувствуешь себя не особенно комфортно, тем более – в стране, где этот штамп появляется в начале второго десятка. Я прибегаю к успокоительным реверансам на тему, что в других странах в тридцать пят только думать об этом начинают, но не действует. Я не в других странах, а посему чувство неполноценности с каждым годом растет.

Что бы ты себе не говорил, чувствовать себя полноценной не получается, особенно, когда со стороны ты постоянно видишь сострадание, переживание и вопросы – как же так? Отсутствие статуса жены автоматически обозначает наличие дефектов, если не внешних, так точно внутренних. Объяснять, что, мол, не очень хочется, устаешь. Не верят. Ну как же не хочется, если надо. В какой-то момент начинаешь верить этому «надо» и еще больше чувствовать себя ущемленной, несчастной и ущербной. Ведь нормальные женщины к этому времени уже обзавелись спутником жизни, который, конечно же, подаст им стакан воды в старости, а если не он, то это обязательно сделают дети, которых к этому сроку минимум два, иначе, зачем они вообще рождены. В этом глобальном водовороте тема: «А если пить не захочется?» не действует, так как бум о засухе в старости начинает не на шутку пугать.

Коротко о себе. Как уже сказала, я одинокая тридцатилетняя барышня, с двадцатью килограммами лишнего веса, с которыми веду бесконечную борьбу, потому как считаю именно их виновниками в своем одиночестве, но постоянно им проигрываю. Со мной вечно случаются какие-то неприятности и казусы, потому что я неуклюжая, стеснительная и неловкая. У меня не ахти какая работа и зарплата. Главная портная – звучит, конечно, гордо, но каждый раз, когда меня просят заполнить в какой-нибудь конторе графу «профессия», начинаю ерзать на стуле, глупо улыбаться и пытаться написать другую профессию. Каждый раз осознавая этот бредовый порыв, сдуваюсь и пишу, как есть.

В восемнадцать лет, когда я решила стать модельером и поступить в институт, умея хорошо рисовать, мама схватилась трагично за голову, потом театрально за сердце, выкрикивая странные фразы – как же ты жить с такой профессией будешь, там же все наркоманы и проститутки – отправила меня в швейное училище. Сопротивлялась я не сильно в силу мягкого характера и боязни наркоманов. Статус главной портной ничем не отличает меня от рядовых сотрудниц, кроме разницы в зарплате десять долларов и большего количества тычков от начальства.

Живу я в маленькой однокомнатной квартире рядом с центром. Квартира досталась мне дешево и случайно, хотя это все равно подбивает мой месячный бюджет в сто пятьдесят долларов. Хозяйка квартиры Вероника Павловна, старая милая женщина, уехала по настоянию сына к ним, так как стала теряться в реальности, а я вовремя подвернулась как квартиросъемщик. Мама, конечно, регулярно сетует, на то, что я трачу деньги в пустую, и говорит, что в любой момент могу вернуться в «свою комнату», но я не ведусь, знаю, пробовала. Уже на второй день моего пребывания в «своей комнате», я слышу советы, как надо жить и что надо делать. Так что лучше лишаться куска денег и терять на маникюре с косметологом, которых я себе и так никогда не позволяла, чем слышать постоянные нравоучения от мамы.

У меня две подруги, Оксана и Таня, с которыми мы дружим с детства и по роковому стечению обстоятельств работаем вместе на фабрике по пошиву роб. Они обе несут ответственность за мою личную жизнь. Позиции у них разные, но смысл один – выдать меня замуж.

Оксана работает менеджером по сбыту, и пятнадцать лет находится в браке, имея двоих, как она говорит, спиногрызов, но каждый раз поправляется, вспоминая, что их трое. Это она о муже.

Виталий, муж Оксаны, горе-бизнесмен, запустивший уже штук двадцать проектов, каждый раз провальных, надежды не теряет. Верить в то, что не его дело бизнес, не собирается, и Оксану слышать не слышит. Взять для примера страусиную ферму, Виталий мечтал устраивать бега, зашибать деньги с тотализатора, а после собирать яйца и задвигать их по выгодной цене. Но яйца страусы отказались давать сразу, так как заводчик, не разобравшись, купил одних самцов. Бегать птицы тоже не захотели, как не старался хозяин их уговорить. Виталий, недолго думая, решил зарезать бедных животин на мясо, чтоб хоть как-то вернуть деньги, но не успел, потому что все страусы в один день померли сами. Не опуская рук, Виталий тут же начал заниматься пчеловодством, но при первой выгулке насекомых в поле, просрал, ой, извините, проспал всех пчел вместе с уликами, которые сперли умные люди. А нечего спать на работе, прописная истина.

Затем Виталий был челноком, торговал носками, но при первом выходе на рынок, его повязала налоговая, чем и закончила порыв. Слесарем, делал шкафы-купе, но дальше своего коридора не ушел, так и не доделав там шкаф, за который Оксана по сей день его пилит. Еще он был кафелеукладчиком, но я не буду рассказывать о том, как рухнул кафель в их ванной, чуть не прибив Оксану, потому что это отдельная длинная история с большим количеством нецензурной брани.

После провала на всех бизнес-поприщах, он попытался заняться грузоперевозками, но быстро понял, что на купленной «копейке», за последние отложенные Оксаной пятьсот долларов, много не увезешь. Перекинулся на YouTube, где создал свой канал и стал гордо называть себя модным словом блогер. Он записывал видео на тему, как готовить есть, а точнее – как мужику не умереть с голода, если жена не кормит. Опыт у него был, так как Оксана раз в месяц перекрывала ему кислород, а точнее – доступ к холодильнику с криками – где деньги?

В подписчиках была я, соответственно – Оксана и еще пару знакомых, которые чисто по дружбе подписались на канал и больше туда, я уверена, не заходили. На канале болталось два видео – как сварить пельмени и пожарить яичницу, под которыми были честные два лайка. Оксана продолжала пилить мужа: «Денег нет, и ты задолбал со своими идеями…», но Виталий не терял блогерского духа, продолжая думать, на какую тему еще записать видео, так как идеи из личного опыта закончились.

Татьяна была другой. Работала она главбухом, управляя почти всеми деньгами нашего предприятия. В ее опыте был громкий развод с дележкой имущества и устойчивая позиция: «За мудака больше замуж не выйду». Вокруг нее было много поклонников, которых она вертела как перчатки, присматриваясь и выбирая, чтоб не мудак. Оксана злилась, громко фыркая: «Довыбираешься!», я же тихо завидовала и не понимала, где можно найти такое количество особей мужского пола и окружить ними себя так плотно и так, с их стороны, покорно. Правда, у Тани были в колоде три козыря – модельное личико, длинные ноги и упругая грудь. Даже ее стервозный характер терялся в длине ее ног и упругости груди.

– Ты слишком мягкая, – говорила она мне. – И мямлишь вечно. С ними надо четко и конкретно. Не нравится – в сад!

Но если б у меня были такие ноги, как у нее, я бы тоже всех в сад отправляла, но с моими ногами отправлять было некого, хотя слушала я Таньку с открытым ртом.

Как я уже сказала, у девочек была идея фикс найти мне жениха. Периодически они устраивали мне выползки по магазинам с лозунгом: «Сейчас мы тебя оденем, сразу женихи набегут!», но даже после купленных ярких, обтягивающих мои складки на животе кофт и модных джинсов, женихи не появлялись, и тогда подруги дарили мне сертификаты к модному косметологу, психологу или тренеру по устройству личной жизни.

– Все в нашей голове, – твердили они, выпихивая меня на очередной семинар, где я честно вникала в суть сказанного и конспектировала данные советы, а потом отрабатывала дома задания, которые выдавали строгие учителя. Улыбалась себе в зеркало каждое утро по полчаса, регулярно опаздывая из-за этого на работу, разыскивала с лупой свои достоинства, училась держать ровно спину, тренировала томный взгляд, пыталась говорить из матки грудным голосом. Сложно, скажу, было, сложно, но я старалась. Закидывала на люстру красные трусы, писала на листах желания и отправляла их самолетами во вселенную, сжигала такие же листы со своими обидами, даже как-то на курс по подкачке вагинальных мышц попала. Но быстро эту затею оставила, после того, как, извините, у вагинального яйца, которое нужно было удерживать мышцами (сами понимаете – какими), а потом вытягивать за ниточку – эта ниточка и оборвалась. Паника была жуткая. Идея провести остаток жизни с каменным яйцом внутри не устраивала, поэтому, как только я его выплюнула, потратив два часа времени и изойдя семью потами, эту идею и отложила. Многое я перепробовала, но все равно ничего не менялось.

Ах, нет, был один случай, когда Танька таки устроила мне свидание вслепую со своим десятиюродным братом, который неожиданно прилетел к ней в гости из далеких стран и оказался в свои тридцать четыре не женат.

– Тебе он точно понравится, – шепнула мне в трубку Танька и хихикнула, чувствуя близость победы. Ну то, что он понравится мне, в этом она оказалась права, но понравлюсь ли я ему, тут она не просчитала.

Василий, так звали брата Тани, был очень статный и видный мужчина. Он стоял в холле ресторана, на нем был черный костюм, лаковые туфли, приталенная белая рубашка и черные запонки. Увидев меня в дверях, он как-то странно скользнул взглядом и уставился куда-то дальше на улицу. В этот момент я точно поняла, что мое описание Таней не совпало с реальностью. Но деваться было некуда, пришлось подойти и, не обращая внимания на его явное разочарование, пройти вверх по лестнице в зал, увлекая удивленного Васю за собой. Нет, ну а что? Пришла, так хоть поем. Правда, это я сейчас так уверенно говорю, тогда я очень нервничала и конфузилась, от чего свалила на входе вазу, пролила на жениха соус и чуть не упала со стула. Васи хватило на полчаса, после чего он стал извиняться, ссылаясь на незавершенные дела по работе. Я, конечно, сделала вид, что поверила, провела его взглядом и осталась заедать горе, недоеденным пудингом и столичным салатом. Чего добру пропадать?

Не знаю, что он там навешал Таньке, но злая она была на меня жутко. Весь следующий день фыркала и спрашивала, могла ли я не испортить свидание. Я растерянно разводила руками и предлагала ей в следующий раз описывать меня более реально, чтоб ее братья сразу были готовы.

От мамы я вышла в начало четвертого утра. Новый год встречен, салаты съедены, нравоучения выслушаны, даже бумажка с желанием: «Найти мужа», которое меня заставила написать тетя Зина, а потом съесть вместе с шампанским, съедена.

Мама уговаривала остаться, но я была непреклонна. Вызвав такси, я поцеловала родных в щеки, махнула рукой дяде Коле и выпорхнула на свободу.

Машина журчала по ночному городу, и я, прислонившись к окну, рассматривала огни фонарей, орошающие улицу желтыми пятнами, периодически проваливаясь в дрему, а потом выныривала из нее, когда мы останавливались на светофорах.

– Ой, мне надо в супермаркет, – уже практически возле дома крикнула я. – У меня кошка без еды. Заедем?

– Заедем, – не поворачиваясь, сонно протянул водитель и перестроился в левый ряд.

Возле магазина толпились люди, все еще празднующие наступление нового года и не желающие идти домой спать. Кто-то пил шампанское из бутылки, кто-то кричал тосты, кто-то играл в снежки мягким, не липким снегом, который разлетался на хлопья, как только отталкивался от ладошки.

Я выскочила из машины и, минуя ликующую толпу, ринулась в здание. При виде меня двери мило разъехались в сторону, открывая проход. Сонные продавцы устало сидели за кассами, наблюдая за праздничной суетой через окна, то и дело пробивая новые бутылки с шампанским и хлопушки.

Ловко лавируя между рядами я побежала туда, где были корма для животных, подхватив два пакетика: один с треской, другой с бараниной, ринулась обратно к кассе.

– Вы потеряли?! – вдруг услышала сзади. Притормозив, обернулась и увидела мужчину, который держал в руках карточку. Молодой, худощавый, в пуховике на размер больше, небрежно свисающем по бокам не застегнутом на молнию. Я посмотрела по сторонам, рядом никого нет. Значит, мне. Открыв кошелек, который я удерживала в руке, подняла глаза и утвердительно кивнула. В том месте, где всегда была моя карта, почему-то ее не оказалось. Я подошла ближе:

– Спасибо, вы меня спасли, – протягивая руку за потерей, пробормотала я и опустила глаза. Такой симпатичный мужчина, и я… Мне стало за себя стыдно, и я еще больше стушевалась.

