Читать книгу Как лягут кости - Василий Митрохин - Страница 2

Что такое работа полицейского? Для простого обывателя она чаще всего незаметна. Так и хочется добавить, что «и трудна». В принципе, так и есть. Только вот насчет незаметности любой человек вам скажет, что на самом деле полицейские ни хрена не делают. Тупо просиживают штаны и сажают кого попало за выдуманные преступления.

Хотел бы я, чтобы именно так обстояли дела. Поверьте, уж я-то точно знаю, какие они, суровые полицейские будни. Хреновые они. Вот как есть хреновые. Только что мне с того? Тяни лямку, следак Томин, быть может, получится у тебя сделать мир чище вокруг.

Мои размышления о тяжкой судьбе российского полицейского прервало вежливое покашливание нашего эксперта-криминалиста, а по совместительству моей жены, Наташи.

– Что скажешь, Паша? – спросила она.

Я посмотрел на нее сурово и пробурчал:

– Это не ведро! – и судя по всему, я совершил очень плохой поступок – опередил ее.

Не знаю, сколько мне оно будет аукаться, ведь уже три года прошло с моего первого дела, а мне все еще его постоянно припоминают. Чем их оно так пробрало – не понятно, ведь история была самая ни на есть идиотская. Так ведь нет – оно затмило своей славой даже историю начальника оперотдела Хронова. Мне эти ведра теперь даже на день рождения дарят… И ведь никто не вспомнит сейчас, что я за последние полтора года службы, с тех пор, как вернулся в родное РУВД, накрыл две банды, раскрыл дело Львинских… А они… Ведро, чтоб его…

Но это все лирика, суровая реальность же была у меня прямо перед носом. Стажер уже проблевался, выполз из кустов, пора показывать свою эрудицию, выделываться перед младшим поколением.

– Труп мужчины, сильно обгоревший, четвертой степени ожоги, – я принюхался. – Предположительно его облили бензином и подожгли, – огляделся вокруг и продолжил: – Скорее всего, сжигали уже труп, вокруг много сухой листвы, а сгорело только вокруг него. Живой бы дергался, пытаясь себя потушить, и площадь сгоревшей листвы была бы немного больше. Также, земля под трупом и рядом с ним довольно влажная. Это значит, что, скорее всего, труп после сжигания потушили водой. Преступник контролировал все это дело. Не просто наслаждался огнем, гаденыш. Далее, о том, что преступник не покинул место преступления сразу после того, как поджег труп, свидетельствуют два зарика, обнаруженные в глазницах черепа. Они пластмассовые и расплавились бы, если бы преступник просто оставил их в огне. Нет, он аккуратно вставил их вместо глаз и повернул единицами наверх уже после того, как потушил хорошенько прожарившееся мясо. Орлов, понял? – обратился я к стажеру.

– Ага, – промямлил еще бледный Дима. Что поделать, юный возраст, третий курс Академии, стажировка, а тут с места в карьер: обгоревший труп, какие-то зарики и суровое начальство, то есть я, рядом.

– Тогда чего сидим? Пиши протокол осмотра места преступления! – усмехнулся я. Дима кивнул и, дрожащими руками достав из сумки планшетку, ручку и листок бумаги, начал писать. Вернемся в РУВД, надо будет проверить, что он там сейчас накалякает.

– Товарищ криминалист, у вас есть замечания? – повернулся я к Наташе.

– Никаких, следователь Томин, – улыбнулась Наташа.

– И даже дополнений? – воскликнул я удивленно.

– Нет, – покачала головой моя жена.

– А странно! – поднявшись с земли, произнес я. – Думал, вы выскажете мысли о способе убийства этого бедолаги!

– А разве его не сожгли? – спросил Дима.

– Орлов, не позволяй мне думать, что ты глупее своей планшетки. Иначе стажировку ты у меня не пройдешь, – покачал я головой.

– Думаю, нам это после в отчете расскажет Бюро судмедэкспертизы, – ответила мне Наташа после недолгого раздумья. – Это я не про глупость Орлова, а про труп, – уточнила она, поймав мой удивленный взгляд.

– Ну да, Орлов на столе у патологоанатома в таком юном возрасте смотрелся бы дико. И вряд ли они смогли бы определить степень его глупости. Это под силу лишь специалистам широкого профиля, – улыбнулся я, давая понять Орлову, что все мной сейчас сказанное – всего лишь шутка. – Что ж, если вы настаиваете… Санитары, уносите тело! – повернулся я к двум мужикам, скучающим у труповозки.

