Читать книгу История Хоперского полка Кубанского казачьего войска 1696–1896 гг. - Василий Толстов - Страница 5

На Азовско-Моздокской линии в 1777–1825 гг. Краткое географическое описание прикубанского края и очерк татарских и горских народов там обитавших в конце XVIII века. Переселение Хоперского полка на Кавказ. Постройка крепостей и станиц и их вооружение. Заселение станиц казаками. Земельный и лесной наделы и довольствие от казны. Полковое военно-гражданское устройство и самоуправление. Воинская повинность. Казачья старшина. Комплектование полка и его штат. Одежда, вооружение и прочее воинское снаряжение казаков. Средства к жизни и службе. Быт старшины и казака и взаимные их отношения. Положение женщины в семье.

В 1774 году по Кучук-Кайнарджийскому миру, заключенному с Турциею по окончании первой Турецкой войны, к России отошли берега Азовского моря, причем границею нашею на Кавказе определено было считать реки Калаус и Ею; кабардинцы признавались нашими подданными, а Крым и ногайцы, кочевавшие в азовско-кубанских степях объявлены независимыми ¹⁰²⁾. До этого времени наша граница на Кавказе, тянулась по р. Тереку, от Каспийского моря до устья р. Малки, на протяжении 210-ти верст. На всем этом пространстве. она была заселена станицами кизлярских, гребенских, терских и моздокских казаков с укрепленными пунктами Кизляром и Моздоком ¹⁰³⁾. Эта пограничная линия, обрываясь у Моздока, оставалась в стороне от громадного степного пространства, лежавшего между Тереком и Азовом, и была совершенно открыта и ничем не обеспечена от набегов ногайских татар и закубанских горцев. Князь Потемкин, как Новороссийский, Астраханский и Азовский генерал-губернатор, решил продолжить линию наших поселений от Моздока к Дону, где и поселить хоперских и волжских казаков ¹⁰⁴⁾.

Главный Кавказский хребет от Эльборуса по направлению на северо-запад расчленяется по длине своей на несколько продольных почти параллельных между собою отдельных хребтов. Из таких гребней, между Эльборусом и р. Белою, следует отметить Черные горы, возвышающиеся впереди главнаго хребта, как гласис перед крепостным валом. Эти горы с севера спускаются постепенно в виде длинных, плоских возвышенностей, образуя долины, по которым протекают многочисленные левые притоки р. Кубани. К стороне главного хребта, к югу, они обрываются круто, почти отвесно, и представляют глубокие пропасти, на дне которых бешено несутся горные реки, прорывая собою общий гребень Черных гор. Название свое эти горы получили от вековых дремучих лесов, которыми покрыты северные скаты их, издали кажущиеся черными ¹⁰⁵⁾.

От главного Кавказского хребта, между р. Малкою и истоками Кубани, начинается длинная, плоская и террасообразная возвышенность, служащая водоразделом бассейнов Черного, Азовского и Каспийского морей. Эта возвышенность простирается на север и даже несколько на северо-запад до 45 ½ град. северной широты, наполняя собою пространство, ограниченное рр. Кубанью, Кумою и Манычем. Вся она состоит из продолговатых плоских холмов различной величины, расположенных террасами, крутые скаты которых обращены к югу, как, например, горы Сычева, Брыкова, Темнолесская и другие. Наибольшая высота этого холмистого плоскогорья достигает 2400 футов недалеко от станицы Темнолесской, причем из него берут начало большие степные реки: Калаус, Егорлык, Ея, Челбасы и несколько незначительных притоков Кубани с правой и Кумы с левой стороны.

Во многих местах прикубанской и прикумской равнин разбросаны небольшие курганы, достигающие нередко 8-ми и более саженей в вышину. По всей вероятности эти насыпи могилы половцев и других кочевников, некогда обитавших на юге России. На этих курганах казаки ставили свои денные пикеты, а иногда устраивали пограничные посты. Часто эти курганы служили ориентировочными пунктами в походах по степи наших летучих отрядов.

Кубань, по черкески, «Пшиз» (князь рек), в древности называлась Ахардас, у Геродота и Страбона – Гипанис, образуется из нескольких истоков, берущих начало с юго-западного снегового склона Эльборуса и горы Вече. До Каменнаго моста Кубань несет свои бурные волны между лесистыми и обрывистыми высокими берегами по каменистому узкому ложу. Несколько выше впадения р. Теберды течение Кубани стесняется двумя скалами, сближающимися на расстоянии четырех саженей одна от другой, через которые еще в незапамятные времена смелый горец перебросил несколько бревен и покрыл их плетнем. Эту зыбкую переправу русские назвали «Каменным мостом». Стиснутая скалами Каменного моста, Кубань с необыкновенною силою вырывается на простор и, миновав теснину, принимает с правой стороны р. Мару, а с левой р. Теберду. Здесь она течет в глубоком, скалистом и лесистом ущельи по каменистому и узкому руслу.

Приняв далее рр. Джегуту и Джеганас, Кубань перед станицею Батал-пашинской выходит на равнину и здесь в некоторых местах течет не одним руслом, а многочисленными рукавами, особенно между станицею Баталпашинской, постом Яман-Джалгинским станицею Беломечетской, устьем руки Невинки и ниже Невинномысской. Между станицами Баталпашинской и Прочноокопской Кубань с левой стороны принимает довольно многоводные притоки Малый и Большой Зеленчуки и Уруп. От Баталпашинской и до устья Кубани левый ее берег только в немногих местах достигает высоты 10-ти саженей, как, например, близ станиц Баталпашинской, Беломечетской, Барсуковской и Николаевской, на остальном же протяжении он обыкновенно иместъ высоту от одной до двух саженей. Правый берег Кубани представляет значительные высоты, которые круто поднимаются над самою рекою и, постепенно понижаясь к Черному морю, около Тамани совершенно сливаются с окружающими болотами. Только в некоторых местах этот нагорный берег ото двигается от Кубани на расстояние 1-й–3-х верст, как, например, у станиц Баталпашинской, Беломечетской и между Невинномысской и Убеженской.

В половодье, в мае и июне, Кубань выходит из берегов и со страшною быстротою несет свои мутные волны. В это время она становится опас ною, и самый отважный хищник не рискует переправляться через нее на своем лучшем коне. В остальное же время Кубань от Каменного моста и до станицы Барсуковой имела много бродов и не составляла особой преграды для неприятельских набегов. Лучшие броды существовали у Каменного моста, при впадении рр. Теберды, Мары, Учкуль, Джегу ты и Тахтамыша, у Баталпашинского редута, откуда до поста Жмурина на расстоянии 7-ми верст почти везде можно переехать Кубань. Броды находились также у постов Жмурина и Беломечетского, при впадении Малого Зеленчука и почти повсюду на расстоянии 12-ти верст до поста Усть-Невинского, где находилась девятая переправа, и, наконец, десятая, у Невинного Мыса¹⁰⁶⁾.

Кума берет начало из хребта, составляющего северный отрог Эльборуса, несколько восточнее р. Хумары. В верховьях своих она течет в глубоком обрывистом и скалистом овраге, шириною от 100 до 150-ти и более саженей, покрытом лесом: самая река извивается по узкому каменистому руслу и перед станицею Бекешевскою выходит из теснины, хотя оба возвышенные берега не расходятся далее одной или двух верст; в этих местах Кума течет несколькими небольшими протоками.

Леса в старину покрывали довольно значительные пространства закубанского края, а также берега и островки Кубани и Кумы, долины и ущелья рр. Тамлыка, Тахтамыша, Джегуты и Джеганалу. Дремучие леса встречались около Ставрополя и станицы Темнолесской и на вершинах р. Калауса, а по глубоким балкам и широким ложбинам всюду росли громадные бурьяны, кустарники и камыши, что вместе с пересеченной местностью служило для горцев любимым местом засад, дневок и безнаказанного укрывательства.

Далее к Азовскому морю и вниз по Куме, на восток. расстилались необозримые степи с богатою растительностью. В те поры в лесах водились дикие козы, олени, медведи, рыси, тетерева, глухари, фазаны, заходил нередко и барс; в степях же бродили табуны сайгаков и джейранов; по низменным и болотистым местам в невылазных зарослях гуртами жили дикие свиньи и копошились бесчисленные стаи всякой болотной и степной птицы. Сторона была богатая дарами природы, но пустынная и неприветливая.

До прихода хоперских казаков на Кавказ, в степях между рр. Кубанью, Кумою, Егорлыком и Калаусом обитали полукочевые, полуоседлые народы татарского происхождения ногайцы и абазины ¹⁰⁷⁾. Ногайцы делились на орды, которые носили наименования по своим родоначальникам, а именно: Тахтамыш, Мансур, Карамурза, Науруз, Кипчак и другие; из них важнейшими фамилиями считались: Султановы, Ахловы, Тугановы, Мансуровы, Ураковы, Беймурзины, Дхетишкуловы и прочие. Между абазинами примечательные общества считались: Дударукуа, Лоовы, Биберд, Клыч и другие. Из ногайцев три орды: наврузская, бистенеевская и касаевская кочевали по правому берегу Кубани.

Сюда же, в приазовские степи, между Кубанью и Ею, в мае 1771 года, по повелению Императрицы Екатерины II были переселены с бендерской степи четыре ногайские орды: едишкульская, едисанская, дажамбулакская и буджацкая ¹⁰⁸⁾. Это стеснило старожилов – кочевых ногайцев, почему большая часть из них удалилась за Кубань, поселилась по обоим Зеленчукам и Урупу и подружилась с черкесскими племенами, жившими в закубанском крае. Переселенные в прикубанские степи ногайския орды подчинялись России и находились под ее покровительством как союзники, так что даже корпусу генерала де Медема поручено было защищать покорных ногайцев и оказывать им всякую помощь и содействие.

