Читать книгу Шпионка - Василий Шаврин - Страница 2

Меня зовут Лайза Брукс. Когда в Ираке проводилась военная операция «Буря в пустыни» я тоже была там, в службе связи в звании рядового армии США. Я была прикомандирована к отряду вертолетов, которые выполняли спасательные операции. Искали заблудившихся в пустыне солдат, иногда эвакуировали гражданских. Раненых подбирали в основном санитарные вертолеты, там, в экипажах были медики. Когда не было срочных поручений, вертолеты патрулировали участок пустыни недалеко от квадрата, где шла войсковая операция. И по команде из штаба вертолеты быстро снижались в назначенном месте, чтобы кого-то взять на борт. Дополняя экипаж, я не умолкая, отвечала на запросы с земли и уточняла ориентиры для посадки. Война от нас шла на расстоянии, из-за шума вертушки не было слышно даже разрывов боеприпасов. Когда подлетали на расстояние видимости боя, то пару раз видела, как движется взрывная волна в виде расширяющегося круга обозначенного в воздухе песком и пылью. Но все это внизу, а в кабине вертушки нас убивал только терпкий запах дезодоранта. Он раздражал, но без него было еще хуже, пассажиры источали жуткие ароматы.

Оба пилота экипажа были молодыми мужчинами. На земле они часто шутили надо мной, особенно перед вылетом, особенно в первые дни операции, нервы давали о себе знать. Примерно через неделю мы освоились, полеты стали превращаться в рутину, и никто уже суеверно не боялся строить планы на время после возвращения на базу. Большой нагрузки на экипаж не было. Вертолетов было достаточно и еще не было потерь людей или машин. На базе мы слушали сводки боевых действий, было ясно, что надолго эта военная операция не затянется.

Каждый день нам зачитывали приказы о потерях солдат из-за нарушения техники безопасности, неосторожного обращения с оружием. Складывалось впечатление, что этих потерь было больше чем боевых. У нас на базе каждый день проводились проверки вооружения и боеприпасов. Инспекторы проверяли не только материальную часть, но и знание инструкций. Утомленный инструктор с равнодушным лицом сидел за столом в палатке и слушал, как я, чеканя слова, наизусть рассказывала страницы текста. В случае ошибки отправлял учить, на вторую попытку нужно было явиться вместе с командиром, которого тут же спрашивали тот же вопрос. И беда тебе, если командир не мог ответить. Со мной это было один раз. Я ответила со второй попытки, а командир запутался, и он был обязан явиться к инспектору со своим начальником. Началась цепная реакция, и число моих врагов-начальников быстро росло. Спасала только текучка, много солдат проваливали проверку и их командиры, больше времени проводили в компании инспекторов, чем занимались своими прямыми обязанностями. Мой единственный провал запомнил только мой командир, противный мужлан, которому казалось, что теперь он может законно претендовать на секс со мной. Он даже в душе гордился этим и посылал мне суровые взгляды, давая понять, что инцидент еще не улажен. В любом случае, сейчас он ничего не мог. Каждый день его самого «имели» начальство и проверяющие инспекторы. Но ситуация все равно напрягала. Я чувствовала себя лучше в вертолете. Пилоты меня веселили и не отставали, пока мое лицо не начинало улыбаться, в душе оставался дискомфорт.

В этот день поступила команда на поиск санитарного вертолета. Он сбился с курса и потерпел крушение в пустыне, в секторе, где не было наших военных. Был день, мы летели над пустыней на сигнал маяка бедствия. Аварийный вертолет действительно далеко уклонился от маршрута, внизу уже давно не видно палаток или следов от техники, внизу был только песок. В наушниках рации появился шорох, я предупредила экипаж: «Что-то есть!» В следующую секунду оба пилота закричали, и вертолет резко нырнул в сторону. Догадалась, что нас обстреливают. Это было впервые, вертолет рыскал в разные стороны, и я не видела, что происходит на земле. Поэтому, страха не было, и я спокойным голосом доложила на базу наши координаты и, что нас атакуют. В кабине появился посторонний запах, вертолет закрутило, и он стал снижаться. Пилоты суетливо пытались вернуть управление машиной. Один из них обернулся ко мне, и я поняла, что сейчас будет удар. Схватилась за ручку.

