Читать книгу Тропы Трояна - Василий Сахаров - Страница 7

Новгород. Лето 6656 от С. М. З. Х.

– Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие моё. Наипаче омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня; яко беззаконие моё я знаю, грех мой предо мной есть… – Громкий, хорошо поставленный голос священнослужителя христианской церкви, здорового чернобородого мужика, на котором пахать можно, разносился под высокими сводами Софийского собора, отражался от них и возвращался вниз, к прихожанам.

Верующие, которых на службе было немало, в основном женщины и старухи, повторяли вслед за попом слова пятидесятого псалма и крестились, а я, язычник и витязь Яровита, венедский воевода Вадим Сокол, стоял среди них и не чувствовал ничего. Не было ни почтения, ни страха, ни злости, ни тем более ненависти, жалости или сожаления. Я ощущал себя туристом из дальних земель, который наблюдает за неведомым ему обрядом, рассматривает красивые фрески, вдыхает аромат ладана и думает о чём-то своём.

Тем временем священник продолжал чтение псалма, а люди стали на меня коситься. Ведь я не осеняю себя крестным знамением. Поэтому, дабы не мешать им и не привлекать к себе внимание, я отошёл в сторону, встал подле стены, и передо мной оказалось изображение Христа. Древний пророк, как обычно, был нарисован скорбящим и печальным человеком, который взирал на мир грустными глазами жертвы и одним своим видом нагонял тоску. Я уныния не люблю, и для меня это картина неприглядная, но для прихожан именно то, что им нужно. Почти все они несут в храм свои проблемы и беды, горести, болезни и боль утраты. Христиане ищут поддержки и утешения, и они не поймут, если Христос, которого Богом объявили люди, но не он сам, будет улыбаться, смеяться и веселиться. Нет, такой Бог у рабов, обделённых, униженных и оскорблённых, понимания не найдёт. Вот и изображают его по жизни обиженным, дабы у паствы складывалось впечатление, что не они одни страдальцы.

Впрочем, это всего лишь моё личное мнение, и в главном новгородском соборе я не для того, чтобы разбираться в психологии религиозного христианского культа. Причина связана с тропами Трояна, и, закрыв глаза, я вновь, может, в пятый или шестой раз, попробовал нащупать вход на чародейскую дорогу. Почему здесь? Да потому, что каждый вход на тропы между мирами – это точка силы, и большинство серьёзных храмов, как правило, ставятся именно в таких местах. Об этом было сказано в списке, который составил Зван Дубко, и там же было указано, что одна из точек находится в Новгороде под алтарём в Софийском соборе. Вот я и заявился на службу, тем более что пара часов в запасе имелась. Однако ничего необычного почувствовать не удалось: то ли у меня таланта не хватает, то ли момент выбран неудачно, то ли выписка из древней книги лжёт или она неполная. А коли так, то мне здесь делать больше нечего.

Я развернулся к выходу. Пастырь заканчивал псалом, и невольно я вслушался в его слова:

– Господи, ублажи благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимские. Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожигаемая; тогда возложат на алтарь Твой тельцы.

«Да уж, – покидая храм, подумал я, – тельцы. Вот так всегда: молятся за Сион и Иерусалим, а оно нам надо? Нет. Лучше бы о своей родине думали, а не о чужаках. Глядишь, жили бы чуточку лучше. Но что есть, то есть, а через пару десятилетий, или раньше, всё может резко измениться. Если получится, трансформируем религиозный культ в нечто удобоваримое, и будут прихожане славить не Сион, а Руян и Русь и стены поминать не Иерусалимские, которые нам и даром не нужны, а Арконские и Киевские. Вот это было бы интересно».

Голос попа смолк, а я оказался на широкой новгородской улице. С боков пристроились телохранители, и мы двинулись к реке. Людей вокруг немного, город изрядно опустел, и почему так, мне понятно. Князь Святополк Мстиславич во главе новгородского войска и собственной дружины выступил на Суздаль, воевать с Гюрги. Епископ Нифонт и сопровождающие его лица сидят в Киеве, то ли как заложники, то ли как пленники. Местные бояре в своих поместьях, ведь начинается весенний сев. Рыбаки на озёрах и реках. Купцы в море, а ушкуйники ушли на Руян и в Швецию. Поэтому так мало вокруг горожан. Однако это просто отметка в памяти, и, продолжая идти, я вспоминаю события последних нескольких недель, раскладываю по полочкам информацию о тропах Трояна и планирую свои следующие шаги.