В 1776 году среди ногайских орд начались междоусобные смуты и раз доры, имевшие связь с происходившимн волнениями в Крыму, по случаю свержения хана Саин-Гирея и возведения на престол брата его, Шагин-Гирея, причем около 5000 казанов[44] ногайцев перешли с Кубани на бендерскую степь, а некоторая часть их соединилась даже с закубанцами. С этого времени пошли неурядицы в прикубанских степях, которые заставили русское правительство принять меры к удержанию в повиновении ногайцев и к изолированию их со стороны Крыма и Турции, откуда собственно и появлялась враждебная нам пропаганда. С этою целью на Кавказ был вызван генерал-поручик Александр Васильевич Суворов. Приняв в командование Кубанский корпус, Суворов в зиму с 1777 на 1778 год при помощи 3000 рабочих, высланных с Дона, укрепил редутами и фельдшанцами линию от Азова до Тамани, а оттуда вверх по Кубани до нынешней станицы Кавказской ^І09). Таким образом, ногайские орды были отделены от Крыма, Турции и закубанских черкес.

В 1781 году все ногайцы, кочевавшие в прикубанских степях, возмутились за стеснение их буйной свободы, следствием чего было переселение к Акерману 18,000 кибиток буджацких ногаев, увлекших с собою часть едисанов ¹¹⁰⁾. Поэтому решено было наконец положить предел необузданному своеволию ногайского народа и светлейший князь Потемкин приказал переселить его в обезлюдевшие после пугачевскаго бунта уральские степи. Исполнение этого он поручил генерал-поручику Суворову. Прибыв в укр. Ейск в 1782 году, и приняв в командование Кубанский корпус, Суворов. произвел перепись всем ногайцам, а в июне следующего года он привел к присяге на верность России едишкульских, едисанских, буджацких и дажамбулакских ногаев вместе с султаном Адиль-Гиреем.

В том же 1788 году Суворов приступил к переселению названных орд на уральскую степь, но ногаи, возбужденные ханом Шагин-Гиреем, начали волноваться и бунтовать. Во время этих волнений значительная часть их устремилась за Кубань, с целью переселиться к черкесам, но настигнутые Суворовым на Лабе, в 12-ти верстах от Кубани, ногайцы понесли жестокое поражение при урочище Керменчик и принуждены были покориться. Часть их успела однако уйти к устьям Урупа и Лабы, а остальные переселены большею частью за Урал и в степи между Ставрополем и Астраханью. Так, по р. Калаусу и его притокам, Б. и М. Янкулям, заняли кочевьями кипчаковцы, казбулатовцы и наурусовцы; по Кумским Барсукам – мангитовцы; по Тахтамышу и Тамлыку расположились селения абазинов Дударуковых, Клычевых и Шахина Лоова; по Куме, выше нынешней ст. Бекешевской – абазины Бибердова и Лоова, а ниже станицы Суворовсвкой – ногайцы джембулатовцы, казбулатовцы и едисанцы ¹¹¹⁾. Спустя несколько лет, эти ногайцы были обезоружены, подчинены русскому управлению и постепенно потеряли воинственность, хотя не переставали заниматься разбоями и воровством вплоть до окончательного заселения русским элементом Ставропольской губернии в половине текущего столетия.

Ногайцы занимались скотоводством, овцеводством и имели большие табуны лошадей. По характеру своему народ этот скрытен, корыстолюбив, завистлив и склонен к воровству. Гостеприимство у ногайцев, хотя составляло видную черту их характера, но вследствие привычки к обману и полного отсутствия понятий о нравственности, они только с рассче-том принимали гостя и при удобном случае бессовестно обкрадывали его, также как и гость не стеснялся обокрасть хозяина. Считаясь мирными и русскими подданными и живя вблизи русских поселений, народ этот был самым величайшим злом в жизни наших пограничных казачьих станиц. С первых же годов поселения на Азовско-Моздокской линии, казаки на себе испытали степень преданности и миролюбия этих двуличных друзей, мнимых кунаков своих. Они вместе с кабардинцами и черкесами постоянно участвовали во всех набегах на нашу линию, шпионили за нами, служили горцам проводниками в хищнических партиях и укрывателями в своих аулах. Впрочем, нужно отдать им справедливость: они ради золота и подарков одинаково продавали и своих единоверцев и русских. В этом отношении особенную известность приобрел в те времена ногайский мурза Ислам-Мусин ¹¹²⁾.

Но за Кубанью и Кумою обитали более воинственные народы нежели ногайцы; это были закубанские черкесы и кабардинцы, самые опасные враги и соседи казаков. Черкесы называли себя адыге и абадзе; к первым принадлежали бесленеевцы, обитавшие на Б. Лабе и Тегенях; из владельцев их известны князья Кануковы и Шалоховы. Темиргоевцы и егерукаевцы жили на нижней Лабе; у темиргоевцев замечателен был род князей Балотоковых. Махошевцы – на левом берегу Лабы выше Темиргоя; владетельный князь Богарсук. Гатюкаевцы – на Лабе и Белой. Бжедухи – по рр. Псекупсу и Пшишу. Беглые кабардинцы, издавна поселились по долинам обоих Зеленчуков и в верховьях Урупа. Народ этот выходцы из Кабарды, прежде жили на плоскости Кумы и Баксана, а в 1804 году покинули свои равнины и перешли за Кубань. К абадзе принадлежали: абадзехи, жившие по обоим берегам р. Белой между Лабой и Пшишем; шапсуги, натухайцы и убыхи жили на запад от предъидущих.

Кроме этих племен, по верховьям рр. Лабы и Зеленчуков, по Кефару и Бежгону обитали общества абхазскаго племени: башильбай, медовей, баг, там, кызыл-бек, шагирей, баракай и другие мелкие народцы. Наконец в верховьях Кубани и по р. Теберде жили карачаевцы, которых считают остатком древнего народа маджар (ныне венгры). Кабардинцы, народ неизвестного происхождения, издавна поселились по долинам рр. Малки, Баксана, Чегема, Подкумка. Они занимались коневодством и скотоводством, были воинственны и между кавказскими горцами считались законодателями моды, внешнего изящества, военной выправки и прочих качеств лихого и ловкого наездничества.

Кто такие черкесы, откуда они и когда поселились в закубанском крае – неизвестно ничего и история не дает о них никаких сведений. Сами себя они называли адыге и абадзе: у греческих историков они упомннаются под именем зихов, торетов, керкетов, а русские называли их просто черкесами. Они считали себя вольными и не подчинялись ни турецкому, ни русскому правительствам и каждый народ, каждое племя жили совершенно самостоятельною жизнью. У некоторых племен были владетельные князья и дворянство. Князь считался главою народа, начальником его вооруженных сил, занимал первое место в народном собрании, но никакой власти не имел; он жил войною и тем, что на него работали его собственные крестьяне. Неограниченною властью пользовался только старший в семье. Черкесские общества искони управлялись своими мирскими сходками или собраниями народа. По коренному обычаю черкес, каждая община или общество, каждый народ были совершенно самостоятельны, никому не подчинялись, управлялись сами собою на мирской сходке, судили в народном суде по адату (обычаю) или шариату (гражданское право мусульман, основанное на коране). Общее народное собрание, на которое собираются вольные люди народа, имело целью разрешение спорных вопросов между обществами и все вопросы о войне и мире. Таким образом, по своему гражданскому устройству закубанские народы представляли из себя несколько отдельных самостоятельных республик, составлявших как бы один федеральный союз.

Черкесы вообще среднего роста с правильными и мужественными чертами лица, сквозь которые, однако, проглядывает свирепость. Из числа черкешенок попадались настоящие красавицы. У черкесов много было стремления к изяществу и внешнему блеску: адыге считались большой руки джентльменами, находя даже неприличным сражаться пешком, а только на коне и непременно холодным оружием. Все черкесы и особенно кабардинцы весьма домовиты, занимались скотоводством и коневодством: земледелие же стояло на самой низкой степени развития, они сеяли только кукурузу и просо и то в самом ограниченном количестве, необходимом только для пропитания.

Религиозные понятия и убеждения черкесов были весьма неопределенны и крайне шатки, представляя из себя смесь христианства, магометанства и язычества; впрочем, магометанство, благодаря соседству турок и ногайцев было сильнее привито черкесу, нежели другия понятия. Более всего черкесы верили в нечистую силу и в массу всевозможных примет, очень боялись сверхъестественных явлений, а потому были до крайности суеверны. Находясь на низкой степени духовного и умственного развития, они все-таки обладали некоторыми нравственными качествами, как, например, уважением к старым людям и гостеприимством, но последнее наблюдалось только по отношению к своим соотечественникам или единоверцам. Куначество и хлебосольство тоже было в характере черкеса, в остальном же царил дикий произвол неограниченной власти старшего в семье, кровомщение, унижение женщины и прочая.

С самых отдаленных времен черкесы считались воинственным народом; мирный быт не свойствен им. Черкесы были самые ярые поклонники войны, проводя всю жизнь свою в постоянных походах, рыская по горам, лесам и степям ради добычи и боевых подвигов, чтобы этим прославить свое имя. И действительно, по понятиям горцев, только удалой разбойник, неутомимый хищник и дерзкий вор получали право на громкое название «джигита».