Мое сознание пропустило момент крушения. Когда я очнулась, не сразу смогла открыть глаза, но слышала, как кто-то быстро обыскивает вертолет и все понравившееся выбрасывает на песок. Было жарко и пахло гарью и смесью незнакомых мне запахов. Мародер шарил в комбинезонах пилотов и деловито выбрасывал предметы наружу. Пилоты молчали, не было слышно ни стонов, ни движения. Очередь дошла до меня. Его руки стали ощупывать меня, причиняя боль. Вот они обнаружили признаки жизни, потом подняли мое тело и как мешок выбросили из вертолета на песок к другим вещам. Я лежала в куче коробок, мешков и прочего, когда точно в меня, словно снаряд прилетел перевязочный пакет. Знание инструкций, делало свое дело, я с закрытыми глазами распаковала содержимое и стала протирать глаза. Мое лицо на ощупь стало чужим, распухшим, сырым от крови. Удалось открыть один глаз. Меня тащили за шиворот по песку. Одним оком наблюдала, как удаляется дымящий вертолет. Меня бросили лежать. Бородатый дикий человек еще несколько раз возвращался к вертолету, быстро перенося вещи на отдаление от разгорающегося костра.

Мое сознание снова отключилось от реальности, я четко и во всех красках увидела, что нахожусь во дворе родительского дома. У дома стоят горшки с цветами. Наклонилась, погладила лепестки, вдохнула запах. Сзади меня окликнули. Обернулась, это была моя бабушка. Она родилась в России. В детстве ее удочерили и привезли в Америку приемные родители. Бабушка до конца жизни не забыла русский язык. Старалась привить его своим детям и внукам. Из всех перечисленных, я была лучшей ученицей, и бабушка любила ко мне обращаться на русском языке. Вот и сейчас она говорила добрые, теплые слова по-русски, только я ничего не понимала.

Заболела голова, вернее, кто-то рвал на ней кожу. Единственный глаз не открывался. Меня вертели как куклу, разворачивая руки и ноги суставами наоборот. Кажется, меня раздевают. Вокруг все стало прохладным и твердым.

И снова я дома рядом с бабушкой, она улыбается, протягивает мне цветы. Прекрасный яркий сон. Бабушка по-русски куда-то меня зовет. Показывает мне жестами: «Давай, иди же за мной!».

Снова боль в голове, мое тело опять терзают. На этот раз я ощущаю, что мне делают перевязку. Мысленно я сопровождаю каждое действие невидимых рук и комментирую про себя: « Да, вот так по инструкции, правильно, молодец! Почему же так больно! Когда же это прекратится!» Видимо последнюю фразу я прокричала, да еще по-русски, потому что удивленные руки замерли, и я услышала русскую речь. Говорить со мной в таком состоянии было бесполезно, я снова стала уплывать сознанием из этого мира. Почувствовала уколы. «Морфий».

Прошло неопределенное время, сознание стала просыпаться вместе с болью. Жить не хотелось, а пить хотелось очень. «Пить». К губам прислонили бутылку с пепси. «Моя, из вертолета, даже по вкусу не ошибусь. Хозяйственный, похоже, все подобрал, ничего не оставил». Постепенно до меня начинает доходить, что со мной пытаются говорить на русском, только слова мне не знакомые, бабушка таких слов не говорила. «Я Вас не понимаю!» После паузы услышала фразы, состоящие из русских и английских слов. Все это больше напоминало бред, чем разумную речь. Я ощупала свою голову. Она была забинтована почти полностью, в том числе и уши: «Понятно, почему не могу ничего разобрать. Эй, человек, вы кто?» Мужской голос энергично и много говорил, иногда кричал, наверное, не был уверен в том, что я его слышу.

Из того, что я смогла понять, выходило, что меня спас из вертолета русский летчик, который сам, какое-то время назад был сбит в этом районе. Я поняла, что он тут уже давно, весь одичал. У него был радио маяк, и, похоже, мы летели на его сигнал. Кто нас сбил? Видимо та же банда, что сбила и его вертолет. Ему удалось скрыться от погони в укромном месте, что-то вроде норы в земле. В этой норе я сейчас и находилась. Что дальше? Надо ждать появления цивилизованных людей. А пока лучше не высовываться. Кругом дикари. Я рассказала ему, что успела доложить на базу про обстрел вертолета и координаты крушения. Что нас скоро найдут. Наши спасательные вертолеты уже на пути к нам и нужно чем-то подать сигнал. «С момента аварии прошло уже более трех суток. Спасательных вертолетов не было. Зато всю округу прочесали головорезы. Я видел, как они разговаривали по спутниковой связи. Как я понял, было доложено, что живых нет. Они видели трупы двух пилотов, о тебе они ничего не знали. Похоже, что американцы перехватили этот доклад, поэтому на скорую спасательную операцию можно не надеяться. Это место вспомнят, когда наиграются в войну, будут подводить итоги и готовить доклад для правительства. Так, что, дорогой Товарищ, нас уже нет». Я вспомнила, как долго мы сюда летели над пустой местностью, как далеко от нас находятся войска союзников. По пустыне это расстояние пешком не преодолеть. Спросила про свою станцию связи. К сожалению, разбита моей же головой.

