Читать книгу Арехин в Арктике - Василий Павлович Щепетнев - Страница 4

4

Оглавление

Неплохо было бы, конечно, заехать домой. Принять ванну, переодеться, а то пороховой дух пропитал одежду до неприличия. И подумать. Хорошо подумать. Потому что налёт посреди бела дня запросто не подготовишь. Той же траншее, по виду, неделя.

– Ты почему на пустыри свернул, – спросил он Григория.

– Говорю же – глаз попутал. В голове мысли: езжай по Горбатой, да езжай, а что Горбатая, там всегда толкотня, телеги, раззявы, кого только нет. Вот я и наперекор и на Пустыри рванул, думал, сейчас мы полетим, не угонишься, – он свободной рукой схватился за голову.

– Болит, спасу нет. Теперь до утра не отстанет боль-то.

– Ты полагаешь?

– Проверено. Есть, правда, средство глаз перебить, но оно кому как. Горилки крепкой стакан. Не закусывая. Бывают, правда, люди, у которых от горилки голова ещё больше слабеет. Потому и говорю, не каждому впрок, – и Григорий оглянулся на Арехина.

Тот только повторил:

– В Наркомат.

В народном комиссариате внешней торговли Арехина встретили прохладно. Вахтер пускать дальше порога не хотел, и даже волшебное «Я от Ленина» не подействовало:

– У нас тут каждый второй от Ленина, а каждый первый – от Господа Бога. Порядок есть порядок. Сейчас подойдет определитель, он и определит, куда вас направить.

Арехину стало любопытно, что за определитель такой, и артиллерию он оставил в кармане.

Через четверть часа подошел молодой человек, одетый добротно и даже щегольски, и спросил Арехина, кто он, собственно, таков и по какому делу явился в Наркомат?

Арехин молча протянул мандат Ленина.

– И всё-таки, какое у вас дело? – настаивал молодой человек.

– При посторонних докладывать не имею права.

– Ну, какой Варфоломей Иванович посторонний. Впрочем, понимаю, порядок есть порядок. Пройдемте в мой кабинет.

Кабинет оказался недалеко, метрах в десяти от входа. Солидные кабинеты гнездятся много глубже и дальше, но и в этом мебель была ореховая, дорожки – ковровые, а на столе – телефонный аппарат.

Молодой человек сел на хозяйское место и, пару мгновений спустя указал на стул для Арехина.

– Теперь вы можете говорить совершенно свободно.

Арехин взял обеими руками телефонный аппарат, совершил необходимые манипуляции и попросил связать с приёмной Дзержинского.

На лице молодого человека появилась усмешка, мол, жалуйся, жалуйся, не таких видали.

Но Арехин не жаловался. Связавшись с дежурным по городу, он доложил о происшествии на Новых Пустырях – чётко и лаконично. Потери? Человек десять он ликвидировал точно. Возможно, остались трое или четверо раненых. С нашей стороны потерь нет. Сам он занят, выполняет особое поручение Дзержинского, но если Феликс Эдмундович решит, что присутствие Арехина необходимо, ближайшее время он будет в Наркомате Внешней торговли, туда пусть и телефонирует.

Положив трубку на рычажок, он посмотрел на молодого человека:

– У вас, кажется, какие-то ко мне вопросы?

Молодой человек встал, вытянулся, сказал, что ему всё понятно, важнейшие вопросы в отсутствие Красина решает товарищ Лежава, и, если можно…

– Можно, – разрешил Арехин и через пять минут был в кабинете Лежавы.

– Только коротко, буквально по сути, – сказал заместитель наркома.

– Коротко: кто в наркомате отвечает за поставки медикаментов?

– Какую именно поставку вы имеете в виду?

– Швейцарской фирмы «Багейтер».

Лежава вздохнул.

– Мы же объясняли…

– Прошло время. Могли открыться обстоятельства, – нарочито телеграфным стилем объяснялся Арехин.

– Дело начал сам Леонид Борисович.

– Красин?

– Разумеется, Красин. Напрямую из Москвы было неудобно, подключили наше представительство в Риге. Птыцак связался со швейцарской фирмой…

– Почему не напрямую с «Байером»?

– Германия, как проигравшая сторона, выплачивает дань победившим странам, и «Байер» опасался, что деньги попросту изымут в счёт репараций. Вот и создали транзитную фирму «Багейтер» в нейтральной Швейцарии. Наш наркомат отвечал за финансовую сторону дела. Деньги были переведены в срок, товар отгружен тоже в срок. На этом ответственность наркомата внешней торговли закончилась.

