Читать книгу Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин - Страница 7

Во второй половине XX в. ситуация кардинально изменилась. Теперь Америка могла наращивать свой финансовый рычаг, т.е. «печатать» деньги свободно и не бояться дефицита текущего баланса, поскольку, отмечал А. Гринспен, «статус доллара как основной мировой резервной валюты… позволял финансировать наш внешний дефицит»[163]. Только одна страна в мире могла позволить себе подобное. Не случайно Дж. Стиглиц назвал Соединенные Штаты страной с «дефицитом последней инстанции»[164].

И в начале XXI в. на американских рынках продолжала царить эйфория «позитивных ожиданий» конца 1990-х. Даже крах пузыря доткомов лишь ненадолго поколебал уверенность американцев в светлом будущем. И они с головой бросились в новую авантюру на этот раз на рынке недвижимости, под названием subprime mortgage – низкокачественного ипотечного кредитования. Наблюдая, как инвесторы жадно заглатывали низкокачественные ипотечные облигации, герой М. Льюиса, реальный участник событий, замечал: «было совершенно очевидно, что у инвесторов сорвало крышу»[165]. Д. Стиглиц пишет о почти шизофреническом поведении на финансовых рынках[166]. А по словам М. Льюиса: «У американцев был выработан рефлекс – хватать как можно больше, не задумываясь об отдаленных последствиях»[167].

Энтузиазма инвесторам добавляло размывание их рисков за счет использования института деривативов – производных финансовых инструментов. А. Гринспен по поводу одного из наиболее рискованных их видов – дефолтных свопов[168] – замечал: «Рыночный инструмент, позволяющий кредиторам с высокой долей заемных средств передавать риск третьей стороне, может иметь критическое значение для экономической стабильности, особенно в глобализированной среде. Дефолтные свопы, появившиеся в ответ на такую потребность, мгновенно завоевали рынок»[169].

Деривативы, утверждали его создатели, могут распылять риски безопасно и бесконечно[170]. Однако кризис рынка облигаций в 1994 г., затем банкротство в 1995 г. в результате провалившихся спекуляция опционами старейшего британского Barings Bank, высветили тот факт, что «взрыв торговли деривативами не только увеличил риски в финансовом секторе, но и, – отмечали Г. Мартин и X. Шуманн, – парализовал в нем системы безопасности»[171].

В. Нёллинг, член совета директоров Bundesbank, уже в 1993 г. призвал принять политические меры, «чтобы защитить финансовый мир от самого себя» и обеспечить надлежащую защиту от «мегакатастрофы в финансовой системе»[172]. На следующий год нью-йоркский банкир Ф. Рохатин признал, что «смертоносный потенциал, заложенный в сочетании новых финансовых инструментов и высокотехнологичных методов торговли, может способствовать началу разрушительной цепной реакции. сегодня мировые финансовые рынки опаснее для стабильности, нежели атомное оружие»[173].

В 1995 г. Й. Санио из управления по надзору за кредитными учреждениями Германии, призвал создать всемирную сеть «регистрационных бюро», где фиксировались бы крупные сделки с деривативами[174]. Дж. Сорос, выступая в том же году на Всемирном экономическом форуме в Давосе, заявит: Финансовая система не подготовлена к крупным кризисам. В чрезвычайных условиях угрожает крах[175].

Однако, по мнению А. Гринспена, возможные риски не представляли серьезной проблемы: «Разумеется, любой бум порождает мыльные пузыри… Готовы ли мы к обвалу рынка недвижимости?… Мы имеем дело не с пузырями, а с пеной – локальными скоплениями пузырьков, которые не могут нанести ущерб экономике в целом»[176]. Президент Буш неизменно демонстрировал оптимизм, заявляя в ноябре 2007 г.: «Фундамент нашей экономики является очень прочным, а сама экономика – устойчивой», в феврале 2008 г.: «Я не думаю, что мы идем к рецессии», мы всего лишь построили чуть больше, чем надо, домов[177],[178].