«Нужно добыть средство связи, сообщить о себе или послать сигнал бедствия». Русский согласился. Вдвоем тут долго не выжить. К тому же, мои раны начали гнить, мой запах скоро будет привлекать стервятников. Я слышала, как русский проверял оружие, взятое на вертолете. Я подсказывала, как им пользоваться. Он давал мне в руки оружие, а я с закрытыми глазами его разбирала, показывала, как заряжать и называла боевые характеристики. Все как на занятиях. Даже без глаз я видела, как он улыбается моей школьной старательности и аккуратности. «Лиза». «Андрей». Он пожал мне руку.

Утром я проснулась в норе одна, Андрея не было. Хотелось пить. Попыталась встать, не получилось. Обнаружила, что я завернута как мумия в разные тряпки. Сначала было не понятно, зачем он снял с меня одежду, до первого туалета. Через несколько часов решилась на попытку ползком исследовать нору в поисках воды. Нашла глоток воды на дне бутылки. Сухой паек, есть не хотелось. Надеялась, что Андрей вернется. Становилось холодно, надо забираться обратно в тряпки. Заснула, во сне почувствовала, как коченеет тело от холода, но шевельнуться уже не было сил. Приближалась развязка. Приятные сны с бабушкой продолжались все дольше. Вот я почувствовала, что мое невесомое тело стало подниматься и парить, я летела. Потом была боль, много боли. Агония.

Очнулась в госпитале. Доктор добрым голосом рассказал, что скоро с глаз снимут повязку, и я смогу как-то видеть. Меня хорошо кормили и интенсивно лечили. Я чувствовала, как мой организм все впитывает впрок, с запасом. В ходе медицинских процедур я выяснила, что у меня повреждена не только голова. Разным деталям моего организма требовался ремонт как снаружи, так и внутри. Через какое-то время я сообразила, что со мной почти не разговаривают, только спрашивают о самочувствии. Меня ни разу не спросили, что со мной случилось. А мне не приходило в голову задаться такими простыми вопросами как: знает ли мое начальство, что я здесь? Сообщили ли родителям? Где я сейчас нахожусь? Не обошлось без психотропных препаратов. Попыталась, что-нибудь выяснить у медицинского персонала. Говорить со мной никто не хотел, все мягко уходили от ответа. Меня это не сильно волновало, я надеялась, что смогу сама совсем разобраться, как только снимут повязку с глаз. Наконец этот день настал. Без повязки голова кружилась, и меня тошнило, как на качелях. Мне объяснили, что лечение еще продолжается и, что это все нормально для состояния моего организма. Я стала задавать вопросы доктору. Он пообещал вызвать ко мне представителя из армии. Наконец, у меня был первый посетитель, это был офицер, но почему-то в гражданском костюме. Он достал тетрадь для записи и стал задавать стандартные вопросы. Я представилась по форме. Рассказала о последнем задании. Офицер бесстрастно записывал мои показания. Холодно попрощался и ушел. Через два дня у меня снова были посетители. Знакомый офицер связи и другой человек в костюме. Офицер радостно признал в мумии мою личность, о чем радостно заявил второму посетителю. Тот сразу ушел. Как выяснилось, меня тут держали как русскую шпионку. Как мне потом сказали, я здорово шпарила в бреду по-русски, что ввело военных в заблуждение. В норе, где меня обнаружили, были русские карты, и включенный маяк бедствия. Неизвестно, что стало с русским летчиком Андреем. Про него никто не знал, я и сама его никогда не видела, поэтому, когда меня попросили его описать, я ничего не могла вспомнить кроме его сильных рук. Эти руки я никогда не забуду.

Спецы военной разведки несколько месяцев считали, что у них в руках русская шпионка, на меня возлагали большие надежды. Меня русскую шпионку планировалось перевербовать, и использовать в большой игре. И даже когда моя личность была установлена, у кого-то в этом аппарате не хватило мужества признаться себе, что они ошиблись. Видимо, успели доложить наверх, что операция «русская шпионка» началась. Следующие посетители дали мне это понять. Мне показали фотографии с церемонии моих похорон. Мой обелиск. Вручение моей награды родителям. Документы о моем списании из армии по причине гибели. Справки о выдаче финансовой компенсации моим родителям. Так же показали выписку из реестра, где я записана мертвой. Мне подтвердили слова русского пилота Андрея: «Товарищ, нас уже нет». Сначала меня забавляла данная ситуация. Казалось, что вот-вот и все рассмеются этой злой шутке. Начнут меня успокаивать, что они обо всем позаботятся, и ко мне скоро приедут папа и мама. Успокаивать меня стали, только не добрыми словами, а уколами. Через пару дней меня перевели в камеру. Я стала лечиться под замком. Лечиться нужно было еще не менее трех месяцев. Расчет спецов из разведки был на то, что я свыкнусь с мыслью о своей гибели, и что для меня лучше оставаться русской шпионкой. Одиночество в купе с психотропными препаратами сделали свое дело.