– Да что вы, – тихим, грудным голосом, несоответствующим его худобе, сказал мужчина и улыбнулся. – С Новым годом.

– Спасибо, – скомкано сказала я, засунула спешно кошелек в карман и побежала, не оглядываясь к кассе, чувствуя на себе его взгляд.

Мужчина, кажется, хотел сказать что-то еще, но не успел. Слова, которые я уже не слышала, слетели с губ, столкнулись с пустотой и нечленораздельными буквами упали на пол.

Геннадий вышел из супермаркета, вдохнул зимний прохладный воздух и соединил болтающиеся концы молнии, потянув «собачку» вверх. Итак, еще один год позади, еще один год впереди. Новые проекты, новые возможности.

В ресторане, из которого он уехал полчаса назад, остались его друзья и коллеги, продолжая бурно отмечать приход нового этапа, что и ему настойчиво предлагали. Гена неуклюже соглашался, каждый раз пытаясь тихо слиться в гардеробную, но каждый раз, Юлька, его зам, давно положившая на него глаз, как на завидного жениха, удерживала перед самой готовностью к побегу. Ничего не оставалось, как вяло улыбаться и возвращаться в эпицентр праздника, ожидая следующей возможности ретироваться.

Но кто стремится, тот добивается – это Гена знал точно, поэтому, когда Юлька увлеклась танцами с Толиком, финансовым директором компании и правой рукой Гены, он тут же воспользовался удачным стечением обстоятельств, оплатил все счета и по-английски исчез.

Перед возвращением в пустую большую квартиру нужно было заехать купить на утро еды. Нина, домработница и повар, на выходных, в холодильнике кроме колбасы и сыра ничего нет.

Большую часть жизни Гена проводил на работе, погрузившись в нее с головой. Дома бывал только по ночам. Семьи нет, никто не ждет, что там делать? Темные стены, туго обтянутые модными обоями, угнетали. Холодильник, как правило, наполняла заботливая Нина, и то редко, потому как большая часть пропадала несъеденной. Но сейчас долгие выходные, и есть придется.

Неординарный ум Геннадия с детства приклеил к нему прозвище «ботан» и убрал из детства друзей, но помог в сознательном возрасте выйти на уровень и обойти своих одноклассников, когда-то центровых заводил, вызывавших у мальчика детскую зависть и желание быть принятым. Общение в детстве сводилось к просьбам списать контрольные, которые Гена щелкал как семечки, и дальше этого не шло. Поэтому в десять лет, подаренный на день рождения компьютер, очень обрадовал Гену. Он закрылся у себя в комнате и перестал искать признания во внешнем мире. Мальчик не на шутку увлекся программированием и компенсировал этим все внешние удовольствия. Быстро разобравшись в бейсике, алгоритмах и паскале, уже в четырнадцать лет он заработал свои первые сто долларов, продав программу для магазина игрушек, которым управлял его дядя. Пытаясь просто поддержать племянника, вскоре дядя понял, что программа рабочая, ко всему, профессиональная и очень удобная в использовании простыми смертными, умеющими тыкать на клавиатуре только в Enter и двигать мышкой. Слух о молодом программисте и низких ценах быстро побежал по рядам бизнесменов, и на Гену, как снег на голову, посыпались заказы. Днями и ночами мальчик осваивал все большие возможности и в день своего совершеннолетия решил открыть фирму. Он снял маленькую однокомнатную квартиру на окраине, перевез туда компьютер, зарегистрировал себя официально директором и позвал Толика, единственного друга, такого же ботана, поехавшего на цифрах, заниматься финансами.

С тех пор прошло семнадцать лет, и маленькая темная однокомнатная квартира на окраине плавно переросла в светлый офис из трех комнат, затем в офис из пяти комнат, а потом в отдельно стоящее шестнадцатиэтажное здание в центре города. Фирма разрослась, подтягивая все новые направления и услуги. Всем этим заправлял Геннадий Олегович, он же Гена, он же «ботан», а рядом был надежный, незаменимый Толик и еще полторы тысячи сотрудников в подчинении.

В свои тридцать пять Гена был доволен карьерой, которую он сделал, но вот с личной жизнью у него так и не сложилось. Первая и единственная любовь в десять лет к милой девочке из параллельного класса так и осталась безответной, а точнее – не выявленной. Потом понеслась работа, карьера, и, в общем-то, голову поднять было некогда.

Конечно, вокруг такого завидного жениха плавало много золотых рыбок с челюстями акул, мечтающих вгрызться в его капиталы, но, как ни странно при стеснительном и тихом нраве Гены, ни одна так и не смогла заполучить ни его сердце, ни его тугой электронный кошелек. Гена стеснительно всем улыбался, но сливался по-английски, так же, как и с праздника в новогоднюю ночь.

Я открыла глаза, в квартире темно. Борис лежит как всегда на голове, придавив меня своими почти десятью килограммами. Боря – это мой кот, наглый британец, считающий себя центром земли. Сколько я не пыталась ему объяснить, что моя голова – это моя голова и на нее ложиться не стоит, так и не понял и продолжает нагло каждую ночь придавливать меня своим пузом.

Моя идиотская привычка вставать рано особенно бесит в праздничные и выходные дни. Тот момент, когда все спят, а ты как дурак проснулся и уже не в силах лежать, сползаешь с кровати, изо всех сил пытаясь двигаться тихо, что никогда не удается. Всегда из рук вырвется какая-то тарелка, скрипнет никогда не скрипящая половица или хлопнет притянутая сквозняком дверь, но сейчас тихо вести себя не надо, я одна, вокруг никого нет.

Спихнув Бориса на подушку и услышав недовольный рык в свой адрес, я сползла с кровати, накинула халат и пошла на кухню. Итак – семь утра, первое января, что дальше?

Первый день нового года меня всегда угнетает. Часто задаю себе вопрос: «Почему?», но не нахожу ответ. Может, потому, что после бурного предновогоднего движения замирание вызывает спазм мозга и панику. А может, какая-то не проходящая вера в чудо, что после наступления двенадцати часов что-то резко изменится и в твою жизнь внесется Дед Мороз с дюжиной снеговиков, которые забросают тебя чудом по голове – крутит в ожидании тошнотой по телу. Ведь сколько бы тебе не было лет, и как бы ты не корчил из себя взрослого серьезного человека, а на вопрос – верите ли вы в сказки? Отвечал – вы что, какие сказки?! Все равно эта вера никуда не девается и даже подавленная и спрятанная глубоко за пазухой продолжает жить. Но вот это осознание, что ничего кроме новой цифры, которую ты будешь писать теперь на документах, по началу забываясь и путаясь, не изменилось, и подмывает изнутри неприятным ощущением. Некой смесью разочарования, печали и обиды на Деда Мороза.

В одиннадцать должны заехать Таня с Оксаной. Во всяком случае, обещали. Оксана точно сдержит слово, потому как отмечала дома и, значит, спать легла рано. Таня была где-то в ресторане, но если Оксана сказала – в одиннадцать, то Таню она разбудит в любом случае, не важно, во сколько та заснула.

Я достала из холодильника яйца, залила их кипятком и поставила на огонь. Надо приготовить оливье к приходу подруг и успеть сделать торт. Не спеша нарезая колбасу, я слушала льющуюся из радио музыку, периодически сменяющуюся рекламой или новостями.

«Спешите! – вдруг слишком громко раздался с динамика хорошо поставленный голос диктора. – Впервые в нашем городе урожденная шаманка Роутег, ведунья в третьем поколении, поможет вам решить любые проблемы с деньгами, в отношениях, в здоровье и любви. Спешите! Всего два дня…»

Я, недослушав рекламу, дернула плечом и переключила волну. Шаманка – ведунья, что за бред?! Кто на это ведется и верит?

Ровно в одиннадцать, как и обещала Оксана, моя дверь распахнулась, и подруги внеслись, чуть ли не кубарем, перекрикивая одна другую. Я, успев к этому времени приготовить поесть, но, не успев накраситься, застыла в коридоре с пуховкой от пудры, пытаясь разобрать хоть слово.

– Я нашла! Это шанс! – кричала Таня. Ее отталкивала Оксана и кричала еще громче, что это изначально ее идея и это она первая нашла. Я, медленно продолжая водить пуховкой по носу, ошарашено смотрела на них, пытаясь понять, что же они нашли. Нет, суть я понимала, такой вихрь эмоций вызвала не иначе как новая идея устроить мою личную жизнь, но что на сей раз, в спектре пройденного, понять было сложно.

Вдруг у меня в кармане завибрировал мобильный, и девочки резко замолчали.

«Слава богу» – подумала я, но достав телефон и увидев, что звонила мама, таки вздохнула.

Пока я беседовала с родильницей, а точнее слушала о своих планах на выходные – заехать забрать холодец, позвонить бабушке Маше, навестить тетю Люду и купить ей вышитые салфетки, подруги устроились на кухне, подъедая мой торт в прикуску с кофе, который быстро сварила Оксана.

– И что вы такого нашли? – я зашла к ним, укладывая телефон на место.

– Шаманка Роутег, всего два дня в нашем городе! – крикнула Таня и достала из сумки три яркие бумажки. – Мы все идем, ты тоже, – она помахала билетами перед моим носом, от восторга закатывая глаза.

– Вы с ума сошли?! – охнула я, опускаясь на стул.

Тяга к паранаукам и мистике у подруг была всегда. Я же их рвение не разделяла, но сильно и не высказывалась. У каждого свои мысли, но я если честно побаивалась всех этих магов, колдунов и экстрасенсов. Не дай бог, мою карму нарушат, что потом? И так не мед. Да и не верила сильно в это все. Честно соглашалась на психологов, коучей и разного рода спикеров, пытающихся трансформировать мое сознание, но шаманка Роутег – это уж слишком.

– Ты, что! – Таня уставилась на меня, округлив до предела свои зеленые глаза. Они стали напоминать фарфоровые блюдца с темной каемочкой. По ее возмущенному и выразительному взгляду, я поняла, что сказала какую-то оплошность и сразу ушла в замешательство. Уходила я в него регулярно, когда моя точка зрения не совпадала с окружающими. Огромной проблемой для меня было то, что отстаивать это мнение я не умела. В замешательстве это вообще не получалось, и, как правило, возвращалась я из него, ведомая собеседником в нужном ему направлении. Но на сей раз я, решив остаться при своем, потому что шаманы – это плохо и неестественно для нашей местности, тоже округлила глаза, повторяя за Танькой.

– Ты не понимаешь, это шанс, второго не будет! – глаза подруги стали еще больше, и у меня включился азарт, кто победит в этом негласном соревновании по округлению глаз, и приложив усилия, я еще больше увеличила диаметр своих.

– Ты говорила, второго не будет, – не моргая и не снижая интенсивность растягивания век, возмутилась я. – Когда вы заставили меня на католическое Рождество, ночью закопать перед домом два яйца, на привлечение потенциального жениха с потенцией! Со мной теперь тетя Валя с пятого этажа не здоровается. Все в окно увидела. Ходит в ЖЭК, анонимные записки пишет, что, мол, в доме ведьма, и надо принять меры.

– Но мы же не знали, – подхватила Оксана. – Что в три часа ночи есть ненормальные соседи, которые не спят!

– Ну да, а закапывают яйца в заледеневшую землю в три часа ночи нормальные?! – не сдавалась я.

– Санек, милая, успокойся, – тут же сбавила обороты Оксана и взяла меня за плечи. Это был ее коронный ход, которому я не могла противостоять. Я напряглась, обещая себе не сдаваться. – Ты пойми, Роутег шаманка в третьем поколении, она очень известная, и я не понимаю, почему ты не рада. Мы с таким трудом достали билеты, ведь к ней не пробиться! А сколько известных людей у нее обслуживалось? Сама Арина Беляева была, и какие крутые перемены у нее в жизни потом были, помнишь? Ну что, может, пойдем?

Я не помнила, какие крутые перемены были у Арины Беляевой, и, если честно, я не помнила саму Арину Беляеву и вообще не понимала, кто это такая. Но под мягким давлением подруги стала чувствовать, как по сине пошло тепло, а внутри стало появляться согласие. «Вот так всегда!» – я мысленно топнула от досады ногой на свою слабохарактерность и утвердительно кивнула.

