Читать книгу Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине - Василий П. Аксенов - Страница 2

Зима 1903 года на Карельском перешейке началась свирепыми штормами…

По дороге на станцию приходилось чуть ли не кричать: сосны под зимним балтийским ветром скрипели, гудели, трещали, позванивали обледенелые веточки, порывы ветра несли через дорожки струи песка, смешанного со снегом, за краем ледяного припая ревел, накатывая белые валы, залив, – мирный Сестрорецк, казалось, стал средоточием всех стихий.

– Итак, Алексей Максимович, вы меня сводите с Морозовым через три дня?

– Да уж как договорились…

– Благодарю. Всего доброго.

Горький посмотрел вслед крепко идущему по перрону Красину и подумал:

«Вот новый тип революционера. Деловитый, энергичный, уверенный в себе. И никакого пафоса».

…Спустя некоторое время Красин был уже в Москве.

– Вам нравится это вино?

– Да, нравится, но лучше поговорим о вине после. Алексей Максимович, вероятно, передал вам суть нашего разговора?

– Да. Я могу давать двадцать тысяч в год. Это вас устраивает?

– Двадцать четыре тысячи устроили бы нас ровно на четыре тысячи больше.

Морозов засмеялся и поднял бокал:

– Итак, вам нравится это вино?

Центральному Комитету РСДРП

 …Я по-прежнему настаиваю, чтобы сюда обязательно прислали Бориса, Митрофана и Лошадь [4], обязательно, ибо надо людям самим увидать положение… а не плести лапти издалека, пряча голову под крыло и пользуясь тем, что отсюда до ЦК три года скачи не доскачешь.

Нет ничего нелепее мнения, что работа по созыву съезда, агитация в комитетах, проведение в них осмысленных и решительных (а не соплявых) резолюций исключает работу «положительную» или противоречит ей. В этом мнении сказывается только неумение понять создавшуюся теперь в партии политическую ситуацию…

Я думаю, что у нас в ЦК в самом деле бюрократы и формалисты, а не революционеры. Мартовцы плюют им в рожу, а они утираются и меня поучают: «бесполезно бороться!»… Либо ЦК станет организацией войны с ЦО, войны на деле, а не на словах, войны в комитетах, либо ЦК – негодная тряпка, которую поделом выкинут вон.

Поймите, Христа ради, что централизм разорван мартовцами бесповоротно. Плюньте на идиотские формальности, занимайте комитеты, учите их бороться за партию против заграничной кружковщины, пишите им листки (это не помешает агитации за съезд, а поможет ей!)… Руководите войной с ЦО или бросьте вовсе смешные претензии на «руководство»… утиркой плевков…

…Меня ничто не злит так теперь, как наш так называемый ЦК…

Старик.

(Написано в феврале 1904 г.)

Доклад в Московском электрическом и политехническом обществе об энергетических установках в Баку прошел блестяще, однако мысли недавнего докладчика, идущего по вечернему Арбату, были заняты отнюдь не проблемами электричества.

Завтра предстоит встреча с цекистами Носковым, Гальпериным и Кржижановским. Центральный Комитет должен наконец выработать свою решительную точку зрения на предложения Старика о созыве III съезда. Очень огорчительны эти бесконечные и как будто бы даже непримиримые раздоры в наших заграничных организациях. Центральный Орган, ставший вотчиной Плеханова, не стесняется в выражениях по адресу Центрального Комитета. Меньшинство требует полного разрыва с «раскольниками», Ленин призывает к войне с мартовцами и ЦО. Товарищам за границей кажется, что нет ничего важнее их борьбы друг с другом, борьбы, которая отсюда, из России, кажется не стоящей и выеденного яйца. Неужели они не понимают, в каких трудных условиях приходится вести здесь работу, налаживать связь, транспорт литературы, устраивать типографии, заниматься агитацией на заводах, доставать деньги…

Бороться сейчас за съезд – значит ратовать за оформление раскола…

А вдруг Ленин прав? Вдруг он именно в предвидении крутого исторического поворота хочет сколотить боеспособное крыло партии?

