Читать книгу Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Галин - Страница 2

«Внешняя политика Гитлера, – начинал свою книгу Э. Генри, – величайшая из его тайн… Официальное министерство иностранных дел…, старые послы и дипломаты служат теперь только ширмой, за которой скрывается настоящее руководство внешней политикой Германии»[2]. На деле, всем заправляет «Отдел внешней политики НСДАП», среди руководителей которого «очень много немцев и полунемцев из Прибалтики и бывших участников антисоветских организаций»[3]. «Руководитель прибалтийский немец А. Розенберг. Секретный план Розенберга – «неофициальная доктрина Монро гитлеровской Германии»»[4].

Первоосновы доктрины были изложены в 1927 г. в программной книге Розенберга «Будущий путь немецкой внешней политики»: «Германия предлагает Англии – в случае, если последняя обеспечит Германии прикрытие тыла на Западе и свободу рук на Востоке, – уничтожение антиколониализма и большевизма в Центральной Европе». Через несколько лет в книге «Кризис и новый порядок в Европе» Розенберг пояснял, что, по его мнению, все западноевропейские страны могут спокойно заниматься экспансией, не мешая друг другу. Англия займется своими старыми колониями, Франция – Центральной Африкой, Италия – Северной Африкой; Германии должна быть отдана на откуп Восточная и Юго-Восточная Европа[5]. В дальнейшем, по мысли Розенберга, влияние Германии должно было распространиться на Прибалтийские и Скандинавские страны. В результате, вместо пугавшей Англию Пан-Европы, в Европе должен был образоваться «Германский континентальный союз».

Однако создание «Германского союза» было только первым шагом. Вторым и главным Розенберг считал – Россию: «Дать германскому крестьянину свободу на Востоке (Россия) – вот основная предпосылка возрождения нашей нации… Колонизация восточной зоны наша первоочередная задача»[6].

Направление движения указал А. Гитлер в «Майн Кампф»: «Мы начинаем там, где остановились еще шесть столетий тому назад. Мы останавливаем святой поход германцев на Юг и Запад Европы и направляем взгляд на землю на Востоке. Мы завершаем, наконец, колониальную и торговую политику предвоенного времени и переходим к земельной политике будущего. Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их, в общем и целом, только за счет России…»[7].

Кр. 1. План Розенберга

Газета Геринга «Nazional Zeitung» 1 июня 1934 г. в статье «Великое экономическое пространство Балтики» призывала: «Мы должны снова начать там, где четыре столетия назад прервалась старая, связанная с определенной территорией, торговля Ганзы… Страны Балтики имеют одну и ту же судьбу… Юго-восточная часть Европы должна снова войти в контакт с северо-восточной, с районом Северного моря и Балтикой. Круг должен быть однажды замкнут над Россией. В пользу внешнеполитического отдела НСДАП неоспоримо говорит то, что он наметил в этом отношении планы и предложения, которые уже находятся в процессе выполнения»[8].

Идеи Розенберга покоились не на пустом месте, они активно муссировалась в германских военных кругах с начала 1920-х годов, и заключались в нападении на Советскую Россию в союзе с державами Запада. Популярность этой темы объяснялась тем, что только «война с СССР больше, чем какая-либо другая обещает Германии поддержку остальных держав»[9]. Практический план реализации этих идей вошел в историю, как «План Гофмана» 1922 года, по имени его разработчика ген. М. Гофмана. Свой план наступления германской армии на Москву, Гофман предложил Версальской конференции еще ранней весной 1919 г.[10]

Авторство этой идеи, по словам начальника штаба американской армии ген. Блисса, принадлежало военному министру Великобритании лорду Мильнеру, который сразу после Компьенского перемирия, был «склонен возражать против демобилизации (немецкой армии), полагая, что Германии, возможно, придется быть оплотом против русского большевизма, и (начальник генерального штаба Великобритании) Г. Вильсон с ним согласен»[11]. Блисс «не смог ни от одного из них добиться ничего определенного ни относительно того, какие силы они позволят немцам сохранить… Казалось, словно они хотят оставить немцев фактически и полностью вооруженными и мобилизованными»[12].

