Читать книгу Далеко от Земли. Часть первая: Ученик Древних - Василий Лягоскин - Страница 4

От каюты техника Арни Лота, чье тело остывало на роскошном ковре, до медицинской секции, которая одновременно была жильем для Лии, было всего несколько шагов. Так что резерв времени для действа, единственного, которому ее обучили в управлении Второго Советника королевства Галантэ, был внушительным; с тройным запасом. Она едва не споткнулась, вспомнив Советника, и тех аграфов, что окружали его. Ну, и какое-то время Лию, конечно. Вступление в новую жизнь было не менее кошмарным, чем та, что ожидала ее в «родном» доме. Впрочем, первые полдня после того, как ее привезли в закрытом флайере в закрытое же помещение, расположенное глубоко под землей, были вполне спокойными. Девушку покормили, заставили искупаться в настоящей душевой и одели в чистый белоснежный комбинезон. Впрочем, последний почти сразу же пришлось снять, потому что помощница Советника, приветливая (на первый взгляд) аграфка подвела ее к медицинской капсуле, и приказала раздеваться. Лия беспрекословно подчинилась, и застыла перед длинным пластиковым ложем, чья прозрачная крышка призывно открылась без всякой видимой и слышимой команды. О том, что аграфка, никак не представившаяся Лие, отдала команду при помощи нейросети, девушка не просто догадалась; она словно почувствовала, и даже увидела, как что-то едва различимое протянулось от головы помощницы к изголовью капсулы. Но об этом, как и обретенной способности видеть и слышать сквозь стены, девушка предпочла умолчать. Это не было исключительно умственным заключением, для этого Лионель была слишком слабо развита; точнее сказать, ее разум был практически не развит. Но инстинкт подсказал ей – вести себя заторможено; улыбаться чуть испуганно и отстраненно, и, главное, не раскрываться никогда, и ни перед кем. Потому что вокруг одни враги, презиравшие ее, и желавшие ей только одного – смерти. Получив от нее предварительно еще что-то, пока непонятное. И этот вывод подтвердился буквально в течение часа.

– Ага, – довольно мило улыбнулась помощница, видя ее нерешительность, – кажется, ты не слишком часто пользовалась медкапсулами.

Лия медленно кивнула. О том, что сейчас будет ее первый опыт пользования этим величайшим творением лучших умов королевства, она сообщать не стала. Просто последовала инструкциям местного медика, и аккуратно легла в ложе капсулы, какую за пределами королевства могли себе позволить разве что властители Миров. Ведь это был аппарат последнего, девятого поколения, и его экспорт приравнивался к государственной измене, и карался соответствующим образом.

Прозрачная крышка медленно опустилась, и Лию начало втягивать в глубину сна. Она, в принципе, была не против отдохнуть; день выдался исключительно богатым на события, и он еще не кончился. Но что-то подсказывало ей: «Не спи, потерпи!». А потом… сознание как-то раздвоилось. Большая часть вместе с уставшим, побитым телом действительно спало, а крохотная любопытная змейка, абсолютно невидимая даже для нее самой, выползла из головы, и принялась «бродить» по капсуле, а потом и за ее пределами. Так, опытным путем, Лионель выяснила, что ее возможности слышать и видеть (даже с закрытыми глазами) не превышают примерно десяти метров. Дальше – стена; невидимая, и абсолютно непроницаемая для змейки.

Иногда любопытное хладнокровное нечто, выращенное девушкой из самой себя, тыкалась безглазой, и безротой головой обратно в тело – в те места, где, как по волшебству пропадали ссадины и синяки, а под восстанавливающей нежность кожей срастались сломанные ребра. Еще что-то пыталось подергать за уши. Попыталось, и отступило. Но вот змейка опять метнулась наружу, за пределы капсулы. Это в пределы десятиметровой зоны, которую не покидала помощница, вступил сам Второй Советник.

– Лэр, – помощница склонилась так низко, что едва не достала до идеально чистого пола ушами, – я почти готова.

– Ну, что там?