Прошел уже год, как меня объявили погибшим героем. Я и сама уже забыла себя прежнюю. Я хоть и находилась под действием препаратов, но смогла сообразить, что отсюда надо выбираться. Здоровье мое приходило в норму, но камера меня убивала больше, чем раны. Когда меня осматривал доктор, я заявила, что хочу обсудить некоторые вопросы с моими кураторами. У меня появилось новое имя и новая биография и новое лицо. Прежнее лицо было изуродовано при аварии. После моего согласия работать на разведку мне сделали несколько пластических операций на всем теле, меня реставрировали как картину или античную статую. В целом у них это получилось хорошо. Я не узнавала себя. Доктор рекомендовал привыкать к новому телу. Я раздевалась догола и часами сидела перед зеркалом. Из него на меня смотрела женщина восхитительной красоты. Через два месяца меня перевели в казарму. Чтобы не выделяться на общем фоне, приходилось уродовать себя специальной косметикой, такая тоже есть. При ее нанесении на лицо, окружающим идет сигнал отторжения. Если применить ее на обычном человеке, получался урод. На мне она только нивелировала красоту. Как говорится, красоту ничем не испортишь.

В казарме меня определили к новобранцам. Я снова стала проходить курс молодого бойца. Сначала я оскорбилась такому назначению и подумала, что в первый же день докажу, что мне здесь не место. Но как оказалось, я не учла того, что память имеет свойство многое забывать. В моем случае это было очень многое. Из всех навыков военного у меня остались только умение обращаться с оружием. Стрелять уже не получалось, после пластических операций глаза смотрели по-другому. Заново приходилось втягиваться в службу, привыкать к крикам командиров. Изучать инструкции и сдавать по ним экзамены. Когда врачи объявили моим кураторам, что я здорова и готова к физическим нагрузкам, меня перевели на другую базу.

Я, наконец, выбралась с территории этой большой тюрьмы. Со мной был сопровождающий, и мы все время передвигались на служебном транспорте. Но все равно воздух свободы пьянил. Я видела в окно дорогу, людей, городки, пейзажи, кругом была жизнь, о которой я уже давно забыла. Эта жизнь казалась высшим райским наслаждением, недоступным счастьем. Простое созерцание привело меня в эйфорию, я чувствовала, как глаза увлажняются, а лицо заливает краска. Мое состояние сбило с толку сопровождающего офицера. « С Вами все в порядке, рядовой?» « Да, сэр!»

Мы добрались до аэродрома, где сели в вертолет. При посадке сердце защемило. Посмотрела в спину пилотам, на место, где раньше сидела с рацией. Место было свободно, и я с радостью его заняла. Знакомый вид иллюминатора. По привычке, не глядя, быстро застегнула ремень на кресле. Это заметил сопровождающий: «Где вы летали?» « В прошлой жизни». Сопровождающий осекся, вспомнил, что получил особые инструкции на мое сопровождение. В его взгляде больше не читалось пренебрежение, он видел перед собой солдата с боевым опытом.

Вертолет приземлился на площадке внутри учебной базы. Сопровождающий как посылку передал меня двум офицерам. Те сразу заметили специальную косметику на лице и переглянулись. По их взглядам я поняла, что они только, что молча, заключили пари, с кем я буду первой. Они отвели меня в казарму и представили другим курсантам. Курсантов было не много. Десять мужчин и две женщины. Все курсанты были разного возраста, телосложения и цвета кожи, мало кто из них мог прилично говорить на английском. Однако в каждом чувствовался стержень, скрытая от глаз внутренняя сила. Я стояла впереди офицеров. Чувствовала их взгляды на своей заднице. Передо мной стоял строй курсантов – разномастных хищников. По их взглядам я сразу поняла, что проходу мне не будет. Кажется, на этих специальная косметика не действует. Хорошо еще, что на прежнем месте инструктор по рукопашному бою донимал меня своими придирками и заставлял сбивать кулаки в кровь. И отстал он, только когда на очередном занятии пропустил удар. Инструктор приводил меня своими издевательствами в ярость, и я была злая, как будто вырвалась из преисподни. От удара он потерял сознание, и его пришлось госпитализировать. Больше занятий по рукопашному бою со мной не проводили. Теперь я с благодарностью вспоминала этого пострадавшего. «Сегодня ночью, видимо, спать не придется, надо кулаки с вечера замотать бинтами, не хочу портить свои ручки», – подумала так, и невольно залюбовалась грациозными движениями своих рук. Поглядела на ладони, пальцы, ногти. «Ведь могут делать, когда захотят!»

