Читать книгу Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин - Страница 7

В роли спасителя в очередной раз выступили Соединенные Штаты. К этому времени инфляция уже «очистила» рейх от вериг военного займа. Военный долг Германии, составлявший треть всего богатства страны в ее лучшие имперские времена, в ноябре 1923 г. номинально стоил один доллар двадцать три цента{169}.

Теперь Германия была готова брать новые кредиты, однако для начала необходимо было стабилизировать марку. Этим занялся появившийся 13 ноября 1923 г. в роли уполномоченного по национальной валюте Я. Шахт. Зафиксировав покупную цену на уровне 4,2 триллиона марок за один доллар, он стер оставшиеся двенадцать нулей. Один доллар стал равен 4,2 золотой марки. «20 ноября, – говорил Шахт, – можно считать вехой в истории стабилизации марки…»{170}. 22 декабря Я. Шахт был избран управляющим Центральным банком Германии.

Фантастическая операция по стабилизации марки была осуществлена за счет англо-американских кредитов, которые Германия получила в ноябре 1923 г., а в декабре был подписан американо-германский торговый договор. В. Вильсон обосновывал этот шаг тем, что «если не будет восстановлена германская промышленность, Германия, совершенно ясно не сможет платить». В качестве обеспечения кредитов, все железные дороги Германии были объединены в единую компанию под руководством американского управляющего. Вся прибыль от эксплуатации железных дорог шла на покрытие американских кредитов.

Я. Шахт совершил, то, что чего не смог добиться даже ценой своей жизни его предшественник на посту управляющего центральным банком Германии Хафенштейн – Шахт получил иностранные кредиты. Современники относили эти достижения к личным особенностям Шахта – «восходящей звезде германского финансового мира, человеке с парадоксальным умом и незаурядной самостоятельной волей»{171}. В чем же крылся секрет гения Шахта?

По мнению Г. Препарата, ответ заключался в представленном Шахтом, по предложению Даллеса, «решении проблемы репараций», согласно которому союзники, вместо того чтобы одалживать деньги веймарскому правительству, будут кредитовать напрямую несколько огромных конгломератов (картелей), специально созданных для этой цели. Картели наделялись эксклюзивными экспортными лицензиями, чтобы иметь возможность генерировать валюту, для покрытия кредитов{172}.

Даллеса предложение Шахта привело в полный восторг. В записке Т. Лэймонту, главному доверенному лицу «Дж. Д. Морган и К°» Даллес писал: «Доктор Шахт является одним из самых способных и наиболее прогрессивных молодых немецких банкиров…». Две недели спустя Даллес с большим энтузиазмом ответит на предложения Шахта: «Если окажется возможным поддержать политическую стабильность, то я не сомневаюсь, что облигации и ценные бумаги, выпущенные теми монопольными корпорациями, о которых вы упоминаете, смогут заслужить доверие инвесторов»{173}.

Шахт произвел впечатление и на управляющего английским банком М. Нормана. Последний даже заявил своим сотрудникам: «Я хочу с ним подружиться»{174}. В канун нового, 1924 г. Норман приглашая, Шахта к себе, сказал: «Надеюсь, мы станем друзьями»{175}.

Однако сама по себе стабилизация марки не могла обеспечить восстановления платежеспособности Германии. Для этого необходимо было сделать следующий шаг. Им стал – «план Дауэса».

В основе «плана Дауэса» лежало предоставление Соединенными Штатами кредитов Германии для восстановления промышленности, доходы от которой должны были пойти на уплату репараций Англии и Франции. Получив их, Лондон и Париж, в свою очередь, должны были покрыть свои долговые обязательства перед Вашингтоном. План Дауэса был принят рейхстагом 16 апреля 1924 г. Согласно плану Германии был открыт иностранный золотой кредит в 800 млн. марок[27]. Кредит предназначался для «покрытия» эмиссии новой марки, золотое обеспечение которой должно было составить 40 %[28]. В августе 1924 г. старая марка была заменена новой рейхсмаркой, а контроль над капиталами был отменен{176}.

Иностранный заем обеспечивался закладом немецких железных дорог и ценных бумаг некоторых немецких предприятий, а также транспортными и другими налогами. Постоянная иностранная контрольная комиссия, разместившаяся в Берлине, должна была следить за немецким бюджетом и функционированием заложенных предприятий. Для оценки германской собственности, ставшей косвенной гарантией займа, была послана целая команда специалистов из США{177}.

План Дауэса не фиксировал общую сумму германских репараций, а только определил способ выплат: до 1929 г. Германия должна вносить ежегодные платежи, начав с 1 млрд. золотых марок и постепенно, к пятому году, увеличить их до 2,5 млрд. с 1930 г. При этом должен был применяться «индекс уровня экономики», в случае его увеличения репарации увеличивались, в случае снижения оставались на прежнем уровне. Указанные платежи составляли 3–4 % национального дохода.