В абсолютно спокойном голосе аграфа проскользнули нотки нетерпения. Помощница замерла, и змейка дернулась в попытке проследовать вслед за другой, такой же бестелесной нитью. Той самой, что протянулась теперь от капсулы к аграфке. А та, все так же в ступоре, подобно сомнамбуле начала декламировать:

– Лионель ди Контэ, двадцать пять биологических лет. Без всякого сомнения, родная дочь графа ди Контэ и его супруги. Генетически – стопроцентная аграфка. Уродство с человеческими ушами объяснению не подлежит; на попытки медкапсулы вернуть нормальные – аграфские – уши организм отреагировал резким выбросом гормонов и антител, готовых прервать операцию изнутри. Прервана командой снаружи.

– Давай главное, – подстегнул ее начальник.

– Индекс интеллекта – сто девятнадцать. Абсолютно не развит. Нейросеть отсутствует. Точнее – не устанавливалась вообще. Уровень развития крайне низок. Словарный запас соответствует шести-семилетнему возрасту. Многочисленные внутренние и наружные повреждение купированы…

– Самое главное! – рявкнул Советник.

– Увы! – фигурка помощницы сжалась; она склонилась, словно заранее прося прощения за не очень приятную весть, – ничем хорошим девочка нас порадовать не может. Уровень ментоактивности едва дотягивает до H8.

– Не может быть! – даже пошатнулся от неожиданности лэр, – я собственными глазами видел. Там уровень был не меньше, чем C. А может, и до B дотягивал.

– Ну, не знаю…

Советник, тем временем, ее не слушал. Он явно прислушивался к кому-то, или чему-то другому. И, скорее всего, услышал. Потому что буквально через пару минут он удовлетворенно кивнул, и повернулся к помощнице уже с привычным властным выражением лица.

– Аргениэль (так, очевидно, звали помощницу)! Повреждения – о которых ты говорила – они уже полностью залечены?

– Да, сиятельный лэр!

Помощница явно уловила перемену в настроении шефа; из ее голоса исчезли даже намеки на игривость. Вся ее фигура показывала готовность сорваться с места по первому слову. И слово это прозвучало. Точнее, слова:

– Неси ее… на арену!

Если аграфка и удивилась, ничто в ее лице не показало этого. Она лишь на несколько мгновений замерла, как прежде Советник. Несомненно, она связалась со своими помощниками – дроидами. Даже Лия, отстраненно наблюдавшая за этим диалогом, сообразила, что Аргениель не снизойдет до того, чтобы тащить пленницу на собственном плече.

Манипуляторы примчавшихся дроидов, которые своим матово-серым цветом и плавными обводами мало чем напоминали того угольно-черного монстра, небрежно тащившего девушку в подземелье замка ди Контэ, оказались на удивление мягкими, даже ласковыми. О том, что они при необходимости могут быть безжалостными и смертоносными, Лие еще предстояло узнать. Теперь же ее подхватили так комфортно, как она не возлежала даже на собственной кровати, или мягкой травке в парке, и понесли вслед за стремительно двинувшейся вперед помощницей Второго Советника королевства. Сам он, кстати, исчез из сферы внимания Лионель еще раньше.

Ареной здесь называли помещение, которое представляло собой цилиндр диаметром не больше десяти метров. Все здесь – и полы, и стены, и высокий потолок – были однотонного песочного цвета. Даже дверное полотно, которое бесшумно затворилось за скользнувшими наружу дроидами, и слилось с материалами стен. Лионель оценила упругость полового покрытия, на которое была бережно сгружена, и подошла к стене, чтобы убедиться – последняя была так же теплой, и поддавалась на нажатие руки. Она двинулась по кругу, словно пробуя на прочность покрытие; ни на мгновение не остановилась, не показала даже мельчайшим намеком, что в одном месте за стеной явственно просматривались две напряженные фигуры – там сидели, и явно наблюдали за пленницей Советник с помощницей. Точно так же она не отреагировала на третью фигуру, которая стремительно приближалась с противоположной стороны – туда, где юная аграфка своим особым зрением разглядела контуры еще одной двери. Она вздрогнула всем телом – уже не понарошку, а все своим существом, когда эта дверь бесшумно отъехала в сторону, и на арену ступил разумный, способный навести ужас на куда более опытного и выдержанного аграфа.