Спать действительно не пришлось. Меня поставили часовым на пост в штабе. Ночью меня никто не сменил, зато проверяющие разных уровней слетелись, как стервятники на добычу. Но я им не падаль. К утру журнал замечаний был исписан на несколько страниц. Естественно я получила множество нарядов вне очереди. И утром отдохнуть мне не дали, сразу направили на занятия. Для новобранца это было бы поводом для возмущения, для меня же это давно стало повседневной рутиной, на которую я не реагировала. Учеба давалась мне легко. Я все запоминала с первого раза, голова была чиста и невинна. Сказался год под наркозом. Инструкторы зверствовали надо мной, пытаясь запугать, запутать, дать непосильную нагрузку. Я вспоминала себя в пустыне с Андреем, и все происходящее теряло всякую значимость. В казарме тоже приходилось отбиваться от гладиаторов. Каждая попытка пресекалась жестоко, но на чужих ошибках никто учиться не хотел. Через неделю все мужчины приобрели от меня опыт «любви». Женщины тоже не остались в стороне, каждая попытала счастья. Их я не била, подействовало предупредительное шипение. Потом инструкторы и курсанты объединили свои усилия. Меня подставляли, делали подлости, наказывали, в результате устали сами. Наконец меня оставили в покое. «Спецназ», – шептались про меня новенькие.

Благодаря слухам, которые обрастали подробностями, часто вымышленными, росла моя популярность на базе. Меня стали узнавать даже незнакомые. Однажды ко мне обратился работник склада обмундирования и предложил мне свои услуги. Теперь, когда меня никто больше не пытался изнасиловать, хотелось носить более удобную одежду, ближе к моему размеру. Я приняла предложение и в свободное время пожаловала в гости. Стол был накрыт. Пожилой мужчина еще не утратил галантности и красиво ухаживал за мной за столом. Он шутил, а я беззаботно смеялась. Затем он предложил примерить подобранные заранее образцы. При этом он просил не выгонять его, чтобы лично убедиться в том, что все подобрано правильно. Я смеялась. Одежда была подобрана профессионально. Я одела комплект. Он сидел на мне как влитой. Машинально рука полезла в карман и достала из него крестик. Это был подарок бабушки. Кладовщик был доволен зрелищем переодевания и результатом своих стараний. «Форма как твоя». «Это и есть моя форма, откуда она здесь?» «Списанная, а откуда, лучше не интересоваться». Среди выбранных вещей я нашла еще кое, что свое, остальное отвергла. Кладовщик сказал, что из кармана он вытащил письмо. И так как эта форма моя, то он хочет его вернуть. Это был листок с молитвой на русском языке, когда-то его прислала мне бабушка. Я взяла его в руки и сразу прочитала. Кладовщик был поражен моей русской речью. «Деточка, кто ты? Откуда ты здесь?», – сказал он на плохом русском. «Мне нельзя про это говорить». «Понимаю, – закивал он, – ты приходи ко мне еще, для тебя будет только новое и самое лучшее». Я кивнула и пошла прочь.

Одежда из прошлой жизни жгла мне кожу. Я плакала внутри. Во мне еще не умерла частица Лайзы Брукс, бабушкиной Лизоньки. Молитва напомнила мне о родителях. Свидимся ли когда еще? Разум сразу стал чистить голову от таких мыслей. В школе приучили думать рационально. Я опасалась, что тараканы из спецслужб смогут забраться в мою голову и подсмотреть это желание встречи с родными. Здесь надо быть безупречной, даже думать приходится под контролем. Курс обучения подходил к своему завершению. Скоро мы должны были покинуть учебную базу и приступить к работе.

Снова мне повстречался кладовщик. На этот раз он представился на русский манер «Константин Петрович». Пригласил в гости и обещал, что я не разочаруюсь. Вечером мы пили у него водку, много болтали на русском. Я читала стихи, пела песни, выученные с бабушкой в детстве. Прочитала молитву. Через два дня приехали мои кураторы. Сказали, что они во мне не ошиблись. В городе в русской общине распространился слух, что на базе держат русскую девушку. И что, скорее всего, это русская разведчица, угодившая в лапы ЦРУ. Кроме того слухи подкреплялись славой о моей нравственной чистоте и неукротимом духе. В русской общине обо мне ходили легенды, как о святой Ольге. Мое новое имя Ольга. Кураторы предупредили, что еще до конца занятий со мной попытаются связаться агенты Кремля. Сказали, что они знают про мои походы к Константину. И приказали откликнуться на его следующее приглашение. У меня сразу возник вопрос, что просить у русских за предательство. Кураторы посмотрели на меня с удивлением. Потом признались, что забыли, что я американка и пояснили, что русские за Россию жизнь отдают бесплатно. Не принято у них служить Родине за деньги. Со мной в срочном порядке стали проводиться занятия по русской душе. Русские обычаи меня удивляли и радовали одновременно. Вот откуда сердечность бабушки. Мне дали русскую классическую литературу для экстренного ознакомления. Но потом книги забрали. «Тебя учить, только портить. Ты и так лучшая».

