Читать книгу Крангел. Собачье озеро - Василий Чибисов - Страница 2

И отдаленный, едва слышный лай какого-то огромного пса продолжает мучить меня.

Лавкрафт. Собака

Нет! Это не животное и не человек меняются взглядами…

Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга.

Тургенев. Собака

– Ты неправильно смотришь.

– Куда?

– Научись правильно смотреть.

– Научись правильно смотреть на кнопки, когда номер набираешь!

– Ты должен заметить, но не можешь увидеть.

– Вот я тебе голову оторву и значит в задницу тебе засуну, чтобы ты у себя внутри смог и заметить, и увидеть много чего интересного. Отбой!

Но до отбоя было далеко. Неизвестный упорно пытался научить майора Белкина правильно смотреть. Куда и зачем смотреть – звонящий не уточнил, поэтому старшему следователю пришлось упражняться в гляделках перед зеркалом, расчесывая сапожной щеткой свои рыжие усища. От усердия зеркало запотело, и что-либо увидеть в мутной поверхности не представлялось возможным. Лишь на периферии две крупные капли конденсата вяло сползли вниз, оставляя за собой прозрачную дорожку, в которой отражался край ванны, прикрытый шторкой. Майору показалось, будто штора сделана из картона и уже до того набухла от влаги, что вот-вот развалится на целлюлозные комья. Или из-за шторы выглядывает картонный силуэт. Или кто-то прислонил к краю ванны ростовую мишень для стрельбы. Рассмотреть детали майор не успел – оставленный ленивыми каплями след вновь помутнел.

– Вот. Надо значит меньше работать, – ритуальная фраза ознаменовала начало очередного рабочего дня, который вполне мог растянуться на несколько суток. Пользуясь задумчивостью полицейского, сапожная щетка перешла от расчесывания усов к чистке зубов.

В главном следственном управлении Белкина ждала настоящая библиотека породистых глухарей, висевших над силовиками с начала зимы. Исчезновение школьников в Тимирязевском лесопарке, исчезновение немецкого «тигра» прямо из музея в Кубинке, исчезновение котов по всей округе, исчезновение цыган и цыганских городков в пределах Московской области, исчезновение стройматериалов с реновационных строек, исчезновение дорожных знаков вдоль Рублево-Успенского шоссе. Вот бы и чиновники с их проверками тоже исчезли. Майор осекся. Неуместные мысли навещали головы силовиков все чаще, тайком переписывая ноты патриотических песен. Вместо прощания славянки ансамбль волынщиков норовил заунывно просипеть танец маленьких лебедей. Что ни говори, год выдался на редкость нервным как для майора Белкина,

так и для Светланы Озерской, лучшего врача-психотерапевта страны. В этом убедился ее драгоценный супруг, получив лейкой промеж глаз. Нечего заходить на запретную территорию – превращенную в небольшой зимний сад лоджию. Если Света уходит на балкон, то она хочет побыть одна, среди цветов, а не в обществе овощей. А если женщина хочет побыть одна, то горе, позор и лейка на голову того, кто осмелится!..

Таковы азы семейной психотерапии – настоящей, а не этой вашей слюняво-гламурной, изучаемой в современных институтах. Никто, даже самый родной и близкий человек, не будет уважать твое жизненное пространство, пока ты сама не научишься защищать личные границы. В любое время будь готова отразить вторжение. Кто к тебе с глупым вопросом придет, тот лейкой в лоб и получит.

– Милая, тебя к телефону. Говорят, что срочно, – не уловив намека, проблеял муж, высовываясь из-за двери. – Мужчина с кремлевским баритоном. Заявляет, что ты неправильно осматриваешь пациентов и не замечаешь чего-то важного. И еще Вовка Белкин звонил, просил составить портрет серийного педофила. Ты бы с ним помягче, мы все-таки вместе служили…

Годы совместного быта научили Свету не напрягать голосовые связки впустую. Мужчины вообще отключают мозг, когда ты повышаешь на них голос. Сохраняя хладнокровное молчание, Озерская ухватила поудобнее флорариум с орхидеей и хорошенько прицелилась.

Цветочный горшок пробил дыру в витраже, отделяющем оранжерию от коридора второго этажа. Лена Ерофеева с легкостью увернулась от весомого аргумента своей дражайшей матушки.

– Я сдам тебя в психушку! И Лизу сдам. И сама сдамся. Еще одно слово про это существо, еще один жуткий натюрморт, еще одна подобная выходка в моем доме!.. Научилась за Уралом стройбригадами командовать? Возомнила себя покорительницей пустошей? Забыла, кому ты всем обязана? Я не остановлюсь. Я сделаю все, чтобы защитить своего внука.

Елена не перебивала мать. Пусть орет побольше и погромче топает ногами. Миниатюрная камера, встроенная в янтарный гребень, исправно собирает материал для истории болезни или скандальной светской хроники. Кто кого в какую психушку сдаст – вопрос открытый.

А этажом ниже маленький Дима прятался под своей кроватью и слушал, как то ли наверху бабушка топает ногами и кричит на маму, то ли кто-то прыгает в его комнате и противно хихикает, совсем-совсем рядом.

– Рядом я сказал! Хорошая собака. Нет, стой. Ты не моя собака. Ты вообще не собака. Кто ты? Уходи.

Янковский снова проснулся от собственного крика, сел на кровати, схватил с тумбочки пистолет, прицелился в громадный черный лохматый силуэт, нажал на курок. У пистолета вспыхнул сенсорный экран. Сотни пропущенных вызов, столько же сообщений. Силуэт растекся вдоль стены, приняв облик выставочного стенда. Когда уже наши китайские партнеру усвоят, что не надо дарить макет оборудования тому, кто еще до начала выставки скупает половину патентов и лицензий?

Промышленник брезгливо пролистал список номеров, автоматически забракованных анти-спамом. Все незнакомые, все разные, все со стационарных телефонов. Из других городов, из других стран. Кто-то приноровился использовать скайп для ночных обзвонов. Текстовые сообщения тоже были направлены с помощью интернет-телефонии. Ты неправильно смотришь. Конечно. Одним глазом мониторю рынок военных технологий, другим приглядываю за конкурентами. Трудно, знаете ли, конкурировать не с равными тебе игроками, а с машиной государственного воровства и прямого отжима в лице шарообразного бывшего неонациста, получившего кличку Герасим за публичное утопление таксы в экспериментальной нано-жиже.

Спам, спам, спам. Родня из Польши истерично оборвала все контакты после недавних демаршей России в Восточной Европе. Друзья? Ну какие могут быть друзья?

Австриец – одно сообщение. Его еще не хватало.

> Запишитесь к психотерапевту, пан Янковский.

Иногда Станиславу казалось, что эти смски он отправляет себе сам.

– Сарочка, я записала тебя к психотерапевту. Сарочка! Мне иногда кажется, что я сама с собой разговариваю.

– Циля, у тебя слабое сердце. Ты бы не выдержала общения с собой. Отстань от ребенка.

– В каком месте она ребенок, Яша, ответь мне, только на себе не показывай! Это же сплошное разочарование, а не девочка. Сара! Не сиди с таким безмятежным видом, когда мама говорит за серьезные вещи. Подумай, через что пришлось пройти твоей маме, твоей семье и твоему народу.

– Можно подумать, Циля, что ты шла вместе с нашим народом в первых рядах, а не стояла в сторонке, продавая бублички и вашим, и нашим, зарабатывая стартовый капитал.

– Яша, побойся страха. Я просила тебя, как Ленин матросов, помочь в воспитании твоей же родной племянницы, а ты саботируешь весь воспитательный процесс, как… как…

– Как кронштадтские матросы приказы Ленина. Видишь, все законно. Я просто плачу тебе той же халявой. Это твоя дочь, а ни разу не моя. Где ты была, когда ее рожала?

– Нет, ну вы посмотрите на этого великого педагога. Значит, племянницу наставить на распутицу он не может, зато будет учить жизни ее мать!

– Та не боже ты мой, Циля! Единственный человек, которому всверлилось в маковку учить тебя жизни, был почтенный Ицхак. И что? Пятнадцать лет назад этот сефард сбежал от такого учения к аргентинским каббалистам, а в феврале досрочно завершил и свое собственное образование. Не сказать, что учился он с отличием, но таки отличился, оставив тебя со шнобелем и без наследства.

Сара давно научилась воспринимать перепалки своих многочисленных родственников как звучащую на фоне музыку. Родня обычно собиралась на дружные посиделки и галдела вся сразу, а тут всего навсего маман и ее брат, постепенно потерявший всякие навыки диспута после срочного переезда из Днепропетровска в Швейцарию. Разве это музыка? Металл умеренной тяжести. Вот если в гости заглянет тетя Соня…

Выполнив дневную норму по селфи и ванильным цитатам, Сарочка заглянула в запрещенный и намертво заблокированный, но почему-то работающий мессенджер. Голосовушки. Я крангел, я туман стокрылый, – донесся расслаивающийся голос сквозь помехи. Опять он. В бан. Еще голосовушка. Ты неправильно смотришь. О, а это что-то новенькое. И голос приятный. Ты должна научиться замечать. Ясно. Еще один желающий чему-то ее научить. Спасибо. Вполне хватает родственников и стокрылого дебила. В бан.

В бан. И тебя в бан. И тебе целый ворох банов за шиворот. Лера отфутболила последнюю подачу приветов из прошлого и вернулась за стойку администратора, но администратором себя не чувствовала и не признавала. Когда она устраивалась – вернее, ее устраивали – в элитный психологический центр «Озеро», речь вроде как шла о клинической практике или, на худой конец, стажировке. Хороша стажировка: мариноваться на ресепшене круглые сутки!

Родительский очаг тихо догорал в далекой провинции, друзья детства внушали отвращение, новыми знакомыми Лера обзавестись не успела, коллеги демонстративно игнорировали. Праздники она провела в полном одиночестве на рабочем месте. Единственной, кто прекрасно помнил о существовании девушки, была основательница «Озера» – сама Светлана Александровна Озерская. Начальница ненавидела вообще все, не связанное с психотерапией, включая людей. Лерочке в известном смысле повезло. Для Озерской юная особа олицетворяла возможность наполнить не до конца испорченный образованием мозг настоящими знаниями. Вместо ненависти Светлана посылала стажерке лучи агрессивного добра в виде регулярных внезапных лекций с последующими блиц-опросами. Девушка справлялась с новой информацией и достойно выдерживала подстерегающие на каждом шагу экзамены, чем изрядно злила наставницу, которая потратила все молодые годы на самостоятельный поиск и проверку бесценных знаний. Светлана пыталась контролировать свой дидактический пыл и не выбалтывать тайны психотерапии единственной ученице, но инстинкт продолжения профессионального рода брал верх. С каждым днем работы в центре Лера становилась все более подкованной в патопсихологических вопросах.