Нет, сейчас нельзя дробить наши силы, надо звать партию на борьбу с самодержавием, а не с Мартовым, после разберемся, кто лучший марксист, ЦК должен примирить враждующие стороны для того, чтобы партия могла с удвоенной энергией заняться практической положительной работой.

А работы этой столько, что дух захватывает. Удачно, что теперь можно будет на совершенно законных основаниях перебраться поближе к столицам. Молодец Морозов! Как он ловко легализовал мои с ним отношения!

Красин улыбнулся, вспомнив, как после доклада к нему пробрался, поблескивая узкими глазками, Савва Тимофеевич, представился, словно они незнакомы, и тут же предложил завидную должность на его предприятиях в Орехово-Зуеве. Промышленники и инженеры, собравшиеся вокруг докладчика, только многозначительно переглянулись – эва, сам Морозов!

От Старика Лошади личное

…Здесь был недавно Ваш «друг» [5] и обнадежил насчет Вашего приезда, но Нил [6] опроверг это известие. Крайне жаль будет, если Вы не приедете: это было бы во всех отношениях безусловно необходимо, ибо недоразумений тьма и они будут расти и расти, тормозя всю работу, если не удастся повидаться и обстоятельно поговорить. Напишите мне непременно, приедете ли и как относитесь к моей брошюре…

…Если мы не хотим быть пешками, нам обязательно надо понять данную ситуацию и выработать план выдержанной, но непреклонной принципиальной борьбы во имя партийности против кружковщины, во имя революционных принципов организации против оппортунизма. Пора бросить старые жупелы, будто всякая такая борьба есть раскол, пора перестать прятать себе голову под крыло, заслоняясь от своих партийных обязанностей ссылками на «положительную работу»: пора отказаться от того мнения, над которым скоро дети будут смеяться, что агитация за съезд есть ленинская интрига.

Повторяю: членам ЦК грозит серьезнейшая опасность стать совсем отсталыми чудаками. У кого есть хоть капля политической чести и политической честности, тот должен перестать вилять и хитрить (это не удалось даже Плеханову, а не то что нашему доброму Борису [7]!), тот должен занять определенную позицию и отстаивать свои убеждения.

Жму крепко руку и жду ответа

ваш Ленин.

(Написано в мае 1904 г. в Женеве.)

Сквозь густую листву светилось широкое окно, и видны были мужчины, сидящие за столом в вольных позах, без пиджаков и в расстегнутых по случаю жары жилетах. Они были очень увлечены своей серьезной и неспешной беседой, барабанили пальцами по столу, курили. Иногда появлялась в комнате милая дама, наливала чаю, подкладывала варенья. Собеседники тогда что-то говорили ей, она что-то отвечала им, смеялась и выходила из комнаты с не погасшей еще улыбкой.

Случайный зритель подумал бы, вероятно, что за столом этим собрались сочлены какого-нибудь научного или коммерческого общества, а может быть, и просто друзья, склонные к размышлениям вслух, может быть, просто за столом идет столь обычный для России тех лет бесконечный интеллигентский чай на тему о смысле жизни, о народе, о долге перед народом, о религии, о литературе, о невероятном летательном аппарате с двигателем внутреннего сгорания – «уж не прообраз ли, милостивые государи, стальных птиц Апокалипсиса?»…

Что касается неслучайного зрителя, человека по долгу службы не в меру любопытного, то ему пришлось бы трудновато: очень густы были кусты перед домом, к тому же у забора палисадника протянута была тайная проволока с банками, и неслучайный зритель поднял бы, пробираясь к окну, ужаснейший шум, и в довершение всех бед он, этот любопытствующий бедняга, рисковал быть пойманным за шиворот в темноте чьей-нибудь весьма крепкой рукой. По всему по этому несчастному оставалось лишь догадываться о теме разговора за этим уютным столом.