Телефон зазвонил так резко, что рука непроизвольно дернулась и чашка выпала на пол. Гена чертыхнулся и поднес аппарат к уху.

– Слушаю, – как всегда коротко сказал он.

– Ты куда делся с праздника, беглец? – возле уха, со свойственным Юльке придыханием, мелодично понесся ее голос.

– Устал, поехал спать. Вы долго еще были? – он присел и стал собирать рассыпавшиеся возле ног осколки свободной рукой.

– Нет, без тебя скучно, – хихикнула Юлька. – Там по мониторам звонили, – ее голос тут же изменился, опустился на полтона и приобрел серьезный оттенок.

– В смысле? Не понял.

– Звонят с театра, просят поставить еще два монитора на балкон, чтоб и там видно было. Сказали, на полторы тысячи человек двадцать мониторов мало. Я звонила Юре, чтоб тебя не трогать, но он, наверное, еще спит после праздника.

– Конечно, какой нормальный человек после Нового года о мониторах думает, – протянул Гена и сбросил остатки чашки в ведро.

– Ну спасибо, – наигранно обидевшись, пропела Юлька. – То есть, по-твоему, я ненормальная.

– Ты нормальней всех нормальных, – ретировался шуткой Гена. – Я сейчас поеду в офис, займусь этим вопросом. Обзвони всех ответственных, на час совещание, чтоб к двум были готовы к старту. И никаких – спит. Все, праздники закончились. Масштабное мероприятие, надо работать. Хотя, если честно, вообще не понимаю, полторы тысячи человек по сто долларов за вход, и куда? На ведунью шаманку? Которая на сцене театра выступает. Еще и третьего января. Что только не придумают.

– Ты что! – Юлька аж крикнула, от чего засвистело в ухе. – Это же сама Роутег! Ты разве не слышал, какая она крутая?! Я лично с удовольствием пойду. Она же прям судьбу изменить может.

– Юль, – протянул Гена, понимая, что объяснять не стоит, но ум, переполненный информацией, требовал. – Ну, о чем ты говоришь. Ты вообще понимаешь, что такое шаман? Если верить религиозным верованиям, а точнее Википедии – это человек, способный в состоянии транса общаться с духами и излечивать болезни. Юль, с духами, ну разве не смешно? Двадцать первый век на улице. Но если на то пошло, ты знаешь, что такое камлание?

– Нет, – тихо протянула собеседница.

– Камлание, это ритуал, в силу которого душа шамана покидает тело. Мне почему-то казалось, что это должно происходить на природе, где-то далеко от цивилизации. Не знаю, может, это мое мнение, но в театре оперы и балета шаман ну как-то не очень смотрится. Да и какие вообще шаманы? Юль, где они, а где мы? Это все развод чистой воды. Я не верю во всю эту белиберду – духи, транс, ритуалы, предвидение и исцеление. Таблетки тебе в исцеление. Шоу на такое количество людей вообще вызывает много вопросов. Ну это же обычный сруб денег, неужели ты не понимаешь?!

– Не понимаю, – не отпуская наигранную обиду в голосе, сказала она, и Гена мысленно увидел, как Юля надула свои пухлые, всегда красные губки. – Я верю, а ты зануда и ботан!

– Ну веришь – и ладно, – согласился он с первым и вторым. – В час в офисе! Без опозданий.

Гена отключил телефон и непроизвольно улыбнулся. До чего же смешные люди. Его аналитический ум программиста не позволял это понять. Но заказ масштабный, платят отлично, работа – она и в Африке работа, а деньги – они и в Африке деньги, и неважно от Роутег или президента Пенсильвании.

В театре была нереальная суета и столпотворение, и это, несмотря на то, что до начала еще четыре часа, а все эти бегающие, прыгающие, кричащие, нервно отключающие и включающие телефоны, передвигающие мебель и распутывающие провода люди были сотрудниками, которые занимались организацией этого мероприятия.

Гена приехал позже своих подчиненных минут на пятнадцать. Ребята уже принялись развешивать мониторы, протягивать кабеля и настраивать интернет. На пороге его встретил директор театра, Вениамин Александрович, невысокого роста мужчина с динамичной мимикой и большой блестящей плешью на голове, прикрытой зачесанными набок волосами, которые постоянно оттопыривались от ветра или поднимающихся бровей.

– Я так волнуюсь, – он схватился театрально за сердце и открыл Геннадию дверь. – Это такое событие, такое! Меня удар хватит.

Гена повернувшись к директору, улыбнулся, чтоб скрыть свое непонимание и отношение к происходящему.

– Ну что вы, не волнуйтесь, – он похлопал плотного мужчину по плечу. Директор так расчувствовался поддержкой самого Геннадия Олеговича, что отпустил дверь, которая, подтягиваемая тугой пружиной назад, этому Геннадию Олеговичу в лоб со всего размаха и въехала. Схватившись рукой за голову, Гена вскрикнул и отступил назад. В глазах резко потемнело, и на какой-то момент он выпал из реальности.

– Ох, как неловко, как неловко! – затрещал Вениамин Александрович, хватая Гену за руку и затаскивая в холл. – Женечка, – громко крикнул он куда-то в длинный коридор. – Лед, срочно! Человеку плохо!

Гена попытался вырвать руку и сказать, что человеку хорошо и ничего страшного, но, стремительно увлекаемый директором в сторону гримерок, не смог это сделать, так как тот все время орал.

Они пробежали по коридору метров десять, затем свернули налево и сразу направо. Вениамин Александрович без стука толкнул дверь и втянул за собой пострадавшего.

– Женечка, я же просил! – взвился он, но осекся. Гена выглянул из-за головы впереди стоявшего и увидел сидящую в кресле маленькую сморщенную женщину в странной раскраске и не менее странной одежде. Была ли это Женечка он не знал, но интуиция и ступор директора намекнули – вряд ли. Зачем Женечке так странно выглядеть? Хотя, может, у них в театре так принято. Выдохнув и собравшись выйти, чтоб скорее завершить все организационные и финансовые моменты, Гена почувствовал на руке пальцы, крепко сжимавшие его запястье мертвой хваткой.

– Может, вы меня отпустите, я уже хорошо себя чувствую, и время у меня… – тихо шепнул он куда-то в плечо Вениамина Александровича, но тот не шелохнулся.

– Он тебя не слышит, – проскрипела женщина. – В трансе. А вот ты мне как раз и нужен.

От скрипящего голоса Гена почувствовал неприятное покалывание в спине и попытался сделать шаг назад, но цепкая хватка директора не дала ему это сделать.

– Вы бабушка явно ошиблись, – промямлил он, но тут же осекся. Темные глаза собеседницы на слове бабушка сверкнули не по-доброму. – Женщина, – исправил себя Гена и сдулся еще больше, понимая, что облажался.

– Ты успокойся, – сказала она тоном, который не предполагал спокойствия, и взяла в руки бубен. В голове Гены пронеслись сразу все сказки о злых колдуньях, которые страдали каннибализмом и прибегали к попытке съесть своих жертв, и это напрягло Гену еще больше.

– Вы точно ошиблись, я тут случайно проходил. И как бы не собирался к вам. У нас тут работа, я не из театра, и вам точно кто-то другой нужен, – попытался ретироваться Гена, но женщина еще ярче сверкнула глазами, и он безнадежно обмяк, грустно повиснув на руке застывшего директора, устремил отрешенный взгляд в окно. Делать нечего, вырваться никак.

– Ничего я не перепутала, – женщина–бабушка подошла к нему. – Это же ты у нас умник неверующий. Все, значит, дураки верят, а ты нет.

– Кто вам такое сказал? – Геннадий округлил глаза, пытаясь понять, кто мог слить информацию о его атеистической позиции этому странному персонажу. Точно, как Юлька и тут успела. – Я очень даже верю, во все верю, – не понимая, во что он должен верить, попытался улыбнуться.

– Веришь, говоришь, – тетка прищурила темные глаза и стукнула в бубен. Гена дернулся.

– А вот я проверю, как ты веришь. С данной минуты ты у меня под колпаком! – от этих слов Геннадий не только дернулся, но и сжался. Какой сумасшедший дом арендует помещение театра? – Выйти из-под него, – продолжала бабка, не обращая внимания на панику собеседника, – ты сможешь, когда тебе на голову упадет звезда, с неба слетит паук, и пуля шальная догонит. Спасешься – счастье будет, не спасешься – пиши пропало. Не верит он, ишь ботан-умник! – скрипнула она и, покрутившись вокруг себя, плюнула через плечо, оплевав его штанину, села на место. Гена решил не вникать в суть оплеванных брюк, так как одно желание – скорее вырваться на свободу из этого дурдома не на шутку пульсировало в голове. Но тут он почувствовал, как ослабла хватка директора и услышал его голос.

– О, милая Роутег, приношу вам свои извинения, что ворвался без стука и предупреждения, черти меня попутали, – он три раза поклонился и стал пятиться назад, неуклюже оттаптывая Генины замшевые туфли.

«Последний раз я согласился работать на таких мероприятиях!» – прошипел про себя Гена, и подталкиваемый директором, вывалился из гримерки.

Танька сидела в машине, названивая мне каждые пять минут с вопросом: «Ты уже скоро?». Я нервничала, отвечала: «Уже бегу», но не бежала, так как до сих пор не могла понять, в чем ехать. За праздники я набрала еще три кило, и теперь ни одна вещь из моего гардероба вообще не налезала на меня так, чтоб я чувствовала себя в ней хоть немного комфортно. Джинсы не сходились, кофты топорщились, платья не застегивались.

– Ну мы же опаздываем! – терпение подруги закончилось, и она влетела в мою квартиру. Я, стоя в нижнем белье, охнула и прикрылась свитером, который держала в руках. – Ты с ума сошла, начало через час, а ты голая! – взвилась она и выхватила у меня свитер.

– Ничего не налазит, – простонала я, увлекаемая к гардеробу.

– Жрать надо меньше, – отрезала Танька и открыла створку. Скудные ряды вешалок зияли пустотой своих плечиков, так как все, что на них совсем недавно висело, было сброшено на диван, пол и единственный стул в комнате.

– Тебе легко говорить, жрать меньше, а у меня на еде все удовольствия подвязаны, как только перестаю, сразу в депрессию впадаю. И это, кстати, – поспешила я опередить нервный комментарий подруги, – ваша Игнатьева мне сказала! А ты сама говорила, что она лучший психоаналитик в городе!

Танька перестала рыться в моих платьях, юбках и джинсах, повернулась ко мне и как всегда выпучила глаза. Я знала, что слова, собирающиеся в этот момент в ее голове, будут острее лезвия, приготовилась.

– А Игнатьева тебе не сказала, что с этим делать? – на удивление спокойно спросила подруга и потянула синий рукав кофты, изымая ее из вороха одежды.

– Она сказала, я сама до этого дойду, но путь долгий, надо в детство вернуться и все там переделать. А переделывать там, из ее слов, двести сессий минимум. И так как прием у нее стоит семьдесят долларов, – тараторила я, пока Таня присматривала одежду, – думаю, где-то годам к шестидесяти как раз и получу ответ на этот вопрос, потому что чаше, чем раз в три месяца, со своими доходами, посещать ее не могу.

– Так дела не решаются, и к психоаналитикам так, дорогая, не ходят, – с укором сказала она, понимая, что мой бюджет на психов не рассчитан. – Ладно, надевай это, и поехали. Оксана уже сообщениями меня закидала, нервничает.

Я схватила протянутый наряд, состоящий из черных брюк и синей туники.

– Они не застегиваются, – чуть не плача я протянула брюки обратно. – Уже пробовала.

Танька испепелила меня взглядом, швырнула брюки обратно и наугад достала первую попавшуюся вещь.

– Ты уверена, что это лучшее сочетание? – я удивленно подняла глаза на подругу, пытаясь понять, не шутит ли она, удерживая передо мной длинную в пол юбку.

– Нормально, – махнула та рукой и направилась в коридор обуваться. – Все равно, что не выбери, не налезет, а ты будешь недовольна. И все почему? – она повернулась ко мне с видом учительницы младшей школы.

– Потому, что не принимаю себя, такой как есть и не люблю, – отчеканила я выученную наизусть фразу и натянула на голову тунику.