Меня готовили к вербовке в русскую разведку. Когда все было готово, появился начальник моих кураторов. Ознакомившись с положением дел, он посмотрел на меня серьезно и сказал, что мы готовимся к «водевилю», а не к серьезной спецоперации. Что мои кураторы, окрыленные успехом, забыли, что на встречу придет опытный, матерый враг. Что русские утроят мне серьезную проверку. Что моей жизни угрожает опасность. Что мне просто могут добавить препарат правды в чай или водку, и я выложу все секреты данной операции. После чего, меня, скорее всего, ликвидируют. Так же он добавил, что я слишком хороша, что бы мной вот так рисковали. «Ольга, я своими глазами убедился в Вашей красоте, уме и уникальности. Похоже, пора готовить операцию по Вашему спасению».

За время службы в разведке я не раз убеждалась, что тут работают люди без сердца. «Вычеркнули меня из списка живых, а теперь ломают комедию, что им меня жалко. Это всего лишь тест. Испугаюсь, запаникую, и прихлопнут меня, как бесполезную муху свои же соотечественники. Захотел лестью меня размягчить. И это после того, как вся рота в течение двух месяцев пыталась меня уничтожить морально, и физически. После того как, вскакивала ночью от любого шороха, не позволяя дневной усталости уговорить себя продолжать спать. Я отстояла в боях свою душу и тело. Я слишком хороша, как для Вас, так и для русских». На душе у меня стало отвратительно. Кураторы и их начальник показали свою натуру. «Они мерзкие насекомые, не знающие пощады, лишенные всякой морали. Надо сказать им спасибо, они развеяли мои последние иллюзии на свой счет. Значит, русские отдают свою жизнь бесплатно. Фиг Вам! Мне будете платить дорого и официально! К русским это тоже относится».

Я посмотрела в глаза начальнику кураторов: «Может, хватит уже? Давайте перейдем к обсуждению деталей операции». У начальника сморщилось лицо от моего жесткого взгляда. « Мне до сих пор не ясен мой статус. Я не дура и не хочу закончить жизнь на электрическом стуле. Не важно, чей он будет русский или американский. Я хочу до операции видеть оформленные на себя официальные документы, подтверждающие мои полномочия от лица правительства США. Я хочу видеть письменный приказ с моим заданием, утвержденным на самом верху. Мне нужны оправдательные документы для суда США в случае моего провала. Я не хочу предстать в суде предателем Родины. И тем более, я Вам не бесплатная сучка. Мне нужен, постоянно и щедро пополняемый счет в банке и гарантия программы защиты свидетелей. В противном случае можете приступать к операции по моему спасению». Кураторы и их начальник не ожидали от меня такой наглости. «Откуда у Вас такая информация?» « Кино. Мои условия доступны пониманию любому обывателю, купившему билет, газировку и ведро попкорна». Троица шипела, как змеиный клубок. Казалось, они сейчас накинутся на меня и будут тысячи раз меня убивать. После паузы начальник кураторов спокойно сказал: « Я вижу, что Вы готовы к выполнению задания. Все необходимые формальности будут приведены к норме закона в течение пяти дней. Все необходимые документы Вы подпишите еще до того, как покинете эту базу. Размер ежемесячного взноса на счет в банке определяю не я, и он зависит от результатов работы». Я еще раз посмотрела в глаза начальнику и твердым голосом назвала конкретную сумму, название банка и город его расположения. Клубок гадов опять встрепенулся в ярости, зашипел, оскалился. Я выдержала паузу спокойно. Через несколько минут начальник выдохнул из своих покрасневших щек: «Похоже на то, что Вы действительно лучшая. Простите, я Вас недооценил, это моя ошибка. Мы выполним все Ваши требования». Кураторы, как шакалы испуганно озирались, чувствовали скорую расправу со стороны своего руководства. Видимо не все предусмотрели, не учли особенностей моего характера, не все правильно доложили своему начальству. От меня они просто прятали глаза, чтобы не выдать свой страх. Такого напора от меня никто ожидать не мог. Во-первых, я для всех официально я была мертвецом. Во-вторых, меня считали овощем на грядке, обильно обработанным психотропными препаратами. В-третьих, я числилась завербованной русской шпионкой. С таким набором потребительских качеств, для спецслужб я была действительно уникальным экспонатом. Никто ранее не собирался меня защищать или платить мне. Я была одноразовым продуктом.