Между тем обсуждалась «июльская резолюция» ЦК, и участниками обсуждения были Носков, Красин, Гальперин.

– А не наломали ли мы дров, братцы?

– Послушайте, партии сейчас необходимо единство, как никогда. Социал-демократии сейчас угрожают две опасности. Первая – дикий угар квасного патриотизма, связанный с войной…

– Я полагаю, что угар этот скоро развеется стараниями наших доблестных генералов и адмиралов.

– Вторая опасность – это то, что мы из-за нашего внутреннего раздора окажемся в последних рядах революционных сил. Посмотрите, как активизировались эсеры. Евгений Шауман смертельно ранил финляндского генерал-губернатора, Сазонов казнил Плеве. Как бы мы ни отвергали тактику индивидуального террора, эти акты бешеной смелости и самопожертвования производят очень сильное впечатление на общество, а особенно на молодежь. Наконец, эсеры начали проникать в нашу заповедную область – в рабочее стачечное движение. Если мы углубимся в наши раздоры, мы отдадим рабочих эсерам и гапоновскому «Собранию». Нам нужно идти сейчас на заводы, а не заседать на съездах в далеких палестинах.

– Однако за съезд выступили Одесский, Екатеринославский, Тверской, Петербургский, Кавказский и Сибирский комитеты партии.

– Это работа Старика.

– Старик был взбешен нашим признанием кооптации в ЦО Аксельрода, Засулич и Потресова. Доходят слухи, что он метал на наши головы целые охапки молний.

– Пусть так. Я предпочитаю носить кличку Примиренец, чем называться раскольником.

– Стараниями Старика в Женеве открыто самостоятельное издательство.

– Тем более пора их ограничить!

– А не наломаем ли мы дров, товарищи?

– Нет, не наломаем.

– Итак, мы осуждаем агитацию за III съезд, ограничиваем обязанности Старика как заграничного представителя ЦК только обслуживанием литературных нужд ЦК, исключаем из ЦК Землячку и кооптируем Любимова, Карпова и Дубровинского…

– Все трое – молодцы-примиренцы!

– Все-таки не наломали мы дров, друзья?

– Послушай, Леонид, что ты заладил со своими дровами? Уже не смешно!

– Хорошо, я попробую сейчас возражать при помощи аргументации Старика. Просто для того, чтобы сфокусировать другую мысль, хотя она и так уже выражена с предельной четкостью. Итак, мы обманываем сами себя, думая, что восстанавливаем единство партии. На самом деле мы идем на поводу у Мартова и Плеханова. Наша деятельность может привести к тому, что перед лицом решительных событий мы из боевой революционной партии превратимся в партию межеумочную, в конгломерат кружков говорунов-теоретиков. Чем вы ответите на это?

– Ответить на это можно, только повторив наше сегодняшнее собрание с самого начала.

– Значит, надо новый самовар ставить.

– А для этого надо нарубить дров. Наломать побольше дров!

Они так громко расхохотались, что хозяйка дома, испуганная, заглянула в дверь.

– Вы что, есть захотели, товарищи?

Заявление и документы о разрыве

центральных учреждений с партией [8]

В № 77 «Искры» три члена Центрального Комитета, говорящие от имени всего ЦК, вызывают на третейский суд тов. N «за ложное заявление с целью дезорганизовать партию»… Я считаю себя вправе и обязанным принять участие в третейском разбирательстве, выступая с следующим обвинением против членов ЦК Глебова, Валентина и Никитича.