После того, как санитары унесли «шашлык», Наташа еще раз осмотрела все вокруг. Я ей не препятствовал. Я всего лишь следователь, а не криминалист. Лучше я что-нибудь провороню, чем она.

Не прошло и минуты, кстати, как Наташа кое-что заметила:

– Паша, посмотри!

Я присел рядом и увидел небольшую надпись на том самом месте, где недавно лежал труп.

«2+2=0»

Фуражкой клянусь, я где-то уже видел… Не придумав и так и не вспомнив, я обратился к Наташе:

– Что-нибудь поняла?

– А как же, – хмуро кивнула Наташа. – Наш преступник – точно не гений математики.

– Понятно, – вздохнул я. – Ладно, сфоткай это и пошли уже в РУВД.

Спустя несколько минут мы с Наташей и Орловым уже шли в сторону РУВД. Неожиданно Наташа вскрикнула что-то нечленораздельное и ткнула меня локтем в бок

– Вспомнила! А ты? – воскликнула она.

– Нет, – сморщившись и потихоньку отодвигаясь в сторону, покачал головой я.

– Паш, так это же то самое место, где мы Лысенко нашли! Только он на дереве висел…

– Ты об этом… – проворчал я. Вспомнить я вспомнил уже давно, да только вспоминать не хотелось. Не самые радужные были тогда дни.

– Ладно, неважно, – осеклась Наташа, только взглянув на мою хмурую физиономию.

По возвращению в РУВД нас уже ждал Толик – наш вечный дежурный с требованием от начальника сразу же по прибытию зайти к нему. Что мы и сделали.

Кабинет начальника нашего РУВД, как и, наверное, любого другого начальника – это сакральное место. Здесь проводятся ежедневные жертвоприношения в честь богов бюрократии, сверкает кончик пера ручки словно лезвие ножа, капельки пота стекают на бумаги, оставляя мокрые пятна, а сотрудники сами, без малейших понуканий приходят на заклание, совершенно не страшась своей неминуемой и жуткой смерти… Что-то я совсем заговорился… Никого наш начальник не убивает, конечно. Я вот ни разу такого не видел, хоть и был в его кабинете не раз и не два, а десятки, даже сотни раз за эти полтора года.

Войдя в кабинет, я поприветствовал нашего начальника, пожав ему руку, галантно предложил место Наташке, цыкнул на Орлова, слегка съежившегося под строгим взглядом начальника, и, наконец, сел сам.

– Рассказывай, Томин, – кивнул мне начальник.

– На въезде в поселок Вихры, у старой объездной дороги обнаружен труп мужчины в сильно прожаренном состоянии. В глазницах убитого обнаружены два зарика. А под трупом мокрая земля и надпись. Что-то из раздела невероятной математики, если такая существует.

– Ясно, значит еще один «шашлык», – произнес начальник. – Уже второй на этой неделе. Товарищи, у нас тут серийный маньяк нарисовался.

– Мне, кажется, или вы радуетесь? – спросила Наташа. Перед стажером мы старательно держали марку. То есть блюли субординацию с начальством. Хотя не удивлюсь, если Орлов прекрасно в курсе, насколько в нашем РУВД плохо с этой самой субординацией на самом деле.

– А почему бы и нет, Наталья? – спросил начальник. – На моей памяти это первый, исключая Львинских.

– Не соглашусь, дело Львинских совершенно другой категории, – сердито воскликнул я. Было из-за чего. Это было мое первое дело по возвращению в РУВД в должности следователя. Я знал о нем от и до. Но оно до сих пор висело на мне мертвым грузом.

– Ну, Павел, твое мнение по Львинским я опротестовать не могу, – усмехнулся начальник и повернулся к стажеру: – Что скажешь, Орлов?

– Мне нечего сказать, – промямлил Дима, пожав плечами.

– Ясно. Тогда слушай мой приказ. Ты, Дмитрий, с этого момента поступаешь в распоряжение старшего лейтенанта Хронова. Думаю, с операми у тебя лучше дело пойдет.

– Хорошо, – кивнул Орлов.

– Можешь идти, – сказал начальник и после того, как он вышел из кабинета, повернулся к нам: – Есть еще что-нибудь? – спросил он.