– То есть за то, что вместо лекарств из-за границы пришла водица, вы ответственности не несете?

– Мы понятия не имеем, что пришло из-за границы. Транспортировку и сохранность груза обеспечивали люди Дзержинского.

– Но если им отгрузили мел и воду…

– Даже если так, причем здесь мы? Только, знаете, фирма «Байер» такими делами не занимается. Её представители поручились за качество отгруженного товара.

– А кто поручится за «Байер»?

– В своей области «Байер» есть эталон. Положим, вы говорите, что за вас поручился Ленин, а я буду спрашивать, кто поручится за Ленина.

– Понятно, – сказал Арехин и поднялся. – Благодарю за помощь.

– Что, у вас всё? – удивился Лежава.

– Всё, – подтвердил Арехин. – Или у вас появились новые, нам неизвестные данные?

– Нет. Никакими иными сведениями мы не располагаем.

На выходе молодой человек держал перед Арехиным тяжелую дверь, швейцар взял под козырек.

Чтобы тебя здесь уважали, нужно убить средь бела дня разом человек десять. Кстати, нужно будет узнать детали. И ещё один ответ, меняются ли люди. Вот он, Александр Арехин, убил десять человек или около того, и никаких угрызений совести, никаких «тварей дрожащих» в голове не вертится. Пулемёт почистить и смазать – вертится. Восполнить расход патронов – вертится, хотя и пулемётом, и патронами заниматься будет Григорий. Легко списать онемелость души на боестолкновение. Кровь полна бесами боя. Гормонами, как считает наука, а по нему так бесы – слово точное. Да, сейчас он во власти бесов. Иначе никак. Модель поведения «Если тебе перерезали горло, тут же подставь другое» оставим нашим врагам.

– Куда теперь? – спросил Григорий.

– На Новые Пустыри. Чекисты, полагаю, уже там. Посмотрим, кому дорогу перешли.

Пока добирались, Арехин думал вскользь, неглубоко. На небо смотрел, по сторонам. Тиски, ломавшие голову, чуть-чуть ослабли. Или, напротив, голова меняла форму, приспосабливаясь? Вдруг это и есть муки души, проявляющиеся подобным образом?

К Новым Пустырям подъехали к закату. Он рассчитал верно: наряд чекистов заканчивал работу.

К нему подбежал Луновой:

– Мы вас и не ждали, Александр Александрович. Феликс Эдмундович сказал, что вы заняты, и беспокоить не велел.

– Никакого беспокойства, Иван Степанович. Занят, но несколько минут у меня есть. Разобрались, кто это?

Под кустами рядком лежали тела, числом одиннадцать.

– Двое – точно кронштадтские, из заводил. У нас по ним ориентировка, ну, вы знаете…

Арехин не знал, но виду не подал.

– Полюбуйтесь, – и Луновой подвёл его к кустам. – Видите? – он сдвинул разрезанный рукав с левого плеча крайнего.

На плече синела татуировка. Татуировки среди моряков не редкость, но на сей раз это были не якоря, не русалки, не корабли. Странная химера: крылатый демон, головой которому служил осьминог, или нечто, похожее на осьминога, восседал на троне.

Понизив голос, Луновой сказал:

– Точно, как в спецписьме. И у второго тоже, – он показал татуировку лежащего рядом. – Видно, звери отчаянные, недаром написано: при задержании в разговоры не вступать, уничтожать на месте без промедлений. Но как вы разглядели, что это кронштадтские?

– Случайно вышло, – рассеянно сказал Арехин, обдумывая услышанное. – А насчёт остальных?

– Местная шпана средней руки. Крупняка среди них нет, теперь уж и не будет, не вырастут. Оно и правильно.

– Все – от огнестрельных ранений?

– Доктор не смотрел, но и у самих опыт есть. Да. Пулеметные, а у двоих ещё и револьверные раны, в голову. Для верности, да?

– Покажите-ка.

Арехин осмотрел тела. Оба были ранены, один в живот, другой в бедро. И – по пуле в голову, но не пулеметные пули, пулеметные череп разнесут. Револьверные, как и определил Луновой.

– Один ушел. Или кто-то пришёл вслед и добил, – сказал он.

– Коляски-то все на месте. И лошади, – с сомнением сказал Луновой. – Что ж они не уехали?

– Коляски приметны. Да и дорогу требуют, а пешком в любую щель пролезешь.

Действительно, пулемёт потрепал и коляски. Не сильно, в меру боезапаса, это же не «Максим», но опытный глаз пулевые отметины заметит. В Москве теперь много опытных глаз.