…Я обвиняю их в том, что они употребили власть, полученную ими от II съезда партии, на подавление общественного мнения партии, выразившегося в агитации за III съезд… Они не имели никакого права распускать Южное бюро за агитацию за съезд. Они не имели ни формального, ни морального права выносить порицание мне, как члену Совета партии, за подачу мной в Совете голоса в пользу съезда…

…Они не имели никакого права отказывать мне в сообщении протоколов Совета и лишить меня, без формального исключения из ЦК, всех и всяких сведений о ходе дел в ЦК, о назначении новых агентов в России и за границей, о переговорах с «меньшинством», о делах кассы и пр. и пр.

…Они не имели права кооптировать в ЦК трех новых товарищей (примиренцев), не проведя кооптации через Совет, как того требует устав партии в случае отсутствия единогласия, а единогласие отсутствовало, ибо я заявил протест против этой кооптации.

ГАЗЕТЫ, АГЕНТСТВА, ХРОНИКА

1/I 1905. Бомбой взорван дом губернатора в Смоленске.

2/I. Неудачное покушение в Москве на Трепова.

3/I. Начало забастовки на Путиловском заводе. Депутация от 12 000 рабочих предъявила градоначальнику Фулону требование уволить директора завода Смирнова.

ПРИКАЗ ПО АРМИИ И ФЛОТУ

Порт-Артур перешел в руки врага. Одиннадцать месяцев длилась борьба за его защиту. Более семи месяцев его доблестный гарнизон был отрезан от внешнего мира. Без твердой надежды на помощь, безропотно перенося все лишения осады, испытывая нравственные муки по мере развития успеха противника, не щадя жизни и крови, сдерживала горсть русских людей яростные атаки врага.

…Мир праху и вечная память вам, незабвенные русские люди, погибшие при защите Порт-Артура. Вдали от Родины вы легли костьми за Государево дело, исполненные благоговейного чувства любви к Царю и Родине…

Доблестные войска Мои и моряки! Да не смущает вас постигшее горе!.. Сокрушаясь и болея душой о наших неудачах и тяжелых потерях, не будем смущаться. В них русская мощь обновляется, русская сила крепнет, растет.

Со всей Россией верю, что настанет час нашей победы и что Господь Бог благословит дорогие Мне войска и флот дружным натиском сломить врага и поддержать честь и славу нашей Родины.

На подлинном Собственного Его Императорского Величества Рукою написано

Николай.

Опытный садовник-пчеловод, одинокий, с 17-летпей практикой, с рекомендациями и отличной аттестацией, ищет место годично. Всевозможные работы выполняет добросовестно и аккуратно по весьма умеренной цене. На выставках удостоен разнообразных наград.

6/I. Во время водосвятия на Неве пушка, которая должна была произвести холостой выстрел, выстрелила картечью по помосту, где находился Царь.

8/I. Депутация петербургских литераторов и общественных деятелей направляется к Витте и Святополку-Мирскому с просьбой остановить надвигающееся побоище.

9/I. В столице не вышла ни одна газета.

 * * *

Драгун Дмитрий Петунин человек уж восемь свалил замертво да десятка три покалечил. Было это в устье Миллионной, на краю Марсова поля. Содрогаясь от омерзения, но распаляя себя ненавистью, Петунин убивал врагов отечества направо и налево.

Брызги вражьей крови попадали на розовые круглые щеки, на торчащие пшеничные усики и даже в голубые остекленевшие от ярости глаза Петунина.

Вокруг деловито рубал его полувзвод. Кони дыбились, ржали, солдаты смачно крякали.

«Витязи, богатыри былинные!» – захлебнулся в коротком рыдании Петунин.

