Читать книгу Ультиматум президенту. Вторая книга о Серой Мышке - Василий Иванович Лягоскин - Страница 2

Май пришел на среднерусскую равнину вместе с теплой погодой. Апрель лил дождями; заставлял торопливо бредущих прохожих кутаться в плащи и теплые куртки. Под стать погоде было и настроение абсолютного большинства горожан. Еще вчера ничто не говорило о празднике. Апрель, казалось, готов был передать Международному дню солидарности трудящихся слякоть и вездесущую грязь. Но кто-то там, наверху, смилостивился, и теперь жидкие колонны манифестантов радовались теплому весеннему солнышку. На тротуарах людей было больше; казалось, весь Ковров вышел в этот выходной день на улицу.

Лужи на разбитом асфальте были уже не свинцово-серыми – они тоже повеселели, засверкали солнечными бликами и бензиновыми разводами; то и дело вздрагивали под ногами неосторожных прохожих.

Лидка Кочергина – девка в самом соку; двадцати трех лет отроду и гораздо мудрее, чем это полагалось в столь юные годы, радовалась хорошей погоде пожалуй больше, чем обычные обыватели. Ее озорные глазки под нависшей челкой волос цвета спелой ржи задорно блестели. Она и так по жизни была великой оптимисткой, несмотря на неудавшуюся первую семейную жизнь, недавний развод и отсутствие на сегодня даже какого-то подобия замены для сбежавшего муженька.

День сегодня обещал быть очень удачным для ее нехитрого бизнеса. Лидка торговала семечками. В свои неполные двадцать три она надежно – трактором не сдвинешь – вросла в длинный ряд лоточников на привокзальном рынке. Два года, что она провела на этом месте, научили молодую женщину многому. Это была уже не та несмелая девчонка, которая в первый раз выставила на столике мешок с товаром и два мерных стаканчика. Теперь она не отворачивалась стыдливо, когда видела бывших одноклассников, и просто знакомых. Напротив – она еще и подзывала их, раньше остальных торговок, обладая громким – истинно базарным голосом.

Вот и теперь, увидев знакомое лицо, она закричала, заставив старушку, торговавшую рядом кучками сморчков, испуганно шарахнуться в сторону:

– Наташка!

Женщина, которой она закричала, и которая никак не отреагировала на этот призыв, придирчиво перебирала вялые мандарины метрах в пятнадцати от нее, на развале, радующем глаза покупателей. Глаза, но не кошельки – потому что большая часть привозного товара была не по карману среднестатистическому ковровчанину. ВпрочемКочергина знала, что фрукты и овощи там были на любой вкус и кошелек. Она сама там нередко отоваривалась и потому знала еще, что мандарины, в которых сейчас копалась ее давняя подруга, были самыми дешевыми и самыми кислыми.

– Наташка! Крылова!!! – этот призыв был услышан.

Крылова с видимым облегчением бросила в кучу цитрусовых единственный приглянувшийся ей мандарин, и направилась к подруге, таща за собой дочку. Ребенок лет четырех-пяти, для которого так и не выбрали заморских фруктов, тете Лиде обрадовалась больше, чем ее мать. Девочка хорошо знала, что мандарины, которые мама так и не купила, невкусные; кислые и вялые. Рядом лежали другие – ярко-оранжевые и сладкие, брызгающие соком от малейшего прикосновения ножом. Такие ей покупали на недавний день рождения. Почему их нельзя покупать каждый день? На этот вопрос мама ответить как следует не могла. Точнее девочка не могла понять – в силу своего малого возраста – что на свете кроме мандаринов, есть еще такие вещи, как квартплата, плата за садик, и еще много-много всего, на которые никак не хватало маминой зарплаты. А еще – семечки – вкуснющие семечки тети Лиды, которыми сейчас ее угостят. Поэтому девчушка побежала вприпрыжку впереди матери.

Лидка действительно вытащила из плоской стопки треугольных газетных кулечков один, с фотографией кого-то их московских политиков и заполнила его из особого мешочка, что хранился под прилавком.

– Держи, Верунчик!

Девочка выхватила кулечек из рук доброй тетеньки и пропищала:

– Спасибо, тетечка Лида!

А Кочергина уже улыбалась Наталье:

– Привет, подруга! Как дела?

– Дела, – вздохнула Крылова, – хуже не бывает. Зарплату вот дали за два месяца, а как ее тратить – не пойму. То ли всю за один раз извести и нажраться по-человечески, да ребенка побаловать, то ли опять тянуть.

