Читать книгу Мама, я хочу убивать - Василий Мазанюк - Страница 4

Дрр… Дрр… Дрр…

Будильник зазвенел как обычно – раньше времени. И тут проблема не в самой технике, а в том, что я идиот. Я всегда ставил будильник раньше положенного, дабы просыпаться постепенно. Но всегда просыпался с трудом, как и в этот раз.

Хруст всех костей стал гимном моего утра. Наравне с ним олицетворять утро стал мой лысый приятель. Поначалу это вызывало моральный дискомфорт: вдруг кто-то зайдёт и увидит моего друга в боевой готовности. Впрочем, в этот раз, как и во все прошлые, никого не было. Я был один в холодной комнате. Будильник, как новые песни Жанны Фриски, я больше не слышал.

Я жил в двухэтажном доме. Он был относительно большим, некоторые знакомые в шутку называли его «особняк», но отнюдь, до особняка ему было также далеко, как и Егору Криду до философских размышлений в песнях. Моя комната сильно отличалась от всего дома. Окружение за пределами моей территории было жёлтым и ярким, в то время как в моем склепе преобладал тускло-синий цвет. К слову, я долгое время старался привести своё помещение в идеальный для меня вид. Любой эстет вырвал бы себе глаза собственным пальцами, ведь я безвкусен в выборе дизайна интерьера. Небрежное сочетание постмодернизма и барокко – вот что есть моя комната.

Неоновые лампы, которые освещают ветхое дубовое зеркало, вызывают когнитивный диссонанс. Старая и прекрасная картина, на которой изображён распятый Иисус на руках его творца и мощный компьютер с навороченным микрофоном и веб камерой. Сочетание несочетаемого. Ковёр, который по завету предков должен висеть на стене, у меня украшает пол. А место, где должна стоять огромная плазма – забито книгами. Что я любил в своей комнате, так это маленькую кофеварку, расположившуюся в тёмном и пыльном углу. И две гитары, которые я пригвоздил к стене. А ещё моя двуспальная кровать. На ней могли легко расположится две сексуальные фотомодели и моё тощее тело. Но, увы, там располагались только две сексуальные фотомодели. Спасибо за такое постельное бельё, мам.

Самая муторная процедура утром – чистка зубов. С ранних лет жизни я относился с неприязнью к этому процессу. С ранних лет жизни я относился с неприязнью ко всему: парикмахерская, ванна, обед в школьной столовой, ваше мнение – я презирал многое, но не так явно, как сейчас.

Застёгивая пуговицы на рубашке, я попутно дискутировал с самим собой. Вот я не люблю общепринятую форму. Я не хочу подчинятся их правилам и устоям, носить белый верх и тёмный низ. Но, с другой стороны, если бы всех этих правил и устоев не было, я бы всё равно носил белый верх и тёмный низ. И тут мы переходим к тому, что я люблю – я люблю рубашки и вообще классическую одежду и, если бы не мои диссидентские взгляды на нынешний перечень правил, я бы и не возмущался. Выйдя на улицу я сразу почувствовал порыв ледяного дыхания Перуна, вы не подумайте, я разбираюсь в славянской мифологии также отвратительно, как и вы в своей жизни. Просто в детстве я много времени проводил за книгами, оттуда-то и растут ноги у выкидышей моего мозга.

Утром больше всего меня раздражали знакомые, которые просто обязаны поздороваться с тобой и прервать прекрасную красоту тишины твоих мыслей. Их я ненавидел больше всего, конечно, были и те, кто мог меня понять, они проходили мимо и не обращали на меня внимания, как и я на них. Мои единомышленники. Жертвы утра. Мученики рассвета. На учёбе я в основном проводил время, направив тоскливый взгляд в окно. На площади города, как дети в магазине игрушек, копошатся взрослые и состоятельные люди. Они все бегут куда-то, что-то рассматривают и с кемто вечно говорят. Были среди них и вечно ворчливые старые бабки, я бы мог провести параллель между ними и мной, но, в отличии от этих беззубых фурий, я умею скрывать свой гнев.

По пути в столовую я думал о том, почему за последний год я так сильно отгородился от социума. Мой нигилизм всегда питал мою душу (хотя парадоксально говорить о душе, считая себя нигилистом). В отрицании я видел свободу – свободу мысли и действия, отсутствие принуждения. И покуда старшие мне твердили, что я гоню себя в могилу, я цинично отвечал: «Заставить себя смеяться я не могу, но ваши потуги быть правильным вызывают улыбку».

Меня недолюбливали, но уважали. За последний год я превратил свой язык в смертельное оружие, которое меткими выстрелами разило оппонента. Конечно, среди них всех никто и не слышал о диалектике, потому спорить с ними было проще простого. Они упорно стояли на своём, но доказать ничего не могли. Только истинный глупец будет упорно стоять на своём, отвергая все аргументы и факты.

Пока я размусоливал то, что творилось в моей черепной коробке, моё тощее тело уже спустилось в общепит и прихватило миску с едой. Всё это было доведено до автоматизма. Иной раз я сам не замечал, как проходил сотни метров и, когда приходил в себя, оказывался в совершенно неизвестном мне месте.

Остаток рабочего дня я провёл в прострации. Вернувшись домой, я выпил антидепрессанты, которые забыл выпить утром. Согласен, в 17 лет сидеть на таблетках не круто, но ещё хуже умереть в 17. У меня было много планов… раньше. Сейчас юношеский максимализм выебал мою рефлексирующую натуру и заставил меня на всё это смотреть. Хуже только ваше отражение в зеркале. Но суицид был слишком неприятен для меня. Я не хотел умирать от собственных рук, я выше этого. Смерть – это протест обществу. Я бы хотел, чтобы моя смерть принесла пользу человечеству.

Основное моё развлечение дома – чтение книг и просмотр кино. К слову, любовь книгам у меня проснулась два года назад, до этого я считал это занятие скучным и читал, и то редко, различные энциклопедии по биологии и мифологии. Ныне я часы провожу за книгами. Потому мой день пролетает незаметно. В перерывах между отдыхом я ем. Еда – это прекрасно. Если бы у вас был выбор – 5 кг мяса или женщина, берите женщину: в ней больше мяса, а следовательно, больше еды.

Я, будто аскет, уходил от социума, запиравшись в комнате. Но интровертом я называть себя не могу. Я любил внимание ещё с пелёнок. Когда мной восхищались, когда меня обсуждали – это было великолепно. Внимание – вот мой наркотик. Я должен быть в центре внимания. Моё эго превыше других. Я и только я прав. Я закон. Я власть. Я бог. Я идиот, блять. Внимание людей – это чушь. Если вы ставите для себя целью жизни славу, то вы идиот. Конченый и ****утый идиот (Привет, я в прошлом). Впрочем, сейчас у меня и вовсе нет цели в жизни. Как у вас нет второй половинки, а если есть, то эта книга не для вас – идите к чёрту, тут только грусть и гнев.

Уснул я быстро. Сладкий аромат пучины сознания манил меня и я был готов вкусить прекрасный нектар, дарованный моим подсознанием – сон.

Напоследок. Если вы читаете это произведение, значит оно закончено. Сейчас я пишу его и я даже не знаю, чем всё кончится. Я даже не знаю, что ждёт вас в следующей главе. Нет ни плана, ни структуры сюжета. В эту книгу я просто выплёскиваю свои эмоции. Но если вы это читаете, то я вам завидую, ведь на руках вы имеете законченный материал, в то время как я ещё в поисках эпилога.