Это, несомненно, был разумный, но какой! Огромный, ростом больше двух с половиной метров, и размахом плеч таким, что Лия полностью поместилась бы на них в длину, еще и места немного осталось бы. И еще – он был покрыт волосами, или шерстью. По всему телу, но неравномерно. И только когда он в несколько неторопливых, но очень широких шагов приблизился к девушке, она, едва не теряя сознания от страха, поняла, что в тех местах, где густая бурая шерсть отсутствовала, ее замещали рваные шрамы и рубцы разной степени заживления. А из длинной резаной раны на мощной груди еще сочилась темная кровь.

Чудовище задрало голову к потолку, гулко бухнуло себя кулаком в грудь, прямо по ране, и что-то прокричало. Лионель не поняла ни слова, но инстинктивно поняла часть тирады – ту самую, что сопровождалось реакцией громадного мужского органа в заросшем особо густо паху. Все там зашевелилась, набухло, восстало навстречу такой мелкой для громады мышц и костей женщине-аграфке, и самец сделал последний шаг. Настолько стремительный, что Лия не успела испугаться еще сильнее, и провалиться в спасительный обморок, как оказалась погребена под живой плотью, в жалких остатках комбинезона, разодранном острыми когтями. От гиганта пахло остро и жарко; мужским потом, кровью и еще чем-то резким, от чего уплывающее сознание резко вернулось в голову. И в тот же момент ее буквально разорвало пополам дикой болью, а самец на ней зарычал довольно и торжествующе. Мысли маленькой аграфки заметались в отчаянии. Ей вдруг вспомнился братец, его глаза, его понимание близкой и окончательной смерти. Но у этого монстра глаза, которые он, несомненно, закатывал от похоти, были где-то в недосягаемом далеке. И сама Лия не могла пошевелить ни руками, прижатыми к телу грузной тушей, ни ногами, отказавшими от лавины боли. Единственное, чем могла шевельнуть сейчас Лия, это губами – чтобы чуть обнажить острые, как и у любой аграфки, зубки. Один из клыков задел тонкую кожицу раны на груди здоровяка, и в рот девушки потекла быстрая струйка горячей крови.

Лионель не вывернуло наизнанку; она не подавилась потоком жидкости, набирающим силу. Нет – она с изумлением и радостью провалилось в тот транс, что сопровождал девушку в последние мгновения жизни Армонвилля. Каждая капля крови здоровяка несла ей десятикратную, нет! – стократную дозу энергии, и она никак не заканчивалась. Конечно, вся кровь монстра никак не могла уместиться в пищеварительном тракте аграфки. Но этого и не потребовалось. Монстр отчаянно закричал, явно почувствовав свое последнее мгновенье в мире живых, и обмяк, полностью накрыв девушку телом. Но у Лионель теперь хватило сил, чтобы отбросить два с половиной центнера мертвой плоти в сторону, даже не заметив усилия. А потом встать, утвердившись на теплом, залитом кровью полу. Она стояла спиной к прятавшимся за стеной зрителям, но все равно видела, как они замерли стоя в удивлении и, быть может, в ужасе. И как Советник почти жалобно, но очень экспрессивно закричал на помощницу:

– Живо! Живо ее в капсулу!

Конечно, Аргениэль не бросилась сама к залитому кровью монстру – сейчас эту роль исполняла Лионель; она опять вызвала не помощь дроидов. А Лия не сопротивлялась; она отдалась ласковым манипуляторам механизмов, и поплыла назад по уже известному маршруту. И еще успела отметить, как в противоположную дверь арены шагнули другие дроиды – обычные уборщики; явно за мертвым телом.

И опять опустилась прозрачная крышка медицинской капсулы; из засыпающей Лионель привычно скользнула змейка, которая совсем скоро с каким-то злорадством донесла до своей хозяйки слова Аргениэли, которая чуть ли не легла на прозрачный пластик сверху.

– Лэр! – вскричала она, выпрямляясь, – это просто невероятно! Искин показывает уровень ментоактивности A8… нет, ошиблась – A9… Ой!

Аграфка за пластиком даже прикрыла рот ладошкой, а Советник в нетерпении изогнул тело невероятным образом, заглядывая в лицо помощницы, которая стояла впереди, и была ниже его на целую голову.

– Что – «Ой»! Что с ней происходит?