Тем не менее, относительно будущего у Гринспена все же возникало некоторое беспокойство: «Рост отношения долга к доходу у домохозяйств или совокупного нефинансового долга к ВВП сам по себе не является индикатором стресса… Как активы, так и долг нефинансового сектора растут быстрее дохода на протяжении последних 50 лет.

При этом рост долга опережает рост активов, иными словами, возрастает финансовый рычаг… Очень трудно судить о том, насколько опасен долгосрочный рост финансового рычага… Очевидно, что выход доли долгового финансирования за пределы уровня, допускаемого новыми технологиями, ведет к кризисам. Не могу с уверенностью сказать, где находится критическая точка»[179].

Но более важным даже, чем сам кризис, полагал Гринспен, «представляется вопрос, примет ли неизбежная внешняя корректировка мягкую форму или, как опасаются многие, приведет к краху доллара и международному финансовому кризису… я склоняюсь к более мягкому варианту»[180].

Первой проверкой возможности мягкой посадки долгового рынка стал крах рынка недвижимости:

Financial Times забила тревогу уже в 2004 г., утверждая, что «Америка с комфортом движется к разорению»[181]. В том же году Э. Ксай, глава экономического отдела Morgan Stanley Asia, заявит: «Грядет перепроизводство, и оно бы уже вызвало дефляцию, если бы Федеральная резервная система США искусственно не создала деньги, сформировав «пузырь недвижимости», который может лишь задержать неизбежный обвал экономики»[182].

В 2006 г. Н. Талеб, автор известной книги по теории кризиса «Черный лебедь», объявит лауреата нобелевской премии Г. Марковича (за доказательство, что компьютерные математические модели деривативов могут распылять риск бесконечно), являющегося одновременно управляющим инвестициями крупнейшего ипотечного агентства «Фэнни Мэй», шарлатаном и заявит, что «Фэнни Мэй сидит на пороховой бочке»[183]. Фаррелл предупреждал о возможных последствиях в 2007 г.: «С учетом мирового ВВП, составляющего $48 трлн, деривативы представляют собой… финансовое «оружие массового разрушения экономики»»[184].

Самый известный биржевой спекулянт Дж. Сорос, комментируя это событие, заявит: «Этот суперпузырь, накачанный все возраставшими кредитами и долгами, а также убежденностью в том, что рынки исправляют себя сами, рос в течение 25 лет. А теперь он лопнул». Последовавший «кризис, охвативший Уолл-стрит, – по мнению богатейшего человека мира У. Баффета – приведет, возможно, к самым драматическим в ее истории изменениям ландшафта, организации и механизмов действия»[185].

В результате схлопывания «Пузыря недвижимости» цены на жилье упали в среднем на 30% по сравнению с пиковыми, а во многих регионах страны – на 50% и более. Падение цен привело к массовым дефолтам по ипотечным кредитам. В результате за 2007-2009 гг. дома потеряли более 5 млн человек. И это еще был не конец, поскольку примерно для трети всего заложенного по ипотечным кредитам жилья, т.е. 15 млн домов, стоимость кредита превышала стоимость жилья[186].

Одновременно в США произошел производственный коллапс. В число банкротов попали даже такие гиганты и крупнейшие работодатели Америки, как «Дженерал моторс» и «Крайслер»[187]. Число действительно безработных достигло уровня невиданного со времен Великой депрессии. При этом, считает Д. Стиглиц, официальный размер безработицы в октябре 2009 г. скрывал истинное положение дел на рынке труда… Более широкий индекс безработицы, включающий «добровольно-принудительно» согласившихся на неполный рабочий день и тех, кто отчаялся найти работу, составил 17,5%, что является для данного показателя историческим максимумом[188],[189]. К середине 2009 г. на каждое вакантное место приходилось шесть безработных – рекордное значение… Рабочая неделя сократилась – до 32 часов – самая короткая продолжительность с начала наблюдений (с 1964 г.).

