Читать книгу Ябеда - Василий Капнист - Страница 3

Я рад, мой друг, что мы с тобою здесь столкнулись.

Да вы, сударь, зачем в дом этот завернулись?

Неужли за грехи какая вас напасть

Иль тяжба, Бог храни, втащила в эту пасть?

Так именно: процесс на шею навязался;

Я от него уйти хоть всячески старался,

Мирился, уступал, но потерял весь труд.

И так уездный уж и верхний земский суд

Прошед, где моему не льстили супостату,

Вступило дело к вам в Гражданскую палату.

Боюсь я, чтоб оно не оступилось здесь.

Да с кем же вы, сударь, имеете процесс?

Сосед мой Праволов не весть с чего вцепился…

Кто? Праволов?

Да, он. Чему ж ты удивился?

Дивлюся, право я, как с умной головой

Могли связаться вы с такой, сударь, чумой?

Сутяга хитрый он, однако ж не опасен.

Кто? Он?

Уж в двух судах был труд его напрасен.

Не знаете, сударь, сего вы молодца.

Другого в свете нет такого удальца.

Напрасен в двух судах! Да там лишь разбирают,

А ведь в Гражданской вдруг решат и исполняют.

Что за беда ему, что в тех его винят;

Лишь только для него в Палате был бы лад,

То он получит вдруг и право и именье.

Вас с Праволовым в суд? Какое дерзновенье!

Да чем же страшен так он мне? Прошу сказать.

Я, в армии служа, не мог соседей знать.

По замирении я в отпуск отпросился;

Лишь в дом – он на меня с процессом и взвалился,

И тут-то я узнал уж не от одного,

Что он злой ябедник, да только и всего.

Да только и всего! Так этого и мало?

Вы добрый человек, мне жаль, сударь, вас стало!

Покойный ваш отец мне благодетель был, —

Я милостей его отнюдь не позабыл:

Я помню, что его хлеб-соль едал довольно.

В сетях сих видеть вас мне, право, очень больно.

Коль нужен в чем, готов для ваших я услуг.

Чувствительно тебя благодарю, мой друг!

Я должен искренно теперь тебе признаться,

Что я не знаю, как за дело мне приняться.

Во-первых, мне скажи: чем так соперник мой

Мне страшен?

Господи! что за вопрос такой!

Он ябедник: вот всё уж этим вам сказали.

Но чтоб его, сударь, получше вы узнали,

То я здесь коротко его вам очерчу:

В делах, сударь, ему сам черт не по плечу.

В Гражданской уж давно веду я протоколы,

Так видны все его тут шашни и крамолы,

Которы, зеркалу судебной правоты

Представ, невинности явили в нем черты.

А сверх того еще, глас Божий – глас народа,

Подлоги, грабежи, разбои разна рода,

Фальшивы рядные, уступки, векселя.

Там отмежевана вдруг выросла земля,

Тут верхни мельницы все нижни потопили;

Там двести десятин два борова изрыли,

Здесь выморочных сел наследничек воскрес;

Там, на гумне, его дремучий срублен лес;

На брата иск за брань и за бесчестье взносит,

А пожилых с того и за умерших просит;

Там люди пойманы его на воровстве,

Окраденным купцам сыскалися в родстве

И брали то, что им лишь по наследству должно.

Но всех его проказ пересказать не можно:

Довольно и того, что вам слегка сказал.

Притом как знает он всех стряпчих наповал!

Как регламе́нт нагнуть, как вывернуть указы!

Как все подьячески он ведает пролазы!

Как забежать к судье, с которого крыльца,

Кому бумажек пук, кому пуд сребреца,

Шестерку проиграть, четверку где иль тройку,

Как залучить кого в пирушку, на попойку;

И, словом, дивное он знает ремесло

Неправду мрачную так чистить, как стекло.

Так вам возможно ли с сим молодцом тягаться?

И подлинно, его мне должно опасаться.

Но дело ведь мое так право, ясно так!..

Как солнце ясно будь, то будет аки мрак.

Но на судей ужли не можно положиться?

Хозяин здешний?..

Ах! Боюсь проговориться,

Но вы не скажете, не слышит нас никто.