Признаюсь, что это не я была такой умницей. Обо мне позаботился Константин Петрович. Это он научил меня некоторым «шкурным» тонкостям работы в разведке. Посиделки на складе давали свои результаты.

Слова начальника кураторов про эликсир правды не выходили у меня из головы. Я не уверена, что Петрович уже не подливал его мне в водку. Таким простым приемом меня действительно было легко раскрыть. Если даже я уже болтала под препаратом, то могла рассказать только о себе, о подготовке в школе разведчиков. Никакого задания у меня еще не было, голова была пуста. Теперь все поменялось, я могла разболтать, что жду вербовки. Что собираюсь быть двойным агентом. Мне действительно угрожала опасность ликвидации.

«Петрович умеет расположить к себе женщину, в его компании чувствую себя расслаблено, хочется смеяться и это подозрительно». Вспомнила, как хохотала, когда переодевалась на глазах у Петровича. Как чудесным образом появилась моя форма на его складе, да еще с крестиком и молитвой. «Слишком много чудес происходит на этом складе. Надо признать Петрович со мной играет. Столько шаров пропустила в свои ворота по своей наивности и неопытности. Петрович опережает меня на несколько шагов. И по моим прогнозам положение дел не изменится в ближайшее время». Опыт реальной работы в разведке у меня отсутствовал.

Начальник моих кураторов сдержал слово. Через два дня после нашего разговора меня вызвали в штаб. В закрытом помещении меня ждал юрист из министерства обороны. Мне предоставили несколько часов для ознакомления с документами. Юрист подробно доводил до меня мои права на защиту на случай провала операции. Описал рамки закона, преступив которые, я не смогу оправдаться выполнением задания. Формально закон регулировал беззаконие спецслужб. На их деятельность опускали глаза только до случая большого провала. Если начиналось расследование по деятельности агента разведки, ему ничего не спускали. Наказание определялось судом соответственно закону. Часто дело заканчивалось пожизненным сроком заключения или электрическим стулом, это зависело от того мог ли он еще пригодиться. Например, дать показания против еще работающего агента. Для своего начальства агент был компроматом. Агент мог свидетельствовать против начальника в суде, что несло реальную угрозу карьере и жизни офицеру разведки. Поэтому на сознательном и подсознательном уровне начальник хотел избавиться от агента, как только он выполнит свое задание. Расходы на подготовку агента, его способности в расчет не брались. Выполнил задание и умри героем. Юрист толково отвечал на все мои вопросы. Документы я подписала к концу дня. На другой день меня снова вызвали в штаб, там началась работа с финансовым консультантом. Со мной подписали договор. Мне утвердили размер оплаты моих услуг в разведке. Сумма была круглой. Внутри даже шевельнулся червь тщеславия, но я его сразу раздавила, моя жизнь ничего не стоит при любых деньгах. В указанном мной банке был открыт счет. Консультант провел со мной подробный инструктаж, каким способом я могу воспользоваться деньгами, не привлекая к себе внимания. Как мне спрятать свои деньги в другом банке в случае провала. Как пользоваться наличными. И даже как правильно дать взятку, что бы остаться чистым перед законом. Я подписала документы. Консультант ушел, а мне разрешили остаться в комнате. Нужно было запомнить данные банковского счета наизусть, с собой их брать не разрешалось. Даже тут спецслужбы держали агента на коротком поводке. Можно было забыть коды счетов и прочие важные детали, без которых твой счет становился недоступным. Нет сомнений, что спецслужбы имели доступ ко всем счетам агентов, и могли их заблокировать или ограбить. Агент был вынужден с большим усердием доказывать свою лояльность начальству, теперь он рисковал не только жизнью, но и счетом. Иллюзорное счастье – банковский счет, кому-то грел душу. Он давал надежду на будущее и подстегивал активность в настоящем.

