Читать книгу Тишина - Василий Митрохин - Страница 1

Тишина царила над безбрежным, заросшим высокой травой полем. Оно простиралось до самого горизонта, где едва виднелись непреклонные вековые сосны, окруженные трепетно-нежными молодыми березками. И все это было во власти тишины. Казалось, над этими землями даже не пели птицы и не кричали звери, храня такое хрупкое, но одновременно величественное безмолвие. Конечно, это было не так: вот тут, на кочке, высившейся над полем, смешно вытянув шею, сидел суслик, настороженно выглядывающий своих врагов и постоянно докладывающий о происходящем вокруг многочисленным сородичам, что деловито сновали в траве за его спиной; в небесах жаловался на свою горькую судьбу парящий в бело-дымчатых облаках иссиня черный ворон, не забывая при этом присматривать за теми же сусликами – чуть их страж хоть ненадолго зазевается, карканье срывается в радостный хрип и, сложив крылья, ворон устремляется вниз. А только этот сторож обратит на него свое внимание, как ворон начинает кружить над полем, вновь горестно каркая, словно и не было только что молниеносного рывка.

Но это никак не нарушало царящую вокруг тишину. Пусть где-то и пели в траве сверчки, верещали о чем-то своем грызуны, кричали птицы в небе, шуршала земля под сотнями маленьких и не очень лапок – эта земля была полна безмолвия.

А Северный, мегаполис, ближайший из четырех существующих – его рвущиеся к затянутому смогом небу небоскребы в паутине оптоволокна, бесконечные спирали асфальта, миллионы серых, безликих людей и вечный, никогда несмолкаемый шум улиц – располагался где-то вдали отсюда, на севере, в сотнях километров нераспаханных полей, забытой целины и медленно захватывающего свободное пространство леса.

Рушили гармонию единения природы и тишины лишь две незначительные для всего мироздания и довольно существенные для этого уголка мелочи – старое, полуразвалившееся здание, высившееся над травой, устилавшей поле. И одинокий человек, стоявший в нескольких метрах от этого здания.

Марк и сам не знал, как здесь оказался, посреди царства величественной тишины. Он просто пришел. Когда мир изменился, Марк понял, что ему нет места среди людей. Он не понимал их так же, как и они его. Наверное, потому, что они перестали быть людьми, а он… Он еще не стал. И в один прекрасный день Марк не нашел ничего лучшего, чем уйти.

Практически месяц он брел по полям, стараясь держаться дороги, едва видной в густой траве. Казалось, такое невозможно было в окрестностях мегаполиса, но оно было – двадцать лет назад война уничтожила часть дорог, а восстановить их не было нужды.

В пути Марк ночевал или в кустах у дороги, в высокой, по пояс, траве там же, или под каким-либо одиноким деревом. В лес, единственный встреченный ему по дороге, он зайти не решился, обойдя его стороной. Слишком чуждым Марк был для него. Хотя сейчас, да и прежде, Марк для всего мира вокруг был чем-то чужим. Поэтому и шел, куда глаза глядят. И лишь на исходе третьей недели с тех пор, как Марк покинул мегаполис, он оказался здесь. У полуразрушенного здания посреди огромного поля. Что-то подсказывало ему – его долгий путь сейчас был окончен. По крайней мере, на время.

Марк медленно приблизился к зданию и, протянув руку, коснулся стены. Она была шершавой и прохладной. Но побитые временем кирпичи быстро потеплели под его ладонью, будто приветствуя Марка. Он на миг прикрыл глаза, а потом решительно прошел внутрь.

Когда-то здесь была тюрьма. Хотя Марк никогда не видел тюрьму изнутри, но догадаться было вовсе не сложно. В коридоры, ведущие из небольшого помещения, куда вошел и которое Марк мысленно назвал холлом, перекрывали путь решетки, от пола до потолка покрытые ржавчиной. Десятки небольших комнат, в каждую из которых вела из коридора тяжелая металлическая дверь. А в них стояли намертво прибитые к полу столы и лавки, да по две двухъярусные кровати по краям. Все говорило, чем это место было совсем недавно. А еще запах – не пыли, что поднялась столбом от шагов, наверное, первых за эти полтора года, а уныния, боли, смерти и тишины. Именно он больше всего рассказал Марку, чем это здание было когда-то.