Извольте ж про себя, сударь, вы ведать то,

Что дому господин, гражданский председатель,

Есть сущей истины Иуда и предатель,

Что и ошибкой он дел прямо не вершил,

Что с кривды пошлиной карманы начинил,

Что он законами лишь беззаконье удит

И без наличного дово́да дел не судит.

Однако хоть и сам всей пятерней берет,

Но вящую его супруга дань дерет:

Съестное, питьецо – пред нею нет чужаго,

И только что твердит: даянье всяко благо.

Вот на! Возможно ль быть? А члены?

Всё одно:

У них всё на один салтык заведено.

Один член вечно пьян, и протрезвленья нету, —

Так тут какому быть уж путному совету?

Товарищ же его до травли русаков

Охотник страстный: с ним со сворой добрых псов

И сшедшую с небес доехать правду можно.

А заседатели?

Когда сказать не ложно,

В одном из них души хотя немножко знать;

Так что ж? Лих та беда, что не горазд читать,

Писать и поготовь, а на словах заика;

И так, хотя б и рад, помеха лих велика;

Другой себя к игре так страстно пристрастил,

Что душу бы свою на карту посадил.

В суде по чермному с ним фараон гуляет,

И у журналов он углы лишь загибает.

А прокурор? Ужли и он…

О! прокурор,

Чтоб в рифму мне сказать, существеннейший вор.

Вот прямо в точности всевидящее око:

Где плохо что лежит, там зетит он далеко.

Не цапнет лишь того, чего не досягнет.

За праведный донос, за ложный он берет,

Щечит за пропуск дел, за голос, предложенья,

За нерешение решимого сомненья,

За поздний в суд приход, за пропущенный срок,

И даже он дерет с колодников оброк.

А о секретаре?..

Дурак, кто слово тратит.

Хоть гол будь, как ладонь, он что-нибудь да схватит.

Указы знает все, как пальцев пять своих.

Экстрактец сочинить без точек, запятых,

Подчистить протокол, иль лист прибавить смело,

Иль стибрить документ – его всё это дело;

И с Праволовым он запазушны друзья.

Он вам накаверзит, весьма уверен я.

И дельцо, знать, к себе он прибрал по секрету,

По крайности его в моем повытье нету.

Изрядно мне ты эту шайку описал!

Какая сволочь!

Я вам истину сказал,

Но Бога ради…

Будь, пожалуй, будь спокоен.

Но чем же мне начать? Я, право, так расстроен…

Из слов, сударь, моих могли вы то понять,

Что нечем тут начать, как тем, что дать и дать.

Изволь тебе, мой друг! Так, как знакомцу древню…

Никак: благодарю. Давно бы я деревню

Купил, когда б так брал, как многие берут,

Впредь до решенья дел, за предлежащий труд.

Таких неправедных нажитков я чуждаюсь;

С женой, с детьми трудом и правдою питаюсь.

А если правое чье дело верх берет

И правый мне за труд в признательность дает,

То, признаюсь, беру. Мне совесть не пеняет:

Я принимаю дар, бездельник вынуждает.

И не из прибыли я вам служить хотел,

Я уж сказал, сударь, я вашу хлеб-соль ел.

Ну, как же ты, мой друг, совет мне предлагаешь,

Которого ты сам исполнить не желаешь?

Ты бедный человек, имеешь малый чин,

Породы ты простой, не князь, не дворянин;

Ты дому моему уже служил довольно,

Но ты не взял, что я хотел дать добровольно.

А мне советуешь, чтоб я пошел дарить, —

Кого ж? Мне равного! Как может это быть!

И как мне сметь его унизить, уничтожить!

Не должно это вас, поверьте мне, тревожить.

До рода, до чинов какая нужда тут?

Давайте тем, сударь, которые берут.

А чтоб предохранить их от уничтоженья,

То придержитеся вы только умноженья:

Чтоб чина пред другим вам не уничтожать,

То по чинам лишь им извольте прибавлять.

Но оставляя их, о мне бы что сказали,

Когда б меня одни лишь деньги оправдали?

Не вправе ли тогда б и мой соперник был

Сказать, что в кошельке я совесть задушил?

Пусть врал бы он тогда, что на язык попало,

Не переделалось тем дело бы нимало.