– Ушли, значит.

– Все-таки, думаю, ушёл. Один. Всего их было двенадцать. Разумеется, я мог и сбиться в счете…

– Вот это вряд ли, – сказал Луновой. – Когда это вы сбивались.

Арехин не стал говорить, что всё когда-то случается в первый раз. И в том, что преследователей было двенадцать человек, и в том, что добивал один из выживших, он был уверен. Неясно было другое: если нападение готовилось заранее, о чем свидетельствовала траншея, то как могли угадать, что он, Арехин, поедет этим путём? Что он вообще окажется в этом районе города? Или засада была не на него, а на всякого проезжего? Ограбил, убил, закопал, и так раз за разом. Конвейер. Потогонная система Тейлора.

Он снова наклонился над телами, теперь осматривая кисти.

– Похоже, траншею рыли эти парни: у четверых водяные мозоли. Почти зажили, но всё же видно.

– Да, – согласился Луновой. – Мишку Ламкина я знаю, щипач, у щипачей руки нежные, и, если такая мозоль объявилась, то явно неспроста.

– Вы вокруг посмотрите, – посоветовал Арехин. – Вдруг они не первый раз здесь промышляют. Или оставшийся недалеко ушёл.

– Почему недалеко?

– Он тоже мог быть раненым.

– Посмотрим. Или угро поручим, пусть с собачкой поищут.

– А с телами что будете делать?

– А что с ними делать? Опишем опознание, кого опознали, да здесь и закопаем, когда руки дойдут. Сами выбрали, где лежать.

Распрощавшись с Луновым и кивнув остальным чекистам, он вернулся в кабриолет. Опять вскочил, а не влез. Это хорошо.

– Как они на вас смотрят, – сказал Григорий.

– Как?

– Будут всю жизнь хвастать, что видели самого Арехина, и он с ними разговаривал, ручкался, чай пил.

– Это почему?

– Как же. Они эту банду месяц, может быть, искали. А тут пришел, увидел и всех положил.

К дому они подъехали в сумерках. Дворник, лениво стоявший у ворот, завидя Фоба и Дейма, сорвался с места и, угодливо улыбаясь, поспешил отворить их.

Неужели и сюда дошли слухи о Битве На Пустырях? Вполне возможно.

Дом менялся на глазах. Вместо профессуры сюда стали направлять красных командиров. Война закончена, или почти закончена, пора и о гражданской жизни подумать. И, услышав, что есть такой вот хороший дом, командиры полков требовали ордера именно сюда. Положим, командирам полков отказывали, но ведь есть и командиры дивизий, и армий, и фронтов…

Куда же девалась профессура? Кто-то получил разрешение на выезд во Францию, Великобританию и прочие швеции, кто-то – ордер на квартиру в Доме Учёных, а кто-то, пару раз столкнувшись с новой элитой, и сам поспешно съезжал куда получится. И ведь не скажешь, что въехавшие – плохие люди. И денег до пятницы займут, и солью поделятся, и шкаф передвинуть помогут. Они не плохие, они другие. И – победители. Раз победители, то будьте добры любить и уважать. А если губы кривить да носом вертеть, не то сказали да не туда плюнули, тут уж подвиньтесь, не прежнее время.

Анна-Мария красными командирами восхищалась, профессуры-то ей и дома, в Швейцарии, хватало. Отношения Арехина с красными командирами были сложнее. Зависело от обстоятельств. Предыстории. Одни командиры при виде Арехина сами кривили губы и вертели носами, другие старались поскорее прошмыгнуть к себе и закрыться на два оборота и засов для верности, третьи же считали Арехина человеком революционным, пусть и с причудами, и охотно помогали со всякими мелочами. Вот как с пулемётом Шоша.

С улицы к воротам поспешил человек. Арехин узнал его сразу.

– Гражданин Каннинг?

– Вы виделись с Циолковским? – сразу приступил к делу ассистент.

– Не довелось.

– Я же вас просил.

– Тут мало ваших просьб. И моего желания мало. Кто-то должен провести следствие, и только после этого делать выводы. Невиновен – на свободу.

– Я слышал, можно поручиться за человека…

– И кто за него поручится?

– Я думал, вы…

Арехин вздохнул.

– Я не буду ручаться за человека, которого в глаза не видел.

– Так вы посмотрите! Посмотрите, пока не поздно, – Каннинг опять попытался взять Арехина за руку, но в последний момент снова остановился.

Арехин, не отвечая, развернулся и прошёл во двор. Каннинг остался у ворот, руки его висели вдоль тела, лишь на палец не доходя до колен.