Зазвонил телефон. Рождественское чудо. Обычно клиенты договаривались о встречах лично со своим терапевтом. Никаких листов ожидания, никакой базы данных, никаких имен и расписания. Конспирация, граничащая с паранойей. Благодаря сложной системе коридоров посетители практически не пересекались друг с другом. Администратор играл роль свадебного генерала. Приветствие, доктор вас ждет, номер кабинета, проходите в этот коридор. Тем не менее, телефон звонил.

– Добрый вечер. Центр Озеро. Администратор Валерия. Чем могу вам помочь?

– Ты неправильно смотришь.

– Вы хотели записаться на прием?

– Ты неправильно смотришь.

– Вы уже обращались к нам?

– Надо замечать, но не видеть.

– Могу записать вас на первичную консультацию.

– Если будешь смотреть в упор, то умрешь. Его можно только случайно заметить.

– К какому специалисту вас записать? Могу порекомендовать Игнатия Аннушкина. Гипнотерапевт. С отличием окончил РНИМУ имени Пирогова. Стаж…

– Ой, иди нахуй, сука, заебала.

– По инструкции я обязана попросить вас перейти на деловой тон общения.

– Да-да-да. По инструкции ты сосать обязана. И Игнатию передай, что я его мать в рот ебал.

– К сожалению, я не могу передать данную информацию специалисту…

Трубку бросили. Лера вздохнула. Как раз Игнатию – самому заносчивому, беспринципному и самовлюбленному человеку в «Озере» – она бы охотно передала данную информацию и от себя бы еще добавила. Жаль, не удалось заманить телефонного неадеквата на прием к гипнотерапевту. Вот веселуха была бы. Но страдающие копролалией прозвонщики отливаются настойчивостью и преданностью однажды выбранным номерам. Хулиган позвонит снова, и уж тогда Лерочка расстарается и осчастливит Игнатия необычным клиентом. Специалистов, привыкших обслуживать относительно здоровых и социально успешных людей, необходимо периодически макать рыльцем в народную стихию, чтобы не зазнавались и не теряли связь с реальностью. Все эти гипнотические сеансы для состоятельных полусветских дам – чистое развлечение и отвлечение. Пациентки развлекаются, заполняя душевную пустоту психическими проблемами, пусть выдуманными, зато своими. Психологи отвлекаются от настоящих и довольно серьезных психических проблем – тоже своих. Скучно. Вот эти господа со скуки и бесятся.

Игнатий бесился со скуки. У него наконец-то появилась пациентка, страдающая сложнейшей системой галлюцинаций оккультного содержания. Уникальный клинический случай обещал принести обильный материал для монографии мирового уровня и обессмертить молодого (по профессиональным меркам), но пока все еще смертного специалиста.

А приходилось тратить время на откровенную банальщину. Зачем он тогда послушал профессора Кибица и ушел из серьезной психиатрии в прибыльное, но абсолютно рутинное и ненаучное гипнотическое ремесло? К сорока пяти годам он почти смирился с однотипными тупыми проблемами старых пациентов. Теперь же, на контрастном фоне Сары, танцующей на грани безумия под клубную музыку, остальные страждущие вызывали нарастающее раздражение и брезгливость.

– Я боюсь свешивать руку с кровати!

Ну вот, опять сказка про белого тельца. Игнатий зафиксировал брови в полуприподнятом положении, по неровному контуру сплющенной параболы Лобачевского. Удивление, самоирония, лёгкое недоверие.

Как нелинейно время! В теории мы начинаем с простых задач и движемся к сложным. Но лучший гипнотерапевт страны начал свою практику с необъяснимого, сложнейшего, ужасающего случая. После такого врачи обычно либо уходят на покой, либо сами становятся пациентами. Игнатию повезло: он прятался от своих картонных демонов в стенах «Озера», где искусно играл роль целителя, а не больного. Или больного целителя. Целители разные бывают: от элитных частных психиатров до народных залопутерапевтов. Игнатий со своими гипнотическими техниками застрял где-то посередине, ближе ко второму.

Всю свою профессиональную жизнь Аннушкин совершенствовался, оттачивал навыки гипноза и архетипического анализа, учился и учил, искал и находил диагнозы в трудах немецких философов… Для чего? Чтобы в зените славы заниматься такой банальщиной? Лишь одну пациентку преследовал ангел, все остальные упорно боролись со своими демонами – и проигрывали, пока на помощь с востока не прибегала гипнотическая конница, на пятый сеанс, с первым щелчком метронома.

Гипнотерапевт оперся виском на сведенные вместе пальцы: указательный и средний – и слушал нестройный дуэт своего внутреннего голоса и рассказа пациентки.

– Я недавно прочитала, что кровать должна стоять на силовых линиях. Пришлось передвинуть её к другой стене, но там было очень тесно. Поэтому я купила более узкую. Теперь я почти всегда сплю, свесив руку вниз. Позавчера, когда я почти уснула, меня посетила мысль. А вдруг моя рука кому-то мешает?

– Кому? – самым серьёзным тоном поинтересовался Игнатий.

– Тому, кто под кроватью.

Кривизна параболических бровей слегка увеличилась.

– Я знаю, как это звучит, – пациентка выглядела виноватой. – Но эта мысль не даёт мне заснуть уже двое суток!

– Вы боитесь, что из-под кровати кто-то вылезет?

– Немного.

– Вы думаете, там кто-то поселился?

– Думаю.

– Вы чувствовали прикосновение к руке?

– Нет. И от этого только хуже. Так стыдно!

– Стыдно?

– Только начинаю дремать, накатывает ощущение собственной неуместности. Я вредная, я мешаю. А ко мне даже прикоснуться нельзя!

Аннушкин вздохнул и прикрыл глаза в знак понимания и сочувствия.

Вот и полезла из-под кровати настоящая причина.

– Итак, это не страх. Чувство вины, – подытожил Игнатий. – Вы не боитесь того, кто под кроватью. Он вас боится. Представляю, если бы у моего лица постоянно мельтешила чья-то рука.

Пациентка натянуто улыбнулась и поудобнее улеглась на кушетке. Терапевт заученным артистическим движением изящных пальцев включил метроном. И перед кем он рисуется? Клиенты не видят гипнотизера, когда он химичит у изголовья терапевтического ложа.

Погружение в транс было недолгим и неглубоким. Нет смысла вытаскивать из человека воспоминания, пока он под гипнозом. После пробуждения все высказанное забывается, и проблема остается нерешенной. Игнатий поступал хитрее. Во время гипноза он давал клиентам заряд вдохновения на плодотворную рыбалку. Однако ловить рыбку в мутном омуте памяти клиентам предписывалось уже после выхода из транса.

– Я вспомнила один эпизод из детства, – пробудившись от транса и переведя дух, сообщила пациентка. – У Борьки, соседского мальчика, была большая книжка-раскраска. Я очень ему завидовала.

Зависть. У кого-то была раскраска, у тебя не было. Кто-то умел рисовать, а ты нет. Потом такие дамы, удачно выйдя замуж, становятся гламурными художницами, чья мазня выставляется в галереях, организованных и щедро проспонсированных специально для таких вот…

– Для таких вот, как вы, у нас, значит есть отдельная бронированная камера! – грозно ощетинился усами Белкин. – Зачем с плакатами к этой треклятой больнице переть? Больше негде митинговать? Страну и так лихорадит, но вот значит люди хоть с приличными требованиями выходят. Постройте поликлинику, постройте поликлинику. А твои ребята? Снесите больницу, снесите больницу. Чем вам больница не угодила?

– Это не больница, а логово фашистов!

Напротив майора сидел болезненно худощавый молодой человек со стрижкой под ноль и маниакально горящими глазами. Поначалу его задерживали и сажали в автозак с особой тщательностью, навалившись всей толпой, и допрашивали только через решетку – боялись: а вдруг буйный. Потом привыкли. Тем более, пламенный сталинист никогда не оказывал сопротивления при задержании, а сам шел навстречу полицейским c протянутыми руками. Для таких допрос и суд – желанная трибуна.

– Ну какие вот там фашисты? В заброшенной, значит, больнице? – устало воззвал Белкин к разуму задержанного, но для успешного воззвания ему не хватало трубки, шинели и кирзовых сапог.

– А то вы, товарищ майор, не знаете!

– Вот значит не знаю. Объясни.

– Скинхеды. Лет десять их не видно, не слышно. А тут целая толпа. Собираются, маршируют, песни поют, дорожки подметают.

– Дорожки подметают? – Белкин спрятал улыбку в усищах, – Ничего не путаешь?

– Честное комсомольское! Они к чему-то готовятся. Пока вы нас сажаете за справедливые протесты, эта нацистская мразь у всех на виду устраивает тренировочный лагерь.

– И что ты мне предлагаешь? Выслать мотоциклеты с пулеметами?

– Что хотите высылайте! Не то у них самих появятся и пулеметы, и шмайсеры, и мотоциклеты с колясками.

– Ну-ну-ну. Не появятся. Я прослежу. Ты вот сам-то на скинхеда похож. Так что мне значит тебя сажать? Так что давай ты не будешь бузить ради бузы, хорошо? Пойми, не время сейчас для этого. Не раскачивай тонущую лодку.

– Что, вашу крысу тошнит? – со времен распада СССР леваки разучились придумывать агитационный контент, поэтому нагло экспроприировали мемы с либеральных ресурсов.

– Сережа, Сережа, – Белкин устало смотрел на потрескавшуюся зеленую краску стены, – Вот ты значит пойми. Я бы их сам всех… допросил с пристрастием.

– Так чего же? – шишкастый коммунистический череп подался вперед. – Проявите советский патриотизм! Вы же присягу давали. Полиция с народом, вместе сметем буржуев и будем строить светлое будущее.

Майор безучастно отмахнулся.

– Да знаю я ваше будущее. Ты вот в этом сраном будущем почти и не жил. А я значит жил и многое изнутри видел. Наелся. Такого будущего я точно не хочу.

– А какого? Которое эти упыри готовят? Поэтому защищаете их тренировочный лагерь?

– Я тебя защищаю. Тебя и твоих наивных пионеров. Не больницу от вас, а вас от хозяина больницы, – тон майора стал по-следовательски отеческим. – Если он разозлится и выйдет к вам на митинг, то разгоном не ограничится.

– Да что он сделает? Собак спустит? Спускать некого! У него там одни коты живут. Никаких собак

нет. Ни одной собаки. Тебе все кажется.

