Читать книгу Рок играет на трубе. Проза, песни, поэмы - Василий Рожков - Страница 5

Романтический бустрофедон

…Вы любите смотреть телевизор? Да, мы все не без греха.

Там показывают ужасные вещи. Один вечер, проведенный безвылазно перед экраном – и в пищеводе наступает час пик, а во сне безумные клерки выпрыгивают из окон разорившихся банков. Весь асфальт заляпан кетчупом. Мы, как быки, реагируем на красное, даже стоя у светофора.

Вы, наверное, эстет? Бывают в жизни огорчения. То есть искусство, безусловно, вечно, и случается, что люди теряют сознание, глядя на «Гибель Помпеи». Наш мир – это ожившая картина. Один художник сел на свои тюбики с краской и, продав последние штаны, стал миллионером. А другой переспал с натурщицей, подхватил от нее некую болезнь и разорился на лекарствах и исках к мэтрам журналистики. В газетах писали.

А вы ведь и газеты читаете? Надо же. Не совсем понятно, откуда такая осведомленность. Нет, не то чтобы странно, но как-то непривычно. Я не удивляюсь, просто нет у нас незаменимых людей. Молчаливых эрудитов здесь тоже не любят. А вы говорите, говорите больше в компаниях, вас станут уважать. И уже никто не посмеет покрутить пальцем у виска, взбрыкнуть при редком вопросе и злобно прошипеть в спину: «интеллигентишко недобитый!» Их много, а вы один. Главное, что они все понимают, но ничего не говорят. Таких обычно сравнивают с собаками, но собаки умеют говорить глазами, а эти люди даже глаза скрывают под броней солнцезащитных очков. Не подкопаешься.

Правда, есть и другие – те, которые ничего не понимают. Они не злые, они всегда протянут руку помощи, если вы в беде. Но они скажут: «Вы попали в беду, а могли бы ее избежать». Им не понять, что беду, как кошмарный сон, избежать нельзя. Можно пересилить, притупить причиняемую ею боль, но тем горше будет осознание последствий беды. В 83-м нас накрыл необычайно жестокий сель, все новостройки разметало в клочья. Помните? Ах да, это не было новостью из разряда мировых. Возможно, меня спасло провидение, ведь я как раз переехал в новый дом на окраинах. А всего за день я отправился в горы с экспедицией общества естествознания. Да, и Кассита была со мной. Она у меня биолог, знаете ли… Героическая женщина – на третьем месяце в такую даль..! Бесконечно преданный своему делу человек… Да, так вот, непроглядная ночь, палатки, а внизу прямо под нами грохот, и земля дрожит, и тьма тьмущая… Только утром мы все увидели. Двенадцать человек стояли над долиной смерти и запустения, мы словно вознеслись, но экспедицию пришлось прервать. В городе каждый человек был на счету.

Когда мы вернулись, то были уже не те. Уцелевшие смотрели на нас, как на пришельцев, на инопланетян. Нам объясняли вещи, которые мы и сами прекрасно знали: вот та груда стекла – лавка зеленщика, вот те завалы из кирпича – воскресная школа, вот эти заляпанные грязью останки – машина старика Гонсалеса и он сам. Нас не узнали! Нас, смотревших на беду с высоты, будто свысока.

Конечно, Порт-Эрнандель был отстроен заново. Все возвращается на круги своя, и ныне, и присно… Кажется, нам кто-то помогал. Не вы, случайно? Я шучу, шучу…

Скажите, вы помните свой город, каким он был лет двадцать назад? Помните старые дома на месте нынешних высоток, помните толстое сухое дерево во дворе – его спилили, чтобы вывести в этом месте угол новых гаражей; а лица соседей, поздравлявших вас с новосельем – помните? Пожалуй, вы правы: всего этого могло и не быть. Порой люди больше похожи друг на друга, чем среда их обитания. А здесь все по-другому. Конечно, во все времена молодежь отчаливала поближе к цивилизации или вообще уезжала за границу учиться и работать, но теперь – кажется, люди рождаются стариками. Пройдите по нашему городу и если вы увидите хоть одно молодое, дышащее свежестью лицо, я буду обязан вам по гроб жизни! Что-то давит на нас, отнимает спокойствие. Нам уже мало нашего городка, нам мало нас самих. Даже старые пропойцы, появившиеся на свет в приюте на Сьерра-Франсиску и никогда не видевшие дальше своего синюшного носа, с утра пораньше собираются под стенами увитого плющом кабачка и орут: «Они обнаглели! Не город, а прорва!» Кто это – они – никто не спрашивает. Это принято понимать с полуслова. И это естественно. У вас ведь тоже есть кто-то, кого можно назвать словом «они».