Наглядную картину изменения настроения американцев в результате схлопывания технологического и ипотечного пузырей дают результаты опроса общественного мнения, проводимые CNN, об удовлетворенности американцев текущей экономической ситуацией в стране:

Степень удовлетворенности американцев текущим экономическим состоянием страны, в %, по данным CNN[190]

Как видно из графика, начиная с пика 2000 года, количество американцев, позитивно оценивающих текущую экономическую ситуацию в стране, сократилось к 2009 г. почти в 5 раз. При этом количество респондентов CNN, оценивающих ее как «очень хорошую», сократилось более чем в 40 раз, с 42% в марте 2000 г. до 1% к началу 2009 г., и с тех пор не менялось[191].

И Федеральный Резерв бросился на спасение экономики.

Акция спасения начнется еще в январе 2004 г., когда в ответ на наметившийся перегрев экономики Федрезерв стал постепенно повышать ставки. Однако рост цен на недвижимость компенсировал удорожание ипотеки, и рынок продолжал разбухать. Перелом наступит летом 2006 г., когда ставки все еще повышались, а цены на недвижимость начали снижаться. Инвесторы кинутся выводить средства на фондовый рынок: всего за год индекс Dow Jones вырастет почти на 35%[192]. В полном соответствии с монетарной теорией, чтобы поддержать падающий ипотечный рынок, ФРС начнет срочно «закачивать» в систему деньги, снижая ставки по федеральным фондам, что к середине 2007 г. приведет к росту инфляции и обрушению рынка недвижимости. Капиталы побегут на рынки «жизненных товаров», приведя к скачкообразному удвоению цен на нефть и пшеницу[193]. Но с середины 2008 г. начнет расти безработица, а индекс промышленного производства наоборот полетит вниз, и Федеральный Резерв будет вынужден … продолжить снижение ставок. И здесь произойдет чудо – инфляция не просто начнет падать, она рухнет, и в начале 2009 г. достигнет отрицательных значений – США окажутся на грани дефляции и новой Великой депрессии.

Причиной чуда станет начавшийся развал экономики, который достаточно наглядно отразит обвальное 2-3-хкратное падение фондового рынка и оптовых цен на «жизненные товары»[194].

Для спасения экономики необходимо было продолжать закачивать в нее деньги, но снижать ставку ФРС было некуда, она уже достигла дна. И Федеральный Резерв обратился за помощью к японцам, вернее к их финансовым инновациям, которые банк Японии начал применять за несколько лет до этого. Инновационный механизм получил название политики “количественного смягчения” (quantitative easing; QE)[195]. Федрезерв опробует ее еще в 2007 г., но время масштабного применения QE наступит лишь в конце 2008 г., когда дефляция в США станет реальной угрозой.

Механизм «количественного смягчения» напоминает политику «банковского акцепта векселей», которую накануне и в период Великой депрессии 1920–1930-х гг. использовали ФРС и Германский Центральный банк, для безинфляционного «впрыскивания» денег в экономику.

Результаты политики “количественного смягчения” наглядно демонстрирует динамика Монетарной базы, которая всего за 2,5 года, начиная с 09.2008, увеличилась почти в 3 раза[196]. Зачем же потребовалось закачивать такую прорву денег? Ответ невольно давал сам А. Гринспен: «Не могу даже вообразить дефляцию в условиях использования необеспеченных бумажных денег. Я всегда полагал, что при угрозе дефляции можно запустить станок и печатать столько долларов, сколько нужно для остановки дефляционной спирали. Теперь я начал сомневаться в этом. Япония, образно говоря, перестала сдерживать выпуск бумажных денег, снизила ставки до нуля и сделала бюджет дефицитным, но уровень цен в стране продолжал снижаться»[197]. Соединенные Штаты оказались в аналогичном положении, начиная с 2008 г.