– Хуй его знает, Саня, – покачал я головой.

– Надо дождаться отчета из Бюро. Может, у них что-нибудь будет вразумительное, – произнесла Наташа.

– Ага, как же, – усмехнулся Шиповалов. – Мне они по первому трупу отчет уже прислали. И скажу вам честно, ваши гораздо интересней и содержательней. Эх, Наташка, и почему ты не патологоанатом?

– В принципе, я могу освежевать труп, – задумчиво произнесла Наташа.

– Не надо! – воскликнул я. – Как я потом с тобой в одну постель лягу?

– Что, побрезгуешь моей красотой? – усмехнулась Наташка. – Ну тогда сегодня спишь со своим любимым ведром.

– Зараза, – проворчал я. – Саня, вот какого хрена ты это у нее спросил? – обратился я к другу. – Где твоя мужская солидарность? Меня же самого дорогого лишают!

– Под каблуком его солидарность, Паша, – раздался голос с порога. Панина в последнее время заимела привычку довольно эффектно появляться. Вынужден признаться, но и на этот раз ей это удалось.

– Да ни хуя себе! Сама Панина соизволила явиться на экстренное совещание! На которое, прошу заметить, я ее вызвал уже полчаса назад, – усмехнулся Саня.

– Саша, не язви, пожалуйста. Сам же знаешь, что я работала. Без причины я бы не опоздала, – улыбнулась Настя.

– Что Слепцов? – спросил ее Саня, когда Настя присела на стул рядом со мной и Наташей. – Все артачиться?

– Ну да, – вздохнула Настя. – И ведь знает, что уже все доказано. Сам себе только хреново делает.

– И как Слепцов устоял перед твоей красотой? – спросила Наташа, улыбнувшись. – Я бы уже сдалась и написала гору чистосердечных, лишь бы еще раз взглянуть в разрез твоей блузки.

В чем-то Наташа была права. От Настиной груди мало кто мог отвести взгляд.

– Спасибо, Наташ, – кивнула Настя. – Я сама не понимаю… Не мужик, а кремень! Мне бы тебя в пару. Вдвоем мы бы быстро его с ума свели…

– Слушай, Паш, ты как считаешь, – произнес Саня задумчиво, – наши жены, они часом не лесбиянки?

– Да какая разница? – усмехнулся я, пожимая плечами. – Они же не с мужиками нам в таком случае будут изменять!

– Очень на это надеюсь, – вздохнул Саня, а потом хлопнув в ладоши, воскликнул: – Ладно, к делу! Банда в сборе… А значит, можно начинать мозговой штурм! У кого какие есть предположения?

– Саня, ну какие тут предположения? Мы ведь ни фига не знаем! Шашлычник зажарил уже двоих, а мы все еще не в курсе, кто они такие, – произнес я.

– Может быть, это бомжи? – спросила Настя.

– Возможно, – кивнул Саня. – Кстати, бомжей мы упустили из виду… Надо их опросить.

– И как ты это себе представляешь? – спросила Наташа.

– А разве это сложно? – парировал Саня.

– Шиповалов, ты как стал начальником, сильно отдалился от народа, – усмехнулась Настя.

В некотором роде это было правдой. Работая дознавателем, а потом следователем, Саня любил в своей работе именно это: общение с людьми. И к каждому он находил свой подход. А став начальником полтора года назад, что, кстати, было очень большим удивлением для всех, ведь многие пророчили на место Федотыча Архипова, Саня осел на кресло и едва ли не заперся в своем кабинете. Конечно, на наше РУВД в то время очень многое свалилось. По большему счету основным было, конечно, обвинение Федотыча в организации преступной группы и его арест, вкупе с Семенчуком и еще несколькими старыми сотрудниками. И только благодаря колоссальным усилиям как раз именно Сани наше РУВД не расформировали. Часть старого состава осталось, вернулся я, по протекции Сашки на должность следователя. И мы смогли продолжить жить. Только вот Сашка утратил веру в человечество. Даже на какой-то период шутить перестал.

Но сейчас… Сейчас Саня уже вполне оправился от свалившейся на него ответственности и практически стал вновь тем самым балагуром и шутником, которого любило все наше РУВД. Только с одним маленьким отличием – теперь он был начальником…

– И все-таки скажите мне, дамы, почему это сложно? Или вы брезгуете бомжами? – спросил Саня.