Наталья опять вздохнула – еще глубже и тоскливей – положила руку на голову дочери и повернула собственную направо. Там по дороге вниз, к вокзалу, потянулась вдруг живая река одетых в бесформенные робы парней. Солдатики, в которых защитников Отечества можно было признать разве что по автоматам, болтавшимся за плечами, да по строю, который то и дело ломался, когда один сапог натыкался на другой, вызывая натужные ругательства, были явлением совсем не примечательным для привокзальной площади. Скорее даже обыденным. Ведь в городе находилась учебная танковая дивизия. А полигоны, естественно, располагались далеко за Ковровом.

– Хотя как далеко? – Лидка вдруг вспомнила, как ездила к братишке, проходившему службу как раз на таком полигоне, – километров десять, не больше.

Но даже на такое расстояние бензина для воинских ЗИЛов не хватало. Поэтому будущим танкистам – наводчикам, радистам и командирам танков – приходилось добираться до своих учебных стальных коней на электропоезде. Пешком одолеть эти километры «гвардия» вряд ли бы смогла – не хватило бы здоровья. Они и полтора-то километра – от военного городка до вокзала – пробежали с надрывом, жадно хватая открытыми ртами воздух.

Первая колонна протопала, скрывшись за поворотом. Тут же набежала следующая, такая же запыхавшаяся, несчастная и совсем не грозная. Только командир – молодцеватый капитан, да пара сержантов, бегущие отдельно от колонны, еще могли оглядываться по сторонам и ловить недоуменные взгляды прохожих. Солдатики были обычными – такие топали мимо той же Лидки почти каждый день. Вот только было их сегодня много; очень много. За второй колонной уже набегала, громыхая коваными сапогами, третья; за ней виднелась четвертая, а там… Конца этой живой реке не было видно. А чуть дальше уже сплошной волной бежали отставшие – взводы, или отделения; Лидка во всем этом разбиралась плохо.

– Ого, – подумала она, с тоской понимая, что так удачно начавшейся сегодня торговле может прийти незапланированный конец, – да тут скоро вся дивизия окажется!

Дивизия, или нет, но минут через десять к вокзалу было не пройти. Солдатики не то что оцепили – стеной встали, перекрыв все проходы плечом к плечу. А кое-где даже в два ряда. Кочергина задала себе, а заодно и Наталье, законный вопрос:

– А как же пассажиры? Сейчас же должна уйти электричка на Владимир, в двенадцать – двадцать!

Увы – о том, что ни эта электричка, ни все следующие по графику сегодня к платформе станции «Ковров» не подойдут, не знала даже начальник станции. Солнышко между тем начало припекать совсем по-летнему. Напряженные лица бойцов мягчели; цепи начали шевелиться и появились отдельные бреши – там, где в общей цепи стояли младшие командиры. Один из таких, низенький плотный сержант, огляделся, удостоверился, что капитан стоит далеко и совсем не смотрит в его сторону и шепнул что-то соседу. А потом шустро нырнул меж киосков. Вынырнул он прямо напротив Кочергиной, и та не пожалела еще одного кулечка «особых» семечек. Исключительно из любопытства – что это за невиданные такие маневры разворачивались тут, прямо рядом с ее рабочим местом?

Сержант дар принял. А попробовав семечек, каких не пробовал никогда в жизни, понял, что надо отдариваться. Чем? Только той скудной информацией, которую он и сам никак не имел права знать. Но знал – и этим знанием сейчас поделился.

– Там какие-то террористы спецсостав захватили. То ли с химическим, то ли с ядерным оружием. Так что, девочки, лучше тут не задерживайтесь; разбегайтесь по домам – мало ли что…

На «девочку» для этого бравого девятнадцатилетнего парня тянула разве что Верочка. Наталья с Лидкой, а тем более наперсницы последней по бизнесу – бабки глубоко за пятьдесят – переглянулись, невольно улыбнувшись. Самый старший – дядя Саша, единственный мужичок в их сплоченных семечковых рядах – громко хмыкнул. Но с места не сдвинулся. И никто не побежал отсюда, даже Наташка с дочкой.