И невозможно было поверить, что тюрьму её бывшие обитатели покинули всего лишь полтора года назад. Настолько все выглядело разрушенным и заброшенным. Скорее всего, когда объявили всеобщую амнистию, те, кто здесь мотал срок за различные преступления, вдосталь покуражились над этим местом лишь бы забыть, чем оно было для них совсем недавно.

Спокойно озираясь по сторонам, Марк медленно прошелся по коридору и остановился в раздумьях перед единственной камерой на этаже, у которой не было двери. Что-то в ней беспокоило Марка, но одновременно и манило, требовало, чтобы он вошел туда. И все-таки прошло несколько минут, прежде чем он, решившись наконец, переступил порог этой камеры и огляделся, присев на краешек лавки.

В центре камеры – дубовый стол с прибитой к полу неподалеку единственной лавкой, на которой сейчас и сидел Марк. В дальнем углу от двери стояла кровать – когда-то двухъярусная, теперь она выглядела как обычная – тот, кто смог унести прибитые к полу лавки, снять тяжелую металлическую дверь, не поленился и просто-напросто не очень аккуратно срезал верхний ярус. На стенах были рисунки, как относительно свежие, нарисованные наверняка молодежью яркими красками из баллончиков, так и старые, оставленные, скорее всего, теми, кто сидел здесь, в этой камере, за совершенные ими преступления, и гласящие о свободе, родных и, неожиданно, тишине.

Это камера была практически такая же, как и остальные. Но что-то ее все-таки отличало от других. Может быть, то, что у нее единственной не было двери. Или то, что у нее был свой запах, в котором меньше чувствовались уныние и боль, но больше – тишина. Марк не знал. Да и не хотел знать, собственно.

Все, о чем Марк мечтал сейчас – прилечь на кровать и поспать. Не слыша наконец вечного шума мегаполиса, которого он не любил и всячески всю свою не так уж долгую жизнь не то чтобы избегал, но старался игнорировать. Конечно, в свете последних событий, сейчас в мегаполисе вряд ли было так шумно, как ранее, тогда, когда там еще жил Марк.

Марк поднялся с лавки и, скинув с себя куртку, постелил ее на кровать. После чего сам вытянулся на ней и, блаженно улыбнувшись, закрыл глаза.

Прошло три дня. Все это время Марк много спал, ел консервы из своих небольших запасов, что он набрал в мегаполисе и в деревеньках, в которые он заглядывал по пути, и изредка бродил по наполовину развалившемуся зданию тюрьмы, даже не изучая его, а привыкая. Он часто задумывался, почему он решил остановиться здесь… Это ведь было так странно – поселиться в старой, заброшенной тюрьме. Но пока Марк и сам не мог понять, почему.

Бывал он и вне стен старой тюрьмы. Как оказалось, буквально в нескольких шагах был ручей, в котором он попытался постирать свою одежду, что за долгие дни пути сюда покрылась толстым слоем грязи и пыли. Но у него это получилось плохо. Никогда до этого он не стирал свою одежду вручную, даже и не думал, что такое возможно. Проще было, наверное, найти новую одежду, чем пытаться придать новый вид старой. Зато он помылся сам. Смыл с себя грязь долгого пути и еще не выветрившийся запах мегаполиса. Если он решил начать новую жизнь вне стен мегаполиса, нужно было избавиться от всего, что могло напомнить Марку о нем. Вода была холодной, практически ледяной, но ему было все равно.

Мир, который он так решительно оставил, изменился внезапно. Всего за несколько лет. И так кардинально, что Марк просто перестал его узнавать и не мог понять, что происходит вокруг.

А виной всему была виртуальная реальность. Теперь любой человек, находясь в черте мегаполиса, мог войти в нее везде и всюду. И мог там оставаться вечно. Даже не заботясь о том, что его физическое тело погибло.