Помощница не отреагировала на вопрос шефа. Точнее отреагировала, но совершенно особенно. Она продолжала зачитывать монотонно, как мантру, непонятные для Лии буквы и цифры: «A10…B1…B5… C5…F5…H8».

– Все! – ожила она, наконец, – вернулись к исходной цифре. Наверное, это и есть ее природный уровень.

– Выводы буду делать я, – проворчал Советник, вернувший себе хладнокровие гораздо раньше аграфки, – а ты, Аргениэль, устрой эту уродку на третьем уровне. Помыть, одеть, накормить. Занять чем-нибудь. Да хоть игрушек ей принеси.

– Может… чего-нибудь обучающего?…

– Ни в коем случае! Ты еще предложи ей нейросеть поставить. Не будем рисковать; кто знает, как поведет себя проснувшийся разум.

Он стремительно унесся из медсекции. А Аргениэль опять склонилась над капсулой, вглядываясь в спокойное лицо Лии. Сейчас, когда ее не могли видеть ни Советник, ни камеры наблюдения, к холодному пластику почти прижималась не прекрасная богиня, а фурия, едва сдерживающая ярость:

– Разум, говоришь! – прошептала она зло и так тихо, что даже Лионель едва расслышала ее, – твой-то уже давно протух. Только и знаешь, что бегать советоваться с биоискином. Без него, наверное, забыл бы, как горшком ночным пользоваться.

Такого всплеска ярости испугалась даже бесплотная змейка Лии. Она втянулась в тело, и девушка, уже лишенная чужой энергии, полностью отдалась воле медицинского искина.

Так начался новый, очень короткий, и очень насыщенный этап ее жизни. Дни мелькали перед глазами вместе с новыми монстрами, насиловавшими ее на арене, а потом и прямо в капсуле. Разные они были – вполне красивыми, и страшными уродами, людьми и нелюдями; даже какими-то прямоходящими крокодилами. Последний, впрочем, на ее девичьи прелести не прельстился, но покусал знатно, прежде последние капли его энергии оказались в организме аграфки. И все – ничему больше ее не учили. Хотя – по подслушанным не один раз монологам и диалогам помощников Советника и его самого – неокрепший ум девушки понимал, что дыры, в которые истекала заемная сила, вполне можно было зарастить; что ее объемы можно было полнить. И что, наконец, этот страшный дар мог быть не единственным, чем одарила юную аграфку природа. Увы – Советнику королевства была нужна только эта особенности организма Лии.

– Ну, вот, – сказал он ей в один прекрасный (или совсем не прекрасный) день, – теперь мы перейдем к тому, зачем, в общем-то ты тут и находишься. Послужим Галантэ. Вместе. А я тебе помогу. Не бойся, девочка.

А девочка уже не боялась ничего. Она просто помнила тот разговор, что состоялся у этого аграфа с ее отцом. Ничего не планировала на этот счет, но почему-то ждала новой встречи. Ее повели, точнее, повезли, на платформе с удобными креслами, ослепительно-белого, как и почти все вокруг, цвета. Повезли по подземным переходам далеко – так что путь на летящей на достаточно высокой скорости над полом на высоте полуметра платформе занял не меньше получаса. И на всем этом пути им не попалось не одного встречного разумного, ни одной платформы. Лишь немногочисленные дроиды замирали в нишах, явно предупрежденные о прохождении важных персон.

В новой секции было безлюдно. Лию почти торжественно ввели в крохотную комнату, единственным предметом обстановки которой было роскошное ложе, с ожидавшим ее обнаженным мужчиной. На этот раз обычным человеком.

– Иди! – подтолкнул ее в спину Советник, – ты знаешь, что делать.

Лия привычно, без проблесков каких-то чувств легла под незнакомца, и почти сразу же «выпила» его досуха. Она не знала о таком явлении, как наркомания, но уже была, несомненно, таковой. Причем, в самой страшной, уродливой ее форме. Потому что зависимость обычных разумных от химических, или природных наркотиков лечилась одним сеансом в медкапсуле. А болезни псионов техника даже самого последнего поколения не лечила. Помочь мог только более сильный псион. А таких к Лие даже близко не подпускали.