– Сейчас все бомжи нашего города ходят под Валькой Кривым, – ответил я вместо девушек. – А этот ушлепок не особо горит желанием общаться с господами полицейскими…

– А кто в этом виноват? – усмехнулся Саня.

– Не я, это уж точно! – возразил я.

– Давай я тебе напомню… Цитирую: «Этот, ваш контуженный, Томин, кажется!» И это из материалов допроса Кривого, так что не отмажешься, – произнес Саня.

– Мало ли у нас контуженных, – ворчливым тоном отозвался я.

– Насколько помню, пока только один, – улыбнулась Наташа. – Еще скажи, что у нас тут Томиных много…

– И ты, Брут! – воскликнул я и по-ребячески отвернулся от товарищей. Даже сделал вид, что надулся.

Вообще-то, они правду говорят. Даже Валька Кривой. Я и правда контуженный. Что не делает мне чести в том, как именно я допрашивал того же Кривого. Его взял наряд на попытке ограбить газетный ларек. По сути, попыткой там и не пахло вовсе. Он едва успел разбить окно, когда рядом с ним нарисовались двое патрульных. Так что дело все могло закончиться хулиганкой, если бы Кривой внезапно не пошел в отказ. И он настолько меня тогда этим задолбал, что у меня не было другого выхода, как просто хорошенько ему объяснить. Без единого сказанного слова. В полном молчании. И тогда он запел, как соловей. Еще бы немного, и в убийстве Кеннеди сознался, да только опомнился.

Вот такое у нас с Кривым нехорошее знакомство вышло. Так что он не зря меня контуженным называет. Я такой и есть. То ли от того, что тогда, в самом своем первом серьезном деле, у меня пистолет взорвался в руке, то ли от общей несправедливости вокруг – не знаю.

Ладно, неважно. Прозвище есть прозвище. В чем-то оно и хорошее. Все уже знают, с кем имеют дело… А то было у меня прозвище в Академии, стыдно даже признаться. Паша Томный… Хорошо хоть товарищи о нем не знают. До сих пор не могу понять, почему меня так называли. Разве только из-за фамилии…

– Ну Кривой – это понятно, он бомжей держит. А мы что, не сможем его за что-нибудь потянуть? Чтобы он запел? – спросил Саня у девушек. Я все еще разговаривать отказывался, созерцая стену.

– Если Паша возьмется – Кривой нам Витаса изобразит… – сказала Наташа.

– А я все-таки не думаю, что это бомжи, – проворчал я. – Глупо же. Азарта нет.

– В чем-то ты прав, Паша, – произнес Саня. – Серийнику азарт нужен. Да повернись ты уже! – воскликнул он, обращаясь ко мне, и я с неохотой повернулся. – Ей-богу, не РУВД, а цирк. Шапито. И как я с вами раньше работал?

– Раньше ты главным клоуном был, – хмуро ответил я. – А теперь – шпрехшталмейстер.

– Ладно, ребята, хватит собачиться. Что у нас еще есть? – спросила Настя.

– У меня из головы не выходит эта арифметика, накорябанная на земле. «2+2=0». Где-то я уже видел… – произнес я, задумчиво потирая бороду.

– А что-то подобное было на месте обнаружения первого трупа? – спросил Саня у Наташи.

– Дай подумать, – задумалась Наташа.

– Некогда, – проворчал Саня и, открыв рядом с ним лежавшую папку, достал несколько листков бумаги. – Читай. С выражением!

– Ага, – кивнула Наташа. – А еще с чувством, с толком и с расстановкой!

– Да блин. Прочитай уже, Наташа, а? – взмолился я.

– Ладно, ладно… «По улице Матроскина на пустыре был обнаружен обгоревший труп мужчины. Следов волочения не найдено. В одной из глазниц черепа трупа был найден один дайс, на второй крест-накрест налеплены кусочки синей изоленты… После поднятия санитарами трупа с земли, на ней была обнаружена надпись: 3—2=4…»

– Вот оно! – внезапно заорал я, подскочив со стула. – Вспомнил! «2+2=0»! Так было написано на ведре!

– Кто о чем, а Паше о ведре! – улыбнулся Саня, и они втроем рассмеялись.

– Да тьфу на вас! Нихуя вы не поняли! – рявкнул я и стремглав выскочил из кабинета, хлопнув дверью.