А сержант решил, что свою миссию он здесь выполнил, и неторопливо вернулся в строй, сплевывая на асфальт шелуху. Торговок же, и одного торговца, прежде всего одолело любопытство. Ну и проходившая мимо электричка тоже имела немаловажное значение. Бурный поток пассажиров с нее в удачный день позволял собрать половину дневной выручки. Лидка, сообразив быстрее остальных, что никаких пассажиров с электрички не будет, тем не менее с места тоже не стронулась. Потому что поняла – сейчас здесь, рядом с прилавками, начнут толпиться другие – те, кого не пустят на вокзал. Бизнес есть бизнес – терять возможных клиентов никто не хотел.

Толпа действительно начала собираться; сердитая и растерянная – все планы людей на праздничные дни летели в тартарары, но сами они в это пока верить не желали. Больше того – надеялись на лучшее; на то, что усталых солдатиков отправят отдыхать в казармы и поезда все таки побегут, наверстывая упущенное время.

А время бежало; отменили уже и трехчасовые электрички, о чем сообщил громкоговоритель со стороны соседнего автовокзала. Дела у Кочергиной шли хорошо. Большой мешок почти опустел, и она невольно начала жалеть, что ничего нового и интересного не происходит. Однако примерно в половине четвертого, когда она уже почти совсем решила свернуть свою торговлю, передняя солдатская шеренга встрепенулась. Солдатикам давно было скучно и тяжко. Они ведь не могли присесть в тенечке, как Лидка. Единственным развлечением для бойцов было разглядывание толпы, которая все росла, питаемая ручейками пешеходов и разовыми выбросами из регулярно подходивших троллейбусов.

Кто-то из них и разглядел первым колонну большегрузных автомобилей. Нет – впереди колонны, которая бесстрашно и вольготно неслась против движения встречного транспорта, катил УАЗик защитного цвета. Самый обычный УАЗ с металлической кабиной и выступающим далеко вперед бампером, который водитель и направил прямо в толпу. Последняя не выдержала такого наглого напора и отхлынула за прилавки, в глубь рынка. Поэтому по одной большой генеральской звезде на погонах выскочившего из переднего автомобиля командира смогла рассмотреть только Кочергина – крайняя в семечковом ряду. А к генералу уже спешил, сбиваясь на последние, церемониальные шаги, такой же молодцеватый капитан, – тот самый, из местных.

Прибывший генерал видимо толк в воинских ритуалах понимал; больше того – уважал их, и даже может быть любил. Рапорт капитана выслушал полностью; прерывать не стал, хотя только что мчался сюда со скоростью не меньше ста километров в час. Так же тепло и уважительно он представился офицеру:

– Генерал Семенов. Здесь должен быть подполковник Трунов.

– Подполковник Трунов в здании вокзала, товарищ генерал-майор. Воюет.

– Воюет!? – удивился генерал, – так ведь договорились до восемнадцати ничего не предпринимать.

Капитан ничего о планах командования не знал. «Воюет» вырвалось у него непроизвольно, и он поспешил объяснить:

– С начальником вокзала он воюет, товарищ генерал-майор. Точнее, с начальницей. Та требует снять оцепление и пустить поезда.

– Требует, – усмехнулся Семенов, – ну, с этим мы разберемся. Пошли-ка кого за Труновым, а я тут «гостей» подожду, черт бы их всех побрал.

– Гостей? – про себя удивился капитан, поворачиваясь по-уставному и подзывая к себе взмахом руки сержанта – того самого, любителя семечек.

Сержант подбежал, стерев на бегу прилипшую к губам шелуху, и также принялся печатать на подходе к высокому начальству шаг. Но генерал, увидевший, как дернулась было рука сержанта к пилотке, отвернулся, показывая, что для церемоний время кончилось. Что пора дело делать, да побыстрее. Он повернулся как раз к Лидке, окинув ее взглядом всю – от задорно торчащего носа и насмешливых зеленых глаз до не менее вызывающе торчащих коленок. Эти коленки были стратегическим оружием Кочергиной. Круглые и аппетитные, они невольно привлекали к себе мужскую половину покупателей.

Вторым секретом, объясняющим ее феноменальные, по сравнению с остальными, успехи в бизнесе, был тот самый мешочек с семечками, из которого она угостила Верочку. Раз в месяц – когда реже, а иногда и почаще – Лидке удавались чудо-семечки. Каленые так же, как и все другие порции, они были много вкуснее; да что там говорить – были просто фантастически вкусными. Лидка их берегла; подсыпала сверху на ту горку перед собой, из которой и наполняла один за другим мерные стаканчики. Горка же насыпалась из другого, большого мешка.