Возникновение подобных идей у англичан было неслучайным, они витали в воздухе еще до появления большевиков на сцене истории: в июне 1914 г., за два месяца до начала Первой мировой войны, советник американского президента Э. Хауз замечал, что «Россия представляет наибольшую угрозу для Англии… Англии выгодно, что бы Германия сдерживала Россию…»[13]. Эти идеи едва не получили воплощение уже во время интервенции союзников в Россию: «эвакуация немецких войск с Украины задерживалась державами, и при обороне Николаева от красных в марте 1919 г. 15 тыс. немцев были привлечены к боевым действиям на стороне белых и французов»[14].

В основе плана Гофмана лежал постулат: «Ни одна из европейских держав не может уступить другой преимущественное влияние на будущую Россию. Таким образом, решение задачи возможно только путем объединения крупных европейских государств, особенно Франции, Англии и Германии. Эти объединенные державы должны путем совместной военной интервенции свергнуть Советскую власть и экономически восстановить Россию в интересах английских, французских и немецких экономических сил. При всем этом было бы ценно финансовое и экономическое участие Соединенных Штатов Америки. В русском экономической районе следует обеспечить особые интересы Соединенных Штатов Америки»[15].

План Гофмана, может быть, так и остался бы в мечтах отставного генерала, если бы, отмечает Л. Безыменский, не одно обстоятельство: он отражал экономические и политические интересы влиятельных групп. План был официально доведен до сведения Англии и Франции. Во Франции о них знали Рош, Бриан, Мильеран, Вейган. В Англии – Г. Детердинг, хозяин нефтяного треста «Роял Датч Шелл», потерявший свои владения в Баку. Под эгидой Детердинга в Лондоне в 1926–1927 гг. состоялись две конференции, посвященные «плану Гофмана» «Большевизм следует ликвидировать» – таков был лозунг Гофмана в Лондоне[16]. В Германии «группа Гофмана – Рехберга[17] была первым источником средств национал-социалистского движения и Гитлера… в дни их зарождения, когда эта партия еще ходила в детском костюме и была слишком мало известна, чтобы удостоиться покровительства тяжелой промышленности»[18].

«Майн Кампф» стала своеобразным манифестом лояльности «великим целям». Для реализации политики завоевания земель на Востоке, утверждал Гитлер, «мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию. Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход. Наше право на это было бы не менее обосновано, нежели право наших предков. Ведь никто из наших современных пацифистов не отказывается кушать хлеб, выросший в наших восточных провинциях, несмотря на то, что первым «плугом», проходившим некогда через эти поля, был, собственно говоря, меч. Никакие жертвы не должны были показаться нам слишком большими, чтобы добиться благосклонности Англии. Мы должны были отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкуренции с нами»[19].

В 1932 г. была основана «Интернациональная антикоммунистическая лига». Но какой же «крестовый поход» без благословления папы римского? Латеранские соглашения между Муссолини и Ватиканом были подписаны еще 11.02.1929[20]. Утверждая в 1933 г. свой конкордат с Гитлером, папа Пий XI[21] с «удовлетворением» заявлял, «что во главе германского правительства стоит теперь человек, бескомпромиссно настроенный против всех разновидностей коммунизма и русского нигилизма»[22]. Для Ф. Папена эти «универсальные связи, создаваемые католической верой» служили инструментом для объединения всей Европы против большевизма»[23].

3 сентября 1933 г. Гитлер выступил с заявлением, в котором он отказывался от войны, как от инструмента политики, однако тут же прибавлял: «Ведя войну с большевизмом, Германия выполняет европейскую миссию». Таким образом, все формальности были соблюдены: Европе гарантирован мир, большевики же… не входили в рамки цивилизованного человечества.

Гитлер, пояснял И. Фест, использовал страх Запада перед большевизмом, «на все лады расписывая в многочисленных речах «подрывную работу большевистских заправил», их «тысячи каналов переброски денег и развертывания агитации», «революционизацию континента», постоянно нагнетая тот психоз страха, о котором он порой говорил: «загорелись бы города, деревни обратились бы кучами развалин, люди бы перестали узнавать друг друга. Класс боролся бы с классом, сословие с сословием, брат с братом…». Свою собственную миссию Гитлер описал в беседе с А. Дж. Тойнби следующим образом: «он появился на свет для того, чтобы решающим образом продвинуть вперед человечество в этой неизбежной борьбе с большевизмом»[24].