Полную сил аграфку провели в помещение, находившееся в нескольких шагах от комнаты. Абсолютное большинство разумных Содружества изумилось бы беспредельно, увидев устройство, стоявшее посреди огромной залы. Но не Лия – эту аграфку уже ничто не могло удивить. Посреди огромной залы, ярко освещенной невидимыми светильниками, стояла, несомненно, медицинская капсула. Но необычная, сдвоенная – словно созданная для лечения близнецов. Однако внутри лежали отнюдь не близнецы. Лионель, бросившая равнодушный взгляд внутрь открытой капсулы, увидела в ней двух человек – глубоко старика, чья грудь едва вздымалась, и молодого, явно полного сил, но сейчас тоже бессознательного юноши. Приглядевшись, можно было распознать общие черты у двух таких разных представителей человеческой расы. Но Лие это было ни к чему. Она ждала лишь продолжения: команды Советника. И команда последовала – после того, как капсула закрылась, и ее стремительно заполнила какая-то жидкость, в которой теперь плавали два тела, и странная конструкция, больше всего напоминавшая диковинный цветок, собранный в соцветие из перемежающихся ярко-красных и нежно-розовых лепестков.

– Лионель, девочка. Ты должна сейчас всю ту силу, что получила у… в общем, ту, что получила недавно, осторожно влить вот в это устройство, – он показал на «цветок», своими краями удивительным образом касавшийся висков обоих разумных.

Аграфке было не жалко; максимальный экстаз она получала, когда энергия заполняла ее тело. Теперь же она непринужденно положила ладони на прохладный пластик капсула, и постаралась вытолкнуть чужую силу из себя. Она не направляла ее в определенную точку пространства, но конструкция словно сама притянула нужную ей энергию. Лепестки – один за другим, начиная от виска старика, истаивали в жидкости, абсолютно не реагировавшей на такую реакцию, а Лионель замерла, подспудно чувствуя, что на ее глазах творится чудо, по сравнению с которым ее «игры» с энергией казались песчинкой рядом с горой. Зримым воплощением этого чуда было истечение уже другой энергии – от старого тела к юному. И когда исчез последний розовый лепесток, аграфка каким-то неведомым чувством поняла, что старик, не сделавший в тягучей жидкости последнего вздоха, умер. А юный разумный открыл в той же жидкости глаза, заполненные опытом длинной прожитой (быть может, не одной) жизни…

Лия, так не вовремя погрузившаяся в воспоминания, с трудом удержала равновесие, перешагивая через порог медсекции крейсера. Эта дверь была заранее открыта, и все внутри было приготовлено к действу, аналог которого она сейчас вспомнила.

– А потом было еще три таких, – она едва опять не окунулась в пучину воспоминаний, и тут же тряхнула головой, – не сейчас; не время и не место для этого. А время придет.

Аграфка осторожно опустила тяжеленную конструкцию в специальное приемное отделение двойной капсулы, мазнула взглядом по двум лицам – старому и молодому. Ничто не зацепило ее душу; обычные люди… Хотя – много ли она видела обычных людей? Перед глазами быстрее очереди из игольника промелькнули лица немногих людей, которым не посчастливилось встретить на своем жизненном пути юную аграфку.

Крышка толстого прозрачного пластика медленно опустилась на место, так же неторопливо скользнула внутрь конструкция, утвердившаяся точно между двумя разумными; их головами. Заполнение полости капсулы специальной жидкостью началось автоматически, без дополнительной команды. Все – вплоть до завершения процедуры, а продлиться она должна была почти полные стандартные сутки – было запрограммировано заранее. Программа же писалась столетиями, и обошлась в миллиарды кредитов и тысячи жизней разумных. Гель тоже был не обычным. Жестко привязанный к генотипу лежащих в капсуле разумных, который – кто бы мог подумать! – совпадал на сто процентов, он обладал способностью сохранить зависшие в нем тела и довести процедуру до завершения даже в условиях межзвездного пространства, без внешних источников питания. Об этом как-то упомянул Второй Советник, и не отягощенные грузом лишних знаний мозги Лионель впитали и сохранили эту информацию. И много другой, которая временами выползала из памяти.