Генерал об этом секрете естественно не знал. Но к Кочергиной непроизвольно дернулся; хотел что-то спросить.

– Семечек, конечно, – сообразила Лидка, – не коленки же его мои смутили.

Молодцеватого генерала-десантника вообще было чем-то трудно смутить. Но вот семечек ему сейчас погрызть захотелось до жути – тут Кочергина уловила правильно. А нельзя – недостойно генеральского чина. Особенно на глазах рядового и младшего офицерского состава. Поэтому он отвернулся от Кочергиной, огляделся пошире, охватив взглядом все – и неровную шеренгу солдатиков, и толпу, с надеждой взиравшую на него из глубин рыночных рядов, и большую площадь – троллейбусное кольцо. Наконец генеральский взгляд скользнул по троллейбусной остановке и остановился на серой громаде недостроенного здания.

– Это что? – ткнул он пальцем в стройку, где не было видно ни одного рабочего.

– Новый вокзал будет, – ответил подскочивший капитан, – только неизвестно когда.

– Электричество там есть?

Капитан неопределенно пожал плечами.

– Сварка там работает, – неожиданно подсказала Лидка, – только сегодня праздник, все гуляют.

Генерал-майор кивнул, даже не обернувшись, и совсем негромко произнес:

– Рычков!

Неведомый пока Рычков, сидевший до сих пор в УАЗике, услышал и выскочил, словно чертик из табакерки, оказавшись десантным майором. Если бы вся российская армия состояла из таких орлов, как майор Рычков или сам генерал Семенов! Последнему видимо тоже пришла в голову подобная мысль. Он недовольно поморщился, еще раз окинув взглядом шеренгу совсем уже сомлевших солдатиков, потом явственно подобрел, остановившись на майоре и кивнул на серую недостроенную громадину:

– Командуй разгрузку, майор. Капитана Суровцева ко мне!

– Есть, – козырнул Рычков и направился – быстро, очень быстро; но не побежал, а именно направился выполнять приказ.

Колонна была длинной. Последний автомобиль едва поместился на длинной улице. Но майор не побежал вдоль бесконечного ряда трехосных КАМАЗов, кузовы которых были покрыты брезентовыми тентами. Он сунулся на секунду в кабину переднего, и тут же отправился назад. Почти сразу же из КАМАЗов посыпались бойцы. Как передавалась команда от первого до последнего, Кочергина так и не поняла; не заметила. Но автомобили освободились от живого груза почти одновременно. Десантники свою задачу знали на все, или почти на все случаи жизни. Сейчас они молча и сноровисто строились в монолитные шеренги.

Это были солдаты! Немногим старше тех, что уже несколько часов изнывали под солнцем, десантники превосходили их во всем – даже не на голову… Это был просто другой уровень подготовки. От шеренг, от этих накачанных ловких парней, вооруженных укороченными автоматами, какие местные «бойцы» видели только на картинках, веяло силой и уверенностью.

От середины колонны уже стремительно двигался, догоняя майора, еще один офицер – капитан Суровцев, как правильно угадала Кочергина. К генералу он подошел, чуть отстав от майора. Семенов довольно кивнул, оглядев свое воинство, растянувшееся по улице, и тут же посуровел, покатал желваки на скулах, очевидно вспомнив, зачем здесь находится и он сам, и его гвардейцы.

– Суровцев! – повернулся он к капитану, – бери взвод и занимай эту крепость. Обустраивай там командный пункт. Наладить связь с дивизией, с Москвой и объектом.

Он махнул рукой на недостроенное здание, которое возвышалось над окрестностями, одновременно отпуская этим жестом капитана. Нового приказа генерал-майор отдать не успел – подошел подполковник Трунов. Подполковник тоже был «местным», из учебной дивизии. Этот низенький крепыш с багровым лицом, лоснящимся от пота, явно был недоволен. Недоволен всем – и свалившейся на голову «боевой задачей», о которой ему толком ничего не сказали; семенящей рядом женщиной в форменном железнодорожном кителе – той самой начальницей Ковровского вокзала; наконец, незнакомым генералом, который в отличие от него был подтянут, бодр и свеж.

Трунов небрежно козырнул, представился, пожал генеральскую ладонь и отступил на пару шагов в сторону. Подполковник словно передал железнодорожницу по эстафете и этим сбросил с плеч сразу половину незримого груза.