Итак, моя небольшая эскадра покинула Руян, и драккары направились в сторону новгородских земель. Всё это время я занимался с варогами, которым давал основы разведывательной деятельности и шпионажа, присматривался к этим парням и изъяна в них не видел. Учебный материал молодые воины схватывали на лету, и если поначалу я думал, что внедриться в русское общество и обжиться смогут лишь пять-шесть человек, то когда корабли вошли в Котлин-озеро, во мне появилась уверенность в каждом будущем разведчике.

Затем, когда началась проводка драккаров в Ладожское озеро, я расстался с хеме. Им предстояло навестить родину и до осени завербовать мне на службу сотню бойцов, а заодно забрать в Рарог свои семьи, у кого они имеются. Потом была Ладога и встреча с купцами Соколами, которым в моём плане отводилась роль связных с разведчиками. А после мы пришли в Новгород, и здесь я выпустил на волю первых трёх варогов: будущего новгородца, псковича и суздальца. Летите, воины, весь мир перед вами!

Разведчики растворились в городе, и с этого начался их путь, а я дал отдых дружине. Сам же оставил на княжьем дворе письмо для Святополка Мстиславича от его сестры Мальмфриды, ещё раз перечитал записки Звана, посетил Софийский собор и теперь собирался покинуть славный Новгород. Далее переход через Ильмень и движение по Ловати, а затем драккары волоком перетянут к Днепру. И пока мои дружинники будут перебираться с одной реки на другую, вместе с десятком наиболее преданных воинов я успею инкогнито посетить Полоцкое княжество и деревеньку Волчья Тропа, о которой рассказывал князь Василько. Добраться до объекта несложно, и подобраться к схрону, думаю, тоже проблема невеликая. Однако смогу ли я использовать наследие Всеслава-чародея? Это до сих пор оставалось загадкой. Информация есть, но она очень противоречива и разрозненна. И сколько я ни пытался в ней разобраться, докопаться до истины не получилось, и посоветоваться, что плохо, не с кем. Конечно, кое-что в голове сложилось, но я могу ошибаться, и тут вырисовывается пара вариантов.

Первый: если по тропе Трояна действительно гуляют чудовища, необходимо оружие, которое сможет их убивать, и я в очередной раз пожалел, что исчез Змиулан – этот клинок наверняка смог бы поразить любую тварь из мира Нави. Однако заключённый в булат демон пропал, и подобного меча у меня нет. Правда, если поискать, то в хранилищах волхвов можно найти нечто серьёзное, но на это придётся потратить время, которое дорого. А без достойного оружия соваться на призрачную тропу нет смысла, ибо это будет самоубийством чистой воды, игрой со смертью с небольшими шансами на выигрыш. Ведь тогда становится понятным, почему Всеслав-чародей бегал по Трояновым путям в обличье волка, который чует опасность острее человека и обладает большей манёвренностью.

Вариант номер два базируется на том, что в некоторых летописях сказано, будто на тропе Трояна самый главный враг путешественника – он сам. Так как нет никаких потусторонних тварей, а есть лишь страхи человека, которые испытывают крепость его духа, поскольку только достойный имеет право прохода. Это, конечно, многое меняет, и получается, что, если не бояться и не сомневаться в собственных силах, ничего страшного не произойдёт. А коли слаб человек, то и это не большая беда. Транквилизаторы принял – и вперёд, в поход. И хотя никаких седативных препаратов пока не изобретено, и нет таких таблеток, как афобазол или атаракс, успокаивающих человека, существуют дурманные настойки, и в самом крайнем случае можно их использовать.

Такие вот дела. Но где правда, а что является вымыслом, разобраться не удаётся. Вот и хожу, думаю и гадаю, что ожидает меня на чудесном пути, природа которого неизвестна. И чем больше ломаю себе голову, тем больше понимаю, что ответ можно получить лишь на месте…

Когда до речных причалов оставалось всего ничего, я прошёл мимо очередной церквушки, которых в городе, благодаря стараниям епископа Нифонта и его предшественников, хватало. Рядом с ней стоял батюшка, худой старец в латаной рясе, не чета тому мордовороту, который в соборе псалом читал, и о чём-то разговаривал с двумя женщинами.