И вы б сказать могли, что право в деле сем

Вы были подкрепить должны не только тем,

Что требовал закон, но и закона руки.

Нет, нет, не сроден я на эдакие штуки.

Пускай подарками мой враг марает руки.

Я мыслю, что мою тем правость помрачу,

Когда я за нее монетой заплачу.

Вы слишком песенку поете нам высоку,

А на Руси твердят: не всяко лыко в строку.

Но я всё правдою привык, мой друг, строчить,

Имений могут всех они меня лишить,

Но не принудят ввек на подлость и пронырства.

Что ж, вам от этого прибудет богатырства?

Честь.

Честь, сударь, не в честь, как нечего с ней есть!

Но надобно же вам подумать как ни есть…

Я думаю, я прав.

И неужель стоите

Упрямо в том?..

Стою.

И им вы не дадите?

Ни шелега не дам.

Однако истец ваш,

Я думаю, прислал тяжелый свой багаж

И под фортецию суда подкоп уж роет.

Пусть.

Ну, а как он залп из кошелька откроет,

То праву вашему на воздухе гулять.

Ну что ж? Хоть здесь они изволят сплутовать,

То я наместнику на них подам прошенье.

О Боже! положи устам моим храненье!

Но хоть подумайте – и это, ей, не вздор, —

Что исполняется палатской приговор

И что ощиплют вас, как коршуны синицу,

А с апелляцией уж голый дуй в столицу.

Нет, права моего ничто не помрачит.

Я не боюсь: закон подпора мне и щит.

Ах, добрый господин! Ей-ей, законы святы,

Но исполнители – лихие супостаты.

Закон желает нам прямого всем добра,

Но мы хотя и все из одного ребра,

Но не равно мы все к добру расположенны.

В Зерцало взглянь судов: Петра черты священны

Безмездно там велят по истине судить,

Божествен суд таков! Да где судей найтить?

Закон старается вселить в нас души новы,

Навычки умягчить развратны и суровы,

Ко бескорыстию желание вперить

И с правдою судей сколь можно примирить,

Наградою их льстит и казнью угрожает,

Но против ябеды ничто не помогает.

Ее-то бойтесь вы, сударь, а то роса,

Покуда солнышко взойдет, пробьет глаза,

И чтоб насущного вам хлеба не лишиться,

То должны с ябедой как ни на есть сойтиться.

Всё так, мой друг, но я из правил уж моих

Ни для каких причин не выйду ни на миг.

И я решился раз; что скажешь, всё пустое.

Но…

Перестань, прошу. Да это что такое?

Судейской красный стол, мой друг, я вижу здесь!

Не знаю, как сказать: иль ангел, или бес,

Вняв челобитчиков умильному моленью,

Присутственны места все предал всесожженью;

А как домов таких нельзя здесь вдруг найтить,

Где выгодно суды могли бы поместить,

То председатель наш в свой дом вместил палату,

С казны себе за то приобретая плату.

Так мы нечаянно в святыню забрели?

Но святость, знать, в ней спит, а день уж на земли.

Дивлюсь: для праздника хозяйска именинна

И для сговора…

Чей сговор?

У них едина

Лишь дочь. Я слышал вскользь, – таят,

Да за кого?

Не знаю истинно. Да вам что до того?

Как что? Но на тебя могу ль я положиться?

Я предан вам, сударь! Нет нужды и божиться,

Уж после всех тех тайн, что вам…

Так знай, мой друг,

Что страстью нежною пылает к ней мой дух.

В Москве у тетки, где она и воспиталась,

Увиделся я с ней, – она мне показалась;

Влюбился, был ей мил. Но сколько ни влюблен,

Я на войну спешить был честью принужден.

Простились горестно. Она мне поклялася

Любить меня по смерть. Потом война зажглася.

Я дрался, отличен; и сведал наконец,

Что в город сей велел ее привезть отец.

Спешил сюда, – в дому процессом задержался;

Приехал, к ней иду, с тобою повстречался,

И слышу, – Боже мой! Но может ли то быть?

Возможно ль клятву ей так скоро позабыть?

Да за кого?

Таят, сударь, к чему-то.

Да вот ее идет служанка к нам.