Весь мир изменился до неузнаваемости. Жители мегаполисов, там, где виртуальная реальность была общедоступна, работали и жили теперь только в виртуале, совершенно не заботясь о том, что происходит вокруг в реальном мире. А жители сельской местности бросали свои дома и шли в мегаполисы в поисках лучшей жизни.

Роботы заменили людей на производствах: фабриках и заводах, но вскоре перестали быть там нужными. Люди жили в виртуале, где было доступно все, что они хотели. Единственное, что могло их обеспокоить, – это атомные электростанции, от работы которых зависело существование виртуала. И роботы были отправлены туда, для сохранения контроля.

Мир изменился. Вскоре после появления общедоступного виртуала за бессмысленностью и бесполезностью были упразднены семьи и трудовая деятельность. Государства исчезли. И мир превратился в вечный праздник.

Марк даже не сразу понял, что происходит, что мир изменился, а сам он почему-то остался прежним. Сначала его просто не понимали, потом высмеивали и под конец пытались лечить, называя его состояние болезнью, но ничего хорошего из их затеи не вышло. Он просто не хотел принимать мир таким, каким он стал.

Марк провел несколько месяцев в реабилитационном центре, прежде чем его признали невменяемым и выставили вон. И хоть таких, как Марк, проходящих принудительное лечение в реабилитационном центре, было много, но лишь немногие из них не смогли отказаться от прежнего мира. И лишь единицы покинули мегаполис. Они уже были не нужны новому миру. А новый мир не нужен был им.

Марк и сам не мог понять, почему он вдруг решительно покинул мегаполис и отправился в путь. Он мог попытаться жить и в мегаполисе. Обычной жизнью. Без всякого виртуала. Но все, что он хотел, – это тишина. Мегаполис всегда был полон неясного шума, даже после того, как практически все его жители ушли в виртуальную реальность. Гудела паутина оптоволокна, звенели стекла небоскребов. Даже смог, тяжелым, удушливым покрывалом накрывавший мегаполис, как иногда казалось Марку, издавал звуки, которые до дрожи в пальцах пробирали его тело.

Мегаполис не умеет сводить с ума в тишине. Он делает это под звук аплодисментов, шокирующих новостей, крики и матерную брань, веселый смех в прокуренном кафе, визг шин и стук каблуков по дорогам. Даже тогда, когда эти звуки больше не раздаются в реальном мире, а слышны только в виртуале.

Но никто этого не замечает. Звук настолько сильный, яркий, море красок в безумном экстазе – это засасывает как липкое болото, и не замечаешь, как оказываешься на самом дне. Чувства атрофируются, и нет больше романтики, нет больше часов молчания с другом. Нет больше длинных записей от руки в дневнике. Нет тишины. Вот почему здесь можно быть сумасшедшим. Все слишком оглушены, чтобы это заметить. А те, кто могли что-то заметить, сами уже сошли с ума.

Когда Марк отказался от прелестей и возможностей виртуальной реальности, его сочли больным и неадекватным, но только теперь, бродя по коридорам заброшенной, полуразвалившейся тюрьмы, он начал понимать, что болен был мир, а не он. И у него есть шанс для того, чтобы не стать очередной нездоровой клеткой еще агонизирующего, но уже разлагающегося человеческого общества, а создать новый мир – для себя.

Так прошло три дня – в мрачных размышлениях, бесконечном отдыхе и безмолвной тишине, – которых Марк раньше и не знал, в своей прошлой жизни в мегаполисе.

На четвертую ночь тишина смолкла. По старым, ржавым батареям внезапно пронесся барабанной дробью чей-то стук и… Тюрьма ожила. В полумраке замелькали тени, еле различимо, на грани слуха, раздавался чей-то шепот. Стена камеры, где лежал на нарах Марк, содрогнулась от равномерных ударов. Три коротких, три длинных, три коротких… Они становились то громкими, то еле слышными. Тени всколыхнулись, заплясали вокруг Марка, и он почувствовал, как его сердце замерло, сжалось на мгновение, а потом заколотилось часто-часто.