В общем-то обычное дело, и я обратил на них внимание лишь краем глаза. Однако мысли снова перескочили на церковь. Бывает так, что одно цепляет другое, и мне вспомнилось далекое прошлое, когда я, молодой старлей, бегал по горам Кавказа. Время было смутное, впечатлений – масса, как хороших, так и самых паршивых, и тогда на моём жизненном пути часто встречались очень интересные люди. И одним из них был командир разведроты майор Калмыков, который увлекался историей мировых религий, хобби имел такое, и, когда речь, хотя бы краем, задевала какой-то культ, офицер всегда вставлял поучительный рассказ или делал краткий экскурс в историю. Слушать его было интересно, поэтому многое запомнилось. И сейчас, когда одной из основных своих целей я вижу увод русского христианства в сторону от Константинополя, многое всплывает в памяти. После чего я спрашиваю себя: а можно ли трансформировать веру сотен тысяч людей и тысяч священнослужителей в нечто новое? И ответ приходит моментально: да, это возможно и вполне реально.

Ведь что есть христианство, которое я вижу сейчас? Культ, который за минувшие одиннадцать столетий мутировал, трансформировался и постоянно видоизменялся. От него постоянно откалываются секты и образуются ответвления, и если ересиархи способны вкручивать людям мозги, то и я сумею. Тем более наработки из будущего имеются, и опыт с варогами показал, что при желании из врага всегда можно сделать друга или, как минимум, твёрдого нейтрала.

Кстати, о сектах. Это был конёк Калмыкова, и в голове сразу всплывают краткие характеристики на некоторые группы. Валезиане – добровольные кастраты, которые свято верили, что лишь тот, кто оскопит себя, имеет право вкушать мясо, ибо поборол плотский грех. Геры (пришельцы) – христиане русского происхождения, которые старались копировать иудаизм, поскольку сам Иисус был иудеем. Каиниты – уважающие Каина и Иуду христиане. Стригольники – аскеты и борцы с богатством церкви. Хлыстовцы и мельхиседеки, молокане и аввакумовцы, демониаки и трибожники, тропарщики и ариане, нетовцы и беспоповцы, павликиане и богумилы, поморцы, несториане и многие другие. Почти все они имели шанс стать официальной религией, просто им не повезло, и эти движения не получили серьёзной поддержки во властных структурах, а так, кто знает, при удаче они могли победить и стать главенствующим культом.

А вспомнил я о них потому, что предопределённости нет, и, коли видоизменять русское христианство, обязательно нужно вспомнить секту кугу-сорта, культ Зелёного Христа, ответвление Христа-Велеса и манихеев. Почему именно их? Хм! Потому, что это пример для меня, как можно создать химеру. Кугу-сорта, например, была распространена среди крещёных черемисов, которые очень интересно смешали родное язычество и христианство. Культ Зелёного Христа образовался от слияния кельтских друидов и христиан. Движение Христа-Велеса – от сотрудничества славянских волхвов и попов. А манихейство – это смесь с зороастризмом. И отсюда мысль, что при удаче, желании и наличии долговременной программы можно всё развернуть так, как нам, венедам, нужно. Попотеть для этого, правда, придётся. Но я к этому готов, ведь нынешнее христианство – та же самая секта, только победившая. Так что дело начну, толчок дам, а дальше меня волхвы поддержат. Особенно Берест-двоевер, сам в прошлом священнослужитель христианского культа.

Конечно, можно всё сделать проще. Всех, кто против, без разбора к ногтю прижать, под нож пустить или на костёр отправить, как это крестоносцы делают. Но это даст лишь кратковременный эффект, и тут надо брать пример с ромеев. Они больше сотни лет готовились свалить родных богов славянских племён и, когда настал срок, сделали своё чёрное дело. Вот и мы поступим так же: извратим чужое учение, а затем возьмём реванш. А если не получится, придётся нам со своими братьями по крови резаться и лить кровь друг друга лишь потому, что одни старых богов помнят, а другие их забыли. Это расклад паршивый, и мне он не нравится, а значит, надо постараться и добиться поставленных целей…

За размышлениями я совершенно незаметно добрался до причалов, возле которых находились мои корабли. Поято Ратмирович и Берладник доложили, что дружинники на месте, происшествий не случилось и опоздавших нет. Задерживаться причин не было, и я дал отмашку: отчаливаем и выходим в озеро Ильмень. Прощай, Господин Великий Новгород. Глядишь, ещё свидимся.