Докатился. Ни врагов, ни конкурентов, ни чиновников не боялся. Никогда не держал личную охрану, потому что знаем мы этих телохранителей и водителей – их перекупят чиновники, конкуренты, враги еще до устройства на работу, еще до попадания в реестр агентства по найму, еще до личной рекомендации от знакомого. Отставные офицеры спецслужб еще в девяностых взяли под контроль все каналы поставки кадров. Невозможно найти ни в России, ни в Европе политика, бизнесмена, артиста, у которого в штате не было бы двойных агентов, информаторов, а то и потенциального палача. Все вы на крючке. Расположившись в роскошной резиденции о пятидесяти комнатах и двадцати машинах, вы стали заложниками собственной прислуги. Идиоты. Они же вас первые пристрелят, устроят несчастный случай, устроят белую горячку или передоз, а потом не смогут вовремя дозвониться до врача. И будете лежать у распахнутого опустошенного сейфа с тремя проломами в черепе, а газеты напишут об оторвавшемся тромбе.

Янковский обходился без охраны, вместо машины содержал вертолет, жил за городом практически в лесной глуши, напоминавшей ему дом из детства польского. Незваных гостей пан Станислав не боялся. Местонахождение его жилища было неизвестно почти никому. Те, кто знали, могли послать отряд головорезов, чтобы те погуляли по минному полю, попрыгали через растяжки, поздоровались с автономными дронами-камикадзе и вообще почувствовали себя в роли охотников на лесных братьев и вьетнамских гуков. Могли, но не хотели. Им было не до Янковского – в стране разгорался самый настоящий бунт. Если бы и захотели, но на дружеские визиты не разменивались. Просто однажды вертолет Янковского, скажем так, зацепится за неудачно подвернувшиеся линии электропередач.

Почему же бесстрашный монополист на рынке военного оборудования всматривается в мрак собственной кухни, не смея нажать выключатель? Чувствует чей-то взгляд? В дом забрался дикий зверь, сам напуганный букетом новых запахов, и тоже тревожно всматривается в тьму коридора, где застыл Янковский? Нет, это не зверь и человек обмениваются взглядами. Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга. Довольно! Тургенев гениален, но пить-то хочется. Оставив напрасные попытки преодолеть беспричинный страх, Янковский вернулся в спальню, наспех оделся и вылетел из дома. В буквальном смысле. Над подмосковным лесом взмыл военный вертолет и направился в сторону башен Сити. Удобно, когда у тебя собственная вертолетная площадка на вершине одной из них, а оттуда на лифте можно доехать до нижних этажей и очутиться в круглосуточном испанском гастрономе. Хамон и сангрия успокоят разбушевавшееся бессознательное. Санкционка? Не путайте. Это для тех, кто сейчас пытается вяло, но массово выползать на площади, – санкционка, а для приличных людей – хлеб насущный. И вообще, завидовать нехорошо.

– Я очень ему завидовала. Он, как назло, любил сидеть во дворе на лавочке и раскрашивать. Я стала ему мешать, закрывая рукой страницы. Борька бесился, плакал, убегал домой.

– Дети часто бывают жестокими, – Игнатий решил отделаться дежурным комментарием.

– Бывают. Но я же не знала, что он на скамейке сидел не от хорошей жизни. Родители часто оставляли его одного с престарелой бабкой. Она уже давно была в маразме и почти не вставала с кровати. Почти.

– Почти?

– У неё случались приступы активности. Она выходила голой на балкон, выбрасывала из квартиры всякие вещи и громко материлась на прохожих. Родственники её поэтому запирали в спальне, где кроме матраса ничего и не было. Мы все уже привыкли и воспринимали происходящее как шутку. Только Боря знал немного больше, чем мы. Поэтому отсиживался на лавочке.

– А вы его оттуда прогоняли, – протянул Аннушкин.

– Получается, что прогоняла. Гнала, гнала, гнала на верную смерть! – сорвалась на крик пациентка. – Он был довольно худеньким мальчиком. А у бабки во время приступов просыпалась звериная ловкость. Даже не ловкость, а цепкость. Жилистость. И то ли её забыли в спальне запереть, то ли она дверь выломала. В общем, Боря с балкона полетел, вслед за телевизором, тумбочкой и стулом. Она приняла внука за часы.

– За часы?

– Да. Я же всё это видела. Стоит эта ненормальная на балконе, держит внука за ногу и кричит: «Смотрите, какие они мне часики подарили! Часики! А ебать хотела я ваши часики!». Боря даже не сопротивляется, висит вниз головой и рисует в своей раскраске… Так и летел, сжимая книжку в руках.

Игнатий не ожидал, что клиентка сумеет вербализовать столь травмирующие воспоминания после минимального гипнотического вмешательства.

– Вы сейчас скажете, что мне просто нужно было изжить чувство вины? Или что я всё равно ничего не могла сделать тогда? Или что ничего не понимала? Или что страх это лишь эхо прошлого, плачущего среди руин памяти?

– Зачем? Вы сами всё сказали.

– Сказала. Спасибо вам. Мне бы никогда не хватило сил сказать это самой себе.

– Для этого и нужны психотерапевты. Мы всего лишь устанавливаем рамку сеттинга, снабжаем клиента чистым холстом. Вам остается только нарисовать

– эти жуткие картины! Лена! У меня дом, а не галерея ужасов! Ты запугала моего внука так, что он отстает в развитии, боится темноты и от каждой тени шарахается. Лена, не смей игнорировать свою мать! Что такое? Телефон. Стой на месте. Это опять твой хахаль звонит. Не смей возражать. По глазам вижу, что твой. Мой номер просто так добыть невозможно. Алло! Так. Теперь послушайте меня, молодой человек. Перестаньте сюда звонить. Я не шучу. Не надо заводить свою шарманку! Я предельно правильно смотрю на вещи. В этом доме и в этой стране никто, кроме меня, ничего в упор не видит. Сколько бы вам ни платила моя дочь, не связывайтесь с ней. Она не дружит с головой. Знаете, до чего она довела моего внука? Ему теперь везде мерещится… Что? Что я должна заметить?! Ах, я поняла. Это вы Димочку научили замечать то, чего нет, и он теперь по ночам под кроватью прячется! Я найду вас, негодяй вы эдакий! Вам это с рук не сойдет, знайте. У меня связи. Какие?! Да будет вам известно, молодой человек, что половых связей у меня уже давно никаких нет, а которые были – только с законным супругом. Не надо мне сочувствовать! Нахал! Оставьте в покое нашу семью. Иначе вас найдут и в половые связи вступят с вами. Вы по голосу взрослый вменяемый мужчина, уж вы-то должны меня понять!

– Уж вы-то должны меня понять, Светлана Александровна!

Светлана Александровна понимала.

– Я уже видеть не могу эти шмотки! Просто я боюсь, что кто-то другой их купит. Дело не в деньгах и не в вещах. Время! Чувствуете, как уходит время? Светлана Александровна!

Светлана Александровна чувствовала.

– Я уже привыкла. Это как смена времен года. Неделю не могу встать с кровати, слезы лью. Неделю развожу бурную деятельность, занимаюсь документами, совершаю удачные сделки. Хотя слезы все время текут. Потом вроде отпускает, несколько дней я радуюсь жизни. А последнюю неделю трачу на беготню по магазинам. Вы меня слушаете? Светлана Александровна!

Светлана Александровна слушала.

– Раньше я просто сметала все с полок. Меня хватало на два-три забега, потом силы заканчивались. И я ныряла в сон, которым невозможно насытиться. И тонула в слезах. На звонки отвечать нормально не могла. Знаете, как это невыносимо? Тебе кричат «Алло! Ты неправильно смотришь! Оглянись вокруг, мир прекрасен!», а ты молчишь, как дура. Светлана Александровна!

Светлана Александровна молчала. Как дура.

– Но сейчас я уже просто не могу остановиться. Меня корежит от ужаса при мысли, что кто-то может меня опередить. Звучит идиотски. Но я вижу какую-нибудь тряпку и понимаю, что должна купить ее первой. Как гончая, делаю стойку и беру след. Светлана Александровна!

Светлана Александровна стойку не сделала, но след взяла.

– В последний раз было по-настоящему страшно. Показалось, что все вокруг готовы устроить на кассе аукцион, лишь бы помешать мне купить очередную безвкусную кофточку. Светлана Александровна!

– А что с едой? – спросила наконец Светлана Александровна, поймав требовательный взгляд пациентки.

– С какой едой?! Меня накрывает в бутиках, а не супермаркетах или кафешках.

– Обычно такая картина дополняется компульсивным перееданием.

Клиентка скорчила брезгливую мину, что Света расценила как отрицание.

– Ну нет так нет, одной проблемой меньше. Мне хотелось бы узнать другое, – продолжала врач. – Когда вас впервые посетила эта мысль?

– Какая из?

– Что вы обязаны успеть купить какую-то вещь?

– Может, месяц назад. Это важно?

– Думаю, да. У нас недавно была конференция, где коллеги обсуждали одну информационную напасть. Как же называлась эта игра… – Светлана вынула из кармана халата блокнот. – Так. Смотрим. Пакет-монгол. Там надо ловить и собирать в пакет неких существ, кидая в них баскетбольные мячи. Довольно много людей решили, что просто обязаны поймать всех этих… монголов.

– Пакет-монгол?! – жизнеутверждающе заржала клиентка. – Что вы там всем коллективом дружно употребляете? Покемон-гоу эта туфта называется.

Светлана тактично пропустила мимо ушей вопрос про дружное употребление. Она любила устраивать чаепитие для коллег. И еще больше любила добавлять в чай небольшое количество виски. Так, чисто символически. Один к одному. Поэтому коллеги тоже любили чаепития, которые устраивала Светлана.

– И ловить надо их с помощью покеболов, а не баскетболов, – отсмеявшись, продолжала женщина. – Это такие металлические шары, красно-белые, как флаг Польши.

Флаг Польши поблескивал красной и белой флуоресцентной краской в московском небе. Ночные полеты заменили Янковскому сон. Он цеплялся за любую возможность пропустить столь неприятную для воспаленного мозга процедуры, как сновидения. Ему снилась сидящая за окном черная лохматая собака, и тогда он просыпался в панике и холодном поту. Были и другие сны. В них все телеканалы, игровые стримы и ютуб-трансляции прерывались, чтобы запустить бесконечный показ «Лебединого озера», где танец маленьких лебедей исполняли псоглавцы в балетных пачках. И пока шел этот мятежный балет, Янковский устанавливал в стране свои порядки. Разум, запрограммированный на бесконечную преданность новой Родине, с треском пробуждался. Он гнал от себя эти сны, эти фантазии, эти мысли, это желание разом покончить с коррупцией, а заодно и с коррупционерами. Станислав никогда не станет для России своим, да и Россия никогда не заменит Речь Посполитую.