Тюрьма ожила. Три дня она не трогала наглеца, посмевшего войти в нее и остаться. Быть может, это началось и раньше, но погруженный в мысли и утомленный долгим переходом Марк ничего не замечал вокруг. А теперь тюрьма бесновалась, пытаясь изгнать его. Она вовсе не была чем-то, что рушило властвующую вокруг тишину. Сейчас Марк понимал, почему до него никто так и не поселился здесь. Тюрьма ревностно хранила тишину этих мест. И мало кто мог выдержать ее. Она давила своей памятью прошлого, призывая тени тех, кто, однажды преступив человеческие законы, отбывал свое наказание здесь. Стуча в стены, гремя по решеткам и захлебываясь тишиной.

Поэтому тюрьму обходили стороной. Мародеры, большинство из которых только недавно вышли из мест не столь отдаленных, вовсе не горели желанием вновь там оказаться. Даже если тюрьма была давно покинута, как эта. А других с первых же часов нахождения здесь охватывал беспричинный страх, окружали тени, и они не могли просто вынести этого и безоглядно покидали царство тишины.

Но Марк не ушел. Ему просто некуда было идти. Да и продолжать вновь свой путь он просто не хотел. И старая, заброшенная тюрьма должна была примириться с его присутствием здесь.

Но пока тени не оставляли его в покое ни на минуту. В течении нескольких дней и безумных, бессонных ночей Марк искал решение – как изгнать из своего разума и сердца страх перед тишиной.

В итоге Марк свалился спустя три дня, как почувствовал недовольство тишины. И в глубоком, беспробудном сне, что длился практически сутки, он, казалось, нашел выход.

С трудом придя в себя, Марк обошел всю тюрьму и окрестности. Он решил обустроить свое убежище, насколько мог. И пока весь мир сходил с ума, захлебываясь в вымышленной, компьютерной реальности, у него оказалось так много забот, что иногда не хватало времени спать. Чему Марк был внезапно очень рад. Ведь тени на время отступили.

Сначала он расчистил многолетние залежи старой травы у входа в тюрьму. Он убирал ее руками, не используя никаких подручных средств, находя в этом какое-то новое, сладкое чувство. Ему нравилась эта несколько монотонная работа, которая выматывала его к вечеру порой так, что он ложился спать прямо там, у стен, не заходя внутрь тюрьмы. И работа помогала ему не думать. Почему-то размышления об изменившемся мире иногда вызывали у него глухую тоску. И все валилось из рук. В такие минуты он мечтал о своем возвращении в мегаполис. Но уже почти собравшись в путь, понимал, что там ему не будет ни места, ни жизни. И вновь принимался за работу. Чтобы просто не думать.

После того как он собрал всю траву возле входа и забросал ею одну из камер, Марк принялся за обустройство самой тюрьмы. В ее левом крыле он обнаружил едва живую систему отопления и попытался ее отремонтировать. Но практически сразу понял, что без набора инструментов, из которых у него был только старый, проржавевший насквозь напильник и молоток с поломанной ручкой, найденные в одной из камер, эта затея была бессмысленна.

Инструменты можно было найти в заброшенной деревне примерно в сотне километров на северо-востоке отсюда. Она была самая близкая от тюрьмы, насколько Марк мог знать. Там же Марк хотел пополнить запас продуктов. Путь туда занял чуть меньше суток. Уже научившись ходить, Марк шел, погруженный в мысли, и не особо смотрел по сторонам – все, чем его могла поразить природа, он уже видел и не придавал этому значения. У него была цель, а остальное неважно.

Продукты он нашел практически сразу – в небольшом магазине на центральной площади деревни. Уходя, хозяева оставили магазин открытым, что было очень удобно не только для Марка, но и для многочисленных мародеров, бродящих по окрестностям мегаполиса. Сейчас им не было дела до других людей, они всеми правдами и неправдами пытались проникнуть в мегаполис, попутно обчищая его округу. Но Марк все равно опасался с ними встречаться. Для них человеческая жизнь никогда не являлась ценностью. Поэтому действовать нужно было быстро. Тем более что, судя по всему, в эту деревню мародеры еще не наведывались. И могли появиться в любой момент.