– Что же это творится, товарищ генерал?! – набросилась на Семенова нарядная начальница, – мне людей отправлять надо, а этот… Этот! – ее строгий пальчик ткнулся в грудь подполковника, – перекрыл все пути, да еще и дорогу к вокзалу. Вы можете мне сказать, когда пойдут поезда?

– Не могу! – отрезал Семенов; он сейчас сильно напоминал генерала Лебедя – в его лучшие, приднестровские годы, – пойдут, когда поступит приказ!

– А убытки!? Вы знаете, сколько дорога теряет каждый час? Кто убытки будет возмещать?

С этим вопросом генерал-майор хотел отправить женщину по привычному адресу – к Пушкину. Но тут он вовремя вспомнил недавние лекции, что проводили в подразделениях заместители по воспитательной работе по случаю двухсотлетия великого русского поэта; подумал, что Александру Сергеевичу в этот год точно не до проблем железнодорожного транспорта. К господу богу посылать тоже было нельзя – бывший ГлавПУР бывшей Советской Армии запретил трогать это лицо еще до начала реформ. Поэтому генерал Семенов вслух решил, что покрывать убытки Горьковской железной дороги будет наместник бога на Земле – папа римский. Подполковник Трунов не возражал, а мнение начальника вокзала Генерала уже не интересовало (как и самого папы тоже). Он снова обратился к Трунову:

– Пути надежно перекрыл?

Подполковник нерешительно пожал плечами.

– Поставил по шеренге. Отрезал состав с двух сторон.

– И все?! – удивился генерал, – А если состав тронется? Что твоя шеренга сделает? Под колеса бросится? Давай-ка начинать смену караула. А то скоро должны прилететь «гости». Не дай бог увидят твою гвардию – испугаются и отменят посадку.

Подполковник за «гвардию» обижаться не стал. Он уже оценил бравый вид десантников и сам желал поскорее убрать своих солдатиков. Майор Рычков отправился к колонне с новым приказом генерала. «Смена караула» произошла на удивление быстро. Лишь начальница не оценила четких действий крылатой пехоты. Она с ужасом глядела вслед небольшой колонне вооруженных людей, которые получили отдельный приказ – при помощи подручных средств наглухо перекрыть пути…

Через десять минут на станции «Ковров-1» был единственный полновластный хозяин – генерал-майор Семенов. Из гражданского персонала остались лишь сама начальница, пара связистов, да дежурная бригада путейцев. Единственным островком, неподвластным генералу, был тот самый состав из двадцати четырех вагонов, почти ничем не отличавшихсяот обычных. Лишь опытный глаз мог отметить, что вагоны эти были намного длиннее. Иначе бы как в них поместились баллистические ракеты с ядерными боеголовками? Так что в одном шустрый сержант не соврал – ядерное оружие на станции действительно было. Но самому городу оно угрожало лишь одним – сейчас в эту точку земного шара срочно перенацеливались десятки других ракет; в основном из-за океана.

Единственной видимой для непосвященных особенностью состава были окна, которые обычно были завешены шторками веселенькой расцветки. Сейчас часть из них была сдвинута, а может, и безжалостно содрана – так, что хорошо были видны другие жалюзи – стальные; даже на вид очень надежные. По крайней мере генерал Семенов знал, что эта преграда не намного уступает бронированным стенам вагонов.

Однако новый комендант вокзала не спешил любоваться таинственным составом. Он проводил равнодушным взглядом длинную колонну во главе с подполковником Труновым и отошел опять к лоткам с семечками, сейчас уже почти пустыми. Но Лидка так и сидела, сверкая своими коленками. Генерал облокотился на прилавок – совсем рядом с Кочергиной, бросил на нее еще один оценивающий взгляд. Но оценивал явно не взглядом нормального здорового мужика. Он словно решал – не стоит ли отселить подальше от «объекта» и эту представительницу российского бизнеса.

Кочергина заискивающе улыбнулась ему; она уже считала себя причастной к тому таинству, что сейчас разворачивалось вокруг. «Отселение» посчитала бы вопиющей несправедливостью.

– Семечек, товарищ генерал, – в ход пошел уже весь «особый» мешочек.

И Семенов на этот раз не удержался, подцепил ладошкой горсть – и не зря. Семечки оказались отменными; таких генерал никогда не пробовал.

Так, добавляя свою толику шелухи на ковровский асфальт, он наконец дождался своих «гостей». Шум мотора донесся теперь сверху – на подмогу десантникам стремительно снижался вертолет. Лидка в винтокрылых машинах совершенно не разбиралась. Но даже она поняла, что этот «гость» не наш, не российский. На бортах вертолета крупно белели буквы «USA», а длинный узкий хвост был украшен звездно-полосатым флагом.