А на днях у Янковского случилось – то ли во сне, то ли наяву – и вовсе странное видение. Перед самым рассветом он пролетал над Ховринской заброшенной больницей. На крыше стоял человек в белом костюме и приветствовал восходящее солнце. Эту фигуру в белом Станислав отчетливо видел на фоне чернеющего остова заброшки, и ее появление поселило в польском сердце смутное предчувствие очищения, столь же глобального, сколь и кровавого. Будто запах далекого пожарища проник в герметичную кабину, а в наушниках зазвучал марш времен Меттерниха.

Глупо удерживать в разуме столь беспочвенные и абсурдные иллюзии. Глупо. Нужно проверить. Вертолет совершил полукруг и направился к Ховринской заброшенной больнице.

– Ховринскую заброшенную больницу нужно было снести еще в прошлом году.

– Мы ее и снесли.

– По документам? – на всякий случай уточнил великий градоразрушитель.

– По документам мы ее еще и отреставрировали.

– И во сколько это обошлось бюджету?

Назвали сумму.

– Молодцы. Хорошо работаете. И что вам помешало хотя бы изобразить ремонтные работы?

– Экстремальные условия психогенного характера.

– То есть? – мэр не помнил такого экстравагантного пункта в тендерах, иначе сам бы давно пользовался.

– Массовые галлюцинации. Рабочие наотрез отказывались работать. Жаловались, что за ними бегает картонный человек.

– Так наняли бы бригаду у Ерофеевой. Там строители напиваются до картонных белочек хотя бы после сдачи объекта в эксплуатацию.

– Мы и наняли.

– И что? Они тоже жаловались на галлюцинации?

– Нет.

– Ну вот и славно.

– Они вообще ни на что не жаловались. Просто пропали.

– Ни в какие рамки…

– Рамки. Забавно, – пациентка задумалась, доставая миниатюрное портмоне. – Вот вы сказали, что врач дает холст и ставит рамки. Новое место для кровати я нашла именно с помощью рамок. Ходила по квартире с двумя металлическим уголками. Чувствовала себя полной идиоткой. Уже хотела бросить эту затею. Вдруг рамки просто вырвало у меня из рук, и они отлетели к стене. Там я поставила кровать. Тогда страх и появился.

– Возможно, смена обстановки активировала бессознательные воспоминания.

– Возможно… Ладно, до следующей встречи. Или уже не нужно?

– Только если почувствуете внутреннюю потребность в терапии.

Игнатий проводил клиентку к выходу, выждал минуту и заглянул в дублирующую комнату ожидания. По-настоящему интересный клинический случай он оставил на сладкое.

– Здравствуйте, Сара. Вы опять с самокатом?

– Я опять с беспределом! – блондинка с мелированными кудряшками плюхнулась в большое мягкое кресло.

– Что случилось? – Аннушкин привычным жестом сложил ладони домиком, но тут же убрал конструкцию из поля зрения пациентки. Он не хотел, чтобы дрожащие кончики пальцев его выдали. Ответ был очевиден.

– Ангел. Крылатая паскуда снова хочет, чтобы я что-то для него нарисовала.

– Что именно?

– Какую-то такую, – Сарочка поколдовала ладошками перед собой. – Хрень.

– Вы видите готовый результат, но словами описать не можете?

– Нет. Там опять эти дизайнерские шрифты и змей, который пытается себе отсосать.

– Каббалистический иврит и уроборос?

– Вот-вот-вот. Мне-то не впадлу, но зачем так прессовать? Каждую ночь одно и то же. Сарррра. Я вам говорила, что он рычит, когда меня по имени называет? Вот я только в интернет захожу, и начинается. Сарра, где рисунок? Сарра, не подавляй свой талант. Прямо как моя матушка! Сарочка, почему ты не найдешь работу? Сарочка, давай я тебя устрою в Росгаз-медиа. Сарочка, не ленись, не позорь семью. И всем подряд меня рекламирует, как будто я аккаунт в инстаграме! Ой, вы знаете, моя Сарочка отлично рисует!..

– Ира, вы знаете, моя Сарочка отлично рисует!

– Ваша Сарочка отлично бухает! – съязвила Ира, закрывая микрофон ладонью. – Я говорю, Циля Абрамовна, что прекрасно осведомлена о талантах вашей дочери. Это у нее наследственное! – и снова закрытый микрофон, – Как и алкоголизм. Я говорю, не бывает обыкновенных детей у такой матери. К такой-то матери бы вас забанила вместе с вашими детьми. Алло! Да, связь что-то плохая. Я говорю, талант нужно развивать и реализовывать. Лишь бы заказчики нашлись.

– Дорогая моя, вы мысли читаете! Именно об этом я хотела поговорить. Я знала, что вы только и мечтали о том, чтобы взять мою Сарочку на работу.

– Я мечтала? О божечки…

– Правильно, это просто божий дар вашей компании! Рада, что мы так быстро пришли к единому мнению. Завтра она будет у вас.

– Но… Циля Абрамовна! Алло! Да за что мне это?

Храброва взвешивала все за и против-против-против.

С одной стороны, они с Сарой искренне и доверительно дружили. Дружбе не мешала ни разница в возрасте – Ира была почти в два раза старше, ни в социальном статусе – член совета директоров крупнейшего медиа-холдинга против наследницы сефардской и ашкеназской каббалистических династий. Крайне неочевидное неравенство. Любители денег и опыта отдали бы победу Ирине, ценители молодости и тайных знаний – Саре. Видимо, существование двух взаимоисключающих решений неравенства и стало залогом этой странной женской дружбы, больше похожей на тихую мужскую: без взаимных подлостей, без распускания сплетен, без дележки крупно-рогатых любовников. Каждая жила своей жизнью, в своей реальности, вертелась в своем обществе. Им попросту нечего и некого было делить. И вот хрупкий баланс грозил рухнуть из-за пересечения профессиональных сфер. Впрочем, Сару можно устроить на непыльную креативную должность. Пусть творит. Все равно инертная махина госкорпорации не шевельнет ни одной шестеренкой, чтобы воплотить чьи-то творческие, пусть и перспективные, замыслы.

С другой стороны, тяга к алкоголю, взбалмошный нрав, обилие искрящихся идеями кудряшек, регулярное вляпывание в различные приключения – все это делало Сару потенциально опасной для тихого корпоративного болота. Да она там попросту все разнесет: сделает из трясины коктейль, переловит лягушек, поднимет со дна ил вперемешку с чьим-нибудь трупом! Или ляпнет чего-нибудь на людях. Заставить Сару удалиться из соцсетей, как того требует корпоративная этика, – в принципе невозможно.

Храброва несколько раз собиралась перезвонить Циле Абрамовне, придумать какую-нибудь убедительную отмазку или сбагрить Сару в проштрафившуюся дочернюю компанию. Но что-то помешало. Ира смирилась. Смирившись, долго сидела в горячей пенной ванне. На губах ее блуждала странная улыбка.

Тот роковой момент колебаний, когда здравый смысл уступил чувствам, вполне дружеским, но порой едва уловимо выходящим за рамки таковых, Ирина помнила смутно.

Сара Соколова смутно помнила тот роковой момент, когда переступила порог кабинета своего первого и последнего врача. Она никогда не разбиралась в пестрой мозаике психологической помощи. Кто нуждается в специалисте по имени психо-че-то-там? Только псих.

Психиатры, психотерапевты, психоаналитики, психологи-консультанты – все в глазах Сары были заочно награждены медалью «За мозгоправство» второй степени. Медаль первой степени нашла своего счастливого абсолютного победителя в лице Сариной матушки.

Соколова-Диттман была единственной наследницей сразу двух зажиточных семейств, живущих на разных континентах и пятнадцать лет назад объявивших друг другу бойкот. Сарочка негласно подрабатывала кем-то вроде бессменного семейного радиста. Впрочем, пользы от нее на этом поприще было немного: ни памятью, ни интеллектом, ни тактом, ни надежностью она не отличалась.

В один прекрасный день Сарина матушка решила, что дорогую фефочку пора приводить в чувство. Саре резко урезали финансирование и мягко выпроводили за порог. Но Сарочка не привыкла смаковать жизненные неудачи. Тем более не привыкла она делать выводы. Вечный праздник продолжался, с удвоенной силой и существенным нововведением. В амурном меню на редкость смазливой, фертильной, сексапильной и безбашенной Сары появилось новое блюдо – спонсоры.

Но не надо думать, что это были какие-то старые импотенты! Как можно?! Соколова с детства, сама того не осознавая, усвоила главный урок Каббалы – творец создал мир, чтобы насладить свое творение. То есть ее.

Поэтому на почетное место невымирающего мамонта могли претендовать только достойные самцы. А что? Тычешь тут всем под нос свои мускулы, из кожи лезешь, чтобы доказать свою крутость? Сарочка поможет избавиться от комплекса неполноценности. Заодно прикинет, сколько денег ты, дорогой невымирающий вид, тратишь на спортзалы, бассейны, солярии и прочее баловство. Значит, в теории, сможешь столько же потратить на ее скромное девичье счастье.

Так бы это все и продолжалось, но в очередной прекрасный день вторая половина семейства тоже озаботилась Сариной судьбой. Отец Сары, один из самых уважаемых и влиятельных каббалистов-сефардов, свою заботу проявил в необычной форме – умер.

И вот тут девицу ждал сюрприз.

В завещании старого оккультиста было ровно три пункта. Первый. Все имущество переходило сефардской общине каббалистов. Второй. Сара становилась единоличной главой общины и распоряжалась всем имуществом, всем личным составом, всей базой знаний. Третий. Для вступления в свои права наследования Соколова должна была освоить науку Каббалу. Очень смешно!

В Аргентине девица получила на руки ключи от библиотеки и…

– И все! Прикиньте! Они мне даже список литературы не дали. Молча вручили ключики, провели по каким-то подвалам. Там такая сырость, вы не представляете! И книги в страшном состоянии. Некоторые ваще тупо на одном листе распечатаны и в трубочку свернуты.

– Хорошо. И в чем ваш запрос? – Игнатий мог только догадываться, какой ценностью обладают древние свитки из тайного хранилища. – Чтобы я помог вам в изучении Каббалы? Боюсь, я специалист из другой области.

– Да забейте, мне уже помогли. Так помогли, шо капец!

Наивность нередко помогала Сарочке справляться с самыми серьезными проблемами. Все слишком сложное или негативное превращалось в шутку. Овладение тайными знаниями стало для девушки дизайнерским кейсом. Прибавьте глобальную безответственность и врожденное чувство прекрасного. Да-да, начинающая оккультистка находила древние книги по-своему красивыми. Под красотой она понимала хороший дизайн, стильную обложку и навороченные шрифты. Хотя ни единого слова на иврите не знала.