Кейнс назвал ситуацию, когда денежная эмиссия сопровождается падением цен (дефляцией), «ловушкой ликвидности». Она, в широком понимании, случается тогда, когда экономические субъекты направляют деньги не на рынок, а сохраняют их у себя. Таким образом, монетарное стимулирование рынка становится невозможным. Сторонники монетарной теории утверждают, что такой ситуации быть не может[198]. Однако США, как и Япония, все-таки попали (в очередную после 1929 г.) «ловушку ликвидности», когда, несмотря на расширение Монетарной базы в рамках программы спасения (bailout) и QE, предложение денег (М2) резко сократилось.

«Ловушка ликвидности» финансовой системы США (М2/МВ) и монетарная база (МВ), млрд долл.[199]

ФРС и правительству удалось вывести американскую экономику из состояния клинической смерти, но на текущей момент она все еще остается в реанимационной палате, под искусственной вентиляцией принудительных денежных вливаний. Очередные вливания последовали в сентябре 2012 г., когда Федеральный Резерв начал третий раунд – QE3 и одновременно продолжил программу обмена облигаций «Twist», впрыскивая в экономику 85 млрд долл. ежемесячно. При том, что накопленный ФРС объем обязательств уже превысил 3 трлн долл.

Чтобы предотвратить рост инфляционных/дефляционных ожиданий и сваливание доллара в штопор, глава ФРС Б. Бернанке в 2012 г. впервые в практике своего ведомства был вынужден дать прогноз на перспективу: Федрезерв собирается поддерживать ставку процента на текущем уровне до середины 2014 г., при целевом уровне инфляции в 2%.

Финансовая модель экономики США: государственный долг, в % от ВВП, ставка ФРС и инфляция (1980–2012 гг.)[200]

Пока ФРС сражается с угрозой дефляции, правительство отчаянно пытается добиться оживления экономики путем искусственного стимулирования спроса за счет снижения налогов на дивиденды, прирост капитала, имущество, прибыль, заработную плату, а также сверхбюджетных государственных расходов, которые ведут к росту федерального долга. Его размеры в 2012 г. уже превысили объем ВВП. Рост госдолга вызывает все большее беспокойство в Америке. Например, генеральный контролер США Д. Уокер еще в 2007 г. назвал долговую проблему «Финансовым раком»[201]. В 2009 г. помощник министра финансов США в правительстве Р. Рейгана П. Робертс, награжденный медалью «За выдающийся вклад в создание экономической политики Соединенных Штатов», заявит: «Мы государство-банкрот» и предупредит, что доллар ожидает неизбежный крах, а США судьба банановых республик[202].

В 2011–2012 гг. тревога о будущем отразилась в целой серии книг, в которых долговая проблема получила название «Долговой бомбы» у Т. Коборна и Дж. Харта, «Тикающей бомбы банкротства» у П. Феррара, «Реального краха» у П. Шиффа[203]. Hа youtube же особую популярность приобретет саркастичный ролик «Долговая бомба»[204].

Не случайно власти США вступили на путь борьбы с дефицитом госбюджета. Однако она сразу же вызвала политические осложнения, приведя к жестким «политическим баталиям» между республиканцами, ратующими за сокращение госрасходов, и демократами, стремящимися сократить дефицит за счет повышения налогов. Эти баталии ведутся с переменным успехом: в 2011 г. были резко сокращены дискреционные (сверхнормативные) госрасходы, в ночь с 2012 на 2013 гг. на краю «фискального обрыва» были повышены налоги на богатых и закончены налоговые льготы эпохи Буша-мл. В марте 2013 г. автоматически вступил в силу секвестр госбюджета – который за 10 лет должен сэкономить $1,2 трлн. Но даже все эти меры, вместе взятые, покрывают всего лишь около 60% избыточного дефицита, ликвидация которого необходима только для стабилизации отношения госдолга к ВВП.

Главная проблема не в этом, а в том, что сокращение дефицита бюджета ведет к торможению американской экономики. Об этом накануне секвестирования бюджета будет предупреждать бывший председатель Совета президента США по экономическим вопросам Л. Тисон, по мнению которой, снижение дефицита поставит американскую экономику на грань рецессии[205]. Сам глава Федрезерва в начале 2013 г. на встрече с представителями Республиканской партии призовет их отказаться от идеи секвестра, поскольку сокращение дефицита приведет к замедлению экономического роста[206].