К 1936 г. «План Гофмана» приобрел уже вполне законченные черты. Он предусматривал два главных направления удара: Северо-Балтийское и Юго-Восточное. По словам Сталина, на XVII съезде этот план напоминал ему возобновление политики Вильгельма II «который некогда оккупировал Украину, предпринял военный поход против Ленинграда, используя для этого территорию балтийских стран»[25].

Северо-Балтийское направление

Северо-Балтийское направление позволяло, во-первых, создать мощную непосредственную базу для нападения на СССР. На всех прочих путях германской армии пришлось бы проделать длинный, трудный и весьма сомнительный переход по чужой территории с враждебным населением и неразвитым железнодорожным сообщением. Во-вторых, этот путь вел прямо к жизненному центру Советского Союза![26]

Для решения этих задач план предусматривал установление господства Германии над Балтийским морем, превращая его по сути во внутреннее море «Германского союза». В соответствии с этим планом Германия поощряла строительство Данией и Швецией оборонительных сооружений, блокирующих Зундский и Бельтский проливы – «балтийские Дарданеллы». Розенберг ради этого даже предложил Дании «гарантию» немецко-датской границы. В 1935 г. Дания начала сооружать авиабазы и базы подводных лодок в фиордах. Германия же была независима от проливов благодаря внутреннему Кильскому каналу[27].

Одновременно Германия активизировала попытки создания «Северного европейского блока». Начался обмен делегациями высших военных чинов Швеции, Польши и Германии. Розенберг через заводы Круппа в Швеции поддерживал шведских фашистов. В 1935 г. он заявлял на конгрессе «Северного общества» в Любеке: «Мы приветствуем представителей северного мира (скандинавские страны)… Мы хотим выразить надежду, что они также полностью осведомлены о том, что вся Балтика в целом заинтересована в объединении против большевистского Востока»[28].

Следующим шагом намечалось создание вдоль побережья военных баз для обеспечения войны с Россией. На континенте первой базой должна была стать польская Гдыня близ Данцига, грузооборот Гдыни в то время обгонял грузооборот любого другого балтийского порта. В 1935 г. в Гдыне началось строительство 6-ти новых современных доков, которые впервые сделали порт пригодным для военных судов. К этой базе должен был присоединиться впоследствии Мемель, литовский порт, который лежит значительно ближе к следующим базам – Риге и Ревелю и находится почти наполовину в руках «автономного» германского совета Мемеля[29].

Мемель, «второй Саар», – это рычаг для изолированной войны с Литвой, которая в двадцать четыре часа приведет к исчезновению литовской армии, является рычагом к военному поглощению Германией всей Балтики. Поскольку немедленно вслед за этим в Риге и в Ревеле абсолютно «сами собой» возникнут завуалированные германские колониальные правительства. «Одного предупредительного выстрела с германских дредноутов в портах Мемеля, Риги и Ревеля (Таллин) будет достаточно, чтобы добиться от буржуазных правительств абсолютного, немого повиновения Германии. Германский балтийский флот… может покорить три прибалтийских государства в течение нескольких часов»[30].

«Эта война…, предупреждал Генри, – будет вестись совершенно «независимо», как дело германской «национальной чести», которая попирается ужасной нацией почти в два с половиной миллиона литовцев»[31]. О том, что это были не пустые мечты, говорила карта штаба военно-воздушных сил Германии, датированная маем 1938 года, с расположением воздушных баз «в Эстонии, Латвии, Литве, Чехословакии, Польше, Австрии, Венгрии, и все это включено в границы германской империи»[32].

Но Гофман делал ставку не только на силу: «Современная Балтика – четыре слабых окраинных государства – является творением Брест-Литовска, т. е., иначе говоря, генерала Гофмана. Германско-балтийские группы населения этих окраинных государств, остатки бывшей правящей феодальной касты…, представляют естественную поддержку для германской армии… Балтийский фашизм, порожденный Германией и организованный ею, одушевленный только идеей новой объединенной войны против СССР, расчистит – если он не сделает этого еще заранее – дорогу наступающим германским войскам…»[33]. Таким образом, Гитлер надеется решить проблему «балтийского марша», т. е. сделать первый шаг к сухопутной атаке на Ленинград[34].