* * *

Киев. Лето 1148 от Р. Х.

Седрик фон Зальх стоял на одном из холмов города Киева, оглядывал столицу русских и пребывал в лёгком недоумении. Как это возможно, что восточные схизматики и дикари смогли отстроить такой город? Это немыслимо. Но многолюдный город раскинулся перед его глазами, и рыцарь подмечал всё: широкие чистые улицы, прекрасные церкви и соборы с позолоченными куполами, высокие терема в несколько этажей, причалы и склады на берегу Днепра, прочные стены, большие мастерские и огромный торг, где можно встретить купцов со всех краёв изведанного мира. Поэтому волей-неволей Седрику приходилось соглашаться с тем фактом, что он и его воины попали в цивилизованное государство, и от этого рыцарю становилось не по себе. А когда он видел, что горожане купаются по два раза на дню и предпочитают носить чистую одежду, то рыцарь сравнивал русских с жителями Бремена или какого-нибудь другого европейского города. После чего приходил к выводу, что варвары всё-таки они, а не славяне.

Впрочем, подобные мысли посещали Зальха уже не в первый раз. Об этом он неоднократно думал на войне, когда крестоносцы брали очередной венедский город. Но тогда рядом с ним находился святой Бернар и все посторонние размышления смывались кровью и страданиями врагов. А теперь паладин стал разведчиком в стане потенциального противника и должен поменять образ своего мышления. Он это прекрасно понимал и старался измениться. Однако пока получалось это у него не очень хорошо. Злоба и презрение к жителям Киева, которые так похожи на венедов, постоянно прорывались из его души наружу, и это мешало ему рассуждать здраво. Но паладин не сдавался. Он продолжал внутреннюю борьбу, много общался с ромеями-переводчиками, спафарием Андроником и пресвитером Исааком, понемногу учил местный язык, который давался ему на удивление легко, и старался понять своих врагов…

Зальх услышал позади себя чьи-то шаги и обернулся. К нему приближался одетый, как и все паладины, в ромейскую одежду, стремительный и вечно настороженный рыжеволосый статный красавец Лотар фон Винер, который был полной противоположностью своего командира. Седрик молчал, и его земляк, остановившись рядом, кивнул на город, который освещался лучами заходящего солнца, и сказал:

– Красивая столица у русских.

– Да, – едва кивнул Зальх.

– Жаль только, что здесь схизматики живут. – Винер искоса посмотрел на Зальха и добавил: – Но это ничего. Придёт наш час, и мы обратим этих тёмных людишек в истинную веру или уничтожим их.

– Это будет не при нашей жизни, – произнёс Седрик.

– Согласен. – Рыцарь улыбнулся краешком губ, проводил долгим взглядом молодую красивую киевлянку, которая прошла по улице мимо латинян, вновь стал серьёзным и спросил Зальха: – Что дальше, командир?

– Нас ожидает Новгород, Лотар. Ромеи со дня на день дожмут местного царька Изяслава, и он выпустит на свободу епископа Нифонта и его людей. Вот с ними-то мы и отправимся на север, где займёмся настоящим делом.

Винер замолчал и тяжко вздохнул:

– Как же мне не хватает святого Бернара! Он погиб, и без его мудрости, уверенности и понимания из моей души словно вынули важный кусочек. Теперь там пустота, и она не может быть ничем заполнена. Нет радости и нет света, и вера моя заметно пошатнулась. Ведь Бернар должен был победить! Однако тёмные силы оказались сильнее. Как так, Седрик? За что Господь забирает лучших из нас, а грешники, язычники, сатанисты и схизматики бродят по земле, дышат воздухом, едят, спят и размножаются? Ответь мне, брат-рыцарь.

Зальх чувствовал то же самое, что и Винер. Но он был командиром и не мог показать свою слабость. Поэтому ответил сдержанно и без эмоций:

– Господь велик в мудрости своей, Лотар. Он постоянно испытывает нас, а значит, смерть великого человека и подвижника – это очередное испытание нашей верности. Наверняка Бернар сейчас подле Господа и наблюдает за нами, и он гордится своими паладинами, которые являют миру пример стойкости и покоряются воле папского престола. Смирение – вот одна из главных добродетелей настоящего воина Господа, и мы идём по тому пути, который нам уготован.