Для сохранения экономического роста наоборот необходимо наращивать государственный долг, утверждает Дж. ДеЛонг, бывший помощник министра финансов США: «Учитывая необходимость мобилизации свободных денежных средств в краткосрочной перспективе в целях сохранения производственного потенциала – в долгосрочной, увеличение национального долга было бы, как говорил А. Гамильтон, первый американский министр финансов, национальным благом»[207]. Рост долга, по мнению ДеЛонга, не представляет серьезной проблемы, поскольку ставки по нему снижаются, что снизит расходы по его обслуживанию, а выздоровление экономики создаст условия для решения долговой проблемы. Подобных настроений сегодня придерживаются многие экономисты, от нобелевского лауреата П. Кругмана[208], до неортодоксального Дж. Гэлбрэйта, который отмечает, что Америка отличается от всех стран, поскольку американской долг номинирован в мировой резервной валюте, которую печатают сами Соединенные Штаты[209].

И несмотря на ожесточенные сражения за установление нового потолка госдолга, обе партии продолжают стремительно наращивать его. И республиканцы, сегодня выступающие против увеличения долга, на деле преуспевают в этом деле гораздо больше, чем демократы: наибольший рост госдолга происходил именно при республиканских президентах[210].

Кредитная накачка экономики создает иллюзию процветания и возвращает инвесторов в состояние эйфории: «Глядя в будущее, – заявлял 04.2011 Л. Бланкфейн, гендиректор Goldman Sachs, – мы продолжаем видеть вселяющие оптимизм индикаторы экономической активности по всему миру»[211]. Индекс Доу-Джонса к началу 2013 г. практически удвоился по сравнению с минимумом апреля 2009 г. Согласно «Глобальному бизнес-барометру», опубликованному Financial Times совместно с The Economist, топ-менеджеры компаний настроены в отношении будущего экономики оптимистичнее, чем когда бы то ни было за последние два года. Цены на акции в феврале 2013 г. достигли максимума за последние четыре года[212].

Однако эти успехи не вызывают восторгов у экономистов. Причину этого объясняет экономический гуру современности Н. Рубини: меры искусственного стимулирования не могут «продолжаться вечно… Разовый рост доходов, полученный за последние полтора года… был украден из будущего»[213]. По мнению Дж. Стиглица, предпринятыми спасательными мерами «мы (лишь) купили себе немного времени до наступления очередного кризиса»… «мы живем не по средствам», «то, что происходило до сих пор, не предвещает нам хорошего будущего»[214]. В унисон звучат слова и самого Б. Бернанке: «В значительной мере последние успехи… связаны с бюджетными изменениями ближайшей перспективы, но в совокупности они могут создать существенные препятствия на пути экономического подъема»[215].

При этом Б. Бернанке признается в невозможности справиться с кризисом монетарными методами: «Политика, которую мы используем, приносит реальные результаты и обеспечивает запас прочности, облегчая финансовую ситуацию и понижая безработицу. Но, я повторюсь, сами по себе эти методы не являются панацеей. Мы ожидаем шагов со стороны политического руководства США. Мы выполним свою задачу и постараемся обеспечить снижение уровня безработицы, но в одиночку решить эту проблему мы не можем»[216].

В отсутствие реального экономического роста долговая проблема действительно постепенно превращается в «Долговую бомбу», которая отличается от ядерной тем, что если вторая является оружием массового поражения, то первая – тотального, целых стран и народов.

Государственный долг по своей сути представляет собой ни что иное, как отсроченную инфляцию. Именно она, переложив ношу инфляции на «будущие поколения», позволяет на протяжении последних десятилетий осуществлять монетарную политику безинфляционного финансирования экономики. Как это может отразиться на будущем? Наглядный пример тому давала Германия кануна Второй мировой. Крупнейший стальной магнат Ф. Тиссен в начале 1939 г. отмечал: «Самая главная проблема – инфляция. Когда-нибудь чудовищная