С севера Ленинграду угрожала еще большая опасность: «Финские фиорды на северо-балтийском театре войны должны представлять передовую линию наступления»[35]. Маннергейм был подчиненным Гофмана еще в 1918 г., подавляя финскую революцию, а затем осуществляя попытки захвата северных территорий России[36]. Финское правительство к середине 1930-х не отказалось от прежних целей и тесно сотрудничало с фашистской Германией. Так, в октябре 1935 г. Маннергейм принял участие в тайном совещании между Герингом, Гембешем, Радзивиллом, венгерскими и польскими офицерами воздушного флота в Роминтене (в Пруссии). В 1936 г. он неоднократно посещал Берлин[37].

Практическая реализация плана Гофмана вступила в активную фазу именно с 1935 г. Летом того года Англия, в нарушение Версальского договора[38], подписала с Германией военно-морское соглашение, по которому последняя получила право иметь флот в 35 %, а подводных лодок – в 60 % от британского. Соглашение выглядело парадоксальным, ведь увеличение германского флота, и тем более количества подводных лодок, казалось, угрожало прежде всего могуществу самой Англии. Не кто другой, как германские подводные лодки в Первой мировой войне, по признанию самих англичан, едва не поставили их страну на колени[39].

Секрет соглашения раскрывался в программе военно-морского строительства Германии. Она предусматривала прежде всего строительство подводных лодок водоизмещением 250 т., меньше, чем даже самые первые германские лодки времен Первой мировой в 260 т., и тем более современные 600–1400 т. «Германия строит маленькие подводные лодки не потому, что у нее нет денег, а потому, что этого требует ее будущая позиция – мелководный Финский залив», – указывал Э. Генри[40]. В этом также причина массового производства «карликовых торпедных катеров», обладающих скоростью в 45 узлов[41]. Даже новые германские крейсера – линейные корабли вроде «Дойчланд», приспособлены для сравнительно мелких вод[42].

Министр иностранных дел Германии К. Нейрат в 1935 г., говоря о Балтийском море, заявлял: «Мы должны контролировать этот район и не давать России доступа к океану»[43]. Для Англии, со времен Петра I не было лучшей музыки, чем эти слова. Неслучайно англо-германское военно-морское соглашение, как замечал американский посол Додд, «весьма по душе английскому послу»[44]. Морской пакт утверждал передел мира и союз между Англией и Германией. Недаром, по словам историка Феста, подписавший его Риббентроп вернулся в Германию великим государственным деятелем, «еще более великим, чем Бисмарк», как заметил позже Гитлер. Сам Гитлер назвал этот день «самым счастливым в своей жизни»[45].

«Фюрер счастлив, – подтверждал Геббельс, – Рассказал мне о своих внешнеполитических планах: вечный союз с Англией. Хорошие отношения с Польшей. Зато расширение на Востоке. Балтика принадлежит нам…»[46]. Доволен был и голландский посланник в Берлине, который считал «военно-морское соглашение, заключенное между Англией и Германией… опасным шагом, но полага(л), что Россию надо по-прежнему держать в строгой изоляции. Германия установит полное господство над Балтикой, Турция будет вечно закрывать России доступ в Средиземное море, а Япония – зорко следить за малым Тихоокеанским фронтом»[47].

Взгляд Черчилля на соглашение был более пессимистичным: «Я не думаю, что это одностороннее действие Англии послужит делу мира. Непосредственным результатом его является то, что тоннаж германского флота с каждым днем приближается к таким размерам, которые обеспечат ему полное господство на Балтийском море, и очень скоро одно из препятствий на пути к европейской войне постепенно начнет исчезать»[48].

Но военно-морское соглашение было лишь одним из шагов на пути к цели. Кроме этого, отмечал Генри, в балтийских государствах строятся новые аэропорты, которые должны протянуть сети европейских воздушных путей, до сих пор на севере едва достигавших Дании, до Финляндии. Шведская авиационная промышленность контролируется дочерней компанией заводов Юнкерса – предприятий Геринга. Как это ни странно, первые финансовые субсидии на постройку дорогостоящих аэропортов балтийских окраинных государств шли из британских источников[49].

Самая важная и наиболее сильная воздушная позиция организована, разумеется, в Финляндии. Летное расстояние от Финляндии до Ленинграда исчисляется минутами, если не секундами. И вот эта страна, насчитывающая 3 млн. жителей (в среднем по 10 чел./кв. км.), стала вдруг чем-то вроде воздушного рая. В Финляндии сегодня уже имеется 40 аэродромов; некоторые из них оборудованы ангарами, где может поместиться количество самолетов, вдвое большее, чем то, каким обладает вся страна… Вся страна покрыта маленькими посадочными площадками…[50].