Вот теперь Кочергина действительно почувствовала, что дело серьезней некуда. Поняла раньше – когда генерал молодцевато выскочил из своего УАЗика, а почувствовала только сейчас.

Вертолет кружил и кружил над привокзальной площадью, выбирая место для посадки поудобней. А место, между прочим, уже было подобрано – майором Рычковым. Он сначала наметил для посадки троллейбусное кольцо; тот ровный пятачок разбитого асфальта метров пятидесяти в диаметре. Майор не знал, какой прилетит вертолет. Зато он знал воздушных кудесников, которые могли посадить на этот пятачок любую летающую громадину. В американском вертолетчике Рычков не был так уверен. Поэтому не стал нарушать еще и троллейбусного сообщения города. О том, что случилось бы с вертолетом, и людьми в нем, зацепи винтокрылая машина лопастью троллейбусный провод, Рычков как-то не подумал. Вернее подумал, но исключительно в контексте возможного международного скандала. Нынешних «союзничков» майор откровенно не любил.

Место посадки гостей пришлось менять. В результате ковровчане, оставшись с троллейбусами, лишились междугородних автобусных перевозок. Стоянка местного автовокзала была очищена так же быстро и безжалостно, как чуть раньше вокзал железнодорожный. Два бойца стремительно раскатали брезент с намалеванным на нем знаком, обозначающим центр безопасной посадки.

Но стальная махина, неведомо как оказавшаяся в самом центре российского Нечерноземья, не спешила садиться. Теперь даже Лидка – без подсказки генерала – проняла, что «гости» обследуют территорию. Проводят согласно своим каким-то уставам и наставлениям, воздушную разведку, прежде чем приступить к наземным действиям. Наконец тяжелая машина резко клюнула носом вниз, исчезнув на короткое время из поля зрения и Лидки, и генерала. Американец, сидевший за рычагами, тоже был мастером своего дела.

– Другого сюда и не послали бы, – недобро прищурился Семенов; у него к американским военным тоже были счеты – еще давние, афганские.

Вертолет американец посадил резко и точно – почти так же, как высаживали когда-то Семенова со взводом, а потом ротой в Афгане. Только здесь вертолет не встречали пулеметные очереди и «Стингеры».

– Американские, между прочим, – еще сильнее нахмурился генерал-майор.

Он, конечно же, не побежал встречать заморских гостей. Для таких целей у него был Рычков. Майор и привел их – сначала четверых. Впереди браво вышагивал офицер, наверное ветеран какой-то (а может, и не одной) американских войн. Семенов понял это по количеству планок на груди. У него самого таких планок было не меньше; по ним знающий человек мог прочитать воинскую биографию российского генерала не хуже, чем в написанной им собственноручно автобиографии. Главный из «гостей» видимо таким умением обладал. Он скользнул взглядом по груди генерала, на мгновение почтительно вскинув кверху брови; потом остановился на лице Семенова – и замер. Он словно пытался разглядеть что-то знакомое в этом лице – обычном лице русского мужика, которого нелегкая, полная опасностей служба подняла достаточно высоко в армейской табели о рангах.

Наконец он оторвал взгляд от лица и опять застрял взглядом на орденских планках, словно пытаясь в них прочесть что-то смутно знакомое. Американец несомненно оценил наличие на груди планок боевых орденов – «Красного Знамени» и целых трех «Звездочек». Такие за работу в тишине кабинетов давались очень редко, по большому блату. Значит генерал – и по возрасту, и по этим самым наградам – служил в Афганистане. Гость понял это, а поняв спохватился, что слишком долго и бесцеремонно разглядывает встретившего его хозяина.

Впрочем, последнего слова он не сказал даже про себя; хозяевами американцы давно никого не называли – даже из вежливости. А хозяин – сам Семенов в этом не сомневался – насторожился, тоже прильнул взглядом к офицеру напротив. И тоже почему-то вспомнил Афган. Может потому, что точно так же, как сейчас офицер, протягивающий ему ладонь для знакомства, улыбался когда-то давно молоденький американский офицер. С тех пор прошло два десятка лет, но на Семенова словно опять дохнуло резким запахом сгоревшего пороха, и еще более резким и противным амбре зиндана. И американец наверное тоже ощутил что-то подобное, потому что улыбнулся теперь же совсем жалобно и заискивающе – именно с такой улыбкой и увидел его там, в зиндане, старший лейтенант Семенов. Бывший лейтенант Рональд Ротмэн постарел; немного погрузнел. Стал полковником каких-то элитных частей армии США, но был вполне узнаваемым.