Наверное, вы сразу подумали о чем-то другом. Иностранцы, полиция, нувориши – все лишь одни из нас. Вы думаете, у небожителей не бывает расстройства желудка? Неподалеку живет мой приятель, грек Эупатиус, каждое воскресенье ходит на наши католические мессы. Никто не жалуется. Да, вот у кого поучиться терпению! Вечный бродяга, старый эмигрант. Бежал от «черных полковников», попал к «красным бригадам». Даже здесь с него драли какой-то захребетный налог, даром что бывший коммерсант. Выращивает капусту на огороде.

Так что сегрегация, нетерпимость, каратэ – это не для меня. Я слишком устал от всего… Видите, у меня длинные волосы? Память о годах студенчества. Как сейчас помню родной институт в Коста де ла Нова, кружок радикалистов, сине-красные повязки… Сломанная ключица до сих пор ноет по ночам. Низины, знаете ли, сырость. И никакой политики. С тех пор, как солдат из оцепления ударил мою Кассандру в живот и я не узнал пол своего нерожденного ребенка, я не занимаюсь политикой. Нет, само собой, его не судили. Наши перевороты не дают новых законов – только новый калибр оружия.

Да, я запил. А вы бы не запили на моем месте? Нет в мире человека, который не пил с горя или радости. Или просто не испытывал такого желания. Говорят, в России – вы знаете, есть такая страна? – так вот там это желание в почете. Да и что им еще делать, если круглый год снег лежит на улицах? У нас на кафедре был один поляк. Любил повторять, что русские отравили ему жизнь. Знаете, так наши крестьяне в соседних деревнях ссорятся из-за способа ловли рыбы. Одни глушат, другие ходят с бреднями. А чуть что – хватаются за ножи.

Мне не надо объяснять, что такое гражданская война. Расскажу вам по секрету – в городе этого не знает никто – моего отца награждал сам каудильо. Отец был в штурмовой роте при Эрно – и, рассказывая об этом, всегда потирал простреленную навылет руку. Он и Франко умерли в один год. Тогда мы и перебрались сюда, в неизвестность, в сырые джунгли на пояснице планеты. Пропало, пропало все, скрылось в океанском тумане, и где теперь милые сердцу андалузские виноградники, янтарные капли света в бутылочной зелени? Здешнее вино – услада стоматолога, в нем не топят свое горе, дабы к душевным травмам не присовокупить физические. Ему предпочитают кокаин и пальмовый спирт. Это действеннее и дешевле. Рекомендовать и предупреждать не буду. Я же знаю ваши вкусы.

Я ведь все про вас знаю, наверное, даже больше, чем вы сами. И моя Кассандра поведала бы вам много интересного, раскусила бы острыми зубками, как спелый финик. Она же все про всех знала, Кассита, золото рук моих, только не верили ей, слушали, кивали головами, как китайские болванчики, но не верили. Как мне не хватает ее, не хватает ее прорицаний на грядущий день! Душа моя, радость, королева снов, где же ты? Я с ума схожу без тебя, травлю себя этим пальмовым пойлом, вечера провожу перед зеркалом, разговаривая с человеком, сидящим напротив. Да-да, я с вами говорю! Ведь я – это вы, я знал это с самого начала. Мы слишком похожи друг на друга, но не настолько, чтобы полностью доверять. Пусть у каждого останется хоть малая толика тайны. Недосказанность под ресницами. Безмолвие на кончике языка. Пожать руку отражению невозможно, его можно успокоить только словом. Как выключенный телевизор. Не тревожьте его, и серый глаз экрана послушно отразит уютные блики вашего очага.

А вы ведь любите смотреть телевизор? Ну да, да, конечно. Я уже спрашивал…

* * *

Ненавижу заграничные командировки. Даже так называемые «развитые» страны, обезумевшие от непомерной спеси и корыстолюбия, вводят меня в ступор бесконечной чередой показов, конференций и попоек. Что уж говорить о разбросанных по миру бывших колониях без роду-племени! В последнее время мне везет именно на такие поездки. Не иначе, как я на особом счету у начальства. Вот и нынешняя вылазка не грешит оригинальностью. Для нашей команды инженеров-контрактников, уже достаточно измотанных проверками у себя на родине, матерщина давно стала нормой повседневного общения. Не понимаю, что могла наша компания, такая уважаемая и широко известная, найти в этом Богом и дьяволом забытом портовом городке на самом экваторе, на необрезанной пуповине мира? Эти сгрудившиеся на дне котловины домишки, жалкая пародия на цивилизацию, зажатые с трех сторон зубными протезами скал, вечно спокойным морем и джунглями, вызывающими сыпь одним своим видом – кажется, предлагают сделать единственный выбор в пользу одной из сторон естества. Да только никакого выбора не будет! Я здесь надолго не задержусь. Вот убедимся в бестолковости местных аборигенов и полной нерентабельности их предприятия – и сразу домой, в теплое месиво асфальтовых лабиринтов.