А толпа все прибывала, перла…

Много народу куплено длиннопатлыми…

Красавчики… умники… кровь сосущие… селедкой провоняли… социализмы окаянные… ну-ка, сабелька моя, поработай, поработай… государя душить… кровь сосать… хитрые, коварные… золотом набитые японским… по черепу… по уху… красные прихвостни… гадина проклятая… иконками прикрываетесь православными… в живот и глаз… наймиты английские… наследника нашего душить… вижу, главный христопродавец Максим Горький… сейчас в ухо… в голову саблей достану…

Марсово поле было черным, а вокруг все мельтешило, мелькали пятна снега и крови, распоротые овчины, бабьи платки, шапки, оскаленные рты, кулаки и глаза…

Красин с подножки коночного вагона увидел вдруг в толпе, в самой непосредственной близости от драгун, голову Горького, волосы из-под меховой шапки, моржовые усы. Рядом с ним, блестя полубезумными глазами, что-то кричал красивый кудрявый человек, кажется Бенуа… К ним пробивался через толпу мальчишка-драгун с крутящейся саблей над головой. Видно было, что он визжит от каких-то собачьих чувств. Должно быть, он думает, что Горький и Бенуа – главари. Он может покалечить их, убить!

Красин прыгнул с подножки на чьи-то плечи, с трудом опустился на землю.

– Господа, там Максим Горький! – закричал он. – Товарищи, там Горький! Спасите его!

Он бешено заработал локтями, но продвинуться не удалось ни на метр.

Толпа сносила его в сторону Летнего сада. В хаосе перемешались манифестанты и любопытные. Сквозь пар, клубящийся над городом, тускло светилась петропавловская игла. Красин уже потерял из виду Горького и Бенуа. Позади слышались рыдания. Он оглянулся и вздрогнул от ужаса: за плечом какого-то рабочего рыдало рассеченное лицо. Лицо рыдало от непоправимости того, что с ним произошло.

– Платок! Возьмите платок! – закричал не своим голосом Красин. Он чувствовал, что нервы отказывают ему.

Кто-то схватил белый платок, передал назад. Движение ускорилось, словно неведомая сила подхватила толпу и понесла ее вдоль Лебяжьей канавки, за которой в голубом и белом спокойствии стояли деревья и зашитые досками скульптуры Летнего сада. Со стороны Дворцовой площади донесся мощный ружейный залп.

– Господи! Что они с нами делают?

– Драгуны, псы! Русские вы аль нет?

– Палачи кровавые! Собаки!

– Вы бы так с японцами воевали!

– Мальчонку, мальчонку задавили!

– Убийцы! Сволочи! Бейте!

– Как скот режут!

Пехота зябла. После второго залпа ее работа, собственно говоря, была окончена. Пехотинцы прыгали, толкались, пытаясь согреться, обменивались шутками.

– Бухтин, Бухтин, чего рот разинул? Чичас галка залетит!

– Бухтин, Бухтин, вухи-то потри! Чичас отвалятся!

– Штаны-то подтяни! Эй, Бухтин!

Драгуны медленно, но верно отодвигали толпу от Троицкого моста. Пехотинцы спорили, сколько народу осталось на снегу – за сотню или меньше. Стали считать – выходило за сотню.

– Виктор, видишь драгуна? Больше всех старается. Попробуй-ка ему засветить!

Камень, пущенный с крыши двухэтажного дома, угодил Петунину по шапке. Даже не вскрикнув, тот свалился на шею коня. Конь прянул в сторону, вынес седока в боковую улицу…

Красин бежал в толпе по набережной Мойки. Возле одного дома группа молодых рабочих и студентов выворачивала булыжники из мерзлой мостовой. Он обрадовался – наконец-то сопротивление! Ярость колотила его. Он оглянулся – поблескивающий сабельками строй всадников быстро приближался.

Чьи-то руки обхватили Красина, потащили под арку дома.

– Вы с ума сошли? Не хотите до революции дожить?

Кандид (Кириллов) и еще один партиец, фамилии которого Красин никак не мог припомнить, долго влекли его по проходным дворам, где в подъездах перевязывали раненых. Наконец они вышли на Невский к углу Садовой.

Между тем Петунин в беспамятстве скакал по Петербургу, словно майнридовский всадник без головы. Каким-то чудом он не выпадал из седла, а конь его петлял по улицам в тщетных попытках набрести на родные, единственно любимые запахи конюшни, овса, своего лошадиного, теплого, ибо хоть он и был боевым конем, но запаха крови и пороха не любил.