«Воровство и грабеж – говорили горцы – наше занятие, также как ваше – соха и торговля. Грабежем жили наши отцы и деды и, если мы оставим их ремесло, то будем вынуждены погибнуть от голода». При таких понятиях и условиях жизни все воспитание юношества сводилось к уменью владеть оружием и управлять конем, эти качества черкес усваивал до тонкостей и владел ими в совершенстве. Все горское мужское население было поголовно вооружено кинжалами, шашками, ружьями и пистолетами; в большом употреблении были луки и стрелы, а также предохранительное вооружение: кольчуги и панцыри, металлические шапки, налокотники, наколенники и прочая. Впрочем, последнее вооружение с усовершенствованием огнестрельного оружия (нарезные винтовки) постепенно исчезло. Лучшую конницу составляли кабардинцы, бесленеевцы, ногаи, темиргоевцы и махошевцы, так как у них были отличные табуны кабардинских лошадей, представлявших весьма удачное соединение степной и горной пород с незначительною примесью арабской крови.

Абадзехи и некоторые другие черкесы, жившие преимущественно в горах и лесах считались отличною пехотою и слыли за стрелков.

Одежду черкесов составляли черная косматая баранья шапка с высоким верхом, обшитым серебряным галуном, бешмет, черкеска, а зимою еще овчинный полушубок; на ногах – суконные или кожаныя ноговицы и чевяки. Как одежда, так и обувь были удобного и красивого покроя, ловко охватывая стан и ноги и вполне удовлетворяли требованиям наездника и конного бойца. Изобилие оружия на черкесе нисколько не стесняло его и при движении не выдавало его бряцанием или блеском. Все это было ловко приспособлено: кинжал носился в деревянных, оклеенных кожею ножнах на поясе впереди и с ним черкес никогда не расставался даже и в домашнем быту; такого же сорта ножны делались и для шашки, причем она входила в них вместе с рукояткою; шашечные ножны снаружи, в нижней своей половине, оклеивались куском материи, пропитанной воском, такая же оклейка находилась и на рукоятке плети[45].

Ружье носилось в войлочном косматом чехле через правое плечо, а пистолет или за поясом сзади, или в кожаной кобуре с левой стороны около шашки. Погонный ремень на винтовке был так пригнан, что после выстрела черкес вешал ружье на левую руку и заряжал на всем скаку. Для более меткой стрельбы из засады пешком, черкес возил с собою подсошки (это два тонких деревянных прута, отделанных по концам костью и связанных на одном конце ремешком), которые прилаживались вдоль ружейного чехла и не мешали ни конному, ни пешему. На черкеске по обеим сторонам груди пришивались кожаные гнезда для патронов, помещавшихся в деревянных гильзах (газырях); на поясе вешалась отвертка, жирница и небольшая кожаная сумка с необходимыми мелкими вещами в походе (огниво, кремень, серные спички, шило, кожаный стакан и прочая). В поход черкес брал с собою башлык, бурку, заменявшую ему теплый плащ, небольшие переметные сумы с куском овечьего сыра и двумя-тремя пригоршнями жареного в масле пшена, затем аркан и треногу; все эти вещи увязывались при седле, которое было покойно, легко и никогда не портило спины лошади, оставаясь на ней даже по целым неделям. Как сам черкес, так и его боевой конь отличались изумительною выносливостью и неприхотливостью. В походах хозяин требовал от коня полного напряжения сил, зато на отдыхе, дома, он становился самым преданным слугою и нянькою своего боевого товарища. Таковы были в общих чертах быт и характер закубанского черкеса времен Кавказской войны!

* * *

Светлейший князь Потемкин, решив окончательно переселить на Кавказ хоперских и волжских казаков, поручил астраханскому губернатору генерал-майору Якоби самолично осмотреть положение границы нашей, простирающейся от Моздока до Азова ¹¹³⁾. В 1775 году г.-м. Якоби вместе с подполковником Германом, осмотрев границу, составил карту местности¹¹⁴⁾ и описание новой пограничной линии. Все это он представил князю Потемкину, от которого в апреле 1777 года последовал всеподданнейший доклад Императрице Екатерине II, относительно заселения хоперскими и волжскими казаками новой Азовско-Моздокской линии ¹¹⁵⁾.

В этом докладе сказано: …«1. Назначенным к переселению на ту линию, Волжскому войску… также Хоперскому казацкому полку, имеющему селение свое в 27-ми верстах от донских станиц и следовательно в ненужном месте расположенному, указать перейти туда наступающею весною, а для содержания форпостов нарядить из Донского войска пристойное прикрытие, и для всех оных приготовить провиант в нужных для того местах. 4. Назначенныя вновь линейные укрепления наименовать, как благоугодно будет. И чтоб все оныя окончены были строением будущим летом… 5. Для всех линейных укреплений потребное число орудий повелеть отпустить из состоящих в артиллерии в излишестве…». К этому докладу было приложено подробное описание новой линии и карта предполагаемой границы, причем в описании говорится:

«Оная линия прикрывает от набегов соседних границу между Астрахани и Дона, кочевье наших калмыков и татар, подает им способ распространяться до самаго Чернаго леса и Егорлыка, доставляя тем лучшее пропитание, и отделит разнаго звания горских народов продовольствием скота и табунов их от тех мест, коими нашим подданным пользоваться следует… Она соединит Азовскую губернию с Астраханскою и во время войны с соседними народами может удерживать стремления их на наши земли, подкрепит действие войск в Крыму и в прочих местах… Линия, назначенная на карте, оставляет Моз док фланговым пунктом и идет через реки: Целугу, Куму, по вершинам Карамыка, Тумузлова, Байбалы, Калауса, подле Чернаго леса, по Егорлыкам, при соединении вершин оных и вниз по Большому Егорлыку до Маныча форпостами, которые, на Маныче продолжаясь, примкнут около Черкаска к Дону.

Под № 1-м на Куре крепость полагается ради надежной коммуникации. Под № 2-м прикрывает на вершине Куры Соляный брод… Под № 3-м крепость на Цалуге… Под № 4-м крепость на Подкумке… Под № 5-м крепость, положенная на вершине Тумузлова… Под № 6-м крепость будет по вершинам Бибалинским…

Под № 7-м крепость по калаусской вершине, называемой Аджилю. Сия крепость также прикрывает реку, которая в вершинах своих имеет великие и отменные леса. Вода в оной по вершинам хороша и здорова, однако около средины; течения своего портится, и внизу, а особливо летом, к употреблению не годится. Под № 8-м крепость на вершине Егорлыка, называемой Ташле; будучи первою крепостью к Черному лесу, прикрывает обще с крепостью под № 7-м проход между калаусскими вершинами и Черным лесом.

Под № 9 крепость в самом Егорлыке, будучи второю крепостью около Чернаго леса, полагается ради коммуникации. Под № 10 крепость должна быть самою важною, потому что при ней, как три главныя вершины рек, так и три дороги к Кубани, Азову и Дону имеются; около онаго места лес над Егорлыком кончается, и хотя вниз по оному всегда корм и вода хорошие были, однако по недостатку леса селению быть там трудно, и по той причине назначаются форпосты от оной крепости и до самаго устья р. Егорлыка. По Егорлыку и Качаю могут калмыки весьма удобно содержать пикеты и караулы с кочевьями своими…». Доклад князя Потемкина Государыня утвердила 24-го апреля 1777 года, начертав на нем собственноручно: «Быть по сему». Таким образом, было решено бесповоротно переселение хоперских и волжских казаков на Кавказ…

Вслед за тем, в исполнение Высочайшего повеления, от князя Потемкина-Таврического последовало два ордера: 16-го мая 1777 года за № 951 на имя астраханского губернатора генерал-майора Якоби ¹¹⁶⁾, а другой 19-го мая за № 982 на имя командира Хоперского полка полковника и армии премьер-майора Устинова. В первом из них Потемкин писал Якоби принять все меры и старание к устройству на Моздокско-Азовской линии хоперских и волжских казаков и затем добавляет: «…учинить распоряжение, чтобы, не упуская удобнаго времени, нынешним летом исполнить Высочайшую Ея, Императорскаго Величества волю в занятии ими всех назначенных укреплений; как строением потребнаго числа дворов 58 и всего нужнаго к домостроительству для всех переселяющихся одним летом исправиться вам не можно, то поставляю я вашему попечению переводить туда по частям, сперва без семей, а потом, по окончании строения, и семейства их перевести. А как благоугодно было Ея Императорскому Величеству в прошлом 1776 году на доклад мой о заселении той линии указать, чтобы каждой поселяемой там семье на обзавод всем нужным выдать по 20-ти рублей… обер-квартирмейстера Германа определить к строению помянутой линии и за понесенные им отменные труды наградить чином армейскаго подполковника – Провиантскому департаменту о нужном заготовлении провианта на границе для переселяемых туда войск учинить предписание, подчиня обер-провиантмейстера Горихвостова в точную команду вашу с тем, чтобы он доставлял провиант в те самыя места куда от вас повелено будет».

Во втором ордере на имя Устинова, предписывалось[46], чтобы он с Хоперским полком, в составе 520-ти человек казаков и старшин, вместе с казачьими семействами и имуществом следовал к переселению на р. Терек, где казакам назначалось в надел необходимое для их материального обеспечения количество земли, со всеми нужными угодьями и пособие от казны на каждый двор по 20-ти рублей. На новом месте жительства Хоперский полк, согласно того же ордера, поступал в распоряжение генерал-майора Якоби, на которого возлагалось выполнение утвержденного императрицею проекта заселения Азовско-Моздокской лини. На него же возлагалось также устройство быта новых поселенцев, отвод им земель и выдача казеннаго пособия.