– Ты, конечно, прав, Седрик. Но всё же мне не по себе.

– Всем нам тяжело, брат. – Зальх положил ладонь на плечо Винера и кивнул в сторону постоялого двора, где паладины остановились вместе с ромеями: – Идём.

И два паладина направились вниз по улице…

Вечер прошёл как обычно. Паладины были немногословны, поужинали, помолились и отправились на покой, в свои комнаты на втором этаже постоялого двора, который принадлежал одному из греческих купцов и являлся штаб-квартирой ромейской разведки в Киеве. Рыцари ушли, а Седрик немного задержался и пообщался с пресвитером Исааком, который подтвердил, что вскоре великий князь Изяслав выпустит епископа Нифонта. Потом он поднялся к себе, вошёл в узкую одноместную каморку, зажёг свечу и разделся. Затем повесил на стену подаренное ему папским легатом медное распятье, опустился перед ним на колени, сложил на уровне груди ладони и привычно зашептал молитву:

– Огради меня, Господи, силою животворящего креста Твоего и сохрани меня в эту ночь от всякого зла. В руки Твои, Господи, Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой. Ты же благослови меня и помилуй и жизнь вечную даруй мне. Аминь.

Всё как обычно. Слова молитвы перед сном прозвучали, и Зальх хотел подняться. Однако в этот момент он почувствовал, как остатки волос на его обожжённой голове, эти жалкие клочки, начинают шевелиться, а внутри его, в районе солнечного сплетения, образуется тяжёлый комок, который не даёт ему встать. Все мышцы тела свела судорога, и ладони прилипли друг к другу. Взгляд был направлен на крест, и отвести его в сторону невозможно.

«Господи, что со мной?!» – мысленно воскликнул рыцарь и дёрнулся, только ноги, как и всё тело, не слушались его. А затем произошло чудо.

Деревянная стена расплылась перед взором паладина, и в ней образовался круг, размером с человеческую голову. Это пространство было заполнено непонятным вязким туманом и вскоре стало обретать черты лица. Миг. Другой. И Зальх узнал того, кто предстал пред ним.

– Учитель, ты не покинул нас! – вытолкнуло из себя пересохшее горло Седрика, который увидел перед собой Бернара из Клерво.

Лицо умершего аббата было таким, каким рыцарь его запомнил, задумчивым и сосредоточенным. А прежде чем Зальх успел спросить посланца высших сил (никем иным призрак быть не мог), что он может сделать для торжества истинной веры, Бернар сказал:

– Зальх, ты не выполнил своё предназначение, и потому я здесь.

Губы Бернара шевелились, но голоса рыцарь не услышал – слова прозвучали в его голове, и Седрик воскликнул:

– Что я не сделал, учитель?! Скажи мне! Молю тебя! Ответь!

– Ты не убил богомерзкого ведуна Вадима Сокола, и это послужило причиной моей гибели. Значит, ты причастен к этому, Седрик.

– Прости меня, учитель! – На глаза паладина навернулись крупные слёзы. – Я не смог…

– Молчи и слушай меня, фон Зальх, – оборвал призрак оправдания Седрика, и рыцарь, сомкнув губы, поклонился вестнику Господа, а Бернар продолжил: – Времени мало. Мне трудно находиться в реальном мире, который погряз во грехах и ждёт Страшного суда, а потому запоминай с одного раза. Вскоре этот колдун окажется в Киеве, и вам, моим паладинам, необходимо отыскать его и уничтожить. Любой ценой. Но не вздумайте кидаться в драку сразу. Выждите удобный момент, найдите слабое место проклятого язычника, обретите союзников и нанесите свой смертельный удар. Такова воля Господа, Зальх, и если ты оплошаешь, то гореть тебе в геенне огненной.

– Я всё понял, учитель.

Хлоп! Рыцарь моргнул и обнаружил, что стена вновь стала прежней. Деревянная поверхность, и на ней распятие. Никаких признаков тумана и ничего необычного. И только горячие слёзы раскаяния, которые текли по горелым щекам Зальха, были свидетельством того, что видение ему не померещилось и он снова разговаривал со святым Бернаром.