Наконец Петунин очнулся и обнаружил себя на набережной какого-то канала. Вокруг не было ни души, а многочисленные замерзшие окна еще усиливали ощущение одиночества. Петунин испугался: местности он не узнавал. Оглянувшись, он слегка приободрился. Вдалеке несколько казаков гнали небольшую толпу. Это происходило в полной тишине – звуки оттуда не доносились. Вдруг рядом гулко бухнуло – треснул лед канала. Петунин даже задрожал. Он развернул коня и погнался вслед за казаками.

Казаки уже догоняли злосчастных инсургентов, когда те вдруг скрылись в каких-то дверях. Вот хитрое семя!

– Гей! – крикнул Петунин, как бы подбадривая казаков, но те в этом и не нуждались: сорвав двери, разбив стекла, прямо на конях ворвались они в трактир, где пытались найти спасение злодеи.

Когда Петунин подскакал и заглянул в трактир, все уже было кончено. Пол был завален телами в черном грязном тряпье, за разбитым буфетом лежал икающий в полубеспамятстве трактирщик. Казаки по одному выезжали на набережную. Из карманов у них торчали головки бутылок. Один из казаков дул водку прямо из горлышка.

– Молодцы, казаки! – крикнул Петунин.

– Стараемся, ваше благородие, – с ленивой нагловатой улыбочкой ответил казак и отбросил опорожненную бутылку.

Казаки поскакали дальше. Звук копыт, бьющих по обледенелой мостовой, удалялся, а Петунин все не мог тронуться с места. Он переводил взгляд с одного неподвижного лица на другое, и ужаснейшая мысль терзала в этот момент все его существо: «Нет, не похожи они на антихристов…» Конь его переминался с ноги на ногу перед открытой дверью и разбитыми стеклами разгромленного трактира, когда в глубине зала скрипнула дверь, и порог переступил румяный юноша высокого роста и богатырского сложения. Одет он был в короткую шубу грубого, уж не волчьего ли, меха и в меховые высокие сапоги. Шуба была открыта на груди, и там виднелись полоски флотского тельника. Поблескивая ясными глазами, перешагивая через убитых, юноша направился прямо к Мите Петунину, а тот тронуться с места не мог, словно завороженный.

– Попался, мясник, – с веселой улыбкой сказал юноша, когда подошел вплотную к конской морде. – Слезай!

Петунин трясущейся рукой схватился за шашку, но тут запястье его сжали словно стальные клешни. Шашка, зазвенев, упала на мостовую, и Петунин сам оказался выброшенным из седла и лежащим на льду.

Он тут же вскочил, но юноша ясноглазый мгновенно налетел, ребром ладони ударил Митю в горло, тычком ладони – под ложечку и за воротник поволок обмякшее тело в глубь трактира.

Лихач на дутых шинах резво катил по правой стороне Невского к Адмиралтейству. Нахлобучив меховую шапку и уткнув нос в воротник, Красин безотчетно считал выплывающие из дымной морозной темноты газовые фонари в оранжевых кругах. Его трясло. Он испытал чувство биологической ненависти, и именно от этого чувства его сейчас трясло.

Ближе к Дворцовой на тротуарах все чаще попадались неуклюжие фигуры дворников. Пешнями они откалывали окровавленный лед, скребли лопатами тротуар, поливали кипятком из ведер.