– Да! – Таня подняла вверх палец. – И жрать надо меньше. – Не смогла промолчать она.

Как я не пыталась научиться любить себя, по совету подруг, психологов и прочих умных людей, не получалось. Как только я становилась на путь любви к себе, тут же находилась уйма недостатков, перекрывающих успех в конце мероприятия.

Бока, свисающие над брюками, угнетали и тыкали мне на мою лень, волосы, вечно собранные в хвост – в неумение за собой ухаживать, одежда, которая болталась в гардеробе, покупалась не ради удовольствия, а, чтоб спрятать недостатки, и была скорее похожа на чехлы для автомобилей, нежели на платья для девушки. Моя стеснительность, вызывала у меня легкую ненависть к себе же, мое неумение отстаивать свое мнение, бесило меня и, вообще, в этом списке ухватиться я могла только за свой нос, который был красивой и правильной формы. Но, поверьте, на весах любви к себе его веса было мало.

Закончив процесс облачения, я подошла к зеркалу и поняла – не фонтан. Знаете, в интернете есть статьи с фотографиями – как надо с зеленой галочкой и как не надо с красным крестиком. Суть понятна? Так вот я сейчас была одним сплошным красным крестиком. Длинная туника заканчивалась ниже бедер, подчеркивая еще больше их округлые формы, из-под нее как-то нелепо вываливалась юбка, собранная туникой в неправильные складки, уходя куда-то вниз бесформенным мешком. И без того плохое настроение, от мысли, что мне надо ехать на какую-то шаманку, и провести там несколько часов, которые я могла потратить на чтение замечательной книжки или в край порисовать столь любимые мной наряды, испортилось еще больше от увиденного в зеркале, но голос Таньки вывел меня из печали своей интенсивностью:

– Саша, если ты сейчас же не выйдешь, я уеду сама!

«Капец, испугала!» – подумала я, и радужная мысль – не выйти, спрятаться, замереть, мелькнула в голове, но понимая, что потом будет хуже, я решила не рисковать.

Столпотворение в театре было нешуточное. Люди сплошной массой плавали по холлу, портеру и буфету. В буфете было больше всего. Наверное, измененное сознание способствует лучшему усвоению шаманизма.

Я, пытаясь не оторваться и не потеряться, болталась за подругами, отталкиваемая людьми, которым так хотелось изменить судьбу, вылечить радикулит, найти спутника жизни и увеличить свой доход. Таня и Оксана, пробиваясь к стойке, были полны надежды купить коньяку. Я же смотрела на всех присутствующих, пытаясь понять, на что рассчитывали эти люди в такой толпе, потратив на билет по сто зеленых денег.

– Эта Роутег, что, новый Кашпировский, который одним махом весь зал исцеляет? – злорадно шепнула я в спину Оксане. – Или, может, Алан Чумак, и надо было взять воду? – опять хихикнула я, довольная своим остроумием, но тут же осеклась, увидев проходящую мимо пышную женщину с высокой прической и трех литровой банкой воды. Стало грустно.

Спустя минут пятнадцать мы все-таки выпив коньяку, уселись в третьем ряду по центру. Перед нами возвышалась пустая сцена, на которой стоял шалаш, а точнее – его имитация, сделанная из одноместной палатки, которую украшали бутафорские ветки из поролона.

– Блин, за такие деньги не могли, что ли, сделать декорации нормальные? – шепнула я, чем привлекла внимание рядом сидящей очень серьезной женщины, которая держала в руках стопку фотографий. Она смерила меня взглядом, недовольно фыркнула и отвернулась.

– Сиди тихо, – менторским тоном сказала Таня. – Людей расстраиваешь. Нормальная декорация. Мы ж не на «Гамлете».

– Лучше б на нем, – вздохнула я, достала телефон и стала листать ленту фейсбука, рассматривая картинки.

– Слушай, ну чего ты бухтишь, – из-за Таньки высунулась Оксана. – Тебе же надо, мы стараемся, а ты все недовольна.

Я посмотрела на нее, но промолчала. На сто долларов их стараний я столько могла сделать: долги раздать, джинсы новые купить, на размер больше, чтоб ходить в чем было. Тяжелый вздох попытался вырваться наружу, но я его сдержала, чтоб не продолжать разговор.

Вдруг со всех сторон резко раздался стук барабанов, и зал наполнился неимоверным шумом. Я дернулась и упустила телефон, который слетел на пол и покатился под первый ряд.

– Черт, – выругалась я и потянулась ногой вперед, пытаясь нащупать потерю. Телефона не было. Все присутствующие затаив дыхание смотрели на сцену, и мне было крайне неловко совершать свои телодвижения. Поерзав на стуле, я как можно незаметнее съехала вниз и еще раз поводила ногой под креслом впереди себя, но наткнувшись на ногу впереди сидящего мужчины, резко выпрямилась и уставилась на сцену, сделав максимально заинтересованное лицо. Мужчина повернулся, смерил меня взглядом, и отвернулся обратно. Я почувствовала приближение паники и глубоко вдохнула, пытаясь упокоиться. Но как?! Телефон новый, недавно купленный в кредит на двенадцать месяцев без переплаты. А если наступят, а если раздавят или заберет кто-то? Что потом, деньги в холостую платить? Мамочка, что же делать?!

Съехав максимально вниз, зацепившись затылком за спинку своего кресла и удерживаясь руками за сидение, я стала ворошить ногами пространство впереди, в надежде нащупать и подцепить столь ценную потерю, но все мои попытки разбивались, как снежный ком о стену. Удерживаясь коленками за спинку переднего кресла, я стала въезжать обратно, на ходу думая, как быть. Но вероятно мои колени опять помешали впереди сидящему и уже изрядно нервничавшему мужичине, от чего он резко выпрямился, и тот сантиметр спинки который меня удерживал под тяжестью его тела тоже выпрямился, а я, потеряв опору, полетела с грохотом на пол. Меня, конечно, спасли барабаны, все еще постукивающие в колонках, и шум произведенный мной их не заглушил, но ближайшее население всколыхнулось.

– Ты чего? – испугано гаркнула Танька и потянула меня вверх.

– Ничего, упала, – усаживаясь на место и глупо улыбаясь, сказала я.

– Сиди тихо, все пропустишь, – шикнула она и уставилась на сцену.

Сиди тихо, легко сказать. Телефон бы достать, а там можно и тихо. Я посмотрела на сцену, по которой прыгала странного вида старушка, обмотанная шкурой какого-то диковинного зверя. Раскраска меха, который был на ней, не предполагала ни одного из имеющихся в природе. Красные круги перетекали в синие и окантовывались черными. Ворс торчал странными сосульками в разные стороны. На голове у нее болтались три пера, одно сломано, в руках большой бубен, который все время перевешивал и тянул ее в сторону.

Оторвавшись от странного шоу, я вернулась к телефону. Цель поставлена, но не достигнута. Незаметно, чтоб не привлекать внимание подруг я заглянула под кресло – не видно, наклонила голову чуть больше – не помогло, сдвинулась еще ниже – тщетно. Так, пытаясь нащупать взглядом потерю, я не заметила, как практически легла сидящей рядом девушке на колени, которая так была увлечена действом на сцене, что, слава богу, тоже не заметила мой выпад. Свет мелькал, снижая видимость. Я покрутила головой, щуря во всю глаза, но ничего не заметив, собралась вернуться в исходное положение, как вдруг почувствовала, что печень встрепенулась и стала втягивать меня обратно судорогой.

– Только не это, – прошептала я, и резко легла обратно на колени соседке, на сей раз заметившей, и, скажу более, ощутившей мое странное движение.

– У вас все нормально? – задала она естественный вопрос, глядя на меня сверху, на что я как можно естественней ответила:

– Да, все хорошо, страшно очень, – улыбаясь снизу сказала я, и махнула непринужденно рукой, показывая, что я, если что, с миром.

Девушка подозрительно посмотрела, но промолчала. Я попыталась разогнуться, но печень, сказав мне до свидания, скрутила еще больше. Если б я не была такой дурой и подумала раньше, конечно же, согнулась бы в сторону Таньки, но дело сделано – и надо выходить из воды сухой, так как отдыхать на коленях незнакомки крайне неловко. Сжав в кулак всю волю, я резко выпрямилась и, еле сдержав крик, улыбнулась опять повернувшемуся с переднего кресла мужчине.

– Да вы угомонитесь, в конце концов?! – злобно шикнул он и резко отвернулся.

– Вы меня извините, – набралась я чрезмерной наглости и ткнула его в плечо. От этого движения он чуть не воспламенился, но, сдержавшись, повернулся ко мне.

– Ну что еще?! – прошипел он.

– Подайте, пожалуйста, телефон, он куда-то упал, туда к вам.

Мужчина фыркнул, но нырнул под кресло. Весь ряд опять всколыхнулся и повернул в нашу сторону головы. Я же, как ни в чем не бывало, уставилась на сцену, делая вид, что это все он, не я. Вдруг барабаны замолчали, и в зале воцарилась гробовая тишина. Старушка на сцене замерла в нелепой позе, повторяя какой-то странный звук: что-то вроде дзын или кабзын. Не знаю, что это значило, но все притихли, и только неуклюжий мужчина все никак не мог достать мой телефон. Волнение росло. Под ложечкой дергало и заставляло напрягаться. И не зря.

Вы знаете, что такое закон подлости? Вот я точно знаю. Старушка, напевшись вдоволь своих песен, наконец замолчала и подошла к краю сцены осматривая присутствующих. Прищурившись, она смотрела так, как будто кто-то из зала должен ей крупную сумму денег. Все, конечно, напрягись, но я больше всех. Мужчина все еще пыхтел под креслом, и мое чувство вины, что он сейчас пропустит самое интересное, росло в геометрической прогрессии. Но когда в этой тишине (лучше б барабаны) запела мощным голосом Адель песню «Hello», (да – это мой телефон, да, это моя грустная мелодия на звонке, да, она очень смысловая и качественно отображает мою жизнь, и я каждый раз ответственно чувствовала себя героиней этой песни, когда ее слушала), но сейчас мне было не до героини. Я не то, что напряглась, я мысленно стерла себя с лица земли, успев, правда, извиниться перед подругами и впереди сидящим, а точнее: ползающим под креслом мужчиной.

Роутег тут же метнула свой зоркий взгляд в нашу строну и побежала по сцене на звук. Остановившись напротив, она вперилась в меня взглядом. Я сделала вид, что наблюдаю за мужчиной, сетую на такое бесцеремонное поведение и даже попыталась посмотреть шаманке в глаза и поцокать языком, раскачивая головой, мол – ай-ай-ай, какой кошмар и как не стыдно. Но, не понимая моих сигналов, старушка вдруг крутанулась вокруг себя, стукнула в бубен и выкрикнула что-то нечленораздельное. Зал прислушался, я напряглась. Тут где-то из-за кулис раздался нормальный женский голос переводчицы, которая четкой поставленной речью выговорила:

– Третий ряд, одиннадцатое место, поднимитесь на сцену.

По залу пополз шум. Все стали вытягивать шеи и поднимать зады, чтоб увидеть этого счастливчика. Я, повторяя движения толпы, тоже начала крутить головой, но тут резкий толчок в бок Танькой выбил меня из ступора.

– Ты чего тупишь?! – гаркнула она и стала вытягивать меня из кресла. – У тебя одиннадцатое, иди давай.

Опешив, я вжалась всеми порами в кресло и стала ногами в распорку.

– Не пойду! Я не хочу, я не готова и вообще не в том виде, чтоб по сценам ходить, – затрещала я.

– Ты что, дура?! – продолжала шипеть подруга. – Это твой шанс. Знаешь, сколько у нее стоит личная консультация?! Тысячу долларов. Тебе повезло, в программе указывалось, что будет индивидуальная работа с одним человеком из зала. Саша, тебя из всей этой толпы на полторы тысячи выбрали, иди давай! – и она силой вырвала меня из не очень мягкого, но очень родного кресла и толкнула в проход, который вел на сцену. Я посеменила вперед, путаясь в длинной юбке, все время пытаясь упасть. На ступеньках у меня почти получилось это сделать, но галантный мужчина с первого ряда успел подать мне руку, за которую я схватилась, как за спасательный круг. Я так жалобно глянула ему в глаза, вкладывая в этот взгляд мольбу о спасении, но он меня не понял, подтолкнул на сцену и радостно улыбнулся.