Генерал Семенов мог бы рассказать занимательную историю об этом человеке – хотя бы той же Лидке Кочергиной. Но делать этого, естественно, не стал. В том числе и потому, что хвалиться там особенно ни ему, ни американцу было нечем. За сидение в вонючей глубокой яме орденов не давали. Ладно бы, два молодых офицера сами выбрались, геройски перебив душманскую охрану… Так нет – их выручила девка, имени которой Семенов старался не вспоминать, хотя сделать это было совсем не просто. Наташка, старший лейтенант Крупина, во второй раз тогда попалась на жизненном пути Семенова; надо было признать – очень вовремя. Но увидеть в третий раз эту вредную девку он не хотел бы. Хотя и искренне пожалел ее – еще там, за речкой, когда с ней произошла какая-то мутная история.

Полковник Ротмэн принял пробежавшее по лицу генерала недовольство на свой счет; по этой пробежавшей на слепленных сейчас словно из каменных глыб скулах тени понял, что русский его узнал, и что скрывать знание русского языка бессмысленно. Свой порыв броситься к генералу, как к родному человеку, он тут же подавил.

– Полковник Ротмэн, – все же представился он; слишком сухо и официально.

– Генерал-майор Семенов, – все так же каменно-бесстрастно козырнул русский начальник.

Подчиненных генерал представлять не стал – сами по ходу познакомятся. Точно такого же мнения придерживался американец. Он не стал называть пока ни двух белокожих рослых зеленобереточников, ни еще более могучего негра, который свой берет скомкал в громадной ладони.

Лидка только глянула на него, и внезапно потеряла интерес и к генералу, и к старшему американцу с двумя другими офицерами, и даже к загадочному «объекту», который собрал здесь всех этих людей. Сначала Кочергина мучительно старалась вспомнить, где раньше видела это черное лицо, внезапно улыбнувшееся ей. И только когда смешанная командирская группа – из Семенова с Рычковым и трех «белых» американцев отправилась осматривать «объект», она поняла – перед ней стоял тот самый чернокожий актер, который в каком-то фильме дрался с непобедимым Шварценеггером. В кино крутой Арнольд конечно же победил, насадив двойника американского сержанта на осколок стекла. На деле же – с какой-то непонятной гордостью подумала Лидка, – этот большущий негр скорее всего за пару мгновений заломал бы и «железного Шварца», и какого-нибудь Ван Дамма, и… На этом память Кочергина на боевики иссякла; она любила смотреть совсем другие фильмы, в которых мужчины были одеты в строгие тройки и голыми торсами, увитыми мускулами, не щеголяли. Как оказалось, сержант Ник Бэском – так свали афроамериканца – тоже мог смотреть в глаза напротив миролюбиво, даже ласково. Именно так он глянул на Лидку, махнув вслед своему и российскому начальству так небрежно, словно именно он дал сейчас разрешение осмотреть «объект». А взгляда своего от Кочергиной так и не отвел. Так было что посмотреть! В первый момент американец сунулся к Кочергиной с достаточно суровой физиономией и она испуганно отшатнулась на своем стуле, вскинув кверху круглые коленки.

Сержант метнулся взглядом уже на них, и еще глубже. Зрелище того стоило. Лидка давно забыла, что в школе ее звали Кочергой – именно из-за тонких, чуть вывернутых ножек. Теперь ее ноги могли служить эталоном этой части человеческого тела; куда там до них тощим западным моделькам. А уж что промелькнуло промеж них!

Негр успел прочитать на Лидкиной недельке по-английски: «Среда», – кивнул одобрительно. То ли открывшейся на мгновение картине, то ли подтверждая, что сегодня, первого мая, действительно среда – даже в России. Его толстые губы при этом чуть шевельнулись, а затем такая же толстая складка сложилась на лбу. Он словно пытался что-то вспомнить. Если бы Ник был хоть на капельку уверен, что эта русская деваха с аппетитными ляжками понимает по-английски, он бы рассказал ей о своем детстве, о деде, который знал обо всем на свете. И о России тоже – о медведях на улицах, о трескучих морозах, о сиволапых мужиках и бабах, которые носят таинственные портки. «Портки» оказались вполне современными, а все остальное… Сержант огляделся, не обнаружил рядом ни одного косолапого; погода тоже стояла вполне себе флоридская, откуда был родом Бэском. Однако повод познакомиться с русской красоткой уже был – спасибо деду.