Получив все нужные указания об устройстве новой линии, генерал Якоби лично осмотрел назначенных к переселению хоперских и волжских казаков, первых в Новохоперской крепости, а вторых в посаде Дубовке на Волге. Затем он распорядился отправлением на Кавказ для работ по устройству крепостей и домов для казаков из Волжского войска 700 и из Хоперского полка 500 казаков без семейств, но с лошадьми ¹¹⁷⁾. Для охранения работ на линии были назначены Владимирский драгунский, Кабардинский пехотный, два донских полка и два егерских батальона. Из этих частей на линии находился только один Кабардинский полк, а остальные ожидались из России и с Дона. Сборным пунктом всех войск назначен редут в урочище Маджары на р. Куме, где уже было заготовлено необходимое количество провианта и фуража, доставленное на Маджары из Саратовской и Воронежской губерний.

Хоперский полк получил приказание собраться в крепости Новохоперской в первых числах июля и затем выступить в гор. Царицын на соединение с волжскими казаками и драгунами, назначенными для следования на линию. Одновременно с этим, командиру Владимирского драгунского полка полковнику барону Шульцу, стоявшему со своим полком в Саратовской губернии, в селении Золотом, приказано было, по соединении с хоперскими и волжскими казаками в Царицыне, следовать вместе с ними на сборный пункт в Маджары. Шульц с полком выступил из с. Золотого 12-го июля и прибыл в Царицын 31-го числа. 6-го августа барон Шульц, выждав прибытие волжских казаков с посада Дубовки, а хоперских с Дона, двинулся из Царицына на юг, к р. Куме. Дороги никто не знал, а между тем предстояло пройти калмыцкою степью более 500 верст. Поэтому царицынский комендант, полковник Циплетев, дал в проводники четырех калмыков из Дербетова владения, хорошо знавших путь до Маджар с водопоями и кормами. Следует заметить, что от Волги до р. Калауса обитали калмыки, все же прочее пространство до Кубани и Азовскаго моря было в руках кабардинцев и ногайцев. Путь, по которому следовал полковник Шульц с казаками и драгунами пролегал по калмыцким степям вдоль возвышености Ергеней (водораздел между Волгою и Доном), западный склон которой был обильнее водопоями и хорошими кормами, нежели восточный. Проводники знали это обстоятельство и, не желая обижать своих родичей, кочевавших в хороших местах по западному склону, повели отряд Шульца по худшему, восточному.

Из урочища Маджары драгуны и казаки, по распоряжению генерала Якоби, двинулись в урочище Ерашту, где стояли лагерем на р. Куре до 13-го сентября. Затем Якоби предписал полковнику Шульцу отправить 440 волжских казаков к урочищу Баштам (при впадении р. Малки в Терек), а самому с драгунами и остальными казаками следовать вниз по р. Куре на Терек. Покинув лагерь на Куре, отряд тронулся в путь через Соленый брод и 25-го числа пришел в Моздок. Здесь решено было, что Волжский полк займет своими станицами линию от Моздока на северо-запад до вершины р. Тумузловки, а Хоперский полк продолжит эту линию далее по тому же направлению через Черный лес и вниз по р. Егорлыку. На всем этом протяжении назначены были к постройке следующие крепости, начиная от Моздока ¹¹⁸⁾:

Екатерининская на р. Малке, ныне станица Екатериноградская Терского войска. Павловская в вершине р. Куры, ныне станица Мариинская на р. Золке. Впоследствие, спустя лет 50, была брошена. Рвы этой крепости до сих пор видны около хутора Марьинского казака Солнушкина. Георгиевская на р. Подкумке, ныне город Георгиевск. Андреевская на р. Карамыке (Сабле). В 1778 году, начатая постройкою, эта крепость была брошена, а вместо нее в том же году построена крепость Александров на речке Тумузловке, ныне сел. Александровское Ставропольской губернии ¹¹⁹⁾. Александровская на притоке р. Калауса. В 1778 году крепость эта была переименована и названа Северною, ныне селение ¹²⁰⁾. Ставропольская, ныне город Ставрополь. Московская и Донская, ныне селения.

Из числа этих крепостей первые пять назначались на линии Волжского полка, а остальные четыре на линии Хоперского полка ¹²¹⁾. Отдохнув в Моздоке несколько дней, полковник Шульц с владимирскими драгунами, хоперскими и волжскими казаками в начале октября выступил для устройства крепостей на новой линии. По пути следования, в местах постройки первых пяти крепостей, были оставлены все волжские казаки под прикрытием нескольких рот Кабардинского пехотного полка, а хоперцы и драгуны направились дальше ¹²²⁾. 18-го октября, достигнув места, назначенного для Александровской крепости, первой на линии Хоперского полка, Шульц оставил для постройки её 250 хоперских казаков и два эскадрона драгун. Продолжая затем с остальными путь на северо-запад к Черному лесу, полковник Шульц 22-го октября прибыл на место постройки Ставропольской крепости.

К началу зимы на том месте, где ныне городской кафедральный собор, драгуны и казаки успели построить только гауптвахту, сарай для обоза и конюшни для лошадей, а сами перезимовали по лагерному, в виду благоприятной погоды. С наступлением весны 1778 года казаки и драгуны снова приступили к работам и к осени крепости Александровская (Северная) и Ставропольская были совершенно закончены ¹²³⁾. Летом 1779 года Ладожским пехотным полком начата одновременная постройка крепостей Московской и Донской, под общим наблюдением командира Кабардинского пехотнаго полка полковника Ладыженскаго, которые закончены были в сентябре следующего 1780 года ¹²⁴⁾. В то же время для связи крепостей Александровской (Северной) и Ставропольской возведены Алексеевский фельдшанц на одно орудие и редут Бешпагирский на два орудия¹²⁵⁾. Во всех крепостях, кроме казарм и прочих необходимых построек, были устроены обширные провиантские магазины, в которых заготовлялся провиант для всех служащих казаков и их семейств и для войск, расквартированных по крепостям. В 1779 году для хоперских казаков в крепостях Александровской и Ставропольской заготовлено: муки 1225, круп 1141 овса 550 четвертей 126).

Одновременно с постройкою укрепленной линии, хоперцы с помощью солдат устраивали прочные оплоты для своих станиц, которые были названы теми же именами, как и крепости, т. е. Александровскою (впоследствие Северною), Ставропольскою, Мос ковскою и Донскою. Казачьи станицы обыкновенно обносились кругом земляным валом с колючею изгородью из двойнаго плетня, набитого в середине землею; снаружи этой ограды шел глубокий и широкий ров, а в исходящих углах и на фасах станичной ограды устроены барбеты для орудий. Из хоперских станиц – Ставропольская была усилена в некоторых местах даже каменною стеною с бойницами ¹²⁷⁾. Эта станица находилась на правом берегу речки Ташлы, где ныне нижний базар. В городе Ставрополе еще до сих пор существуют улицы Хоперская, Казачья и Станичная, как воспоминание о бывшей Ставропольской станице Хоперского полка.

В те времена по горам около Ставрополя, а также по речкам Ташлы и Мамайке росли дремучие дубовые и ясеневые леса, послужившие материалом для крепостных и станичных построек ¹²⁸⁾. В Ставропольской станице хоперцы построили также церковь из дубового и ясеневого леса во имя св. иконы Казанской Божией Матери, празднуемой 22 октября – день прибытия в 1777 году Хоперского полка на место постройки Ставропольской крепости[47].

Укрепленные валом и внешним рвом, станицы имели вид больших четыреугольников с четырьмя воротами, у которых стояли просторные караулки для помещения сторожевого поста с вышкою над воротами для часовых казаков. Пост у станичных ворот, обращенных к стороне неприятеля, считался пограничным кордонным постом.

Посреди каждой станицы, на просторных площадях, были сооружены храмы Божии, обнесенные каменною оградою с бойницами, которые служили редюитом, последним убежищем жителей, на случай вторжения многочисленного неприятеля. Между площадью и станичною оградою на распланированных четыреугольниках, ограниченных улицами, казаки по жребию заняли для себя дворы, на которых возвели необходимые постройки. На самом видном месте, на площади, обыкновенно вблизи церкви, возвышалось здание станичного правления с надворными постройками, сараями и конюшнею для помещения станичного резерва из 30–40 конных казаков, обязанного поддерживать кордонные посты и служить ближайшею охраною селения. Оборонительные средства станиц заключались в окружающей их ограде и в крепостных орудиях, которыми в 1781 году были вооружены все крепости, возведенные на Азовско-Моздокской линии. В крепостях на линии Хоперского полка артиллерийское вооружение распределялось так ¹²⁹⁾:

Всеми работами по устройству новой линии заведывал обер-квартирмейстер подполковник Герман; сама же работа производилась казаками и нижними чинами, расположенных на линии пехотных полков и егерских батальонов, а необходимый строительный материал подвозили на своих лошадях татары; при этом работавшие одиночно получали за работу по 5-ти коп., а кто был с лошадью – по 10-ти коп. в день ¹³⁰⁾.