Вылетев на ярую освещенную плоскость с торчащей по центру палаткой, я осталась один на один с этим монстром в перьях и бубне. По телу пробежала мелкая противная дрожь. Свет ламп слепил глаза, я не видела ничего вокруг кроме низкой, разукрашенной дамочки. Ее темные глаза то и дело сверкали в искусственном свете, шаря по мне сверху вниз. Закончив осмотр, она прыгнула ближе, обежала вокруг три раза и дотронулась холодной ладошкой ко лбу.

– Вот такая ты, значит, – проскрипела она мерзким голосом. Я закрыла глаза. «Интересно, что значит это ее «вот такая ты?» Ей кто-то что-то про меня уже наплел? Она меня знает? Может, это шутка Таньки и Оксаны, они это сделали?». Я судорожно листала в голове мысли, пытаясь найти подходящую, чтоб ухватиться за нее, пока эта чокнутая вытанцовывала вокруг меня свои танцы.

– Много груза прошлого у тебя на плечах, много, – вдруг она стала рядом и стукнула меня бубоном по голове. Глухой звук вибрирующей ткани наполнил пространство. – Сбросить груз надо, сбросить.

«Больная, что ли, зачем по два раза повторять? Или меня тупой считает?» – пролистнула я следующую партию мыслей.

– Не сбросишь, пока все тропы не пройдешь, пазл жизни соберешь и свою тропу найдешь. У всех есть выбор! У тебя есть выбор. Много троп! Судьба многогранна. Но ты плыть по течению привыкла, не строить сама, не брать ответственность. А теперь придется выбрать, свое выбрать. Ответственность на себя натянуть, друзей спасти, себя вылечить, найти то, что ищешь. Тогда и меня найдешь и поймешь, как счастливой быть, иначе беда тебе, беда…

Шаманка резким движением достала что-то из кармана и сунула мне в руку. По ощущениям это был плотный глянцевый лист. После этого она стала ко мне спиной, что-то нашептывая себе под нос.

Я повернулась в зал в поисках поддержки, в надежде увидеть подруг, но поняла, что это невозможно, так как свет слепил со всех сторон, перекрывая видимость. Сдувшись окончательно, я стояла посреди сцены, ни черта не понимая в происходящем, сгорая от стыда за свой внешний вид и за весь процесс в целом. Нормальная консультация?! И за это шутку баксов?!

Тут шаманка закончила причитать своим мерзким скрипучим голосом, обернулась вокруг себя, плюнула через плечо, оплевав мне юбку, и скрылась в палатке, не прощаясь. Я, ошарашенная происходящим, сжимая в руках лист, стояла как вкопанная, не зная, что делать дальше. Все? Или ждать продолжения Марлезонского балета? На мое спасение за кулисами раздался голос уже знакомой переводчицы, которая указала мне, что я могу вернуться и объявила перерыв на пятнадцать минут, объяснив это тем, что Роутег восстанавливается после столь сложной работы.

– И что это было?! – залпом выпив коньяк, я стукнула бокалом о стол. – Вы зачем меня в этот цирк притащили?! Лучше б в настоящий пошли, и дешевле и удовольствия больше!

– Санек, ну ты чего? – Оксана взяла меня за плечо, но я дернулась, не давая ей меня успокоить.

– Чего? Того! Груза у меня много! Подумаешь, глаза открыла! Я сама знаю, что его много, и не только на плечах, а еще, на руках, ногах, боках, заднице и роже! Сбросить надо! – шипела я, не в силах остановиться. – Легко сказать. Если б я знала, как его сбросить, давно б сбросила!

– Жрать меньше надо, – как всегда вставила цинично Танька, но Оксана так громко шикнула на нее, что за соседним столом диалог тоже прекратился. – И вообще, – не обращая внимания на шиканье подруги, продолжала Татьяна. – Может, она о другом грузе, ты не подумала?

– Не успела! Уж слишком чокнутое действие было, – не сбавляя обороты сипела я. – Больше никогда, слышите, никогда с вами никуда не пойду и ни на одну авантюру не подпишусь. Надоело, достало по самое не могу. Моя жизнь – это моя жизнь! И она вас больше не касается! Мне и одной нормально! И хватит тянуть на себя ответственность за мое счастье. У меня может на роду написано – одной быть! Понятно?! – крикнула я, и за соседним столом утвердительно кивнули.

– Санек, – Оксана опять протянула ко мне руку, но я поднялась и выскочила из-за стола.

– Не надо меня трогать! И Саньком называть не надо! Я ухожу! И больше не собираюсь участвовать в этом цирке! – резко развернувшись, я направилась к выходу, зацепив стул, который с грохотом полетел на пол.

– Да ты что! – ахнула Юлька, потягивая вино из большого бокала. – Вот так прям к ней в гримерку и попал?

– Да, – буркнул Гена и тоже глотнул вино.

Они сидели в большом ресторане возле самого театра. После столь крупного заказа необходимо выпустить пар. К столу подошел Толик, держа в руках рюмку с текилой.

– Ох, и устал я, – выдохнул он и плюхнулся в кресло. – Так что там она тебе сделала, – одним махом опустошив рюмку, он скривился и посмотрел на Гену.

– Заколдовала она его, – засмеялась Юлька, и Гена метнул на нее недовольный взгляд.

– Слушайте, ребят, хватит уже, – застонал он. – Бред это все, ну честное слово. Не о чем больше поговорить? Расскажите лучше, как пятый участок сработал, после того как кабель сорвали.

– Да нормально сработал, – отмахнулась Юлька. – Ты с разговора не спрыгивай. Неужели не понимаешь, как все серьезно?!

– Что серьезно? Бред старой маразматички, которая мне брюки оплевала? И я не могу понять, у нее это что, коронный выход? Тетеньке на сцене она тоже на юбку плюнула, я как раз за кулисами стоял, видел.

– Так это же и есть ее колдовство. Ты думаешь, я шучу? – Юлька нервно дернула головой, отчего ее белокурые волосы всколыхнулись волной из стороны в сторону. – Что она тебе сказала, ну пожалуйста? – Она сложила ладошки перед лицом и надула, как всегда, губки.

– Я тебе уже говорил – звезда упадет, паук с неба слетит, пуля догонит. Ну чушь, Юль?

– Чушь, говоришь? А как она узнала, что ты не веришь? А как она заколдовала директора, что он не двигался? – Юля еще глотнула вина.

– За то, что не верю, ты, наверное, наплела, – Гена лукаво посмотрел на собеседницу.

– С каких это?! – Юлька удивленно вскинула брови.

– Ну не знаю, ты везде успеешь. Да и вообще, а что она такого сказала? Мое детство поминутно описала? Подумаешь, не верю, да таких миллионы, попасть в точку не трудно!

– А директор? – не унималась Юлька.

– Не знаю, что с директором, может, это у них отработанный номер, – Гена махнул рукой и повернулся к Толику, чтоб обсудить проведенную работу, учесть ошибки и избежать их в следующий раз. Крупные заказы были не редкостью, и нужно постоянно повышать квалификацию. Юля молча потягивала вино. Выпитый алкоголь расслабил нервы и выровнял дыхание.

– Ну что, восьмого на работе? – Гена вложил в книжечку деньги и встал из-за стола.

– Ты домой? – Юлька выпрямилась и взяла его за руку. – Меня подкинешь? Я выпила, не хочу за руль.

Гена утвердительно кивнул и направился к выходу. Толик, оставшись сидеть, провел их взглядом и подозвал официанта:

– Еще текилы, – бросил он.

Машина журчала по заснеженному городу, освещенному гирляндами. Людей было мало, на улице ночь.

– Ну что, к тебе? – Юлька провела рукой по плечу.

– Нет, Юль, поздно, – не отрываясь от дороги сказал Гена и сбавил скорость. Такая игра длилась уже около года, Юля открытым тестом намекала ему, что она лучшая из женщин и только с ней он будет счастлив. Гена же, в свою очередь, очень вежливо, но настойчиво делал вид, что не понимает, о чем она. – Устал. Уже начало первого, надо поспать, завтра важная встреча.

– Гена, – Юля повысила голос, – завтра выходной! Какая важная встреча?! Нельзя все время работать. Посмотри вокруг, в жизни есть еще что-то кроме работы! Ты же так с работой в обнимку и умрешь.

– Юль, – тихо сказал Гена, глядя на дорогу. – Посмотри внимательно на Толика, ну сохнет же по тебе мужик, неужели не видишь? Хорошая партия, он на руках тебя носить будет.

– А ты не будешь? – резко спросила Юля.

Но Гена ничего не ответив, еще сбавил скорость. Впереди стояла полиция, перегородив дорогу красной лентой. Знака «Объезд» не было, так как объезжать было некуда.

– Гена, ну услышь меня! – взвилась спутница, но он кивнул вперед, и она повернулась.

– А что тут такое? – удивленно спросила она, глядя на закрытую дорогу.

– Не знаю, сейчас спрошу, – он отстегнул ремень и припарковался на обочине. – Ребят, что случилось? – крикнул Гена, выходя из машины и направляясь к стоявшим в форме. – Проехать можно?

– Нет, – молодой парень крикнул в ответ и пошел навстречу. – Тут елка в аварийном состоянии, основа треснула, в любой момент может упасть, не положено. Разворачивайтесь и в объезд.

– Но у меня дом через тридцать метров, – растерянно махнул рукой в сторону елки Гена. – В объезд никак. Только по этой дороге можно.

Сержант почесал затылок под шапкой и посмотрел на напарника.

– Витя, слышь, – крикнул он. – Тут эта, проехать надо, дом вон за поворотом, другого подъезда нет, что делать?

– Не положено, – выкрикнул заученную фразу Витя.

– И? – Гена посмотрел по сторонам, пытаясь выстроить в голове план – как добраться домой. А домой хотелось. Горячий душ, тридцать грамм виски и спать – все, о чем он сейчас мечтал. – Ребят, может, я быстро проскочу, и все? – с надеждой в голосе спросил он.

– Не положено, аварийная ситуация. Вам елка на голову упадет, нам что потом делать?

– Так мы уже пять минут говорим, я проехать успел бы.

– Что такое? – к Гене подошла Юля, натягивая варежки. – Холодно, домой охота, рябят.

– Не положено, – зудел молодой сержант, не меняя интонации.

– Нет, ну я понимаю, но нам что делать? – Юля попыталась набрать обороты и перейти на капризно-истеричный тон, но Гена, зная эту особенность, отодвинул ее, понимая, что так будет только хуже.

– Хорошо, – он подошел к сержанту. – Давайте я подпишу бумагу, что беру на себя полную ответственность и проеду?

Тот опять почесал под шапкой и посмотрел на напарника.

– Бумагу подпишите, но проехать не положено, а вот пройти можете.

– А с машиной что? – удивленно развел руками Гена.

– Ничего, тут постоит, мы все равно до утра караулить будем, присмотрим, за вознаграждение.

Гена тяжело вздохнул, понимая, что делать нечего и соглашаться на условия надо.

– Ладно, сколько за присмотр?

– Сколько не жалко.

– Сколько не жалко, – повторил он и полез в карман за портмоне. – Столько хватит? – он протянул пару купюр, которые тут же исчезли в кармане сержанта. Тот молча зачем-то отдал честь и указал рукой на проход под красной лентой.

– Только быстро и аккуратно, а то скрипит елка, вот-вот слететь может.

– Да понял я, – Гена достал из машины сумку, подхватил Юлю под руку и потянул под ленту.

Просунувшись под ней, он поднял голову. Над ним возвышалась огромная елка. Слабый ветер слегка колыхал ее ветки, все больше и больше наклоняя.

– А может, машину еще отогнать? – крикнул Гена сержанту. – Упадет – захватит.

– Нет, не захватит, мы все просчитали, радиус ограды как раз безопасный, проходите скорее, не задерживайтесь.

Гена кивнул и развернулся, но тут непонятно откуда сильный порыв ветра, образовавшийся на ровном месте, дернул полу его пальто и чуть не сбил с ног.

– Ого, – Юля крепче прижала сумку и еще больше всунула небольшие каблуки в снег. – Ветер поднимается, идем быстрее.

– Стараюсь, – Гена сделал шаг, но нога попала на маленький островок льда и стала ехать в сторону. – Я кажется падаю, – успел сказать он и завалился набок. Ветер набирал обороты, и елка все больше угрожающе скрипела своей мощью.