Только вот магазин был продуктовым, в нем не было хозяйственного отдела, где могли быть так необходимые Марку инструменты. И ему ничего не оставалось, как пройтись по домам. Практически сразу ему повезло – в третьем по счету была не только открыта дверь, но и в небольшой прихожей у стены лежала сумка с инструментами.

Собрав все нужное, Марк двинулся в обратную дорогу. Ему не хотелось оставаться здесь. Не хотелось отдыхать. Несмотря даже на усталость, сковывающую его мышцы. И спустя сутки Марк повалился на кровать в той самой камере, откуда два дня назад он двинулся в путь. Тюрьма встретила его тишиной. И вновь даровала его душе покой. Сейчас его не пугали даже тени, что вскоре должны были потревожить его. Он больше не боялся тишины. Будучи в деревне, он чувствовал всеми клетками своего тела медленно нарастающий шум мегаполиса. Чувствовал, как он проедает его внутренности и зовет вернуться обратно в мегаполис. В этот безумный мир.

Хорошенько выспавшись и отдохнув после вылазки в деревню, на что у него ушло еще два дня, Марк вновь принялся за работу. Осень была уже совсем близко, и ночи становились все холодней. Поэтому отопление нужно было наладить как можно быстрее.

Никогда не бравшийся за такое, Марк провозился с восстановлением системы отопления в тюрьме чуть больше недели. Но в котле все равно постоянно что-то шипело, дребезжало. А ссохшиеся и заржавевшие за какие-то полтора года бездействия трубы текли так, что по всей тюрьме раздавалась барабанная дробь капели.

Эти звуки сильно напугали Марка. За время, проведенное здесь, он привык к тишине, царящей в тюрьме и ее окрестностях. Даже когда он только работал над системой отопления, поскрипывание гайки под гаечным ключом ему казалось святотатством, нарушающим гармонию этого мира. А сейчас в тюрьме воцарился грохот. Тот самый шум, от которого он сбежал из мегаполиса. И теперь он его принес сюда. Казалось, не существовало способа его заглушить. Кроме, возможно, того, чтобы взяться вновь за инструменты и подлатать дребезжащий котел и устранить все течи в трубах.

Марк принялся за работу с еще большим энтузиазмом. Но чем больше он латал трубы, ставя хомуты, а где – просто-напросто подкручивая гайки, тем больше понимал, что их капель не разрушает царящую вокруг тишину, а дополняет ее. Тишину, давным-давно захватившую власть над окрестностями, нельзя было уничтожить чьим-то одиноким вмешательством. Будь то даже капель труб вновь ожившей тюрьмы. Тишина не могла быть вечной и уже умирала, когда Марк только переступил порог заброшенной тюрьмы. Но в этом была ее прелесть. Ведь она возрождалась на мгновения после трепетания ветра над полем, скрипа кирпичей, топота пробежавшего зверя по опушке леса. И только услышавший и почувствовавший ее среди вечного гула жизни мог быть свободен.

Время за работой пролетело незаметно. Марк и сам не понял сразу, что уже наступила осень. И пришли новые заботы – зима в этих местах была довольно теплой, но снежной, и перед Марком встал вопрос провианта. Он полагал, что по глубоким сугробам, которыми покроется поле вокруг тюрьмы, ему будет довольно тяжело выбираться в вылазки в ближайшие деревни. Поэтому провиант нужно было набрать сейчас, не откладывая на потом.

Первая вылазка прошла довольно успешно. Марк набрал полный рюкзак еды и нашел в одном из домов ружье с полной пачкой патронов. Хоть Марк и был очень мирным, спокойным по натуре человеком, но с мародерами, которых становилось все больше, он не собирался договариваться. Да и они вряд ли бы просто так отобрали у него рюкзак, но и подарили бы Марку вечное безмолвие. Поэтому Марк рисковать не собирался.

Вторую вылазку за провиантом он совершил спустя пару дней после того, как вернулся с первой. И она тоже была довольно удачной. Марк нашел второй рюкзак и не удержался, набил его книгами. Возвращаться было намного тяжелей, но спустя сутки он переступил порог тюрьмы, ласково встретившей его объятьями тишины.