Летом 1778 года на новую линию с Хопра прибыла первая партия казачьих семейств со всем имуществом и распределилась на житье в оконченных постройкою станицах при Ставропольской и Северной крепостях. На следующее лето, в 1779 году, прибыла вторая партия семейств, но так как новые станицы при Московской и Донской крепостях не были еще закончены, то прибывшие казачьи семьи кое-как стеснились вместе с другими в первых двух станицах и там перезимовали. Наконец, летом 1780 года с Хопра перешли на новую линию все остававшиеся там казаки, женщины и малолетки, и в феврале 1781 года весь Хоперский полк окончательно водворился и устроился на Азовско-Моздокской линии в своих станицах при Северной, Ставропольской, Московской и Донской крепостях, в каждой по 140-ка семейств ¹³¹⁾. Служащих воинских чинов в 1779 году в полку числилось: старшин 16, казаков 500 и канониров-казаков 160, по 40-ка человек в каждой крепости для службы при артиллерийских орудиях ¹³²⁾. Все четыре станицы образовали полковой округ с полковым штабом в станице Ставропольской.

Население хоперских станиц состояло исключительно из одних казаков с их семействами; посторонний элемент, поселившийся среди хоперцев был весьма незначителен; к нему принадлежали только духовенство, торговцы и ремесленники. Коснувшись состава населения, следует заметить, что в Хоперском полку и раньше не было и теперь нет особого класса народа», потому что офицерство и чиновники вышли из своей же общей казачьей семьи и связь между офицером и простым казаком на службе, дома и на льготе никогда не разрывалась. Офицер, собственно, лучший из казаков и на службе только менее зависим от станичной среды, во всем остальном интересы его и казака одинаковы и дети офицера, сравнитель но с детьми казака, никакими особенными привилегиями не пользуются.

В основу Хоперского полка, как известно, легло издавна население чисто казачье и преимущественно малороссийскаго происхождения; только в 1773 году состав хоперских казаков увеличился зачислением в казаки нескольких семейств крещеных азиатцев, которые в 1777 году вместе с полком перешли на линию. Всех казаков переселилось в новый край несколько более 3000 душ обоего пола.

Условия пограничной жизни и службы казаков на линии были весьма тяжелые и губительная война с враждебными нам закубанскими горскими племенами и кабардинцами, а также чума, нередко появлявшаяся на северном Кавказе в течении первых 20–30 лет, были следствием значительной убыли в полку. В виду этого правительство должно было прийти на помощь пограничному казачьему населению, чтобы не ослабить вконец охрану новой Азовско-Моздокской линии. С этою целью в Хоперский полк разновременно было зачислено в период 1785–1832 гг. несколько десятков семейств военнопленных поляков, отставных солдат и охотников-переселенцев из Малороссии и южных областей России[48]. Поселенцы эти на первых порах считались казаками только по имени, но общность интересов и совместная с коренным населением – старожилами пограничная жизнь, полная боевых тревог и опасностей, вскоре выработывали из них настоящих воинов, а следующее затем поколение уже являлось вполне благонадежным и по своим военным качествам.

В самом начале поселения хоперских казаков на линии материальное обеспечение их существования было довольно скудное. Со времени сформирования полка, т. е. с 1775 года, казакам не были установлены никакими законоположениями отпуск жалованья и дачи провианта и фуража. На Хопре казаки пользовались, как известно, довольно значительными земельными и лесными угодьями и рыбными ловлями. При переселении с Хопра им обещали кроме угодий еще денежное пособие по 20-ти рублей на двор. Однако, по приходе на линию казакам пособия этого не было выдано, а разрешено только пользоваться лучшими и удобными землями и лесами, первоначально без всякого ограничения в количестве. Относительно же выдачи жалованья, провианта и фуража, то об отпуске этих видов довольствия, вопрос никем даже не подымался, хотя при передвижении на Кавказ хоперцы все время пользовались казенным провиантом. Поход этот для хоперских казаков был весьма тяжелый и трудный, так как большая половина лошадей их пала, частью от непривычки к дальним передвижениям и от изнурения, а частью благодаря климатическим условиям нового края ¹³³⁾.

Утрата лошадей в связи с значительным материальным ущербом во время переселения повергло казаков в большое уныние. По приходе в Моздок, в сентябре 1777 года, казаки просили ходатайства генерала Якоби изменить положение о довольствии их денежным и хлебным жалованьем, назначив таковое в большем размере против прежнего и определить дачу фуража для лошадей. Находя заявление казаков справедливым и сочувствуя их бедственному положению, Якоби в рапорте на имя светлейшего князя Потемкина, 28-го сентября 1777 года ¹³⁴⁾, изложил жалобу казаков, просил определить всем служащим в полку воинским чинам жалованье и провиант, а на строевых лошадей фураж и приложил штат Хоперскому полку[49], с указанием денежных от казны отпусков. В заключение своего рапорта Якоби добавлял, что имея в виду сколько-нибудь успокоить и обнадежить казаков, он приказал выдать им провиант, дачу которого определил наравне с солдатами ¹³⁵⁾; обещал отпустить также жалованье за треть вперед, опасаясь, чтобы казаки на одном провианте совершенно не впали в нужду и оскудение и через то не бросили бы линии и не разбежались.

По переселении на линию казачьих семейств, г.-м. Якоби распорядился отпускать и им также провиант, пока казаки не обработают пашни и не будут иметь собственный хлеб в достаточном количестве. На первое время это пособие несколько облегчило хоперских казаков, но нужды их были весьма велики, вопрос же об определении полку жалованья и прочих видов довольствия затянулся на несколько лет. На помощь ему пришел однако сам светлейший князь Потемкин-Таврический, который, имея в виду поправить хотя сколько-нибудь экономическое благосостояние казаков, ордером на имя генерал-поручика Леонтьева, 11-го мая 1782 года, приказал освободить Хоперский полк от службы на три года ¹³⁶⁾. Но распоряжение это не было приведено в исполнение по военным обстоятельствам, опасного положения линии среди враждебных народов и хоперцев не освободили от службы. К этим казачьим нуждам присоединилась еще новая беда: в 1783 году казна приказала взыскать с хоперских казаков 6000 четвертей провианта, выданного на довольствие казачьих семейств в первые годы поселения на линии ¹³⁷⁾. Распоряжение это последовало именно в то время. когда град и саранча истребили почти все посевы хоперцев. Но князь Потемкин, благоволивший к казакам, приказал сложить навсегда с них этот начет.

В начале восьмидесятых годов были утверждены наконец оклады жалованья и размер провиантского и фуражного довольствия Хоперскому полку от казны. Жалованье определено в год ¹³⁸⁾ старшинам всем безразлично, т. е. есаулам, сотникам и хорунжим каждому по 18-ти руб., пятидесятникам и казакам по 12-ти рублей. Провиант ¹³⁹⁾ старшинам, пятидесятникам и казакам одномерно в год каждому: муки 3 четверти и крупы 2 четверика и 2 гарнца. Фуражных денег ¹⁴⁰⁾ старшинам на 3, а пятидесятникам и казакам на 2 лошади в год каждому.

Жалованье и провиант старшины и казаки получали за время состояния в списках полка на действительной службе, а фуражные деньги только в тех случаях, когда находились по служебным обязанностям вне района своих станиц. Во время походов и на службе на кордонных постах, удаленных от станиц на 100 и более верст, офицеры и казаки получали жалованье уже по окладу армейских гусарских полков ¹⁴¹⁾. По этому окладу хорунжему, например, причиталось 250 руб., казаку и пятидесятнику по 16 руб. 66 коп., а уряднику, заступающему место офицера, 38 руб. в год ¹⁴²⁾. Такие оклады и размеры довольствия казачьих полков существовали до 1845 года[50]. Что касается порционного довольствия, то ни офицеры, ни казаки такового не получали. Когда же случалось отбивать у горцев скот, то часть его выдавалась войскам на порционное довольствие, а остальная добыча продавалась и деньги поступали в так называемую «барантовую сумму»[51].

При разбросанности казачьих частей по границе и в разных командировках, казаки редко даже и этим пользовались и потому по необходимости создали себе особый род порционнаго довольствия. Защищая жителей казенных селений от набегов горцев и охраняя их добро и скот от хищников, они считали себя вправе пользоваться этим скотом. Поэтому, как только представлялась возможность на постах или в других командировках захватить где-либо поблизости корову, барана, или что-либо из домашней птицы, казаки никогда не упускали такого случая. Этот порядок порционнаго довольствия особенно практиковался с овечьими отарами, принадлежавшими, так называемым, мирным горцам, «проклятой татарве», как выражались казаки. Они не считали даже за грех стянуть у них барана, быка, и вообще все, что под руку попадалось, зная хорошо, что эти мирные в долгу у казаков не останутся.