Казалось бы, какие у нее шансы? Но диалектика властвует над нашей природой с завидным метафизическим постоянством. Абсолютное незнание постепенно наполнилось своей противоположностью. Или интернет помог. Сара по крупицам нагребла под собой маленькую песочницу знаний.

– Короче, я упоролась до того, что со мной стал разговаривать красный ангел. И уже две недели покоя не дает. Крылатый мозготрах. Прикиньте, лекции мне читает! Я уснуть пытаюсь, а он оккультные формулы фигачит.

Соколова заткнулась и прислушалась. Она боялась, что ангел не одобрит ее визитов к психиатру. Хотя с чего бы стокрылому туману бояться каких-то там докторишек?

– То есть вы слышите голоса? Как бы банально это ни звучало.

Сарочка вздрогнула. Сейчас она слышала только один голос, и он шел откуда-то издалека. Вспомнив, где и зачем она находится, девушка перестала паниковать. Выудив из сумочки смартфон, понаставив подружкам кучу лайков, она успокоилась окончательно

– Ну, наверное, шо-то такое слышу.

– Вы не уверены?

– Просто я последнее время немного перебираю с алкоголем. Мало ли. Может, это белочка.

– Я видел многих пациентов в состоянии алкогольного делирия, когда проходил врачебную практику. Поверьте, у вас совсем другая картина. К тому же, делирий приходит к хроническому алкоголику через несколько дней внезапной трезвости.

– А… ну тогда все. Кукушка уехала.

– И снова вынужден вас обрадовать. Никаких признаков психоза я не вижу.

– Но ангел теперь требует от меня платы!

– Прошу прощения?

– За что? – Сара слыла не самым лучшим участником интеллектуальных бесед.

– Я имею в виду: какой платы он требует? Вы сказали только, что он пытается читать вам лекции по магии.

– Не по магии, а по Каббале! – глубокомысленно заметила пациентка, вряд ли понимая разницу между двумя направлениями сверхчеловеческой мысли.

– По Каббале, – эхом согласился Игнатий. – Лекции.

– Лекции!!! – прорвало Сару. – Эта огненная зараза мне мозги вправляет конкретно! По три часа в день. Ближе к рассвету. И до момента, когда солнце полностью не оторвется от горизонта и не побелеет.

– Вы смотрели на солнце? – Аннушкин вспомнил о судье Шребере.

– Нет! Я шо, больная?

– Вы сами пришли за диагнозом. Теперь обижаетесь на намек, которого не было. Это прогресс. Значит, терять душевное равновесие вы не хотите.

– Ясен распрекрасен.

– Тогда давайте снова уточним запрос. Зачем вы пришли?

– Убедиться, что красных ангелов не бывает.

– Я ни одного не встречал.

– Тогда за шо мне такие траблы?

– Безумие бывает полезно, – пожал плечами Игнатий. – Есть люди, которые получают от своих болезней вторичную выгоду. Их лечение невозможно: они сами заинтересованы в симптоме.

– Да они просто лошары, – махнула ручкой Сарочка. – А ангел читал мне свои пахать как интересные лекции. В итоге я за неделю прошла такой, блин, курс переподготовки, что хоть сейчас в магические войска.

– В каббалистические? – Игнатий счел нужным отзеркалить прошлое замечание пациентки.

– Ага, именно в такие! – Сара была поглощена собственным рассказом. – Я даже не знала, что в Каббале столько всего понапихано. Прикиньте, все их дизайнерские шрифты – это просто еврейская азбука! И множество миров – так, чисто кастрация.

– Абстракция?

– Ну да.

– Да… – фильтровать мощные потоки эмоциональной Сарочкиной речи Игнатию было нелегко. Пора было вмешиваться в исповедь пациентки. – Но в конечном итоге ангел вас многому научил.

– Есть такое, – нехотя согласилась Сара.

– Может, это результат вашего длительного старательного обучения? – почувствовав невысказанный протест, Игнатий пояснил. – Вы получили много разной информации. Большую часть забыли или не поняли. Ваш мозг не захотел мириться с пробелами в знаниях. На бессознательном уровне началась активная работа. Бессознательное крайне активно в часы сна. Вот вы во сне и изучали Каббалу заново, строили свою таблицу Менделеева.

– Про Менделеева ангел мне ничего не рассказывал. И это был не сон. Я стала конкретно тусить по ночам. Какой кайф от тусовок, если ты обязан ходить туда, как на работу? А я ходила, чтобы отвлечься от ангельского бреда. Только буй там плавал. Он говорит и говорит. И никакой клубный музон его не глушит.

– Остается только поблагодарить собственный мозг за экстренную помощь.

– Прошу прощения?! – Сара вернула Игнатию его собственный вопрос, который сама минуту назад забраковала как непонятный. В игру вступала какая-то диковинная форма переноса: не то истерического, не то нарциссического.

– Если бы вы не перестроили собственные знания в простую и понятную конструкцию, могли бы точно сойти с ума. Вы же теперь свою Каббалу хорошо понимаете?

– Ни полшишки, – Сара тряхнула кудряшками. – Так, чисто по приколу могу всякие фокусы делать. Не спрашивайте какие, а то я окончательно двинусь. Ну короче, ангел теперь требует платы за обучение.

– Самоубийство, убийство, оргии?

– Доктор, вы шо, больной?

– Обычно настоящие пациенты жалуются именно на такие требования своих внутренних демонов.

– У меня ангел! – сердито поправила Сара. – И он просто хотел, чтобы я нарисовала для него типа, типа, типа графию.

– Топографию?

Топографию Тимирязевского лесопарка Елена выучила досконально. К тому же, женщину интересовала не вся территория, а одно большое дерево. Высоко, среди густой кроны и толстых ветвей, было спрятано устройство: хитрое, компактное, незаметное, эффективное. Единственная функция гаджета заключалось в приманивании редких покемонов. Виртуальная кормушка. А там, где редкие покемоны, там и дичь поменьше.

– Привет. Заблудился?

Школьник оторвался от смартфона и настороженно посмотрел на приветливо улыбающуюся ухоженную женщину, одетую явно не по зимней погоде.

– Дай угадаю, – не дала она ответить. – Ищешь двуглавую птицу, забравшуюся слишком высоко?

Подросток кивнул.

– Я тоже, – Лена продемонстрировала экран гаджета. – Похоже, это глюк такой. Здесь все покемоны неправильно отображаются. Идем, я покажу, где эта хитропопая курица живет.

Школьник был еще слишком молод, чтобы научиться не доверять людям как таковым, а не только типичным маньякам из дешевых слешеров: неопрятным, угрюмым, рослым, уродливым, вооруженным топором. Кроме того, он был уже достаточно половозрелым, чтобы последовать за сношабельной милфой, загипнотизированно созерцая ее покачивающиеся бедра и смачные контуры трущихся друг о друга булок, обтянутых джинсовой тканью.

Следствие трещало по швам, как дешевая джинсовая ткань. Дети и подростки пропадали пачками в Тимирязевском лесопарке. Разные семьи, разные возрастные группы, разные увлечения, разное место жительства, разные свидетельские показания. Никакой целостной картины не наблюдалось. Засаду под каждым кустом не поставишь. Сказывался дефицит сотрудников. Последняя реформа окончательно превратила московскую полицию в клуб анонимных графоманов. Отчеты, разгоны митингов, отчеты, разгоны митингов, отчеты о разгонах, отчеты о митингах, отчеты об отчетах. Скоро самим митинговать придется.

– Вот чего они прут в этот гребаный парк со всех уголков Москвы? Медом значит намазано? – прорычал Белкин в усы. – Группы смерти проверяли?

– Всех китов перебили, товарищ майор! – с дебильным энтузиазмом новичка отрапортовал Козлов.

– Тогда что они там забыли? Усами чую, дело в компьютерных играх. Все беды от этих ваших интернетов.

– Может, покемонов ловят? – безучастно глядя в окно, предположил Воронец, офицер Росгвардии, отдыхающий в некогда родном следственном управлении после очередной успокаивающей беседы с обеспокоенными гражданами.

– Покемоны? Те твари нарисованные? Я думал, об этой заразе все забыли. Им же ж Роснадзор сервера позаблокировал.

– Не смеши мои погоны. У нас тут не Китай. Всех не заблокируешь. Вэпээн даже у меня на навигаторе настроен. А покемоны живучими оказались, падлы. Мутировали. Для игры выпустили какое-то глобальное обновление, и вся малышня снова от игры фанатеет. А я своей запрещал играть. Эх…

Белкин опустил усы в знак сочувствия и понимания.

– Говорят, кто-то из наших богатеев выкупил права на игруху у пиндосов. Ну и в пиар вложился, – вздохнув, продолжил осиротевший отец. – Нет бы школы, больницы и заводы строить. Куда там? Нашим лишь бы бабла срубить. Потом удивляются, откуда столько людей на улицы понавыбегало. Ничего мы с этой эпидемией не сделаем.

– Ты про протесты или про покемонов?

– Про оба.

Следовательский стол ломился от донесений, отчетов и материалов дела. Картонные папки вызывали смутный ужас. С фотографий на майора смотрели дети, которые сами никогда бы не назвали свое невинное увлечение эпидемией. Они просто жили и радовались жизнью. Как умели. Владимир Серафимович не мог осуждать их за праздность. Сначала надо найти, спасти тех, кого можно спасти, а уж потом можно и поосуждать.

– Вот! – подытожил следователь ход своих мыслей. – Покемоны значит покемоны. Посмотрим, кто кого поймает. И привлечем к работе опытных психологов, драть их через колено. Напомните правила игры.

– Товарищ майор, разрешите доложить? – молодой Козлов аж подпрыгнул от возможности быть полезным. Майор только махнул рукой. – Согласно уставу игры, игрок обязуется бегать по местам дислокации вероятного покемона и обезвреживать его с помощью мобильного приспособления.

– Проще можешь доложить?

– Проще говоря, игрок бегает, как дурак, по городу. Смотрит на экран телефона, в надежде найти желтого зайчика, – пациентка, как могла, разжевала нюансы игры для склонной к обскурантизму Светланы.

– Сами не пробовали играть?

– Я? Да зачем?! Собирать виртуальных существ? Нет уж, мне хочется чего-нибудь более ощутимого. Покемонов на вкус не попробуешь.

– А одежду?

– Ну… нет. Но ее хотя бы можно примерить. Или ножницами изрезать на мелкие лоскуты.

– Можно конечно. Но я вынуждена вернуться к теме вкуса. Как у вас с питанием?