– Что вы там возитесь?! – крикнул сержант, подбегая к ограде. – Я же сказал бегом!

– Да мы пытаемся, – поднимаясь кряхтел Геннадий. – Не получается.

Поднявшись на ноги, он схватил очередной раз Юлю за руку и дернул в сторону дома, но тут новый порыв ветра толкнул его в спину.

– Аккуратно, – послышался сзади голос сержанта, и в этот момент что-то тяжелое и твердое слетело Гене на голову и потушило свет.

– Гена! – голос Юли резанул по ушам… – Когда на тебя упадет звезда… капец! – сквозь мрак услышал он и окончательно потерялся в темноте.

Я сидела на кухне, размешивая ложкой мерзкий напиток из корня имбиря и сельдерея. Чувство голода подмывало желудок, но я держалась. Коктейль для похудения отвратительно вонял, заполняя своим запахом все пространство. Я все настраивалась глотнуть его залпом, но каждый раз, когда уже была готова к такому шагу, кривилась и ставила чашку назад.

– Груз у меня на плечах! – никак не могла успокоиться я после сумасшествия в театре. Танька с Оксаной звонили мне раз десять по очереди, но я не брала трубку. Не хочу ни с кем говорить, не хочу никого видеть, не хочу ничего слышать. Надоело! Неужели вся жизнь борьба за выживание? Неужели всю жизнь нужно вот так маяться и пытаться дотронуться до фантомной точки под названием счастье? Где эта точка? Какое оно – это счастье? Почему вокруг меня все чем-то недовольны? Часть общества борется с несчастными отношениями, часть воюет с лишним весом, те, кто лишен отношений, борется с одиночеством, чтоб потом перейти в ряды тех, кто борется с несчастными отношениями. Все вместе взятые борются с безденежьем, у кого же есть эти деньги, борются со скукой и депрессией, и всем вышеперечисленным. И так всю жизнь. Офигеть, перспективы!

Скверное настроение окончательно испортила эта чокнутая шаманка, а мысль о том, что завтра предстоит поход по родственникам, совсем растушевала краски.

Собравши всю волю в кулак, я опрокинула содержимое чашки в рот, облила в двух местах футболку и пошла спать.

Луна высоко висела надо городом, заглядывая ко мне в окна. Я крутилась с бока на бок, не в силах заснуть. Странно, проблем со сном у меня никогда не было. Что сейчас? Стресс полученный в театре? Нервы? Я повернулась поперек кровати, подбила рукой подушку и закрыла глаза.

– Спать, Саша, спать, – пробубнила под нос и стала ждать. В конце концов должно же это когда-то случиться. Поерзав по подушке еще минут пять, я поучаствовала как веки стали тяжелеть, мысли в голове стали терять свои очертания, и я начала проваливаться в сон.

Голос мамы раздался где-то сбоку.

– Сделаешь уроки – дам конфету, – как всегда строго сказала она.

Я заглянула в комнату из коридора, в котором оказалась. Мама сидит на стуле, я напротив за столом, подперев голову рукой. Судя по всему, над математикой и мне восемь лет. Как сейчас помню тот ненавистный день, а математику ненавижу до сих пор.

– Мам, я не понимаю, – начинаю канючить.

– Понимаешь, – спокойно говорит она, не меняя интонации, от которой идет мороз по коже. – Просто не хочешь понимать. Пиши: А равно Б… вот видишь, все просто, а ты два часа сидишь над простым примером. Держи шоколад.

Мама отломила от плитки три кубика и вложила мне в ладошку.

Что происходит? Странный сон, но такой реалистичный. Подойдя ближе, заглядываю в тетрадь. Да, все верно, математика и шоколадка «Аленка», которой меня награждали за каждый правильно сделанный урок.

– Что с письмом? – слышу мамин голос.

– Сделала, – отвечаю я маленькая.

– И проверила?

– Да, можно мне еще шоколадки?

Я села рядом с собой на диван и потрогала себя же за руку. Реакции нет, и мама меня не видит. Странный сон.

Вдруг как бубном по голове меня долбанула фраза шаманки: «У тебя есть выбор, много выбора». Я мотнула головой, чтоб сбросить странные звуки. Что за квест? Или точнее, что за бред? Я посмотрела на очередную порцию шоколадки, которую мама протянула мне маленькой, и почувствовала легкую тошноту. «Все проблемы твои из детства» – как-то сказала Игнатьева. Подумаешь, Америку открыла, и дураку ясно. Но сейчас дураку вообще не ясно, что происходит. Хотя то, что мама поощряла меня шоколадом, а я наивная и рада была – точно проблема из детства. Что получили в итоге? Одинокую, распухшую и несчастную барышню. Не зря же я шоколад тоннами ем и никак отучить себя не могу. Хотя борюсь с этим честно и отважно.

В моем опыте было обширное общение с разного рода диетологами и безумное количество использованных диет: японская, по которой ты должен был исключить соль и есть все в дрянном пресном виде, белковая, на которой нужно было продержаться шесть дней, находясь в полуобморочном состоянии, а потом умереть с горя, набрав-таки сброшенный в мучениях вес обратно, дробное питание, периодическое голодание. Я пила молотый чернослив с кефиром, в надежде вычистить жир, но, видать, жир плотно прилип к моему телу изнутри и так не вычищался. Я сидела на раздельном питании, не ела после шести, семи, пяти, но все приводило меня к поражению. В какой-то момент я стала напоминать себе резиновый шар, который сдувается и надувается, с одной разницей: несмотря на все мои титанические труды, я почему-то только надувалась.

Так вот откуда ноги растут? Резко дернув рукой, я стукнула по очередной порции «Аленки», которая шла за хорошо сделанное письмо. Ничего не получилось. Сон все-таки. И что делать? Бред, конечно, но все как-то странно выстроилось в логическую цепочку. Я почему-то здесь, и слова шаманки всплыли. Попробовала подуть. Тщетно. Хорошо, что я могу сделать еще? Или не заморачиваться? Вообще, что происходит? Может, проснуться? Но как? Я попробовала себя ущипнуть, не получилось. Черт, ненавижу Таньку с Оксаной!

Продолжая монолог в голове, я повернулась к своим родственникам из прошлого. Нет, ну так действительно нельзя. За четыре урока почти плитка шоколада! А теперь, видите ли, у меня на еде все удовольствия подвязаны, конечно, еще бы. Что же делать? Силой мысли, может?

Я напрягалась в поисках мысли, которой могла бы остановить этот процесс. «Фу» – не подходит, «нельзя» – тоже как-то по-собачьи. Что же сказать: «Не ешь, Саша!»? Я повторила про себя это словосочетание несколько раз, и Саша, точнее я маленькая, одернула руку от очередной порции сладкого.

– Мам, я не хочу, – раздалось снизу, и я выдохнула, снижая напряжение.

– Почему это ты не хочешь? – опешила в свою очередь мама.

Глядя на всю эту картинку со стороны, я постепенно уходила в шок и гуляла по его просторам. Все детство я была, мягко говоря, округлым ребенком с лишним весом. Мама радостно называла это – здоровая девочка, но одноклассники и ребята со двора ее мнение не разделяли, а точнее – вкладывали в это слово немного другое значение. Здоровая – значит большая. Я постоянно стеснялась, обижалась и плакала. На что мама выдавала мне очередной кусок этой долбаной «Аленки», гладила по голове и говорила, что все вокруг дураки. Я ей верила и, сглатывая соленные слезы, заедала их сладким шоколадом.

– Зачем, мам?! – пронеслось тут же в голове, но я себя одернула. Мама хотела, как лучше, и злиться на нее не стоит, но так нельзя!

– Ты точно не будешь шоколад? – мама все еще держала в руках кусок плитки, который начал таять.

– Нет, не хочется.

– Ну тогда я ужин тебе приготовлю, – вздохнула мама, попробовала мой лоб и собралась на кухню.

– Не ешь! – прошипела я. – Поздно уже, похудеть бы!

– И есть я не буду, – сказала я маленькая, закрывая портфель. – Поздно уже, я спать.

Мама остановилась, еще раз провела рукой по моему лбу и всплеснула руками:

– Не иначе как заболела. Как же спать голодной?

– Я не голодна, мам. Я съела почти плитку шоколада, полчаса назад – омлет, час назад – хлеб с повидлом и два часа назад – жаркое. Мам, ну мне бы похудеть.

После этих слов у моей родительницы из глаз прыснули слезы и с криками – Игорь, Саша заболела! – она кинулась в кабинет папы.

Я, слега ошарашенная, наблюдала за происходящим.

– Не ешь, Саша, много, – шепнула я, и маленькая Саша повела в мою сторону головой. Я дернулась, но, нет, не видит, а задания выполняет. Капец, фантастика. – Не ешь, не ведись на провокации, – еще раз повторила я. – А точнее – хватит жрать! – набрала обороты. – Потому что вырастешь и в тридцать замуж не выйдешь! – эмоция сделала мой голос громче, и маленькая я интенсивнее покрутила головой.

Я открыла глаза. В комнате темно. Я спала или нет? Что это вообще было? Такой реалистичный сон, не помню таких в своей практике. Подушка мокрая, простынь скомкана, оделяло лежит на полу. Ощущения в теле странные, как будто после судорог. Действительно бред. Чтоб я еще раз подписалась на какие-то авантюры. Это же надо, такая побочная реакция после курса шаманизма. Надо выпить успокоительное, иначе не засну.

Я встала с кровати и, не включая свет, побрела на кухню. Меня пошатывало. Выпить таблетки и спать дальше. Проснусь, все будет хорошо. Нервы успокоятся, все забудется и придет на круги своя.

Звонок в дверь вырвал меня из сна, в который я провалилась под самое утро. Таблетка не хотела действовать и успокаивать. Я крутилась по кровати как юла, пока за окном не начало светать, и только когда луна совсем поблекла, провалилась в нормальный сон, который, как и положено, сейчас не помнила.

Накинув на плечи одеяло и укутавшись в него, как гусеница в кокон, я потащилась в коридор, открывать нежданным гостям. Это была или Танька, или Оксана, а может, они вдвоем. После вчерашнего, чтоб и не приехали, нет, это не про них.

Дверь щелкнула и, как я ожидала, в комнату внеслась растрепанная Оксана, на ходу снимая шубу.

– Мать, ты чего?! – крикнула она и обняла меня так, как будто я пропала без вести и вот спустя много лет она меня нашла. – Мы же нервничали!

– Чего нервничать, понятно, что домой поехала.

– Но трубку можно было взять!

– Не хотелось, честно, прости, – начала тушеваться я. Чувство вины, как всегда, поднялось с коленок и поползло вверх мерзкой прохладой. – Где Таня? – попыталась сменить неприятную тему разговора.

– Сейчас приедет, она тоже очень нервничает, но в пробке застряла.

– Ну девочки! Вы бы еще спасателей с неотложкой вызвали. Ничего, что я взрослая и могу позволить себе делать то, что хочется мне. И отвечать за себя сама!

– Конечно, можешь, – подхватила Оксана, увлекая меня на кухню. – Кофеек только сделай, пожалуйста. Так нервничала, что прям не успела кофе выпить.

Я, путаясь в одеяле, побрела за подругой на кухню варить кофе.

– Как вчера? До конца были? – без особого интереса задаю вопрос, чтоб поддержать беседу.

– Да, там такое было. Ты, когда ушла, Роутег после перерыва начала работать с залом, такие страсти начались! Кто-то в обморок падал, кто-то плакал, Танька вообще жениха увидела своего.

– В смысле, жениха? Жору, что ли? Он тоже был?

– Нет, нового, образ того, которого встретить должна.

– Господи, что за бред, – выдохнула я, доставая турку. – Неужели вы в это верите? Оксан, ну взрослые же…

– Ой, Саша, это ты какая-то совсем занудная стала, – она села на стул. – Вот я считаю, что лучше верить, как мы, чем бубнить, как ты.

– Так вы же вводите себя в иллюзию, неужели не понятно. Это самообман, на котором можно круто прогореть. Сейчас вот Танька увидела жениха и будет только такого искать и выглядывать, а если это все вранье, и ее жених, настоящий, совсем другой, но она его не заметит, пройдет мимо, не отреагирует. Что тогда? А тот вымышленный вымышленным и останется. Это не понятно?