Отдыхая после второй вылазки, Марк все чаще стал задумываться о том, что все, что с ним происходит, как-то нереально. И раз за разом ощупывал запястье, пытаясь на нем найти браслет доступа в виртуал. Ведь все было слишком просто. Он как будто управлял кем-то. Это было словно тренировочный уровень обучающей игры. В которые нередко за месяцы лечения его загружали в реабилитационном центре.

Но истинная реальность сразу же указала ему его место. Третья, спустя неделю после того, как он вернулся из последней, вылазка с самого начала не задалась. Не успел Марк отдалиться от тюрьмы и на пару километров, как пошел проливной дождь, мгновенно превративший землю в грязь. В итоге замерзший и промокший Марк добрался до деревни не спустя сутки, как раньше, а намного позже. Путь от тюрьмы до деревни на это раз занял у него полтора суток. А дождь и не думал прекращаться. Но на этом неудачи не закончились. Едва войдя в магазин, Марк обнаружил там двух вооруженных мародеров, обчищавших полки. Марк успел ретироваться, пока они его не заметили, но, забежав в ближайший дом, он наткнулся на дуло ружья, направленное прямо ему в грудь. Ружье держал в руках довольно пожилой мужчина. Небритый, худощавый и одетый в потрепанный свитер и потертые брюки, он напугал Марка больше, чем мародеры. Своей решительностью и строгим, внимательным взглядом, которым он окинул его.

Марк медленно поднял мелко дрожащие, как он мельком заметил, руки вверх. Дед вздохнул, улыбнулся и убрал ружье…

На следующий день Марк, хорошенько отдохнув, покинул деревню с двумя полными рюкзаками, которые ему помогал собирать дед. Как выяснил Марк в беседе с ним, дед и не думал покидать деревню и перебраться в мегаполис. Его не манила праздность и бессмертие виртуала. Слишком долгую жизнь он уже прожил. Он видел Марка в прошлые его вылазки и именно он ему подкинул ружье с патронами в деревню. Марк пытался его уговорить пойти с ним, но дед наотрез отказался. Эта деревня была его домом.

Вернувшись в тюрьму после третьей вылазки, Марк озаботился защитой своего пристанища – мародеры были совсем близко и могли нагрянуть в любой момент. Первым делом он снял дверь с другой камеры и повесил на вход в ту, которую облюбовал с первого дня пребывания здесь. Во-вторых, он хотел восстановить забор, наверняка стоявший вокруг тюрьмы в незапамятные времена, но не нашел даже его следов. И отказался от этой затеи. Тем более, как он понял уже после – мародеры бы наверняка заинтересовались внезапно возникшим забором.

По той же причине Марк закрыл некоторые бреши в стенах только в правом крыле. Левое он оставил практически нетронутым. Там и так работал котел отопительной системы. И у тех, кто войдет в тюрьму, могли возникнуть вопросы насчет его рабочего состояния. Марк не боялся соседей, сама тюрьма бы не пустила их надолго, но лучше было перестраховаться.

Марк попытался наладить в своей камере и электричество, но у него ничего не вышло – линия электропередачи, ведущая в тюрьму, давным-давно была обесточена. А чтобы наладить дизельный генератор, стоявший в подвале левого крыла, неподалеку от котла, нужны были не только удача и время, но и знания, которых, к несчастью, у Марка не было.

Как-то незаметно неожиданно короткая осень закончилась, и наступила зима. Как и ожидал Марк, она была довольно теплой и снежной. Буквально за считанные дни бескрайнее поле покрылось глубокими сугробами, а лес на краю поля надел снежные шапки. Дни становились все короче, и все больше времени Марк проводил в своей камере, размышляя или читая книги под свет свечей, которых ему с достатком положил в рюкзак дед из деревни. Раз в сутки он подкидывал в котел угля, которого в погребе хватило бы, по самым скромным расчетам Марка, на несколько десятков лет.