И все это нацелено против Ленинграда. Стратегически он кажется идеальной оперативной целью. Расстояние от него до границы на юге (граница с Эстонией) равняется 120 км, на севере (граница с Финляндией) всего – 35 км. Здесь-то и находятся действительные ворота, ведущие в Ленинград. С запада к Ленинграду непосредственно подходит третья граница – Финский залив, который принадлежит тому, кто господствует на Балтийском море. Эта граница находится не более чем в 48 км от Ленинграда (Кронштадта)[51].

Политически это также не менее удобный объект: Ленинград – это второй политический, культурный и экономический центр Советского Союза после Москвы; это гнездо революции, ее родина… Взятие Ленинграда нанесет (согласно германским расчетам) сильный, быть может, смертельный удар моральной устойчивости социалистического народа и его воле к победе… Та же победа возымеет свое действие и на другой лагерь: она пробудит и мобилизует русскую контрреволюцию…[52]

««Ленинград взят Гитлером!» Это означало бы немедленное провозглашение…, что в Ленинграде установлено «новое русское фашистское правительство». Действительно, совершенно ясно, что первым актом победоносной германской армии после занятия Ленинграда было бы провозглашение «нового национального русского правительства». Такое правительство представляло бы собой лишь разновидность колониальной администрации…; практической задачей его была бы организация с помощью германских войск… нового фашистского государства, провозглашенного в старой столице!»[53].

Захват Ленинграда открывает северный путь на Москву вдоль Октябрьской железной дороги – примерно, в 640 км, не прерываемый ни большой рекой, ни каким-либо другим естественным препятствием[54].

Кр. 2. План Гофмана 1936 г.

Юго-Восточное направление

Этот удар был направлен прежде всего в сторону Украины и Кавказа. Согласно идеям Розенберга: «Новая колониальная империя на Востоке – «великая Украина»…, с богатейшими плодородными равнинами, с собственным выходом к морю, не только разрешит проблему германской безработицы, так как на Украину предполагается переселить безработных… но эта империя при одновременном подчинении всех дунайских стран должна приблизить Гитлера к европейской гегемонии»[55].

Розенберг буквально шел по стопам Гофмана, который в Первой мировой был «действительным инициатором создания «независимого украинского государства», признание которого по сепаратному мирному договору, еще до заключения Брест-Литовского мира, он почти вырвал в феврале 1918 г. благодаря личному нажиму на Австрию»[56].

На этот раз главными целями будут: Киев, чтобы создать правительство сепаратистского украинского фашизма; великая украинская зерновая зона; русский угольный центр в Донбассе и нефтяной центр на Кавказе[57]. Для этого Розенберг основал особый украинский отдел, группируя вокруг себя сторонников Петлюры и Скоропадского, с последним Геринг поддерживал личные отношения[58]. Однако выполнение этого плана невозможно без войны, а последняя также невозможна, поскольку Германия не обладает границей с СССР.

Оккупация Австрии станет первым «естественным» шагом на юг, «который должен сделать Вену новой главной базой для южного «крестового похода» и для всего южноевропейского фашизма. Будет ли «младший брат» Шушниг защищаться или нет, но «историческая проблема» аншлюса Австрии», является для Гитлера «детской игрой»[59]. (Аншлюс Австрии последует через год после выхода книги Э. Генри.)

Следующая стадия – сокрушение Чехословакии, писал Генри за два года до Мюнхена: «Германское нападение на Чехословакию должно произойти в этой войне при любых обстоятельствах…»[60]. Разгром Чехословакии не представляет проблем. Она расположена словно в тисках: между Германией, Австрией, Польшей и Венгрией. В «течение нескольких дней изолированная Чехословакия будет разодрана на клочки… Восстание германских национал-социалистов внутри страны, в Судетском районе… и крайних провенгерских автономистов в Словакии, которое произойдет одновременно с германским, венгерским и польским вторжением, только дополнит картину»[61].

Настроения Венгрии и Польши не оставляют сомнений в их участии в дележе. Венгрия в сентябре 1935 г., заключила воздушный союз с Германией и строит свои собственные авиабазы против чехов, Польша летом того же года выразила протест против советско-чехословацкого соглашения и отказала в выдаче разрешения проложить новую авиалинию Прага – Москва через польскую территорию. Положение Чехословакии безнадежно, если ее не поддержат великие державы[62].