Ладно.

– Григорий, отдохните сами, и лошади пусть отдохнут, но к полуночи будьте готовы.

– Далеко?

– На Лубянку.

В квартире было накурено: Анна-Мария работала. Писала обзор швейцарской, австрийской и, прежде всего, немецкой прессы. И наоборот – обзор советской прессы для Австрии, Швейцарии и Германии.

– Ещё сорок минут, дорогой, – сказала она, мельком взглянув на Арехина.

Дома они не готовили. Максимум – взятые из служебного буфета бутерброды. Сегодня бутербродов не было. Но были замечательные грецкие орехи.

За эти сорок минут он успел слегка освежиться, заварить чай в довоенном серебряном «Cafeolette», выпить два стакана – без сахара, и посидеть в кожаном мягком кресле.

– Вот и готово, – Анна-Мария развивала в себе пунктуальность. Если сказала «сорок минут», значит сорок минут возьми и отрежь, даже если работа требовала двадцати.

– Газеты свежие?

– Немецкие? Третьего дня. И старше. А что? И почему от тебя пахнет порохом?

– Порохом пахнет, потому что была стрельба. А газеты скоро будешь изучать свежайшие: мы едем в Швейцарию.

– Чьё решение? – только и спросила Анна-Мария.

– Исполкома Коминтерна и лично товарища Збарского.

Товарищ Збарский был видным, но пока ещё не выдающимся деятелем международного коммунистического движения.

– Когда ехать?

– Завтра. Броня на поезд до Риги, затем по усмотрению. Швейцария, Франция, я бы даже Аргентину не исключил.

– Документы, деньги?

Он передал ей пакет:

– На первое время.

– Что ж, поедем. – Анна-Мария не раз и не два ездила по заданиям Коминтерна, но всё больше в лимитрофы. – А дальше?

– В Женеве получишь инструкции. Вообще, в этом деле главная – ты.

– А ты?

– Я – предлог для поездки. Еду играть в шахматы, добиваться чемпионского звания. Сама понимаешь, играть в шахматы, кочуя с турнира на турнир, можно всю жизнь.

– Очень удобно, – согласилась Анна-Мария. – Но что на самом деле составляет твою цель, мне знать нельзя?

– Почему же нельзя. Да и трудно не догадаться. Цель у нас с тобой одна – мировая революция.

Арехину не нравилось, что он говорил, а, главное, как он говорил. Но для Анны-Марии, похоже, слова звучали совершенно естественно. Она, Анна-Мария, была в первую очередь революционеркой, да и во вторую тоже, и не видела ничего плохого в том, чтобы стать видной революционеркой. Он, собственно, ничего плохого в том тоже не видел, но слишком уж менялись при этом люди. Он изменился, Анна-Мария изменилась, изменились и отношения. Стали товарищескими. Ещё немного – и перейдут в партийные. А для партийных отношений вовсе не требуется жить вместе и делить постель.

Собирались они отдельно. Да что и собирать: один чемодан Арехина, один – Анны-Марии. Самое необходимое. Что могут везти в Женеву из России одна тысяча двадцать первого года советские служащие, люди скромные до аскетичности? И уж тем более, после. Потом, когда новая экономическая политика окрепнет, даст видимые плоды, будут и роскоши, а пока – прожиточный минимум и чуть сверху: смокинг, галстук-бабочка, три шелковые сорочки. Анна-Мари в одежде ещё скромнее: ей же не участвовать в международных конгрессах гроссмейстеров.

– Мы вернёмся?

– В Россию? Полагаю, вернёмся, но не думаю, что в ближайшие годы.

– Да, меня Збарский инструктировал: устраиваться в Женеве основательно.

Значит, её уже инструктировали. А он и не знал. Что он ещё не знает? Втёмную используют, втёмную, прав Троцкий.

– Ты должен уйти?

– К полуночи, – ответил Арехин. – Ненадолго, а, впрочем, как получится.

В полночь он и ушёл. Что делать, если другого случая, действительно, может и не представиться.

Григорий ждал у подъезда. Дворник, скрывая недовольство, отпер ворота, и они покатили по ночной Москве. Ехали с шиком: Григорий зажег оба карбидных фонаря, и конусы света разгоняли тьму на сотню шагов вперед. Светоносный экипаж. Сзади слегка попахивало свежим машинным маслом: Григорий оружие чистил прежде, чем сапоги. А сапоги Григория давали света не меньше, чем фонари.

Арехин в Арктике

Подняться наверх