У Адмиралтейства лихача приостановил конный патруль. Казачий офицер внимательно посмотрел на Красина, махнул рукой – проезжай! Барин в хорьковой шубе не вызывал подозрений. Красин оглянулся – казаки, покачиваясь в седлах, удалялись, стройные и словно бы удлиненные в красноватой рассеянной тьме. Может быть, он и убил бы их всех, будь у него сейчас в руках пистолет. Может быть, это принесло бы облегчение…

Такого с ним не было даже в юности. С самого нежного возраста твердо и сознательно он чувствовал себя врагом этого строя. В семье постоянно присутствовал дух разлада с обществом лицемерия и казенщины. Отец, человек недюжинного ума, правдолюбец, получал постоянные удары, обидные щелчки и ошеломляющие зуботычины, прозябал на жалких должностях, и боль за отца утвердила в душе мальчика протест против творимой в мире несправедливости. Мать, волевая и резкая женщина, в отличие от молчуна отца нередко высказывала свои опасные мысли вслух. Она не только не боялась, что «дети услышат», а, напротив, словно нарочно хотела, чтобы дети вырастали в гордыне и непокорстве.

О социализме Леонид впервые услышал в Тюмени от тех молодых людей, которых в столичных либеральных салонах называли «цветом России, гниющим в тундрах». Таким образом, он приехал в Санкт-Петербург уже полностью созревшим для «крамолы» и поступил в «гнездо крамолы» – Технологический институт, да и сдружился там сразу же с марксистом Брусневым. Изучение истории, экономики, трудов Маркса принесло ясное сознание того, что несправедливый этот строй обречен. Вот уже шестнадцать лет он работает на революцию, работает уверенно и спокойно. Спокойствие это не покидало его даже в тюрьмах, в одиночном заключении. По-всякому он относился к своим врагам, власть предержащим, – с презрением, с жалостью, как к недоумкам, с насмешкой, порой даже с ненавистью, но… не с такой ненавистью, как сегодня, ненавистью ослепляющей, воющей ненавистью, когда хочется казнить палачей немедленной и лютой казнью, хочется делать то же, что делают они.

Это ужасно. От этих чувств социал-демократ должен быть свободен. Ненависть не должна ослеплять разум социал-демократа – ведь в мире все развивается по законам уже открытым, научным и непреклонным. Социал-демократ – это техник, обслуживающий машину истории. Ишь ты, красивая фраза! Представляю, как высмеял бы ее Ленин, попадись она ему в какой-нибудь статейке новой «Искры». Техник, обслуживающий машину истории… Машина, мол, сама крутится, а мы только маслица подливаем. Хорошо, что я практик, а не литератор, и мне не нужно высказывать свои мысли в печатной форме.

Промчались мимо знаменитого дома, где «с подъятой лапой, как живые, стояли львы сторожевые»… Дальше – громада Исаакия, словно напоминающая о том, что империя, воздвигшая оную громаду, простоит вечно… Сенатская площадь, Медный всадник с шапкой снега на голове… Какой путь прошла Россия от жалкого кулачка Евгения, от его невнятного «ужо тебе» до их партии, что бросает теперь вызов этому разбухшему, ожиревшему гиганту, русскому самодержавию… Бросает вызов, в этом уже нет сомнения. Неслыханные дела скоро стрясутся на Руси!

Но давай-ка посмотрим правде в глаза и назовем вещи своими именами. Сегодня все стало ясно: предстоит бой, война не на жизнь, а на смерть, и, именно предполагая этот бой, ратовал Ленин за скорейший созыв съезда. Да, вот в чем отгадка: им, «примиренцам», казалось тогда, что они возвышаются над партийным раздором, смотрят дальше «поссорившихся товарищей»… Ленин смотрел еще дальше, он уже видел этот день. В бой должны идти солдаты, а не компания ораторов. В этом главный смысл дела. «Примиренчество» обанкротилось!

…В прихожей Красина встретил Гальперин. Безотчетно они схватили друг друга за плечи, заглянули друг другу в глаза.

– Ну-с, дружище, – проговорил Красин, – теперь ты видишь, что мы были не правы. Прав Старик, трижды прав. Нужно собирать съезд.

Дверь в комнату была открыта, и там стоял шум, слои папиросного дыма пересекались энергично жестикулирующими людьми.