– Понятно, – Оксана взяла протянутый мной кофе. – Но ты действительно стала совсем пессимистичная. А как же вера, сила мысли? Это же ты говорила – что наше мышление создает нашу жизнь? Тебе же это на каком-то тренинге сказали, и ты нам об этом еще неделю пела. И что? Все? Закончился запал?

– Да, закончился, – я умостилась на табурете замотанная одеялом с головой и тоже отхлебнула горячий, горьковатый напиток. – Закончился, потому что ни черта не меняется. Понимаешь? Верь, не верь, а все как было, так и осталось.

– Нет, не может быть, чтоб так и осталось! Просто, может, от теории к практике пора перейти? Может, вместо нытья нужно начать делать что-то!

– Ну сколько можно?! Сил уже нет! Тридцать лет делаю! А толку? Денег нет, работа – гавно, женихи мои все вымерли. И что? Продолжать перечислять или и этого хватит? А перспективы туманные. Ерунда все эти ваши шаманки, психологи и тренинги. Все. Я больше в это не играю!

– Ну подруга, так нельзя, – Оксана протянула ко мне руку, но тут в дверь громко постучали, и она запнулась. – Танька, наверное.

Я съехала с табуретки и пошла в коридор впускать еще одну наставницу, знающую, как мне надо и как мне лучше.

– Боже, это сумасшествие! – крикнула Танька, падая на стул и хватая мою чашку с кофе.

«Ладно, как бы и не жалко» – вздохнула я и опять достала турку, которую уже помыла и спрятала на место.

– Что у тебя за сумасшествие? – не поворачиваясь спрашиваю я, насыпая ложку черного порошка в металлическую емкость. Кофе – это привычка, и утро без него не начнется. Только вот Алевтина Никитовна, новый модный диетолог, которого опять же нашла Танька, сказала – пить, только без сахара. Никак не могу привыкнуть, гадость редкая, но давлюсь. Правда в прикуску с конфетами, о них диетолог ничего не говорила…

– Я его вижу! Везде, во сне, в голове, я даже слышу его голос, я знаю его имя! Его зовут Дима! – поэтично продекламировала Таня. Повернувшись к Оксане, злобно улыбаюсь, но не получив понимания с ее стороны, прячу улыбку в одеяло. Иначе рискую. Их две, я одна.

– Ты о женихе? – Оксана делает вид, что не замечает моего ехидства.

– Да! Я не знаю, что мне теперь делать. Надо как-то объяснить Жорику, что мы не можем быть вместе!

Жорик – это самый приближенный на данный момент из всех поклонников Тани. Он ухлестывает за ней уже два месяца в надежде, что прекрасная дива снизойдет до него и одарит его бурным сексом, но Таня не спешит его подпускать, так как Жорик немного женат, и это не входит в ее планы, но водить его за нос, очень даже входит.

– Слушай, – все-таки не сдерживаюсь. – Ну ни сходи с ума! Ты хочешь расстаться с реальным женихом, пусть и женатым, из-за фантомного, которого увидела только вчера и то в своей голове? Тебе не кажется, что то, что Жорик подаст на развод вероятнее того, что ты встретишь этого?!

– Саша, ты невыносима! – Таня гневно забрасывает ногу на ногу, от чего чуть не падает со стула, и бросает на меня испепеляющий взгляд. – Что с ней случилось? – она повернулась к Оксане, переводя меня в третье лицо.

– Вчера стресс, наверное, сильный был, – Оксана виновато улыбнулась.

– Ничего, что я еще тут? – я повернулась и нервно поставила пустую чашку на стол. – У меня хорошее предложение, может, изменим тему? У нас, кстати, через неделю выставка. Можно обсудить, например, рабочие моменты, о манекенах подумать или манекенщицах.

– Ага, для робы как раз манекенщиц нам и не хватает, – прыснула Оксана.

– А почему бы и нет? Роба – это тоже одежда, и можно подойти к процессу креативно. Тем более, нам же не нужны профессиональные доски, найдем нормальных женщин, красиво оденем, и будет вообще супер. Вот я, например, даже готова как модель поработать, у меня и размер подходит, хоть где-то пригодился мой пятьдесят второй, – я гордо дернула плечом и встала. Сделав шаг к мойке, зацепилась ногой за одеяло, которое залезло под ножку стула, и чуть не упала. Одеяло слетело на пол, и, наклонившись за ним, я вдруг услышала оглушительный крик Оксаны, успела заметить краем глаза, как Танька с перекошенным от ужаса лицом заскочила с ногами на табурет. В голове пронесся табун мыслей, начиная с банальной – крыса, и надо спасться бегством, заканчивая – дом рушиться и нам конец. Пригнувшись еще больше, я закрыла голову рукой и замерла в ожидании этого конца.

– Сашка, что с тобой?! – немного тише, но как-то натянуто промямлила Оксана и ткнула меня в плечо. Не разгибаясь, чтоб не рисковать, я подняла на нее вопросительный взгляд.

– А что со мной? И что вообще происходит, чего ты орешь? – в полусогнутом положении повела я диалог.

– Ты у нас спрашиваешь? – Таня все так же поджав под себя ноги сидела на стуле с выпученными глазами. – Это мы у тебя спрашиваем, что с тобой?

Я наконец разогнулась и посмотрела на подруг. От этого движения каждая отшатнулась от меня на максимальное расстояние, как будто я была не я, а черт в пижаме.

– Вы реально с ума сошли?! – злобно шикнула я и подняла одеяло. – После шаманки совсем крыша едет? Я еще раз спрашиваю, что случилось?

– Ты как за ночь так похудеть успела? – Оксана неуверенно протянула ко мне руку, но не дотронувшись одернула ее обратно. Я зависла. О чем речь? Какое похудеть и что с их лицами? Выражение ужаса стало сменять любопытство, с которым они рассматривали меня.

– Я не худела, – теперь я перешла в фазу растерянности и накинула на плечи одеяло.

– Нет, нет, ты подожди, как не худела? – Танька дернула мою накидку вниз. – На тебе минус двадцать, что за игра в иллюзию? Я вроде не пила вчера. Оксан, ты видишь то же самое, что и я?

Оксана утвердительно кивнула и опять протянула ко мне руку, теперь дотронувшись кончиками пальцев к пижаме.

– Слушайте, ну вы и чокнутые! – крикнула я, и кинулась к зеркалу. – Это ж надо, бог такими подругами наградил! Я больше с вами вообще обща…. Мама! – заорала я, не договорив фразу, как только подошла к зеркалу и увидела в нем свое отражение. По телу пробежала мелкая противная дрожь, из-за чего ноги стали предательски подкашиваться, а в груди образовался непонятной консистенции шар, который перекрыл доступ всему поступающему в меня снаружи кислороду. Как ошпаренная, я стояла не в силах справиться с нездоровой физиологией и пялилась в метровое стекло, из которого смотрела какая-то девочка в болтающейся пижаме, удерживаемой только кулисой на бедрах. А я все думала, что ж мне так неудобно? На девочке было килограмм пятьдесят пять живого веса. Свой вес я помнила отлично, он давно перевалил за восемьдесят, а если быть точной и честной, приближался к девятому десятку килограмм.

Я схватилась за сердце, которое все норовило выпрыгнуть из груди, потом за голову, но поняла, что это не те движения, которые нужно совершать в данный момент, опустила руки на бедра, протянула к животу и завершила процесс ощупыванием груди. На ощупь я была тоже больше похожа на девочку из зеркала, чем на себя прежнюю. Я точно помнила ощущения, когда трогала свой живот. Он мягко переваливался складками в ладошках, моя грудь не умещалась в руке вовсе, а бедра при поглаживании занимали больший размах и амплитуду.

– Дайте воды, – с трудом выдавила я, и Оксана тут же метнулась на кухню. Глоток прохладной жидкости немного успокоил бушующий во мне пожар и дал возможность шевелить ногами, чтоб добрести до первого на пути стула. – Я в шоке, – все, что смогла выдавить я и закрыла рукой глаза, чтоб сдержать слезы.

– Саш, ты чего? – рядом присела Оксана и дернула меня за руку. – Нет, ну если разобраться, это же то, чего ты всегда хотела? Просто вопрос – как ты это сделала?

– Не знаю, – протянула я. – Мне снился сон…

– Что, сон? – Ко мне наклонилась Таня.

– Сон, я его помню. До мелочей. Так никогда раньше не было. Я видела себя маленькую и маму. Она кормила меня шоколадом за уроки.

– Ну да, ну да, помню я эту особенность твоей мамы, – подхватила Танька, но Оксана шикнула, и та замолчала.

– И что дальше? – спросила Оксана.

– Я во сне услышала голос вашей Роутег. Что-то там про выбор, про спасти ребенка, ну то, что она на сцене мне говорила, – я опять замолчала, чувствуя, как слезы подошли совсем близко.

– Ну-ну, не плачь, – Оксана провела рукой по моему плечу. – Что дальше было?

– Ничего, я сказала себе, чтоб не ела конфет, и перестала есть.

– Ночью? – удивленно спросила Танька. – Ты ела ночью конфеты?

– Нет, во сне, – раздраженно сказала Оксана, показывая Таньке, чтоб помолчала.

– Ты во сне перестала их есть, я правильно поняла?

– Ну да, я маленькая услышала меня большую и перестала.

– Господи, я маленькая, я большая, «Санта-Барбара» какая-то, – бросила гневно Танька. – Я уже нить разговора теряю.

От ее слов я почувствовала еще больший прилив слез, который мои веки не смогли удержать, и завыла белугой на всю квартиру.

– Тише, тише, – Танька кинулась ко мне, доставая носовой платок. – Ты чего? Все же хорошо. Хотела быть худой, и вот. Сколько лет добивалась, а тут просто ночью конфет не поела, – пыталась она меня успокоить.

– Мне страшно, – не успокаивалась я, продолжая выть.

– Чего же страшно? Все хорошо, – талдычила она это слово.

– Так не бывает, поэтому не хорошо! – противилась я.

– Но вот же есть, значит, бывает, и хватит реветь.

– Да, действительно, хватит! – Оксана рывком дернула меня за руку и потащила на кухню. Открыв дверцы ящика, она достала бутылку с ликером, плеснула в три рюмки темную жидкость и протянула одну мне. – Держи, выпей, успокойся. Сейчас со всем разберемся. Давай еще раз все с начала – деловито сказала она.

Я, хлюпая носом, рассказала подробно все свои действия с момента, как покинула театр, до момента их прихода.

– Значит, нам надо поехать к Роутег и все узнать, – немного подумав, после окончания моего монолога, решительно сказала Оксана и дернула меня опять за руку. – Иди одевайся, а я сейчас узнаю, где она принимает, на билетах должно быть. У нее сегодня как раз день личных консультаций.

Оксана вязала сумку и полезла за билетами.

– Странно, – перерывая содержимое, сказала она сама себе.

– У тебя что? – напряглась Танька.

– Билетов нет, – Оксана подняла глаза, наполненные непониманием. – Но я точно помню, как их в карман засунула. Ну ничего, иди одевайся, – кивнула она мне. – Заедем в театр, все там узнаем.

Я, все еще хлюпая носом, нырнула в спальню. Подруги бурно обсуждали произошедшее, пытаясь выстроить план действий.

– У меня проблемы, – я перебила их своим появлением.

– Что еще?! – в один голос охнули они.

– Мне надевать нечего, все большое, – виновато сказала я и потупила взгляд, скрывая слезы.

– Ну чего ты рыдаешь?! – Танька подхватила меня и потянула обратно. – Радоваться надо, а она стонет.

– А я от радости, – оправдывалась я по пути. – Просто реально надеть нечего.

– На, – подруга протянула мне спортивные штаны и футболку. Я неуверенно глянула на нее, но поняла, что спорить не лучшее время, молча всунулась в одежду. Штаны повисли мешком, футболка повторила их движение.

– Ты уверена? – я все-таки подняла вопросительный взгляд на Таню, но она скривила лицо, махнула рукой и вышла из спальни.

– Все равно вариантов нет, – крикнула она. – Выедем, что-то купим.

– Купим, – бухтела я себе под нос, пытаясь пристроить штаны, которые даже с завязанной кулисой сползали. – У меня деньги на вашей Роутег закончились!