Все это было не про меня. Я внимательно перечитывала листок за листком и понимала, что в документах все составлено правильно. Нужно, искать информацию между строк. Мне показалось подозрительным, что мне так легко утвердили сумму гонорара. Бюрократическая машина сработала так быстро, словно никто из чиновников не опасался никакой ответственности. Не было даже возражений против банка. Все мои провокационные требования были выполнены и это напрягало. «Я снова чего-то не знаю, что-то ускользнуло от моего внимания, меня снова обманули. Пора бы Константину Петровичу пригласить меня на чай». Последние дни меня измотали, интенсивная работа головой и постоянные стрессы высосали из меня все силы. Мое тренированное тело рвалось мне на помощь, но кроме отвлекающих физических нагрузок предложить ничего не могло. Мое прекрасное тело в данный момент было бесполезным и оно страдало. «Мое прекрасное тело, не бойся, я тебя спасу!» Вспомнила о душе и остановилась: « Всех не спасти!» Понимала, что живу в нарушение всех канонов, но воспитанный жесткий рационализм возразил, что сейчас нет места для реверансов.

Выпускники школы паковали свои вещи. Занятия прекратились. В казарме появился алкоголь и наркотики. На эти дни руководство школы предусмотрительно убрало из нашей казармы новичков, их отправили в палаточный лагерь. Вечерами разгоряченные курсанты вымещали старые обиды, были потасовки. Утром на построении инструкторы отправляли наиболее пострадавших в местный госпиталь. Руководство уже не пыталось урезонить выпускников, наверное, это было частью программы подготовки. У людей надо было « выпустить пар», снять внутреннее напряжение, чтобы на месте назначения они думали только о работе. Ко мне снова стали приставать. Вечером я демонстративно оборачивала кулаки бинтами. Но кого это сейчас остановит. На ночь в казарме не оставалась. На базе была гостиница. Пару дней я могла себе позволить отмокнуть в ванной.

Вечером в дверь номера постучали. Идя к двери, уже на автомате наматывала на руку бинт. В дверях стоял Константин Петрович и незнакомый офицер. Руки у них были заняты подарками. «Здравствуй деточка». Я радостно прыгнула на шею Петровичу: «Спасибо, что не забыли!» Спохватившись, сбежала в ванную привести себя в порядок. Слышала, что мужчины накрывают на стол. «Начинается!» Было только легкое и веселое возбуждение. «Чем Петрович на себя брызгает? Этот препарат действует на меня безотказно. Ай да русские!» Петрович представил своего спутника как давнего приятеля, работающего тут же на базе. Я пожала ему руку и сразу поняла, кто передо мной. «Здравствуй, Андрей», – сказала я. «Здравствуй, Лиза». Петрович удивился, что мы общаемся, как старые знакомые, но ничего не говорил. Мы сели за стол и несколько минут молчали. Не хотелось думать, что это Андрей сбил мой вертолет в Ираке. Что он с самого начала вел со мной игру. Что возможно он покалечил мое лицо. Вспомнилось, как он снимал с меня одежду в пустыне, и как она чудесным образом оказалась у Петровича. Даже если он будет это отрицать, я ему никогда не поверю. Даже напрягаться по этому поводу не стану. Уж больно хорошие были у меня учителя, воспитали меня доверять только себе. Понятно, что русские знают все про меня. Возможно, что операция по моей вербовке началась еще до того, как наш спасательный вертолет покинул базу. Они заранее сбили санитарный вертолет. Выставили ложный маяк. Заманили нас в ловушку. И много чего сделали, о чем я даже не могу догадываться. Я начала первой: «Торговаться не буду. Сумма и порядок оплаты Вам известны. Мне нужна информационная поддержка, в слепую не работаю. Также требуется подтверждение Ваших полномочий. Я хочу заключить официальный контракт. Бумаги у Вас с собой?» Андрей, молча, встал и достал из ниши шкафа пакет с документами. Я быстро просмотрела бумаги, они были похожи на настоящие. Для меня это не имело большой важности, перед русским судом я оправдываться не собиралась. Хотелось лишний раз ткнуть их носом в дерьмо. Хотя на заднем дворе мозга мой внутренний цензор смеялся над моими же рассуждениями: «Да они уже давно все просчитали. Твое поведение более чем предсказуемо, можешь не ломать комедию. Лучше переходи к рассмотрению подарков и угощений». Я взяла ручку: «Где подписать?» Так как обстановка была не такой официальной, как в секретной комнате базы, я позволила себе записать коды банковских реквизитов и прочие детали. Меня никто не остановил. После соблюдения формальностей, я засмеялась, взяла в руки свертки: «А здесь что?» Мои гости, не моргнув глазом, обыденно стали со мной флиртовать, дарить подарки, наливать вино. Эликсира правды я не боялась, я была вся открыта этому миру. Утром я очнулась в постели. Осмотрела на целостность свое прекрасное тело. Не обнаружив никаких следов, довольная собой, пошла в ванную, номер мне больше не пригодится. Расслабленно стояла под струями воды и чувствовала, как к организму подкрадывается жажда секса. «Терпение, девочка! Все будет на новом месте. Обещаю!»