– Нормально у меня все с питанием! Ем немного, предпочитаю диетическое мясо, вырезку. Сердечки и прочие потроха тоже хорошо идут, – дама сыто зажмурилась, вспоминая свои последние рецепты. – Да, я люблю иногда приготовить что-нибудь интересное. Но я не люблю доедать свою порцию. Пару кусочков, не больше, ради вкуса, потом блюдо надоедает.

– Коллекционируете блюда вместо покемонов?

– Да нет же! Что вы пристали? Все с питанием у меня нормально!

– Просто предположила. Возможно, дело и не в игре вовсе. Но когда вокруг все начинают заниматься бессмысленной погоней за виртуальными попугаями, тут любой занервничает. К тому же, вы хорошо осведомлены об игре, если я правильно поняла.

– Правильно. Потому что люблю читать криминальную хронику! В Москве уже двадцать четыре школьника пропало. Все перед исчезновением говорили, что идут ловить редкого покемона.

– Веская причина, чтобы вытеснить желание самой поохотиться за этими виртуальными монголами. А где вытеснение, там и замещение.

– Покемонами, Светлана Александровна. Хотя татаро-покемонское иго тоже хорошо звучит.

– Так что же?

– Нет! – уверенно и звонко отчеканила пациентка. – Виртуальность меня не интересует. Она слишком пресная. Или наоборот приторно сладкая.

– А какая на вкус жизнь?

– Как плохо приправленный стейк с кровью.

– И…

– …и все у меня нормально с питанием!

Нормально. Что есть норма? Этим вопросом Света проела все мозги Лере. Из всей психологической премудрости от стажерки требовалось хорошенько усвоить лишь одно простое правило. Нет никакого психического здоровья. Есть тонкая, хрупкая, извращенная и непостижимая гармония между неврозом и психозом. Все. Чтобы не пугать народ, этого диалектического уробороса называют нормой.

Единственный противовес психозу – это невроз. Когда говорят, что у здорового человека все дома, то имеют в виду наличие под крышей каждой твари по паре. Каждому неврозу по психозу и наоборот. Психоз создает для невроза рабочие места и занимается топ-менеджментом. Невроз, тихо ворча, извлекает психотические фантазии из нарциссического вакуума и придает сферическим коням более реалистичные формы. И стоит только нарушить баланс…

Светлана Озерская заслуженно считалась лучшим врачом-психотерапевтом России и многое знала о сложных, почти супружеских отношениях между неврозом и психозом. Она ничуть не удивилась, когда на пороге кабинета нарисовалась очередная вип-клиентка с ажитативной депрессией и компульсивной страстью к покупкам.

Света просто обожала всякие навязчивые состояния, особенно переедание и шопинг. Она сама первую половину своей жизни справлялась с внутренними демонами с помощью еды. Соответственно, вторую половину – затянувшуюся и безрадостную – решила пройти под знаменем бездумных покупок.

Как и подобает любому талантливому мозгоправу, Светлана Александровна носила под полушарной коркой таких чудищ, что хватило бы на пару сотен архитектурных шедевров и политических триумфов. Ну, или на пожизненное заключение в тюрьме для особо опасных преступников где-нибудь в Балтиморе или Ховринке, если ее когда-нибудь достроят.

Если Ховринку когда-нибудь достроят, Янковский обязательно выкупит себе ее крышу и поставит там вертолетную площадку. Он будет регулярно прилетать туда и находить успокоение в прогулках по крепостной стене. Единственный способ убедиться, что в темной комнате нет черной собаки – войти в комнату и больше не совершать ошибок. Никогда. В принципе, можно попытать счастье и посадить вертолет на крышу лежащей в руинах больницы. Сесть, обойти крышу по периметру, улететь, убедившись в отсутствии человека в белом костюме. Так просто.

Еще проще. Посадка не потребовалась. На фоне грязно-серых снеговых туч белела фигура. Станислав подлетел поближе. Галлюцинация не растворилась. Пилот отчетливо видел человека в белом. Даже двух? Янковскому показалось, что в проеме выхода на крышу застал еще один белый силуэт: гротескный, угловатый, плоский, словно сделанный из картона.

Мужчина зажмурился. Вертолет опасно снизился. Глаза открыты. Крыша пуста.

Набрав высоту и вернувшись к изначальному маршруту, Янковский не мог избавиться от навязчивых вопросов. Что появилось раньше? Белая фигура или сновидение о ней? Прилетал ли он сюда раньше или все это было во сне? Сколько ночных полетов к больнице успело поиметь место? Провалы в памяти или ложные воспоминания? Его влекло к Ховринке желание убедиться в реальности фигуры? Или фигура появилась на крыше именно потому, что Станислав слишком часто пролетал над больницей, стараясь заметить человека в белом? Ответов не было.

На дополнительном мониторе, синхронизированном с телефоном, высветилось новое сообщение. Австриец.

> Ищете ответы, пан Янковский? У меня их нет. Запишитесь на прием к озерной ведьме. И хватит летать над больницей. Шум вашей вундерваффе беспокоит пациентов.

Беспокоить пациентов во время погружения в транс не рекомендовалось никому. Даже гипнотерапевту. Специалисту полагалось послушно следовать за фантазиями и воспоминаниями подопечного. Всевозможные императивы давно считались дурным тоном. Но случай Сары отбросил всю психологическую псевдонауку в лице Игнатия на полтора столетия назад, к истокам, к Месмеро и Шарко. Пациентка грезила наяву, и грезы порой не покидали ее после выхода из транса. Еще они были слишком сложны и изощренны для недалекой инстаграмщицы. Она попросту не обладала достаточными знаниями, чтобы сконструировать столь мощный и запутанный поток оккультных архетипов. Кто-то хорошенько промыл мозги девчушке, загрузив туда сжатый архив, вмещающий весь спектр тайных библиотек: от хранилища Ватикана до фиванских свитков, от Гермеса Триждывеликого до наших дней. Не стоило сбрасывать со счетов и другую версию: будучи склонной к истерии, Сара вовсе не так глупа, а попросту демонстрирует педоморфное поведение, искусно изображая ветер в голове.

Ветер в голове. В буквальном смысле. Она не притворялась. В ее мире был только ветер. Впервые погрузившись в транс, Сара не поняла, куда вообще попала. Ни звезд, ни неба, ни тверди. Лишь обжигающе теплый ветер носился над водой. Воды, впрочем, тоже не было. Паника быстро уступила место девичьему любопытству. Это ее мир. Она может сотворить в нем все, что угодно. Не так. Она может сотворить мир. Разве не этому ее пытался научить красный ангел, приносящий восходящее солнце на своих стальных крыльях? Она Сарра.

И сотворила Сарра бескрайнюю пустыню. И назвала эту пустыню Сарратогом. Алый песок шелестел, гонимый предвечным ветром, покалывал ладони, босые ступни и обнаженную спину. И тело Сарры переполнилось ощущениями. И почувствовала Сарра, что это приятно.

– Можете просыпаться.

– Ой.

Игнатий всегда сидел спиной к загипнотизированным пациентом, боковым зрением увидел, как девушка поспешно и смущенно отдергивает руку от паховой области. Сама по себе попытка мастурбации, даже столь эмоционально насыщенной, не была чем-то из ряда вон выходящим. Аннушкина испугало другое. Он заметил, как на самой границе зрительного поля от обоев словно отслаивается не то бумажный, не то картонный человеческий силуэт и, планируя, скрывается под кушеткой.

Психика гипнотерапевта дала упреждающий артиллерийский залп, отгоняя далекое опасное воспоминание. Повинуясь смутному порыву, мышцы Игнатия приготовились бросить его ниц к гипнотическому ложу, но тут же были сведены судорогой. Другой, гораздо более древний и могущественный инстинкт быстро просчитал последствия: смерть, мгновенная, но мучительная. Можно случайно заметить, но нельзя видеть. Не смей туда смотреть. Не смей проверять, не лежит ли под кушеткой кто-то или что-то.

Маленький Дима лежал под кроватью, пока бабушка перестанет кричать на маму и кто-то из них спустится к нему.

– Дима, ты опять все вещи разбросал?

– Мама, это не я, это…

– Опять? С меня хватит. Мы идем к врачу.

– Ну маааам! Я уже выздоровел.

– Никаких мам. Если ты выздоровел, то зачем опять спрятался под кроватью? Ну что ты молчишь? Не вздумай плакать! – Лена встала на колени у кровати. – Ты уже взрослый мальчик, поэтому должен понимать. Наша бабушка уже старенькая, она немного не в себе. Ты обязан помочь своей маме в непростой жизненной ситуации, а не отсиживаться под кроватью. Согласен?

– Да…

– Ты же настоящий мужчина. Ты будешь защищать маму?

– Наверное.

– Спасибо, Дима. А теперь ответь, зачем ты снова туда залез?

Зачем, вот зачем человек снова и снова лезет в свое бессознательное? Написано же: не влезай – сойдешь с ума! Где написано? В любой истории болезни. Истории болезни не только пациента, но и врача. Плох тот пациент, который не мечтает втянуть терапевта в свой психоз. Объединив усилия, эти медвежатники эпохи романтизма могут часами самозабвенно вскрывать психический сейф с помощью топора и шпильки. Масса удовольствия, но имеются и риски.

– Лера! Почему нельзя рассматривать психику пациента как сейф?

Очень кстати под руку попалась стажерка, прикованная к ресепшену и копающаяся в смартфоне.

– Потому что пациент может спроецировать на вас свою личность. Придет с топором на прием и попытается вскрыть черепной сейф: но не свой, а врача.

Нет, ну это уже наглость. Правильно отвечать на вопрос, почти слово в слово цитируя вчерашнюю лекцию, не отрываясь при этом от телефона.

– Какой еще опасный вид клиентов часто к нам приходят?

– Кроме агрессивных медвежатников бывают еще археологи. Проблемы или явного запроса не имеют. Приходят с целью превратить психическую помойку в археологическое капище. Получают удовольствие от процесса копания в руинах своей памяти.

– Перспективы?

– Практически нулевые. Если повезет, на пятом году терапии отроют чей-нибудь аппетитный череп, – тык-тык-тык по экрану. – Будут страстно делиться с врачом своими ощущениями по поводу находки.

И снова правильно. Ах, бедный Йорик, бедный я, бедное сверх-я, бедные родственники… Ну хорошо. Вопрос с подвохом.

– А о бедном специалисте кто подумает?

Лера зависла. К столь сложным этическим дилеммам жизнь ее не готовила.

– То-то. Никто обо мне не подумает, – пожаловалась Света бобровому воротнику и покинула здание центра.

Озёрская выбрала свою любимую тропинку, которая петляла по всему парку, огибая замерзшее озеро. Да, именно так психологический центр получил своё название. Не в честь же себя нелюбимой его называть, право слово.