Однако следует добавить, что подобные хищения делались лишь изредка и только в размерах крайней необходимости. При оскудении же запасов казаки жили, как говорителя, «часом с квасом – порою с водою». Похищенные животные на постах убивались, мясо поступало в пищу, а из кож выделывались ремни для сбруи к седлу или овчины для полушубков. Для характеристики казацкого порционного довольствия в старые времена, генерал Кравцов в его очерке о хоперских казаках ¹⁴³⁾ приводит такие случаи:

В 1813 году на посту Куржукском стояла команда казаков станицы Ставропольской, под начальством сотника Степана Яковлевича Косякина. Одважды мясные запасы истощились на посту, а на одной кашице стало голодно. Косякин гонит казаков промышлять что-либо съестное, но те упираются, отговориваясь, что в окрестностях уже все обшарено и на промысел ходить опасно. Косякин начинает бранить казаков и угрожать им доброю поркою, потому что есть стало нечего. После такого решительного внушения два казака пустились на поиски. Рассудив, что ехать к чужим опасно, они прямо отправились на хутор своего постового начальника, откуда, пользуясь темнотою ночи, увели самаго лучшаго быка, котораго на посту зарезали, шкуру порезали на ремни, часть мяса поставили варить, а остальное спрятали в скирду сена. Когда рассвело, офицер и казаки отлично покушали, похваливая свежее мясо. Но вдруг, о ужас! На пост прибегает верхом работник Косякина и объявляет о пропаже быка. Косякин смекнул, что это казацкое дело и, рассердившись, напустился на казаков. Те замялись. Наконец принесли голову и ремни, по которым и определилась сейчас же казацкая проделка. Казаки повинились, оправдываясь, что воровать у чужих стало очень опасно. В результате получилась подобающая расправа офицера с виновными за воровство, да тем дело и кончилось, потому что с казаков взять было нечего». А вот и другой случай:

В 1816 году команда Хоперского полка находилась в крепости Константиногорской в распоряжении кордонного начальника полковника Курилы, который любил хоперцев, как своих одноплеменников и всегда говорил с ними по малороссийски. Эти казаки находили себе мясную порцию тем же способом, какой уже выработан долговременною практикою. Однажды Курило зашел в казарму к казакам и, увидя обилие вареной баранины, спросил – А де се, хлопци, взяли вы баранину? – «На базаре купили, ваше высокоблагородие!» – «Ой, брешете, хлопци! Глядить в оба глаза, та кинци ховайте гарно, а то буде лиха порка», – сказал внушительно Курило. – «Слушаем, ваше высокоблагородие!» – гаркнули в один голос казаки, которым такое косвенное дозволение было на руку. Спустя некоторое время, промышлять вокруг крепости что-либо мясное стало очень трудно и опасно. Тогда казаки обратили свое внимание на отару овец в количестве 1500 голов, которая ходила на пастьбе около крепости и принадлежала самому Куриле. От обзора казаки скоро перешли к делу и, пользуясь оплошностью пастуха, стали понемногу поживляться то одним, то парою баранов. Дело было ведено очень чисто, но однако пастух под конец заметил убыль баранов и донес хозяину, обвиняя казаков. Курило был взбешен такою дерзостью своих подчиненных, но как улик никаких не было, то ограничился наистрожайшим запретом в самых энергичных и отборных выражениях, с чем шутить было нельзя, потому что легко могло случиться по тогдашним временам, что одновременно со шкурою барана могла быть снята известным способом и самая шкура со спины казаков». Дать человеку 500 нагаек это считалось тогда самым обыкновенным делом ¹⁴³⁾.

Впрочем такие способы порционного довольствия практиковались не одними казаками. В те времена войска вообще продовольствовались очень скудно, а потому пользовались самою малейшею оплошностью жителей, чтобы добыть себе что-либо съестное. Трудно обвинять их даже в таких противозаконных поступках, так как только нужда заставляла идти на добычу, чтобы подкрепить свои силы более питательною пищею, чем сухарь.

Кроме указанных видов казенного довольствия, полку отпускались еще порох и свинец из артиллерийских складов. На первых порах, хотя оклады и дачи казенного довольствия были установлены, однако хоперские казаки получали денежные отпуски очень неисправно и даже не полностью, в особенности это относилось до фуражного довольствия; выдавали или деньги на покупку фуража, иди же отпускали фураж натурою, в том и другом случае с разными вычетами. В этом отдаленном и глухом крае, злоупотребления, обиды, насилия тогда совершались с неслыханною дерзостью. Так, казакам не выдавали следуемое их денежное довольствие, а за 1788, 1784 и 1787 годы Хоперский полк совсем не получил фуражных денег более 15-ти тысяч рублей¹⁴⁴⁾; по почтовому тракту от Черкасска до Моздока лошади казачьих конвойных команд овса не получали, а сеном кормились впроголодь. Приемщикам казачьих частей, являвшимся в комиссии за получением жалованья, деньги предлагали получать медною монетою в несколько пудов весом, а когда приемщики отказывались в приеме их и просили выдать ассигнациями или звонкою монетою, то им после усиленных только просьб выдавалось просимое, но с удержанием в пользу комиссии по 5-ти коп. с рубля и «чрез то приводили казаков в изнеможение».

В начале 1781 года генерал Фабрициан, видя бедственное положение хоперских казаков, разрешил им в своих станицах вольную продажу хлебнаго вина, чихиря и русского пива с тем, чтобы доходы от винной торговли употреблены были на приобретение казаками однообразнаго оружия: пик, сабель, ружей, пистолетов и предметов снаряжения ¹⁴⁵⁾. Этою привилегиею хоперцы пользовались однако недолго: в 1782 году новый командующий войсками на линии генерал-поручик П. С. Потемкин запретил вольную продажу вина и спирта, чем была отнята у хоперцев главная их статья дохода. Это обстоятельство, в связи с начавшеюся в 1785 году колонизациею северного Кавказа государственными крестьянами, снова тяжелою нуждою отозвалось на хоперцах.

Большинство новых поселенцев-крестьян утвердилось селениями вокруг станиц Хоперского полка и тем стеснило их в отношении широкого и свободного пользования земельными и лесными угодьями. В особенности были стеснены казаки станиц Северной, Ставропольской и Московской, вблизи которых возникли крестьянские селения Сергиевское, Палагиада, Надежда и Михайловка. К тому же Ставрополь был объявлен городом и стал населяться мещанами и разночинцами. Хоперцы начали хлопотать, чтобы им отвели «пристойное» число десятин земли для хлебопашества, скотоводства и сенных покосов, а также леса. Еще в 1782 году командир Хоперского полка, полковник Устинов, вследствие начавшейся в то время раздачи свободных земель помещикам и под поселение казенных крестьян, хлопотал об отводе хоперскнм казакам необходимого количества земли. Светлейший князь Г. А. Потемкин ордером[52] на имя командующего войсками Кавказского корпуса, генерал-поручика Потемкина, 14-го февраля 1788 года № 300, предписал ему относительно отмежевания Хоперскому полку пристойного количества земли около казачьих станиц с дачею на те земли письменных доказательств. Но вопрос этот так и замолк. Когда же дело распределения земель становилось безотлагательным, то, во избежание могущих возникнуть недоразумений, правление Кавказского наместничества, указом 2-го марта 1786 года[53] Ставропольской нижней расправе, предписало отмежевать Хоперскому полку землю по следующему расчету: командиру полка 300, старшинам по 60-ти и казакам по 30-ти десятин на каждую душу мужского пола. Лесов: при станице Московской по речкам Ташле и Богатой 63 десятины 1800 квад. саж., при ст. Ставропольской 79 десятин 1700 квад. сажен ¹⁴⁶⁾. Однако, указ этот остался мертвою буквою и каждая станица пользовалась определенным и указанным гражданскою властью пространством земельных и лесных угодий. Канцелярская переписка по этому вопросу тянулась очень долго и хоперцы оставались в неопределенном положении относительно отмежевания и закрепления за ними положенного количества земли и лесов. Они несколько раз обращались к высшему начальству, жалуясь на недостаточные размеры получаемого денежного содержания, провианта и фуража, а также на неопределенность владения землею и лесами.

Наконец в 1820 году особая комиссия, на основании Высочайшего указа 6-го марта 1819 года ¹⁴⁷⁾, формально отмежевала Хоперскому полку и закрепила письменными документами земли при каждой станице, а лесные угодья отвела сообразно народонаселению по следующему рассчету¹⁴⁸⁾:[54]

По переселении на Азовско-Моздокскую линию, Хоперский полк не был включен в состав какого-либо войска, а устроился совершенно отдельно и самостоятельно, применяясь к обстановке, как и все прочие линейные полки. Исключительное боевое назначение хоперцев, обязанных жить оседло и нести военную службу на рубеже государства, сразу установило в полку строгую военную организацию. Поэтому каждый казак, от мала и до велика, в своем домашнем и служебном быту, подчиняясь дисциплине, жил исключительно военною жизнью, как более всего соответствовавшею его обязанности воина-земледельца. Главным лицом, управлявшим и распоряжавшимся полковым населением, был полковой командир, непосредственный начальник всего военно-административно го и гражданского устройства своего полкового округа, управление которым сосредоточивалось в полковом и станичных правлениях. Даже суд и расправа в известных случаях находились в руках полкового командира и только по важным преступлениям служащие казаки судились особо учрежденными комиссиями, а отставные подлежали гражданскому суду ¹⁴⁹⁾.

Установившийся порядок в самоуправлении поселенных на Кавказе казачьих полков нередко вызывал жалобы администрации Кавказской губернии на подобное независимое положение линейных полков и полное игнорирование власти высшего в крае гражданского учреждения. Так, главнокомандующий войсками в Грузии, генерал-от-кавалерии Тормасов, в ордере на имя начальника Кавказской линии 1-го мая 1809 года за № 22 ¹⁵⁰⁾, между прочим, сообщал, что: …полки: Моздокский, Волгский, Хоперский, Кавказский и Кубанский находятся в меньшем отношении к губернскому управлению (чем Гребенской и Семейный), ибо их отставные казаки и дети, хотя частью участвуют в земской повинности, но, исключая старшин, ищущих быть причисленными к сословию дворян Кавказской губернии, нимало не считают себя в зависимости гражданской; не участвуют в сельских выборах, не доставляют никаких сведений о чрезвычайных в сих войсках происшествиях, ни о посеве и урожае у них хлеба; не исполняют требований градской или земской полиции и если что исполняют, то не иначе как по приказаниям полка или полкового командира, и что весь суд и расправа даже наказании за воровство (исключая криминального преступления) решаются властью полкового или станичного командира… Нередко градская и земская полиции, имея перед глазами нарушителя закона или нужду сделать наряд подвод, назначить постой и прочие земские повинности, не может приступить к исполнению прежде, пока не отнесется к полковому начальнику и не получит от него на сие согласие… Не установлена форма сношений полков с губернским правлением, из коих некоторые присылают в губернское правление рапорты, а другие сообщения, присвояя себе первенство над губернским правлением…

Вообще в те времена полковой командир лично руководил внутреннею жизнью в станице, как по общественному самоуправлению, так и в домашнем быту казака. От него исходили по станицам распоряжения: о нарядах на службу об общественных запашках для засыпки хлебом станичных продовольственных магазинов, о времени пахоты, посева и уборки хлебов, о порядке пастьбы овец, рогатаго скота и лошадей; о мерах для поддержания военнаго порядка в станицах и для отражения черкесских хищнических партий: об исполнении казаками и их семействами христианских обязанностей во время Великаго поста; о заготовлении сена на кордонных постах и при станицах для проходящих команд и артиллерии; о содержании в исправности общественных зданий, станичной ограды, мостов и дорог; об отбывании кордонной службы, об обучении малолетков военному строю ¹⁵¹⁾ и обо всем прочем, что касалось до служебной и домашней деятельности казаков и станичных обществ.