«Каждый год обязательства Германии считались бы выполненными, если бы ежегодные платежи вручались главному представителю Комиссии по репарациям в Берлине. Затем он должен был конвертировать полученную от Германии сумму в иностранную валюту и распределять ее между союзными державами»{178}. Главный представитель в любой момент мог отменить действие статьи о трансферте, то есть ежегодный репарационный взнос Берлина мог быть приостановлен, если марка начинала испытывать чрезмерное затруднение{179}.

Францию, до этого главного сборщика репараций, по мнению Дж. Алви, изящно вывели из игры спекулятивной атакой против франка, проведенной «Морган и К°», приведшей к обвалу французской валюты{180}. На выручку Франции пришел все тот же «Морган и К°», предложивший ей кредит в 100 млн. долларов на шесть месяцев под залог французского золота{181}. Итог сделки в конце апреля подвел в своем дневнике посол США в Берлине А. Хьютон: «Англия и Америка взяли франк под контроль и, видимо, могут теперь делать с ним все, что захотят»{182}. По мнению К. Квигли главную скрипку в данной партии играл управляющий английским банком М. Норман{183}.

«Морган и К°» поставил условием возобновления своего 100-млн. займа проведение Францией «миролюбивой внешней политики». По мнению Г. Препарата «это означало, что Франции придется согласиться на: 1) отказ от полноценного участия в работе Комиссии по репарациям; 2) передачу всех своих полномочий генеральному Агенту (главному представителю) по репарациям, которым вскоре стал С. Гилберт, старый бюрократ из американского казначейства, нашедший впоследствии свою лучшую долю под крылышком «Морган и К°»; и 3) немедленный вывод войск из Рура»{184}.

Ввод французских войск в Рур, закончившийся в итоге доминированием американского капитала в Европе, некоторые исследователи расценивали, как следствие целенаправленной политики США совершенно сознательно подталкивавших Германию и Францию к взаимному конфликту, чтобы убрать с дороги последнюю. Об этом, в частности, писал Дж. Кейнс{185}. Аналогичное мнение высказывал один британский журналист, имея в виду некоторых конгрессменов со Среднего Запада: «Разгадку тайны Рура следует искать в долине Миссисипи»{186}.

За свой план Дауэс стал вице-президентом США и получил Нобелевскую премию мира. Реальные создатели «плана», выделившие Германии золотой кредит, в лице управляющего банком Англии М. Нормана и синдикатов Уолл-стрита во главе с «Морган и К°», остались в тени{187}. Лишь распределение германского займа, половина которого должна была быть размещена в Нью-Йорке, а остальное – по большей части в Лондоне, указывало на истинных творцов немецкого «синтетического чуда». Четверть добытых таким образом денег была превращена в фунты стерлингов, а остальные три четверти в золото, то есть в доллары, что, по словам Г. Препарата, отражало соотношение сил двух держав{188}.

В переходный период от стабилизации марки в апреле до введения новой рейхсмарки в августе 1924 г. германский кредит встал. Шахт распределял банкноты только благополучным концернам, предоставив неблагополучным обанкротиться: весной 1924 г. число банкротств возросло на 450 %{189}. Прекращение кредита, Kreditstopp, – по мнению T. Балдерстона, стало решающим фактором, открывшим «дверь интернационализации немецкой денежной системы», недостаток капитала должны были покрыть иностранные займы{190}. Именно с лета 1924-го началась, по словам Г. Препарата, пятилетка «синтетического процветания» Германии{191}.

В Ге рмании начали одалживать все и все: рейх, банки, муниципалитеты, земли, предприятия и частные домашние хозяйства. Деньги тратили на строительство домов, оборудование и организацию общественных работ. Веймарская республика воздвигала храмы из стекла и стали, планетарии, стадионы, велотреки, фешенебельные аэродромы, развлекательные парки, современнейшие морги, небоскребы, титанические плавательные бассейны и подвесные мосты{192}.

«Однако мир и даже американские кредиторы все чаще спрашивали своих политиков: «Во имя чего мы так рьяно помогаем Германии?» «Она наш союзник в борьбе с коммунизмом», – отвечали политики»{193}. По мнению же конгрессмена Л. МкФеддена, пропагандистскую кампанию помощи Германии двигали частные интересы американских банков кредиторов, поскольку, «именно американской публике следовало продать основную часть германских репараций; и чтобы достичь этой цели, понадобилась систематическая фальсификация исторических, финансовых и экономических фактов. Это было необходимо, чтобы создать в Америке такое настроение, которое сделало бы успешным продажу немецких облигаций»{194}.