Света тихо ненавидела столицу. Ни за что бы не переехала. Зная ее потребность в социальной изоляции, настойчивые и благодарные клиенты немного скинулись на строительства небольшого барского имения в самом сердце лесопарковой зоны. Помимо нескольких зданий, в собственности «Озера» находился кусок земли, откушенный от Тимирязевского леса. Охраняемый рай, отгороженный от внешнего мира бетонной стеной. Отсюда не слышно шума машин, не видно огней города. Вековые сосны и бесконечное белое безмолвие. Снег, великий небесный уравнитель земных дорог.

К планировке озерных зданий господа пациенты тоже подошли с особой тщательностью властных конспирологов. Система комнат ожидания, двойных выходов, взаимное расположение кабинетов – и никаких тайных подземных ходов не нужно, чтобы уйти незамеченным. Хотя поговаривали о Тимирязевских подземельях, тянущихся на север и запад, но это были всего лишь слухи. Также на территории центра недавно появилась парочка вертолетных площадок: элита, к радости московских водителей, наконец-то массово переместилась поближе к небесной тверди.

Озеро появлялось всегда внезапно. В какое бы время суток, каким бы маршрутом ни прогуливалась Света, водоем был сюрпризом. Деревья даже не думали расступаться, тропинка не совершала никаких резких поворотов. Просто в какой-то момент под ногами снежный покров сменялся слоем льда неизвестной толщины.

Не склонная как-то ценить здоровье или жизнь – по собственным меркам, слегка затянувшуюся – Светлана побрела напрямик. По ее специальному указанию поверхность водоема регулярно очищали от снега. Вода здесь также поддерживалась в относительной чистоте, поэтому можно было любоваться прозрачной ледяной коркой, отделяющей наш мир от тихого омута. Сотрудники привыкли к легкому эстетическому самодурству начальницы, поэтому без лишних слов и задних мыслей выполнили бы приказ полировать замерзшую поверхность. Светлана была недалека от подобного решения, потому что прямо посреди озера красовалась жирная трещина, портившая всю картину.

Психотерапевт подошла к сердцу водоема и разрывалась между желанием устранить трещину или рискнуть, расширив ее масштабы до фрактала Коха. И будь, что будет. Утяжеленный каблук с зимними шипами занесен…

– Жить кому-то надоело? – принес черт Игнатия.

– Давно уже. Я думала, ты в курсе.

– Да я не возражаю. Но ты же не хочешь, чтобы вызванная твоим водоизмещением волна смыла весь центр?

– Игнатий! – укоризненно протянула старшая по неврозам. В такие моменты этических упрёков Светлана была похожа на печально известную ламу, пусть и без шляпки. – Что за дешевые шпильки?

– У меня была достойная учительница.

– Хорошо, что я научила тебя молчать погромче в тряпочку, когда клиенты рассказывают о своих проблемах. От такой статистики самоубийц даже ты не отмылся бы.

– Я бы свалил все на тебя.

– Игнатий!

– И приложил видео, как ты пытаешься утопиться в самодельной проруби.

– Игнатий! – Озерская поспешила выбраться на береговую линию. – Что там с твоим особым случаем? Ты прописал ей антипсихотики, как я тебе советовала?

– Не будем торопиться. Мне хочется посмотреть, что же она там такое нарисует. Глядишь, и психоз закончится, обретя предметное воплощение.

– Экспериментатор недоделанный. Ты понимаешь, чья она дочь? С нас дважды шкуру спустят.

– Ну и хорошо. Нас с тобой как раз двое.

– Игнатий! Я серьезно. Тебе необходима супервизия.

– Еще мне необходима нормальная уборщица. Пусть уборщица разберется с пылью под кушеткой.

– Достал ты со своей кушеткой. Весь пол в кабинете до блеска надраили.

– Кто тебе сказал?

– Лерочка.

– Брехливая фанерочка.

– Игнатий! Она твоя коллега. Мне самой проверить?

Аннушкин представил, как бочонкообразная Света лезет под кушетку, закатывается туда и застревает. Начальница по-своему поняла маниакальную улыбку гипнотерапевта.

– Ты одержим своей пациенткой. Перспектива открыть новую форму безумия притупила профессиональную осторожность, которой ты всегда славился. Поосторожней с гипнозом. Я смотрю на тебя и не понимаю, кто из вас кого гипнотизирует.

– Ой, да брось, Светлана Александровна. Что такого может произойти?

Действительно. Что может произойти, если уже произошло? Сарра сотворила свой мир. Она была абсолютно здорова: и телесно, и психически. Крылатый психоз не смог затмить собой реальность, да и не планировал. Он стал полноправным элементом этой реальности. Об этом красноречиво свидетельствовал расцарапанный дубовый паркет, раскиданные по углам дрейдлы и нанесенная прямо на новые обои грунтовка.

– Я у тебя тут немного посамовыражаюсь, ты ведь не против, – вопросительно предупредила Сара свою сверстницу и соратницу по тусовкам, Лизоньку Турбину, у которой постоянно пряталась от материнского надзора.

– Выражайся, – девушка оглядела превращенную в сарай спальню. – Комнат много. Но они скоро закончатся, если ты будешь так усердно творить.

– Спасибо, Лизон. Мне просто нужно хорошенько вырисоваться, чтобы крылатый глюк наконец отстал.

– А он отстанет?

– Ну наверное.

– Наверное или точно?

– Ну наверное точно.

– И ты наконец-то перестанешь устраивать погромы в моей квартире!

– Не исключено…

Соколова разглядывала грунтовку, обострившимся зрением извлекая из микротрещин парейдолические откровения.

– И?

– Что и?

– Рисуй давай!

– М? А! Не, Лизка, днем бесполезно. Перед рассветом накатит так, что меня от стены не оторвешь. Сколько время?

– Пятнадцать тридцать.

– Окей, я погнала к мозгоправу. И нужно не забыть на обратном пути затариться пойлом. Не люблю ничего на сухую.

– Скажи, когда нарисуешь. Хочу посмотреть, как выглядит твой внутренний мир, когда тебя им не выворачивает на мой диван.

– Мир? Я не буду рисовать свой мир! Мой мир меркнет.

– Что?

– Забей. Там нечего рисовать. Ветер и песок.

Алый песок и ветер, со свистом тонущий в барханах. Караван, груженый каббалистическими свитками. Ракетный поезд колесит по российским степям, тундрам и глухим лесам, чтобы никто не смог обнаружить оружие возмездия. Если и обнаружит, то через полчаса ему придется искать снова. Сарра заимствовала этот способ спрятать тайное знание и от самой себя, и от красного ангела, и от человека в белом, идущему наперерез каравану. Когда в твоем мире нет ничего, кроме песка и ветра, ты быстро заметишь вторжение чужеродного образа. Кто ты, странник? Почему вместо тени за тобой следует картонный силуэт? Почему ты плачешь? Почему твои слезы маслянистые и черные, как аравийская нефть? Почему алый песок плавится под ними, а идущие вглубь коры тонкие шрамы не затягиваются? Почему караван послушно меняет курс и идет тебе навстречу? Почему верблюжий вожак останавливается, запутавшись в колючей проволоке?

– Потому что я изолировал источник безумия. Теперь она хотя бы не галлюцинирует в самый неподходящий момент. Это позволит мне выиграть время и детально изучить бредовый сюжет.

– Ты в своем уме? Она под гипнозом придумала небольшой мир и разделила его надвое забором из колючей проволоки. Что это, если не символизация психического распада?

– Да не бойся, мозг у нее не треснет.

Трещина в озере понемногу расползалась.

– Не треснет. Но и пользы от ваших совместных фантазий никакой. Как это вообще может повлиять на органическое течение болезни?

– И тем не менее, как-то повлияло. Я до конца не уверен, что здесь вообще замешана органика.

– Игнатий! Органика не может не быть замешана. Мозг твоей пациентки проспиртован насквозь, если уж на то пошло.

– Если ты про алкоголь, то он стабилизирует Сару. Напиваясь, она демонстрирует устойчивое компенсаторное поведение, выражающееся в творческой активности. Рисует.

– С ее слов.

– Ты сама учила меня безусловно верить клиенту, какую бы лапшу он не вешал.

– Еще я учила вовремя снимать лапшу с ушей. Ты не слышишь или не хочешь слышать тревожного звоночка.

– Это не звоночек. Это рингтон. Слушаю.

Звонок от пациентки поздним вечером был не слишком желательным явлением. Поколебавшись, Аннушкин решил-таки ответить. Случай с подкроватным чувством вины показался ему подозрительно простым. Ему теперь все случаи казались подозрительно простыми.

– Я не поздно? – раздался в динамике бодрый голос. Слишком бодрый. С маниакальными нотками.

– Добрый вечер. Не очень.

– А я вам из-под кровати звоню!

– Откуда?!

– Из-под кровати! Да вы не пугайтесь. Я просто решила проверить, насколько помогла ваша терапия.

– И насколько же?

Прятки под кроватью вряд ли можно было считать терапевтическим эффектом.

– На все сто! Ни страха, ни стыда, ни совести, – пациентка истерично хихикнула. – Спаси…

Последние слова она практически просвистела, поэтому Аннушкину показалось, что в конце вместо «спасибо» вдруг образовалось «спасите». Но, во-первых, трубку клиентка уже положила. Во-вторых, терапевт должен быть терапевтом только внутри кабинета. В-третьих,..

– Загулялся я тут с тобой. У моей благоверной особые представления о финитности супружеского долга. Взыскивает получше любых коллекторов.

– Коллекторы взыскивали с тебя супружеский долг? Травматический опыт, сочувствую.

– Светлана Александровна! Что началось-то?

– Я не знаю, что у тебя в голове началось, если ты с телефонными хулиганами так мило беседуешь. Просто не отвечай на звонки, и он отвяжется.

– Кто?!

– Тебе не звонили? Странно. Всех моих знакомых донимает. Ты неправильно смотришь, ты неправильно смотришь. Потом матом кроет. Чего это тебя перекосило?

– Я…

– Светка! Ох, дремучий корень, еле нашел. Добрейшего, товарищи!

Из-за деревьев к озеру выбежал бодрый дедушка в заячьем тулупчике и с рацией.

– Здравствуйте, Семен Леонтьевич, – хором откликнулись мозгоправы.

– Тут такое дело. Над нами вертолет завис. Запрашивает посадку и срочную психологическую помощь.

– Кто-то из постоянных?

– Нет. Наоборот. Нормальный мужик, порядочный. Оборонку нашу поднял. Ты о нем поди слышала.