Власть полкового командира распространялась даже на родительские права казаков. Так, например, начальство приказывало воспитывать в мальчиках-подростках военные привычки, понятие и уважение к старшим; станичным властям воспрещало выдавать замуж девушек-казачек за солдат и иногородных, отчасти вследствие меньшего процента женщин относительно числа мужчин, а главным образом, чтобы они не терпели нужды, живя с безземельными мужьями; свободой вступать в замужество пользовались только бездетные вдовы и одинокие сироты. Казакам воспрещалось также жениться не на казачках; такие браки разрешались лишь в крайних случаях. Вообще всюду и во всем царил всесильный и властный военный режим.

Станицами управляли станичные начальники из своих полковых офицеров, которые избирались и назначались на эти должности военною властью, а не обществом казаков. И здесь, даже в мелочах, все сводилось к определенным военным порядкам и станичный сход ведал только маловажные дела, которые решал по обычаям и преданиям. Такое устройство станичного самоуправления совершенно умаляло значение его, но казаки по своей привычке повиноваться свыклись с военными порядками, установленными в их общественном быту и, не смотря на многие недостатки, подобное военно-гражданское устройство станиц просуществовало до 1871 года, т. е. почти 100 лет.

Следующею высшею инстанциею после полкового командира считалась власть начальников пехотных дивизий, расположенных на Кавказской линии ¹⁵²⁾. Эти начальникн ведали все важные вопросы, относившиеся до внутреннего военно-гражданскаго управления поселенных линейных казачьих полков. Что же касается кордонной службы, то в этих случаях полковые командиры подчинялись кордонному начальнику. Впоследствии, начиная с двадцатых годов, главная власть над казачьими полками принадлежала командовавшим войсками на Кавказской линии, а затем наказному атаману Кавказскаго линейнаго войска.

Воинскую повинность отбывало все мужское население полка, за исключением физически – неспособных. Каждый казак, способный к конной службе, по достиженіи 20-ти-летнего возраста, приносил присягу на верность службы Царю и Отечеству, зачислялся в служилый разряд и, смотря по надобности, или тотчас же наряжался на очередную службу, или же временно оставался дома в полной готовности выступить по первому требованию, куда прикажут. Когда казак, по дошедшей до него очереди, зачислялся на место выбывших казаков в список штатного состава полка и командировался на службу, то с того времени он начинал получать жалованье, провиант и на лошадь фураж. Находясь же на временной льготе дома, казаку ничего не отпускалось от казны, так как довольствие полагалось и выдавалось тому, кто заменял его на службе.

Самый порядок определения на службу молодых казаков обставлялся некоторыми торжественными обрядами ¹⁵³⁾. Поступавшие на службу, молодые казаки являлись в станичное правление, одетыми по обыкновению в домашнего изделия длинные свитки-зипуны, в высоких черных шапках, неся в руках свои сабли. Там старые казаки снимали с них свитки и на дровосеке обрубали топором до положенной длины своих коротких кафтанов, приговаривая – «о так добре буде!», а затем надевали на «хлопцив» укороченные свитки, подпоясывали саблю и вели в церковь принимать присягу на верность службы. – «Гей, хлопче! не забудь свою мазницю!» – в шутку говорили старые казаки молодым, когда те, смущаясь непривычною обстановкою, забывали взять свои шапки, с виду похожия на мазницу[55]. По достижении 45-ти-летнего возраста, казаки зачислялись в разряд внутренно-служащих и при надобности наряжались на нестроевую службу в полковых и станичных правлениях без всякого содержания от казны. В возрасте же 50-ти лет они навсегда освобождались от службы и увольнялись в отставку. Для офицеров обязательный срок службы полагался 25-ти-летний.

В течение своей долголетней службы, офицеры и казаки обязывались всегда быть готовыми для выхода в поле против неприятеля конными, с собственным снаряжением, обмундированием и вооружением. Кроме определенного штатом постоянного числа служащих конных старшин и казаков, в Хоперском полку, в период 1779–1800 годов[56], постоянно находилось на службе в качестве артиллеристов при орудиях в крепостях и редутах еще 128 пеших казаков-канониров, «дабы казаки – как сказано было в положении – сами в защищение свое во всем употребляемы быть могли». В 1800 году канониры-казаки были упразднены[57], но зато с 1808 года Хоперскому полку отпустили из артиллерийского склада три полковые орудия – один единорог и две пушки – при которых определено было иметь на службе сверх штата одного офицера и 25 казаков ¹⁵⁴⁾. В том же году из полка выделили еще 42 казака в состав Кавказской конно-артиллерийской роты, переформированной впоследствии в две конно-артиллерийския казачьи батареи ¹⁵⁵⁾.

Комплектование полка офицерами со времени его образования совершалось посредством производства в это звание казаков за выдающиеся боевые отличия, за храбрость, распорядительность и примерное поведение; требовалось только, чтобы представляемый был непременно грамотным. С самых отдаленных времен и до 1800 года офицеры казачьих полков: хорунжие, сотники и есаулы, назывались, просто, старшинами ¹⁵⁶⁾. По старым казачьим обычаям полковые старшины и казаки сами намечали выдающихся людей из своей среды для замещения свободных старшинских вакансий. Этих избранных полковой командир аттестовал и представлял на утверждение в своих званиях в Военную Коллегию, указами которой до 1800 года они утверждались хорунжими, сотниками или есаулами[58].

С 1800 года казачьи офицеры в этих званиях утверждались уже Высочайшими указами Военной Коллегии ¹⁵⁷⁾, стали называться обер-офицерами[59] и приравнивались к армейским чинам: хорунжие – корнету или прапорщику, сотники – поручику, а есаулы – капитану. Но казачьи офицеры считались ниже армейских, так сказать, дешевле по качеству, и только за особые боевые подвиги и отличную службу награждались соответствующими или высшими армейскими чинами. В таких случаях, награжденному армейским чином казачьему старшине, Военная Коллегия выдавала патент на пожалованный чин. Впоследствии, с 1818 года, согласно положения комитета министров 28-го мая 1818 г., установлена была выдача патентов казачьим старшинам и на казачьи чины ¹⁵⁸⁾. В 1825 году Высочайшим повелением казачьи звания и чины сравнены с армейскими, но только в отношении значения самых званий и чинов однако без прав и преимуществ, которыми пользовалась армия ¹⁵⁹⁾. Кроме обычных обер-офицерских чинов в казачьих полках, с 1828 года были введены еще зауряд-хорунжий и зауряд-сотник ¹⁶⁰⁾, которые давались временно и жалуемый в таких случаях или оставался на своем прежнем казачьем денежном и прочем содержании, или же получал половину оклада нового своего звания ¹⁶¹⁾.

Отставки и переводы офицеров из одной части в другую производились Высочайшими повелениями, объявляемыми указами Военной Коллегии, а впоследствии приказами военного министра. Кроме своих природных казачьих офицеров, в полку служили офицеры, переведенные из регулярных частей пехоты и кавалерии, причем число таких офицеров достигало иногда ¼ всего штатного состава. Раз казак делался офицером, он употреблял все свои старания, чтобы вывести в офицеры и своих служащих сыновей, чего достигал нередко, выдвигая их на видные места, обучая грамоте и воспитывая в требуемом направлении. В полковые командиры назначались исключительно штаб-офицеры регулярных войск. Такой порядок держался до пятидесятых годов, когда впервые стали назначать на должности полковых командиров казачьих полковников и подполковников.

Комплектование полка казаками установлено было постанично. Каждая станица, соответственно своему народонаселению и по рассчету, определенному полковым командиром, выставляла нужное число казаков, чтобы сотни постоянно находились в полном составе служащих воинских чинов. Кроме того в каждой станице велись три списка: один казакам, прослужившим 25 лет и обязанным службою по внутреннему управлению; особо отставным казакам, тем и другим способным защищать свои станицы; наконец особый список молодым казакам (малолеткам) в возрасте от 16-ти до 20-ти лет, которые обязывались быть готовыми для выхода на службу в станичные резервы, на кордонные посты, или на замену убыли в служащих казаках. Таким образом, в первые годы поселения на линии, пока число жителей было еще незначительное, на военную службу выходило почти все мужеское население в возрасте от 16-ти до 50-ти лет. Даже отставные и неслужащие казаки не пользовались льготою, так как они обязывались нести в своих станицах квартирную, подводную, дорожную, мостовую и прочия земския повинности; сверх того они содержали почту, т. е. выполняли почтовую гоньбу на собственных лошадях в районе своего полкового округа от ст. Донской и далее на Московскую и Ставропольскую станицы, редут Бешпагирский, селение Сергиевское, ст. Северную и до ст. Александровской, причем на каждой станции полагалось содержать 3-х казаков и 6 лошадей ¹⁶²⁾.