Следующей целью германской экспансии должны стать Балканы: «все националистически настроенные и даже умеренные немцы инстинктивно придерживаются политики аннексии одних балканских стран и установления господства над другими», эти настроения, по словам Додда, напоминали старую кайзеровскую политику экспансии в сторону Константинополя, которая «была основной причиной мировой войны»[63].

Дорогу на Балканы открыл Мюнхенский сговор: «Мы потерпели полное и сокрушительное поражение…, – писал тогда Черчилль, – Мы находимся в центре грандиозной катастрофы. Путь вниз по Дунаю… дорога к Черному морю открыты… Все государства Центральной Европы и бассейна Дуная одно за другим будут попадать в орбиту широкой системы нацистской политики…, которая диктуется из Берлина. И не надо думать, что этим все кончится. Это только начало»[64].

«Я не могу предсказать, каковы будут действия России, – указывал Черчилль, – Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на берегах Черного моря или чтобы она оккупировала Балканские страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы. Это противоречило бы исторически сложившимся жизненным интересам России»[65].

Эти жизненные интересы заключались, прежде всего, в черноморских проливах, за свободу прохода через которые Россия воевала со времен Екатерины II. План Гофмана утверждал, что «проливы должны открываться и закрываться в соответствии с нуждами Германии, а не России. Эту проблему можно решить, оказав «нажим» на Турцию, «контролирующую» Дарданеллы. Именно на это нацелена балканская политика германского фашизма – снова разжечь прежние ожесточенные балканские распри. Болгарию, Югославию и Грецию систематически натравливают против Турции»[66].

«Имеется, однако, и другой путь, который обещает как будто гораздо более широкие перспективы… Британия – «исторический враг России на Черном море». Что же, в самом деле, может быть более естественным, чем приглашение, когда придет время, этого исторического врага…?» «Заинтересованность» Британии в южнорусском театре военных действий может обеспечить, например, «неприкосновенность» нефтяных источников Кавказа, «судьба» автономных советских республик перед Каспийским морем и за ним – ближе к Центральной Азии»[67].

О том, что это предположение Германии не совсем свалилось с неба, можно, например, догадаться по следующим замечаниям, появившимся в «Sunday Times» 3 июня 1934 г. (за подписью «Скрутейтор»). «Как бы мирно мы ни были настроены, мы сами заинтересованы (в случае германского нападения на СССР – В.Г.) в том, чтобы послать наш флот в Черное море, хотя бы для того, чтобы помешать пожару охватить и наш Ближний Восток; и мы должны, следовательно, решительно противиться турецкому требованию (об укреплении галлиполийских проливов – В.Г.), какими благовидными ни казались бы выдвигаемые в его защиту предлоги»[68].

Неслучайно в мае 1936 г. на конференции в Монтре был снят запрет на проход кораблей воюющих стран через принадлежащие Турции проливы в Черное море. Еще до начала войны Финляндии и Советского Союза 30 ноября 1939 г., британское правительство, с молчаливого согласия турецких военных властей и разведслужб, начало разрабатывать план подрывных мероприятий на Кавказе[69]. У советского правительства была информация о британской активности в Турции и Румынии, однозначно направленной против Советского Союза[70].

Но главным союзником Германии, по мнению Генри, должна была стать Польша. «Еще во время Первой мировой Гофман установил тесный контакт с Пилсудским и его «полковниками» из «Польской военной организации». Уже тогда, в 1917 и 1918 гг., Гофман, будучи в оппозиции к Людендорфу, настаивал на том, что Польша с запада должна быть «пощажена» Германией…, и в то же время он поддерживал планы Пилсудского относительно Белоруссии и Литвы (Вильно)». Именно польские войска заняли позиции немецких после Версальского договора для того, чтобы при поддержке Франции, США и Англии начать в 1920 г. новую агрессию (интервенцию) против России.

«Действительным отцом и автором знаменитого германо-польского пакта о союзе, заключенного в 1934 г., является Гофман»[71]. С этого времени Польша активно проводила прогерманскую политику. Так, в 1935 г. министр иностранных дел Германии Нейрат в беседе с американским послом Доддом «о состоявшемся недавно в Берлине совещании представителей Германии и Польши», сказал: «Мы в наилучших отношениях (с Польшей). Нашей целью было нанести удар по франко-русскому пакту и не допустить соглашения между дунайскими странами»[72].