Вообще-то рабочий день, а также вечер и кусок ночи давно закончился, но Света никогда не торопилась к домашнему очагу. Его пламя давно не грело душу, а медленно ее вымораживало. Долго раздумывать не пришлось.

– Пусть приземляется и ждет в моем кабинете. Я скоро.

– Ударница ты, Светлана Александровна. Не бережешь себя, – неумело изобразил сочувствие Игнатий, когда смотритель парка скрылся между соснами.

– Завидуешь, – мгновенно догадалась Озерская.

– И не говори. Вместо отдыха меня ждут очередные скачки. Устал, как…

– Собака, – бормотал во сне Янковский.

Озёрская искоса посмотрела на спящего в кресле пациента. Запрашивать срочную психологическую помощь только для того, чтобы выспаться. Пожалуй, такого в ее практике еще не было. Впрочем, если клиент оплачивает посадочное место, то почему нет? Пусть отдыхает, раз уж приземлился в хвосте расписания. Пора перевести часть специалистов на ночную смену, когда из бессознательного на охоту выходит

– Собака.

Ну хотя бы и собака. Спящий пациент был знаком Светлане по выпускам новостей. Янковский, кажется. Ему принадлежал весь рынок военной микроэлектроники. Точнее, он заменил собой этот рынок. У Станислава отменный олигархический нюх, которому позавидует

– Собака.

Именно она и позавидует. Янковскому бы многие позавидовали. В агрессивной бизнес-среде обитания у него почти не осталось естественных врагов. Либо надежно рассажены по российским тюрьмам, либо не менее надежно уложены по российским же канавам. В политику Станислав демонстративно не лез, что существенно продлевало ему жизнь. Не менее важным источником долголетия и процветание служило тотальное недоверие к посредникам и управленцам. Никаких топ-менеджеров, личных водителей, консультантов, советников, охранников. Наймешь хорошего человека с опытом, квалификацией, понтами, связями, а как дойдет до кризисной ситуации, так окажется, что это и не человек вовсе, а самая настоящая

– Собака.

Пусть будет собака, хотя Станислав предложил бы ряд более выразительных слов для предателей и трусов. Больше всего на свете он ненавидел измену, трусость и обман. Несмотря на свои польские корни и три десятка лет жизни в Европе, Станислав оставался беззаветно предан России, ее ВПК и своему бизнесу. Верность он понимал по-своему, на свой восточно-европейский манер. В лучших традициях польских магнатов, олигарх видел источник державного величия в промышленном процветании. Он свято верил, что никто – кроме него – не способен организовать производство сложнейших пьезокерамических элементов, дронов, низкочастотного вооружения, средств наведения…

Эта фанатичная вера в себя, в свою миссию, в собственную исключительность однажды заставила его фанатично вгрызться в военную промышленность и ни на миг на ослаблять хватку. Там, где другие выискивали лакомые куски мякоти, Янковский перемалывал самые крепкие кости и хребты. Как настоящая бойцовая

Ну вы поняли.

Многие разговаривают во сне. Безгрешное и приятное занятие. Никто не перебивает, не переспрашивает, не требует ответить за базар. Среди спящих попадаются настоящие ораторы, которые из нечленораздельного бормотания отливают монументы красноречия.

Содержание сонного монолога не обязано соответствовать сюжету сна. Вроде человек только что разбудил свою благоверную пламенной речью о всемирном заговоре машин, французов и пингвинов. А снились ему гонки на кенгуру по пересеченной местности.

Спящий беспомощно улыбался, дыхание было ровным и мечтательным. Мысли о судьбах отечества не терзали его в эти редкие часы.

Станислав имел полное моральное право на отдых.

Над страной сгущались тучи революции. К весне ожидались обильные посадки. Камеры были готовы, майор Белкин и его брат-по-оружию Воронец приведены в состояние повышенной грозовой готовности. Оставался один маленький, чисто технический, вопросик. Кого сажать? Ответ был по-топорному прост. Всех. И своих, и чужих. И ближних, и дальних. И народных активистов, и невезучих министров. Всех, кроме Янковского. Без него вся оборонка рухнет. Олигарх-патриот – товар редкий, штучный. Кроме Станислава, России повезло еще с двумя семействами, чьи фамилии и друзья, и недруги часто с придыханием повторяли.

– Храбровы. Две штуки: угрюмый брат-мракобес и неугомонная сестренка. Янковский. Одна штука. Дочери старушки Розы. Две штуки. Сама почтенная Альтберг. Та еще штучка, единственная и неповторимая. Паровой котел скоро рванет. Все здравомыслящие толстосумы разбежались, успев урвать кусок гниющей плоти Фатерлянда. Зачем вы остались? Победить или возглавить? – бритвенно острые треугольные зубы сжимали тлеющую аргентинскую сигару, источающую аромат розового масла. – Кем вы себя возомнили? Спасателями? Или спасителями? И ведь один из вас предаст. Обязательно предаст. Кто?

Закованная в манжет черной рубахи лапа сжимала веер карт Таро, где почти все роли были щедро розданы представителям политической, интеллектуальной и финансовой элиты.

– Янковский? Слишком верный. Но что-то меня беспокоит. Что?

На столе-левиафане появился аркан царя. Закованный в латы Станислав, на коленях АК, срез кабины вертолета превращен в трон, визор вместо короны, герб Вазови с переставленными в порядке российского триколора цветами.

– Кто владеет технологиями, владеет страной. По факту вы уже кайзер. Но, к счастью, вашему разуму не хватает смелости это осознать. Ваш предок когда-то сидел на Российском престоле. Официально, под присягой, с одобрения семибоярщины. Тридцать лет сохранял титул Московского князя. Но благоразумно решил не вкладывать свою жизнь в рискованные активы и занялся проблемами Польши. Тоже укреплял военную промышленность, боролся с властью недобросовестных олигархов. Вы даже похожи. Только тот Ваза был мордатый, усатый, бородатый. А вас, пан Янковский, иссушила внутренняя тотальная война. Нарезаете круги над столицей, поблескиваете бритым тотенкопфом, птиц пугаете. Пока вы безопасны, но кровь не обманешь. Генетическая память в любой момент может заявить права на трон. И тогда я буду бессилен, потому что вы, пан, окажетесь более легитимным, чем все местные недоделанные курфюрсты. Значит, нужно заранее обезвредить все спусковые крючки в вашем унбевусстесе. Пусть психика отстреливается в холостую.

Фройд мог бы назвать сновидения холостыми выстрелами психики. Мог бы. Но почему-то воздержался. Вместо этого снам отводилась скромная функция иллюзорного и безопасного исполнения вытесненных желаний. Светлана продолжала регулярно видеть сны, но уже давно ничего не желала. Может, и было одно желание – чтобы все оставили ее в покое – но покой ей даже не снился.

Она созерцала снегопад. Белые хлопья мстили политикам за их грязь, устилая пространство чистым незапятнанным ковром. Озёрская мягко, в такт своим тягучим мыслям, постучала по оконному стеклу.

Тук.

Звук нагло воспользовался повисшей тишиной и ворвался в акустическую жизнь кабинета тревожным набатом. Света медленно отвела руку от окна, из которого ничего уже не было видно, кроме белого безумия.

– Собака.

Терапевт обернулась. Пациент проснулся, напряженный и встревоженный, сидел в кресле прямо, словно аршин проглотил. Его руки хаотично меняли положение, то оказываясь сложенными на груди, то падая на бедра, то цепляясь за подлокотники. Озерская дождалась, когда Яновский успокоится.

– Вам снилась собака?

– Ещё какая, – с показной небрежностью бросил пациент и посмотрел на часы. – Что? Всего сорок минут прошло? Я обычно дольше сплю. Вы меня специально разбудили?

– Нет. Я просто постучала по стеклу. Сама не ожидала, что получится громко, – честно призналась врач-психотерапевт высшей категории.

– Понятно. Я от этого звука в детстве часто просыпался и плакал. Меня прадед успокаивал. Разве я вам не рассказывал про свое детство?

– Вы мне вообще ничего не успели рассказать. Сразу уснули.

– Здесь хорошие условия для сна, – сознание Янковского пыталось экстренно прервать поток воспоминаний с помощью нейтральных фраз.

– Вы пришли ради сна?

Пациент ещё молчал, но уже не хотел молчать.

– Память мучает, – отмахнулся олигарх. – Детство. Неприятные, мутные, нищие годы. Советский союз, Польша под пятой коммунистов. Ни жить в совке, ни к родственникам уехать. Так и металось мое семейство. Отца расстреляли, когда мне было три. Я помню только, как мы с пугающе спокойной матерью куда-то едем в поезде. Потом еще поезд. И еще поезд. Кое-как добрались до маленького поселка, где мой прадед жил. Да только он нас сам чуть не расстрелял.

– Прадед?

– Прадед, – руки Янковского снова занялись изучением ближайшей поверхности. – Он обитал в старом домишке. Всё, что осталось у него после раздела Польши. А ведь клан Янковских управлял настоящей промышленной империей, пока усатый с припадочным не сговорились. Все заводы остались на востоке, в руках большевиков. Но прадед загодя перебрался в неприметный поселок, к западу от новой границы. Там и переждал всю войну спокойно.

– Не воевал?

– Нет. Отказался. Вот его сын, то есть мой дед, погиб, сражаясь в рядах Крайовы.

– Просто взял и отказался?

– Сослался на возраст. Никто не знал достоверно, сколько ему лет. Но он и тогда уже был далеко не молод, если верить рассказам. На него махнули рукой. Немцы не знали, что в бой идут одни старики. Нацистов больше интересовали наши семейные предания. Очень повезло, если язык повернется назвать это везением, что наш клан оказался на территории Рейха. Сталин не верил ни в бога, ни в черта, а НСДАП выделяла миллионы на изучение всякой мистики.

– Боюсь, я немного не поспеваю за вашей мыслью.

– Мне просто кажется, что я всё это вам уже рассказывал. Разве нет? – Озёрская покачала головой. – Нет?! Значит, мне все это снилось. Ну точно. Я ведь здесь спал? – Озёрская кивнула. – Спал?! Всё смешалось. Эти сны. Они такие подробные, такие невыносимые.

– Невыносимые, потому что реальные?

– Да. Меня затягивает в прошлое. Со страшной силой. Я забываю, что делал час назад, но детские сцены вижу ясно. Зачем мозг заставляет меня переживать все это снова? Неужели так люди и сходят с ума?!

– Если бы вы сходили с ума, то друзья порекомендовали бы вам не меня, а Игнатия. Поверьте, безумие не задает лишних вопросов. И никогда не отвечает. Если психика дала трещину, то можно только замедлить или сгладить распад личности. Это в лучшем случае. Как правило, врачам остается только наблюдать, изучать, писать статьи, делиться опытом. Безмолвие.