Шли дни, мелькали ночи. И Марка все чаще начала одолевать тоска. Он стал замечать, что разговаривает сам с собой. Обо всем и ни о чем одновременно. Просто чтобы заполнить царящую вокруг тишину, лишь изредка прерываемую шелестом переворачиваемой страницы, скрипом кровати или шумом ветра, гуляющего по пустым коридорам тюрьмы.

Боязнь молчания, страх тишины. У современных людей свои фобии. Тишину нужно обязательно заполнить какими-нибудь звуками. Радио, магнитофон, телевизор, болтовня. Все это нужно не для получения информации. Все это нужно, чтобы убить тишину. Они не хотят этой близости. Она им неприятна, как мысль о сексе со старухой. Они просто болтают или включают на полную громкость радио. Это приносит им успокоение.

Но в тоже время Марк понимал, что тоска его глупа. По чему он тосковал? По больному миру, который не хотел его принять? По людям, что ради бессмертия отказались от всего? Быть может, в виртуале и открывали что-то новое, шел прогресс, но он никому не был нужен. В виртуальном мире человек мертв. Потому что он не развивается, он лишь существует. Да и то, как набор двоичного кода.

Когда он покинул реабилитационный центр, в котором его пытались вылечить, он многое увидел. И понял, что никогда этого не забудет. Марк шел по мегаполису и с каждым шагом убеждался, что поступает правильно. Человеческий мир не изменился, он уничтожил сам себя в своем безумном стремлении обрести бессмертие. Всюду, куда падал взгляд Марка, были люди. Точнее, уже их пустые оболочки. Они стояли на улицах, лежали на автобусных остановках и скамейках вдоль тротуара. Их пустые, бессмысленные глаза смотрели куда-то вдаль, кожа была сероватого оттенка, а на руках сверкали браслеты для связи с виртуалом. Многие тела уже были покрыты легким налетом пыли или разлагались. Смрад от них разъедал смог, а обычный шум мегаполиса сменился на несмолкаемый гул затмивших небо насекомых. Какое-то движение создавали только снующие повсюду роботы, не обращавшие совершенно никакого внимания на человеческие тела вокруг. Марк медленно шел по улицам мегаполиса, смотря и запоминая. Мир, который он покидал, был мертв. И ничего с этим Марк уже поделать не мог. Только идти прочь.

Но и жизнь вне виртуала и мегаполиса, по мнению Марка, была неправильной. Здесь все сводилось к выживанию. И если человек был слаб и не мог преодолеть такие испытания, то ему была одна дорога – в мегаполис, в вечно праздный мир виртуала. Или же, если по каким-то причинам путь туда ему был закрыт, учиться выживать или умереть.

За этими размышлениями Марк нашел себе новое занятие. Он стал вырезать ножом из кусочков дерева разные поделки. Сначала они получались страшными и корявыми, но с каждым разом становились все лучше и лучше.

Так день за днем, неделя за неделей шла зима. Марк читал, вырезал деревянные игрушки и размышлял. Несколько раз в тюрьму наведывались небольшие группы мародеров. Марк пережидал их, закрывшись в камере. Пошарившись по пустым камерам и не найдя ничего путного, мародеры не задерживались надолго и уходили. Марк успевал заметить идущую в сторону тюрьму группу мародеров и тушил котел. И тени, тишина и холод, что мгновенно охватывал своими объятьями полуразвалившееся здание, не давали мародерам чувствовать себя здесь хоть немного уютно.

Наконец наступила весна. Сугробы на полях таяли, оставляя грязь и огромные лужи. А рюкзаки с провиантом уже показывали дно. Там завалялись только несколько клубней картофеля, уже пустивших корни. Марк, не задумываясь, выкинул их в поле неподалеку от тюрьмы.

Пора было в вылазку. Марк собрался быстро, но не успел пройти к выходу из тюрьмы, как дверной проем, залитый солнечным светом пересекла чья-то тень. На пороге стояла девушка с мальчишкой, крепко сжимающим ее руку. Девушка испуганно посмотрела на замершего Марка и тихо проговорила:

– Здравствуйте!