Он ткнул прямо перед собой толстым пальцем, похожим на сардельку производства Ковровского мясокомбината и добродушно прогудел:

– Порьтки?

Кочергина несмело фыркнула, и Бэском опять напряг память и могучие голосовые связки:

– Семьечки?

– Семечки, семечки, – кивнула Кочергина; насчет семечек она много что могла рассказать.

Но не успела – только заливисто расхохоталась, когда негр вспомнил еще одно, последнее пока для него русское слово:

– Наташа?

Кочергина даже повернулась, словно рядом по-прежнему стояла Наташка Крылова с дочкой; но та исчезла, как только услышала про химию, да про ядерное оружие. Зато совсем рядом, в каком-то метре по счастливой случайности сидела еще одна Наталья, Лидкина конкурентка. Этой Наташе было лет шестьдесят, и килограммами она могла сравниться с Ником; пожалуй, была даже потяжелее. Она расплылась на своем стуле и с вполне понятным интересом наблюдала за этим диалогом. А потом и разулыбалась, когда Лидка ткнула пальцем в ее необъятное пузо:

– Она, она Наташка, – с хохотом сообщила Кочергина Нику.

– Ноу, – отшатнулся и залопотал что-то на своем непонятном огромный сержант.

Из длинной испуганной тирады Кочергина поняла лишь все про ту же Наташку, поэтому, не прерываясь от смеха, представилась:

– Да не Наташка я, Лидка! Лид-ка. Понял, – и для убедительности похлопала себя по груди.

Эта часть женского тела тоже удостоилась благосклонного кивка чернокожего чужеземца; он постарался с той же интонацией, что русская, произнести:

– Лит-ка.

Кочергина поощряюще кивнула и улыбнулась; однако до такой степени, как ей ответил Ник, растянуть губы не смогла.

– Наверное специально перед зеркалом тренировался, – с завистью уставилась она на сверкающие эмалью зубы, которых кажется во рту у Бэскома было намного больше тридцати двух. А он, так же сверкая улыбкой, выпалил, словно закрепляя урок:

– Лит-ка, порьтки, семьечки!

– Семечки, – Кочергина кивнула, о подвинула вперед заветный мешочек.

Ник осторожно зачерпнул своей ладонью, напомнившей Лидке совковую лопату, и разгрыз первую.

– О! – брови, едва заметные на черном лице, взметнулись вверх в изумлении и восторге, и на какое-то время его рот превратился в автоматическую молотилку – или как там называется агрегат, который шелушит подсолнечник на заводах?

– Бизнес? – спросил он наконец, с трудом оторвавшись от такого увлекательного занятия.

Это слово, к его удивлению, Кочергина поняла.

– Ага, бизнес, – кивнула девушка, – будь он неладен. Сидишь тут целыми днями как проклятая…

Она перевела взгляд мимо негра – туда, где несмотря на оцепление, текла праздничная река ковровчан; совершенно так же лениво и бездумно, как нынешняя жизнь Лидии Кочергиной. Руки ее тем временем стукнули друг о друга два пустых стаканчика. Она словно чокалась сейчас с кем-то невидимым, кому только что пожаловалась на свою загубленную жизнь. Это она так сама считала – загубленную – в свои двадцать три года!

Ник понял этот глухой стук по-своему и полез в карман. Он выудил оттуда стодолларовую купюру и ловко сунул ее, уже свернутую трубочкой, в больший стаканчик.

– Ты что, – замахала а него руками Лидка, – у меня же сдачи не хватит.

– Бери-бери, – зашипела рядом Наташка, не отрывая толстого зада от сиденья, но дотянувшись все-таки кулаком до Лидкиного бока, – у него их там полный карман.

Глазастая была старушка, всегда углядывала самое главное. Негр, как попугай подхватил; он на глазах становился знатоком русского языка:

– Берьи, берьи!

– Ну и ты тогда «берьи», – Кочергина сунула весь мешочек в черную ладонь, а к другой, теребящей зеленый берет, поднесла горсть российской мелочи.

Ник монеты принял; наверное на сувениры. А потом повернулся к женщине, которая оказалась непонятно как совсем рядом…