В декабре 1938 г. в докладе 2-го (разведывательного) отдела Главного штаба Войска Польского подчёркивалось: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно хорошо подготовиться физически и духовно… Главная цель – ослабление и разгром России»[73]. В разговоре с министром иностранных дел Германии И. Риббентропом, состоявшимся в январе 1939 г. в Варшаве, министр иностранных дел Польши «Ю. Бек не скрывал, что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Чёрному морю»[74].

Дальний Восток

На Дальнем Востоке союзником Германии должна была выступить Япония. Последней отводилась на Востоке та же роль, что и Германии на Западе. Вашингтонский договор, заключенный между Соединенными Штатами, Великобританией и Японией в 1921 г., по словам Черчилля, мог считаться азиатским предшественником Локарнского договора: «Эти два великих договора обеспечивают спокойствие цивилизации. Они представляют собою как бы два великолепных здания мира, прочно и непоколебимо возвышающихся на обоих берегах Атлантики, свидетельствующих о дружественных отношениях великих наций мира…»[75].

Правда, это «здание мира» не касалось СССР, в отношении Советской России у Германии и Японии руки оставались фактически развязаны. Впрочем, не только России, в 1927 г. Япония напала на Китай, на помощь которому пришел только Советский Союз, что привело к японо-советскому конфликту. Конфликт 1929 г. напоминал о событиях русско-японской войны 1904–1905 гг., которая началась ровно за десять лет до начала мировой войны, и в итоге стала одним из прологов к Первой мировой.

Угрозу повторения ситуации уже в 1932 г. отмечала даже «пресса Скриппса[76], – которая, сообщал дипагент СССР Б. Сквирский из Вашингтона, – с начала марта указывала на японские военные агрессивные приготовления против России: «Дальневосточное положение чрезвычайно серьезно. Опасность мировой войны в результате японской агрессии сейчас больше, чем когда Япония напала на Китай… Если Япония атакует Россию с востока, то для Румынии и Польши это послужит поощрением атаковать Россию с запада. Это послужило бы более разрывным побудителем мировой войны, чем убийство эрцгерцога, которым началась последняя война…»[77].

Согласно бюллетеню частной статистической и конъюнктурной организации Бабсона, озаглавленного «Япония будет воевать с Россией», война начнется по следующим причинам: «1. Японские аристократические правящие круги – смертельные враги коммунистов. 2. Японцы считают, что они получили недостаточно в результате русско-японской войны. 3. Японцам нужна часть Юго-Восточной Сибири и вся Маньчжурия для осуществления их планов. 4. Пока Россия слаба, это можно сделать. Настоящее время считается самым подходящим… «Но более важной из всех причин является факт, что Англия, Франция и другие крупные страны хотели бы видеть такую войну. Даже США могут простить Японии ее другие действия, если она нанесет этот удар коммунизму»[78].

Пока конфликт ограничивался агрессией Японии в Китае. Но интересы сторон, по свидетельству американской прессы, были уже тогда вполне четко определены: Демократическая «Балтимор сан»: «Европейские, американские и японские защитники японского империализма обычно обосновывают свою защиту на теории, что Япония представляет собой наиболее могущественную преграду против коммунизма на Дальнем Востоке»[79]. Пресса Скриппс-Горварда: «Факты показывают, что могущественные французские интересы, включая субсидируемую прессу, поддерживали с самого начала японскую агрессивность. Факты показывают, что правительства Лондона и Парижа спасали Японию от дисциплинарных мер Лиги Наций, на которых настаивали мелкие европейские государства»[80].

Приход Гитлера к власти давал Японии шанс на развитие своих успехов в направлении России. Геббельс в августе 1935 г. уже рисовал захватывающие перспективы этого события для Германии: «Конфликт Италия-Абиссиния-Англия, затем Япония – Россия уже у порога. Затем придет наш великий исторический шанс. Мы должны быть готовы. Грандиозная перспектива»[81]. Обеспокоенный Додд летом того же года отмечал: «Япония должна господствовать на Дальнем Востоке и захватить Владивосток. Германия должна господствовать в Европе, но прежде всего на Балтике, и, если Россия станет сопротивляться, Япония нападет на нее с востока. Это неминуемо должно случиться, если Лига наций окажется бессильна. Тогда Франция и Италия будут низведены до уровня второстепенных держав, а Балканы перейдут в подчинение к Германии…»[82].