Сейчас плотный гель подчеркнул особенности лиц и фигур обнаженных людей; словно сделал старика еще старше, практически мертвецом, а его молодого визави – красавцем с мужественным лицом и рельефной мускулатурой. Но особенно четко в этой тягучей жидкости проявились жесткие диски конструкции. Они будто зажили собственной жизнью; казалось, это невесомые лепестки роз колышет теплый летний ветер, и сейчас он начнет срывать их один за другим, и…

Наваждение, казалось, охватило и Лионель. Она стояла сейчас на специальной подставке, позволявшей ей видеть содержимое капсулы полностью. Вот она склонилась так, что ее лицо оказалось над конструкцией, над тем ее краем, что касался кончиком трубки виска старца. Губы аграфки, еще помнящие тепло уст несчастного Арни Лота, чуть приоткрылись, и наружу, сквозь пластик капсулы и застывший подобно камеди гель вместе с выдохом потекла команда:

– Начинайте…

Слово это было не обычным; оно переполнялось энергией, которой поделился Арни. Лия и толику собственной добавила. И эта гремучая смесь впиталась первым лепестком конструкции. Теперь последняя работала сама; Лия, вытолкнувшая из себя одним выдохом гигантскую порцию жизненной энергии, буквально распласталась на крышке. Сейчас ей доставало сил лишь следить за удивительным процессом, глубинного содержания которой она не могла знать. Первый лепесток истаял, растворился в геле. И что-то изменилось в паривших в капсуле мужчинах. Морщины в лице старика стали глубже, из него словно истаяла крупинка чего-то важного, что составляло саму суть разумного. И столько же не менее важного проявилось в лице молодого. Еще один лепесток, и еще одна порция жизни переместилась из тела одного разумного к другому. И все это в абсолютной тишине. Не слышалось даже дыхания Лии, стука ее сердца. А кроме нее, и двух разумных, замурованных в медицинской капсуле, ни одной живой души не было на расстоянии двух гиперпрыжков. Именно там стоял в ожидании контрольного срока крейсер-близнец «Салмат» со своей командой, и командой «Алмата» в качестве пассажиров.

Лия не шевелилась; один за другим растворялись бесследно алые и розовые лепестки, все больше жизни проявлялось в лицо молодого мужчины. А старый… все шло к тому, что он едва ли переживет последний лепесток. Вообще-то программой так и было предусмотрено, что как раз к этому моменту в капсуле должен остаться лишь один разумный. Не раньше и не позже. Так и случилось бы, потому что никто, кроме Лионель помешать этому процессу не мог; а сил у нее практически не осталось. Так и случилось бы, если бы не тот лепесток, если бы не та злосчастная ошибка, которую допустил аратанский инженер Арни Лот. Впрочем, эту ошибку вполне могла отнести на свой счет Лионель ди Контэ. Арни уже заплатил самую высокую цену; а Лия?

Тот поток жизненной энергии, что двигался вдоль трубки и пожирал лепестки один за другим, поменял вектор своего движения. Вырвавшись из металлического плена, он сгустился и утончился до размеров, рядом с которым атом был той самой горой, которая родила мышь. Этот луч пронзил голову Лии, задержавшись в ней ровно на тот неуловимый отрезок времени, который потребовался, чтобы выдрать с последним корешком то, что, собственно, и отличало от других разумных Лионель ди Контэ. Ее совсем невеликую память и удивительные способности. То бесформенное, хотя и по-прежнему красивое тело, лежащее на пластике, уже не было Лией. Последним отблеском мысли, улетавшей в космическое пространство вместе с лучом, было огромное сожаление от того, что она так и не смогла вернуться домой, в замок, и не смогла еще раз заглянуть в глаза графа ди Контэ. Заглянуть по своему, как она не раз заглядывала в глаза и души разумных на арене. Стало бы ей легче, если бы она успела узнать, что единственный лепесток в конструкции, угнездившийся вопреки установленному порядку, ударит в будущем и по Второму Советнику, и по клану Контэ? Что именно сейчас начала свое неторопливое и безудержное движение лавина событий, которая погребет под собой практически каждого, кто старательно творил из маленькой девочки безжалостного монстра. А стронул первый камешек этой лавины яростный луч, вырвавшийся на просторы вселенной, в поисках… Кого?…