«В сущности, мы все еще довольно молоды», – с неожиданным приливом бодрости подумал Красин.

Всю ночь стонали и бредили в городе Санкт-Петербурге несколько тысяч раненых. На следующий день заказчики получили тысячу гробов.

ГАЗЕТЫ, АГЕНТСТВА, ХРОНИКА

В воскресенье 16 января на Семеновском плацу – рысистые испытания. Розыгрыш приза в память почетного члена св. кн. В. Д. Голицына.

Волна митингов протеста против побоища 9 января прокатилась в Лондоне, Берне, Париже, Мюнхене и в других городах Западной Европы.

Закрытие гапоновского «Собрания русских фабрично-заводских рабочих».

Арест делегации литераторов к Витте и Святополку-Мирскому. В Риге арестован и препровожден в Петропавловскую крепость Максим Горький.

Закрытие высших учебных заведений в Петербурге.

Баррикады в Варшаве. Начало всеобщей стачки в Москве, Ярославле, Ковно, Вильно, Ревеле, Саратове, Киеве, Риге, Минске, Могилеве.

Конференция всех социал-демократических организаций России выработала обращение «К пролетариату всей России» с призывом к «решительным действиям против самодержавного режима».

Забастовка в Орехове-Зуеве.

Членом боевой организации партии с.-р. Каляевым убит бывший московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович.

Массовое избиение черносотенцами и лабазниками студентов в Казани.

Армяно-татарская резня в Баку.

Сражение под Мукденом, закончившееся поражением русской армии.

19 января в Зимнем Его Величества Дворце собрались 34 представителя рабочих различных заводов и фабрик. Эти представители проследовали из Зимнего Его Величества Дворца на Царскосельский павильон, откуда в экстренном поезде были перевезены в Царскосельский Александровский Дворец, где и выстроились в ожидании выхода Государя Императора в Портретном зале.

Ровно в 3 часа к рабочим вышел Его Императорское Величество Государь Император в сопровождении министров…

Его Величество Государь Император осчастливил депутацию рабочих столичных и пригородных заводов и фабрик в Александровском Дворце Царского Села милостивыми словами. После речи, обращенной Его Величеством к рабочим, произведшей сильное впечатление, рабочие низко поклонились…

Довольные, счастливые, с веселыми лицами возвращались рабочие в Петербург, унося неизгладимое навеки впечатление о Царском приеме и твердо запечатлев Царевы Слова.

«СПб. ведомости». 

 …Мы вступили в полосу страшных политических бурь… На преступлениях и жизни ближних безумные, фанатичные люди пытаются создать какое-то более чем проблематичное, лучшее будущее.

…Сын Царя-Освободителя убит среди бела дня у самого Кремля, как раз в тот исторический момент, когда все общество ждало вещего призыва с вершин Престола…

…Брызги крови, пролитой исступленными врагами всякого порядка в Империи, опять кладут несмываемый след на переживаемое нами невозможное по своей тревожности и напряженности время. Партийная борьба, внутренние раздоры, изнуряющие и позорящие Россию в годину боевых неудач, тяжелое и больное состояние умов, омертвение национально-патриотических чувств… все точно сливается в один беспросветный туман, из которого тщетно ищешь скорого исхода. Только бы Бог поддержал в столь тяжкие минуты болящего за Родину Государя, одарив Его крепостью смелее и тверже, чем когда-либо, взглянуть вперед!..

«СПб. ведомости».

Додумался!

Помещик Елецкого уезда некто С-въ, человек с образованием, придумал оригинальный способ утилизировать крестьянскую силу: он закладывает крестьянских «девок» в сохи и пашет на них землю под свеклу…

Опытный садовник-пчеловод, одинокий, с 17-летней практикой, с рекомендациями и отличной аттестацией, ищет место годично. Всевозможные работы выполняет добросовестно и аккуратно по весьма умеренной цене. На выставках удостоен разных наград.

«СПб. ведомости».