Теперь Гитлер стремился лишь заручиться поддержкой британских партнеров: «Германия и Япония могли сообща… напасть с двух сторон на Советский Союз и разгромить его. Таким образом, они освободили бы не только Британскую империю от острой угрозы, но и существующий порядок, старую Европу от ее самого заклятого врага и, кроме того, обеспечили бы себе необходимое «жизненное пространство». Эту идею всепланетарного антисоветского союза, – по словам Феста, – Гитлер стремился реализовать на протяжении двух лет, пытаясь убедить в ней прежде всего английского партнера. В начале 1936 года он изложил ее лорду Лондондерри и Арнольду Дж. Тойнби»[83].

Кр. 3. Вероятный план японского вторжения на Дальнем Востоке(карта 1922 г. ген. Н. Головина и адм. А. Бубнова)[84]

Очевидно, реакция британской стороны была обнадеживающей, поскольку 9 июня 1936 г. Геббельс записывал: «Фюрер предвидит конфликт на Дальнем Востоке. Япония разгромит Россию. Этот колосс рухнет. Тогда настанет наш великий час. Тогда мы запасемся землей на сто лет вперед…»[85].

Англия и Франция действительно вскоре поддержали Японию. Главной задачей последней в Китае было перерезать линии снабжения Чан Кайши из СССР и Британии. Случай представился 14 мая 1939 г., когда японцы блокировали английский и французский сеттльмент (торговое поселение) в Тяньцзине, поскольку там скрылись четверо китайцев, обвинявшихся японцами в убийстве. Это был принципиальный конфликт – признавать ли право японцев вершить правосудие в Китае? … 22 июля Великобритания заключила с Японией соглашение Ариты-Крейги, по которому признавала последнюю законной властью на оккупированных ею территориях. Франция не возражала. После соглашения англичане фактически прекратили помощь Чан Кайши, а в 1940 г. и вовсе перекрыли китайско-бирманскую дорогу, по которой снабжались его войска[86].

Что в итоге?

«Какими должны быть условия второго Брест-Литовска, непосредственные первые результаты похода на Восток? Об этом можно часто читать в фашистской, и не только в германо-фашистской, прессе, – писал в 1934 г. Э. Генри, – Суть этих условий состоит в установлении новой Восточноевропейской империи Германии, простирающейся от Белого моря на севере вплоть до Азовского моря на юге, охватывая часть Северной России – Ленинград…, Белоруссию, Украину и район Дона. Вместе это составляет примерно половину современной Европейской части СССР, которая должна быть или непосредственно включена в Третью империю, или подчинена номинальному управлению различных германских вассалов (Балтийский орден, Финляндия, Польша, украинские фашисты и пр.)»[87].

«Что касается другой половины Европейской части СССР, то Кавказ должен быть передан грузинским, татарским и другим фашистским сепаратистам (давнишним близким друзьям клики Гофмана – Розенберга); это означает на практике, что Кавказ также попадет под германский контроль; в то время как другие «зоны» и «сферы влияния», по-видимому, оставлены за Великобританией, помимо ее «интересов» в русской Центральной Азии. Сибирь, – продолжал Генри, – должна стать протекторатом Японии, азиатского участника «крестового похода», и ее буферным государством. От СССР, согласно плану Гитлера – Гофмана, должно остаться после этого только узкое пространство между Москвой и Уралом, и там, в качестве нового государства, должна быть восстановлена старая «Московия»»[88].

В «Нео-Московии» «должно править русско-фашистское правительство, главная деятельность которого должна состоять в истреблении остатков коммунизма, применении системы Геринга (уничтожения непокорных) и раздаче заказов и концессий германским фирмам. Тогда будет закончена «эфиопизация» Восточной Европы…»[89].

Японский посол в Риме Сиратори в те годы писал, что в результате он хотел бы видеть Россию «слабой капиталистической республикой», ресурсы которой легко можно будет поставить под иностранный контроль[90]. Спустя пять лет после выхода книги Э. Генри, 2 апреля 1941 г. Гитлер подписал план, «согласно которому Россию предлагалось разделить на ее этнические части и, окружив будущую «Московию» кольцом независимых государств, а именно Украиной, Белоруссией, областью Дона, регионом Кавказа и постоянно держать ее «под угрозой»»[91].