Спустя минут десять мы вывалились в подъезд, отправившись на поиск ответов. Действительно, нужно поехать к этой сумасшедшей тетеньке и все у нее узнать. Что это за бред и что с ним делать. Даже несмотря на столь долгожданный результат, к которому я так стремилась, было страшно и как-то не по себе.

– О, а вы куда? – раздалось снизу. – А я к чаю круассаны купил.

Оксана шла первой, первой и остановилась. Я и Танька, натолкнувшись на резко затормозившую подругу, уставились на незнакомого молодого человека.

– Саш, мы же хотели попить чаю, – он обратился точно ко мне, но я все-таки крутанула головой в поисках еще одной Саши рядом. Но нет, я одна с таким именем стояла в подъезде. Итак, цирк продолжается, что на сей раз?

– Дима? – тишину нарушил голос Тани, и мы с надеждой обернулись к ней. Может, она прояснит ситуацию. Но Таня не спешила. Широко открытые от удивления глаза и тишина.

– Ты его знаешь? – я толкнула ее в бок, чтоб вывести из транса, который, кажется, плотно поселился сегодня в наших рядах.

– Ну да, это же он, – многозначительно ткнула пальцем в парня подруга.

– Нет, ну если это он, тогда вообще все понятно! – нервно бросила я. – Но хотелось бы конкретики.

Молодой человек стоял все это время с глупой улыбкой, сжимая кулек с круассанами.

– Саш, ты чего? – наконец произнес он и сделал шаг вперед.

– Так, только подходить ко мне не надо, – я отскочила назад и, как всегда, чуть не упала, споткнувшись о ступеньку. Лишний вес ушел, но ловкости, к сожалению, не прибавилось.

– Я вообще ничего не понимаю, – в диалог наконец вступила Танька. Оригинальная. Как будто одна такая. – Вы Дима? – строго обратившись к парню, она стала наперед.

– Ну да, – протянул он, продолжая улыбаться.

– Я же сказала, что это он! – почему-то крикнула она и схватилась за голову.

– Кто он?! – в один голос, поддерживая ее интонации, срывающиеся на истерику, закричали мы с Оксаной.

– Мой жених, которого я вчера видела. Точно такой, зовут Дима. Я не понимаю, Саша, как ты могла?

Я совсем сдулась. Что я могла, не знаю, но интонация подруги указывала на то, что я виновата.

– Девочки, а что вообще происходит? – Дима наконец перестал улыбаться. – Саш, может, ты объяснишь? Я еду с работы, купил тебе твоих любимых круассанов, спешу, а тут цирк. До первого апреля, вроде, далеко, или вы что-то пили?

Я, хлопая глазами, судорожно пыталась найти объяснения происходящего. Про вес как бы понятно, тут хоть сон мало-мальски объясняет, но этот мужчина… Кто он? В голову не приходило ни одного достойного варианта, и я ушла от ответа, опустив глаза.

– Так, это реально уже не смешно, – Оксанин голос нарушил затянувшуюся паузу, и все утвердительно кивнули. – Быстро все назад, – она развернулась и направилась вверх по лестнице ко мне в квартиру. Вы тоже, молодой человек, – строго сказала она.

– Конечно, я тоже! – окончательно перестав улыбаться, сказал он. – Я вообще-то тут живу.

Таня хотела что-то сказать, но задохнулась в гневе и сделалась очень красной. Я почему-то почувствовала еще большее чувство вины перед подругой и посеменила в квартиру.

Мы все вместе молча прошли на кухню и заняли прежние позиции, только Дима, все еще сжимая пакет с выпечкой, встал в дверях.

– И? – многозначительно бросила Танька в пространство. Что ответить на ее «И», никто не знал, поэтому все продолжили молчать. – Так, понятно, – опять нарушила она тишину. – И как же ты меня, подруга, опередила? – Вопрос был направлен мне. Я растерянно посмотрела на нее, затем на Диму.

– Вы все-таки кто? – ушла я от ответа в вопрос. – И что тут делаете?

– Саш, я вообще-то тут живу, – не менее удивленно сказал он и вышел из кухни, так и не отпустив круассаны. – Вот, смотри, – он вернулся, сжимая в руках: тапочки, домашние штаны, зубную щетку и станок для бритья. – Ты же сама предложила мне два дня назад переехать.

– Ага, сама, значит! – взвилась Танька и демонстративно подперла голову рукой устремив в меня гневный взгляд. – А я-то думала ты мне подруга.

– Тань, ну подожди ты! – не сдержалась я. – А как мы познакомились? –продолжила я свой допрос. Таня надулась и отвернулась к окну.

– Саш, ты меня пугаешь, – Дима бросил на софу вещи и сел на свободный пуф. – В кафе, вы обедали. Ты и Татьяна, – он указал на подругу, которая периодически поворачивалась и кидала в меня презрительные взгляды. – Ты реально шутишь, или «скорую» вызвать?

– Так, Дим, ты давай с разговора не съезжай, – наконец в беседу вступила Оксана. – Что дальше?

– Ничего дальше, подсели, познакомились, обменялись телефонами.

– С кем? – сухо спросила Таня.

– С Сашей, – совсем грустно ответил Дима.

– Ну вот, а должен был со мной, – кинула она и резко разрыдалась.

Все замерли на секунду, но быстро вернувшись в себя кинулись ее успокаивать. Конечно, сейчас же вообще больше нечем заняться, только взрослой тетке сопли вытирать.

– Так, – Таня, резко прекратив плакать, встала и направилась к выходу. – Я еду к Роутег! Нужно все узнать. Так не честно. Она сказала, что ты, – она ткнула в Диму. – Мой жених, и мы с тобой будем счастливы. Почему ты тут с Сашкой, я выясню! – она перевела на меня опять презрительный взгляд и, вильнув своей прекрасной попой, скрылась за дверью кухни.

– Капец, ситуация, – Оксана опустилась на стул. – Или мы все сошли с ума, или это какая-то мистика. Ничего не понимаю. Таня, подожди, мы с тобой! – крикнула она и тоже направилась к выходу. Я, поддерживая штаны, чтоб не упасть, кинулась за ними, но остановилась.

– А ты чего сидишь? – уставилась я на Диму, который с ошарашенным видом наблюдал за происходящим.

– А я что? – он развел руками.

– Ничего, вставай, с нами поедешь. Будем выяснять, что к чему. Не состыковки у нас тут. Не оставлю же я тебя дома одного.

– Действительно, – Дима вздохнул, но встал и поплелся в коридор.

Больничная палата была маленькой, но светлой. В окна нагло заглядывало морозное солнце, делая все предметы яркими и четкими. Гена открыл глаза, и солнце тут же направило луч ему в лицо.

– Черт, – он скривился и откинулся на подушку. – Как больно.

– Сейчас пройдет, укол подействует через семь минут, – спокойно сказала медсестра, большая, уютная тетка, которая бросила в мусорное ведро использованный шприц и не спеша стянула с рук резиновые перчатки.

– Что у нас? – по-матерински задала вопрос Юля и отпустила руку Гены, придвинувшись к медсестре.

– Да ничего, жить будет, – так же спокойно ответила та, и направилась к выходу. – Вы можете побыть тут до вечера, а можете собираться, сотрясения нет, ушиб, ничего страшного, поболит и пройдет, – кинула она в двери и закрыла оную.

– Да, надо собираться, – Гена резко поднялся на локтях, но Юлька откинула его обратно.

– Ты куда?! До вечера сказали лежать!

– Юля, у тебя какой-то однобокий слух, – он опять приподнялся и скинул на пол ноги. – Фразу закончило предложение – уехать сейчас, так как сотрясения нет.

– А я считаю, что надо отлежаться, вдруг хуже станет, – не унималась Юля.

– Не станет, – пробубнил Гена и поднялся с кровати. – Надо поехать к этой сумасшедшей и задать ей пару вопросов, – по-злому сказал он, и взял со стула пиджак.

– Ты к Роутег собрался? – Юля удивленно подняла глаза.

– Ну да, а есть еще сумасшедшие?

– Да мало ли. Но ты же не веришь, зачем ехать?

– Не верю! Но падающие звезды на голову меня не устраивают. Но звезды – ладно – почти прокричал Гена, натягивая пиджак и все не попадая в рукав. – Если следовать инструкции этой больной, то после звезды идет встреча с пауком, а после этого – огненная пуля, в меня пущенная. И вот эта загадка – повезет спастись – счастье тебе будет, не повезет – пиши пропало, меня вообще не устраивает! Это что значит? Ни черта себе, консультация! То есть я как бы пришел на прием, так сказать, поправочки в жизнь внести. Хорошие, так как вряд ли кто-то пойдет ухудшать свою жизнь, да еще за такие деньги, а мне тут выбор предоставили: или пан или пропал. Нет! Меня так не устраивает! Я хочу в спокойном режиме, как раньше. И счастье у меня есть, и нового мне не надо! Я вообще в театре работал, а не по консультациям ходил.

– Ну все, все, – Юлька взяла рукав и вывернула его на место, от чего Гена наконец засунул в него руку. – Успокойся, все хорошо. Ты чего так нервничаешь. Сейчас поедем и все уладим.

Возле театра, по сравнению со вчерашним днем, было спокойно. Несколько человек прохаживались по площади прилегающей к территории театра, парочка сидела на лавочке в обнимку, чуть дальше в сквере старушка гуляла с болонкой.

Юля остановила машину напротив входа, заглушила двигатель и отстегнула ремень, собираясь выйти.

– Я сам, – Гена остановил ее движение.

– Почему сам, я с тобой хочу, – она удивленно посмотрела на него, замерев с ремнем в руке.

– Юля, я сказал сам, значит, сам, – и он вышел из машины, оставив ее в зависшем положении.

Двери театра были закрыты.

– Странно, – сам себе сказал он и еще раз дернул за ручку. – А где же консультация?

Он заглянул через стекло подставив ладошку, затем подошел к окну, которое оказалось зашторенным, вернулся к двери, минуту потоптался на входе и занес руку для стука, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге появился взлохмаченный Вениамин Александрович и три женщины.

– Я вам говорю, нет тут такого! – кричал он, периодически задыхаясь от нехватки воздуха.

– Ну как нет! – верещала Танька. – Мы вчера у вас были! Все трое! Шаманка Роутег в пятом поколении, вы с ума сошли?!

– Это вы сумасшедшие! И я сейчас полицию вызову! – выплевывая со слюной слова, орал директор. – У нас вчера был «Гамлет»!

Я прыснула, но тут же взяла себя в руки, так как ситуация действительно выходила из-под контроля. Мало того, что личного консультирования, которое было намечено на сегодняшний день именитой шаманкой, не было, так и самой шаманки тут, оказывается, тоже вообще не было, и слышать об этом никто не слышал. Смешно, правда?

– Вениамин Александрович, – Гена всунулся в беседу, переключая внимания директора на себя. С Вениамином Гена был знаком давно. На больших мероприятиях его фирма помогала театру с освещением, интернетом и мониторами.

– Ох, это вы Геннадий Олегович! – Вениамин вытянул белоснежный платок и промокнул лоб. – А у нас тут дурдом! Шаманку какую-то требуют. И где? В театре!

Я, Танька и Оксана стояли чуть позади, наблюдая за происходящим. Дима остался сидеть в машине совсем угнетенный. Мы по дороге рассказали ему произошедшее. Он крайне удивился, но потом затих и сдулся.

– А я вот тоже по этому вопросу, – настороженно сказал Гена и внимательно обвел нас взглядом. В этот момент я сделала шаг за Таньку, затаскивая туда и свои штаны, которые все норовили слететь. Вид у меня был, честно сказать, не очень, а мужчина напротив – представительный, красивый, модный. Стыдно как-то.

– Геннадий Олегович, – директор театра схватился за сердце и вжался в стену. – Вы хоть меня не пугайте. Что за сумасшествие? У нас отродясь тут шаманок не было и быть не может. Это же театр оперы и балета!

– Я вчера, когда к вам ехал, уточню, работать, тоже так думал, но, тем не менее, своими глазами видел все действо. Шаманка, шалаш, бубен. Мы еще с вами к ней в гримерку случайно попали, вы это тоже не помните?

Директор ошарашено хлопал глазами, поднимал брови, от чего волосы на лысине постоянно двигались вверх, и вытирал вспотевший лоб.

– Вот и я вам то же самое говорю! – в беседу всунулась с криками Татьяна.