Со времени сформирования и до 1813 года Хоперский полк находился в 5-тисотенном составе и штат его несколько раз менялся, но в общем число воинских чинов в полку по переселении его на Кавказ было следующее ¹⁶³⁾:

К этому числу в 1791 году было добавлено 20 пятидесятников ¹⁶⁴⁾, а в 1800 году еще полковой священник и один церковник, и исключены из штата канонирские ученики ¹⁶⁵⁾. В этом же году, как видно из месячного рапорта за март, в полку состояло на службе:

* В 1828 году название десятников было заменено словом урядник.

Хоперские казаки, как на Хопре, так и по переселении на Кавказ, не имели форменного обмундирования и вооружения, а носили одежду народную, подобную одежде донских казаков, т. е. короткий кафтан, застегнутый на крючки, широкие шаровары поверх сапог и высокую черную барашковую шапку с длинным красным верхом, выпущенным на бок. Летом хоперцы выходили на службу в простых холщевых рубахах домашнего изделия, которые запускались в широкие, холщевые же шаровары и на поясе завязывали их очкуром; шаровары книзу были узкия и впускались в сапоги с короткими голенищами; шапка оставалась та же. В таком виде, т. е. в летней одежде, изображен казак на старинной печати Хоперского полка. Из вооружения казаки имели сабли в железных ножнах с ременною поясною портупею, длинные казацкие пики и ружья тульского изделия. Эти последние в 1812 году, при полковом конандире князе Багратионе, были заменены короткими 6-тилинейными штуцерами одного образца, выписанными из тульского оружейного завода на собственные казачьи деньги ¹⁶⁶⁾. Ружья носились в кожаных чехлах через правое плечо. Затем имели лядунку или патронницу, сделанную из дерева с 40-ка гнездами и обтянутую юфтью, причем на крышке патронницы прикреплялся во всю ее величину медный двуглавый орел: патронница носилась на широком ремне через левое плечо. Ремни чернились большею частью чистым дегтем. Офицерское снаряжение, вооружение и одежда были такие же как и у казаков, только офицеры не имели пики и носили на сабле серебрянный офицерский темляк.

Поселившись на Кавказе и ближе познакомившись с своими соседями, старшины и казаки Хоперского полка стали исподволь обзаводиться предметами черкесскаго снаряжения и вооружения, начали приобретать одежду и обувь одинакового с горцами образца и покроя. В начале текущего столетия у казаков появились черкески с газырями на груди для патронов и бешметы с боковыми грудными карманами, чевяки и ноговицы: сабли и штуцера постепенно исчезли, а взамен их казаки обзавелись шашками, кинжалами, винтовками и пистолетами; свою неуклюжую лядунку они забросили, а вместо нее ввели мягкий кожаный 40-кагнездный патронташ через левое плечо; пики вышли из употребления, а в 1828 году они были официально отменены. В этом году, начальник Кавказской линии, генерал-лейтенант Емануель, заметив разнообразие казацкой одежды, вооружения и снаряжения, причем трудно было даже отличить офицера от казака, установил для всех казаков Кавказского линейного войска однообразное обмундирование, вооружение и снаряжение черкесского образца, подобно кабардинскому. Это нововведение было утверждено Высочайшим повелением 16-го января 1831 года. С тех пор и по настоящее время кавказские казачьи войска имеют обмундирование, вооружение и снаряжение черкесского образца с некоторыми изменениями в цвете и размерах покроя мундира, бешмета и шапки[60]. Казаки переняли также от черкесов их военныя игры – скачки, джигитовку, выправку и много других приемов ловкого и лихого наездничества. Выступая в дальний или ближний поход большими частями или мелкими командами, казаки запасались необходимою одеждою, обувью и возможно большим количеством домашнего провианта. Все это возилось частью с собой на коне, если кладь была небольшая, а преимущественно в переметных сумах на вьючной лошади, которая велась в поводу. Хотя по закону каждому казаку полагалось иметь свою вьючную лошадь, но в поход брали сперва на 2–3 казака, а впоследствии на 10 человек только по одной лошади. На ней возилось продовольствие, коновязь, топор, лопата, а летом сенокосная коса, которая, кроме своего прямого назначения, приспособлялась так, чтобы при нужде могла служить оружием в рукопашном бою. Если во время исполнения служебных обязанностей на кордонных постах, в походах и делах с неприятелем офицер или казак лишался своего боевого коня, то обязан был, взамен павшей или убитой лошади, немедленно приобрести себе другую, вполне годную к службе.

Только с 20 – х годов офицерам и казакам стали назначать пособия из барантовой суммы на покупку строевых лошадей, вместо павших во время службы. Средства к существованию дома и на службе казаки и офицеры получали исключительно от земледелия и скотоводства и только немногие занимались садоводством, водили пчел и имели мельницы. Хлебопашество и скотоводство служили главными средствами для прокормления и поддержания казачьей семьи. Но эти виды казацкого хозяйства шли малоуспешно, благодаря недостатку рабочих рук и самой обстановке порубежной жизни, так как хищные горцы довольно часто прорывались на линию, уводили жителей в плен, угоняли скот и вытаптывали поля; градобития и саранча также сильно вредили земледелию. Кавказское начальство, ходатайствуя об определении Хоперскому полку разных видов казенного довольствия, между прочим, так очертило обстановку казацкаго житья-бытья ¹⁶⁷⁾: «служба казаков здесь ежедневная, готовность их на оную ежечасная, особенно к преследованию, часто на знатное за границу расстояние, хищников, никогда не оставляющих линию в покое, а потому содержание им от казны должно быть во всяком случае; поелику они не могут иметь тех способов к хозяйственной жизни, как донские».

При ничтожном содержании от казны и при значительных сроках службы, казалось бы, что казак, в виду вышеприведенных причин, должен был впасть в нищету, а его домашнее хозяйство прийти в полный упадок, но тут на помощь казаку являлись, издавна установившиеся в казачестве порядки отбывания службы в виду избытка в служилых людях. Так было и в Хоперском полку. Первоначально, пока население полка было незначительно, почти все мужчины находились на службе. Но затем, по мере увеличения населения, в каждой станице число молодых казаков в возрасте от 16-ти до 20-ти лет стало настолько велико, что, за укомплектованием сотен до полнаго штата, еще оставалось свободных от службы 20–30 человек. Тогда явилось возможным облегчить службу казаков, в особенности старых, одиноких и бедных, обремененных многочисленными семействами, постоянно нуждавшихся в домашней льготе для поддержания своего хозяйства, единственного источника существования казацкой семьи.

Для этого был выработан такой порядок: казаки, у которых домашние нужды грозили убытками, увольнялись по распоряжению полкового начальства со службы на временную льготу домой: а чтобы служба не теряла от этого и состав полка оставался полным, то на место убывших вызывались очередные малолетки старшего возраста, или другие казаки, пользовавшиеся до этого льготою. Порядок пользования домашнею льготою соблюдался строго и по известной очереди, хотя ближайшее начальство нередко злоупотребляло своею властью в этом деле. Временная льгота давала возможность бедным казакам управляться с хозяйством и тем обеспечить существование семьи.

Случалось, что по своей бедности казаки не могли даже отбыть строевую службу самостоятельно, а отбывали ее пополам. Это делалось так: два бедных казака сообща приобретали боевого коня, снаряжение и вооружение и с разрешения начальства несли службу поочередно. Когда один жил дома и хозяйничал, другой отбывал службу, где было указано, а затем, по прошествии известного срока, спускался на льготу, передавал своему половинщику коня и все прочее снаряжение и обращался к домашним работам, а тот в свою очередь шел на службу. Смены казаков для домашней льготы имели другую хорошую сторону. Благодаря им, почти все малолетки успевали перебывать на строевой службе по кордонным постам и в резервах и изучить все служебные обязанности казака, что имело весьма важное значение на случай, если части полка уходили в дальний поход, тогда на место ушедших становились уже не неопытные, а знающие свое дело казаки.

Заглянем несколько во внутренний, домашний быт казачьего старшины и простого казака, когда они при одинаковых почти жизненных условиях добывали все необходимое для житейскаго обихода, поддерживали семью и улучшали свое материальное благосостояние. Офицеры и простые казаки, живя на льготе, дома, в станице, все время занимались своим хозяйством, работами в поле и дома, чтобы обеспечить свою семью всем необходимым. В этом отношении офицеры нисколько не отличались от простых казаков, потому что их равняла одинаковость положения. Вся семья офицера, т. е. он сам, его жена и взрослые дети, иногда при содействии одного-двух работников, выполняли все домашние и полевые работы: пахали землю, сеяли, убирали сено и хлеб, молотили, смотрели за хозяйством, ухаживали за крупным скотом и овцами, занимались огородом и садом, возили для продажи на ярмарки и базары избыток хлеба, овощи, птицу и прочие продукты сельского хозяйства. В семье соблюдалась древняя патриархальность. Глава семейства, какой-либо старый хорунжий или сотник, самовластно распоряжался по всем отраслям хозяйства и все члены семьи и работники считали святым долгом подчиняться его власти и почитать владыкою и главою дома; приказания его выполнялись точно и неуклонно. Его отношения к семье и рабочим носили характер доброго правдивого отца и руководителя, который в одинаковой мере заботится и о своих детях и о прислуге.