С другой стороны, если бы «деньги продолжали литься рекой, – замечает Г. Препарата, – то Германия в скором времени превратилась бы в настоящую колонию Уолл-стрит»{195}. Не случайно К. Гельферих в последний год жизни (1924 г.) оценил план Дауэса как шаг на пути «вечного порабощения» Германии. С началом реализации плана Дауэса американские фирмы действительно стали владельцами и совладельцами многих немецких компаний: «Опель», электро- и радиофирм «Лоренц», «Микст-Генест», угольного концерна «Стинненс», нефтяных и химических концернов «Дойче-американише петролеум» и «ИГ Фарбениндустри», объединенного «Стального треста» и т. д.{196}.

«Вся страна политически и экономически все больше и больше попадает в руки иностранцев… – подтверждал E. Кастнер, однако предупреждал: – Один булавочный укол – и весь этот мыльный пузырь немедленно лопнет. Если одолженные деньги будут истребованы назад в большом количестве, то мы разоримся – все мы – банки, муниципалитеты, совместные компании, а с ними и весь рейх»{197}.

Проблема заключалась в том, отмечает Г. Препарата, что в результате американской помощи «в системе денежного обращения Германии не оказалось ни единой капли ее собственных денег, в течение всего срока «золотой помощи» она дышала на одолженной крови. Теперь, когда мельница была запущена, Германии предстояло жить за счет «потока», как образно выразился Дауэс в своей парижской речи»{198}. Суть плана Дауэса была отчетливо понятна и самим американским кредиторам. Еще в мае 1919 г. В. Вильсон заявлял: «Наши экономические специалисты и финансовые эксперты… убеждены, что представленный план снабжения Германии работающим капиталом лишен здоровой основы. Как можно снабжать Германию капиталом, лишая ее собственного капитала полностью?»{199}

Ге рмания полностью зависела от непрерывности притока иностранного капитала – это была самая настоящая кредитная пирамида. Технически, приток капиталов в Германию обеспечивала значительная разница в процентных ставках между ней и кредиторами, достигавшая порой двукратной величины.

Разница в процентных ставках по отношению к США, %{200}

В германской же экономике внешне пока все выглядело довольно благополучно. Предусмотренные планом Дауэса вливания, достигшие пика в 1927 г., привели к быстрому росту заказов в машиностроении, выпуску промышленной продукции и соответственно фондового индекса.

Но в том же году германский рынок оказался перенасыщен с одной стороны деньгами, с другой промышленной продукцией. Внутренний рынок просто не успевал их переваривать. Союзники были вынуждены приоткрыть для Германии экспортные каналы сбыта, что привело к стремительному росту иностранных заказов. Но было уже слишком поздно.

Перспективы неизбежного краха «кредитной пирамиды» беспокоили президента Рейхсбанка Шахта уже с начала 1926 г. Тогда Шахт попытался установить контроль над частными заимствованиями за рубежом, но безуспешно. Когда он пытался наладить финансовую дисциплину, правительство наоборот вводило налоговые привилегии для иностранных кредитов. Огромная долговая нагрузка привела к тому, что доля накоплений в Германии была ничтожна, а финансовые резервы практически отсутствовали. Платить было нечем.

Заказы германской машиностроительной промышленности и индекс Берлинского фондового рынка, по кварталам, 1928 г. – 100 %{201}

Почувствовав угрозу J.P. Morgan, а за ним в конце 1927 г. и другие американские банки снизили кредитный рейтинг Германии. Америка в то время строила свою пирамиду. Обеспокоенный глава Федеральной Резервной системы США Б. Стронг на международной встрече представителей центральных банков на Лонг-Айленде в 1927 г. уже предсказывал, что в течение двух лет произойдет наихудшая депрессия в истории. Вопросом, по его мнению, являлось только – где это случится, в Германии или США{202}. Очередное бегство капиталов из Германии началось в 1928 г, а в 1929 г. оно приняло обвальный характер.

О приближающемся крахе «кредитной пирамиды» свидетельствовал баланс обязательств и платежных возможностей Германии. По плану Дауэса Германия должна была получить 30 млрд. золотых марок (им дали даже собственное название «Американские репарации Германии»), получила она с 1924 по 1929 г. 13,7 млрд. рейхсмарок (RM)[29], проценты по ним выросли за указанный период с 225 до 1055 млн. RM.

Выплаты репараций с 1924 по 1929 г. составили – 7,9 млрд. марок (с процентами 9,56 млрд. марок). Примерно 40–45 % этой суммы было уплачено в виде материальных поставок, остальное – за счет иностранных кредитов{204}. В итоге к 1929 г. Германия должна была ежегодно выплачивать 2,5 млрд. RM в счет репараций и 1 млрд. RM по кредитным долгам. Могла же она закрыть только 1,4 млрд. RM{205}.

Импорт капитала в Германию, 1924–1935 гг., млрд. рейхсмарок{203}