Читать книгу Украина скаче. Том II - Василий Варга - Страница 16

Хунта затеяла, было, кампанию, направленную на физическое уничтожение идеологических противников. Сначала это была травля, попытка психологического давления, доведение человека до состояния аффекта, а затем, когда никакие средства не помогали, бандеровцы осторожно стали отстреливать противников. Вальцманенко распоясался, но, видать, его покровители из Вашингтона, прикрикнули на него, и отстрел противников прямо на улицах, прекратился.

Мы приведем всего лишь несколько примеров злодейского поведения кумиров украинской (европейской) нации.

Выдающийся политический деятель, депутат Верховной Рады, доктор наук, профессор Михаил Чечетов, был известным человеком на Украине. Он состоял в партии регионов, которая, благодаря своему слабовольному лидеру Януковичу, автоматически была отстранена от власти, как только Янукович бежал из страны, спасая свою жизнь от разъяренной толпы бандеровцев. Он запомнился тем, что всякий раз, когда ставился какой-то вопрос на голосование, вставал во весь рост в зале заседаний и размахивал ладонью, держа руку горизонтально, что значило «не голосовать» за тот или иной вопрос. И депутаты регионалы, не нажимали кнопки «за». А их – то было 185 человек. Любой вопрос они могли заблокировать. Оппозиция, таким образом, не могла протащить ни одного своего решения. Уже тогда Чечетов был костью в горле будущих членов хунты.

Теперь же, когда те, кто был в меньшинстве, очутившись во власти, решили отомстить Чечетову и другим депутатам регионалам, кто не принял их философию. Казалось бы, зачем, ради чего? Ведь многие члены партии регионов позорно бежали, как крысы с корабля, а часть перешли на сторону бандеровцев. Партия по существу распалась. Ее лидер Янукович бежал в Россию, набив несколько чемоданов долларами, члены его партии остались сиротами, бросились, кто куда, а некоторые пытались лизать неофашистский зад, дабы сохранить статус депутата. Депутат Богословская первая показала пример.

Бандеровцам ничего не угрожало. Но Трупчинов и Яйценюх, получив всю полноту власти, все никак не могли успокоиться. Подобно хищникам, они стали искать жертвы для расправы. Их волчий глаз остановился на Чечетове. Они давно затаили на него злобу. И Трупчинов, и Яйценюх всегда были серыми пешками в Верховной Раде, а Михаил Чечетов был личностью. А зависть, как известно, страшное дело.

Чечетов редко поднимался на трибуну и практически не произносил пустых речей, да и на площадях его не видно было, и, тем не менее, авторитет у него был огромный. Ни Яйценюх, ни Трупчинов, как ни старались, сколько не произносили пустопорожних речей, дотянуться до Чечетова не могли. Их мучила зависть. К ним подключился и теоретический головорез Тянивяму. Им казалось, что Чечетов руководит всем и всеми, и если его устранить…

Члены хунты, чувствуя, что почва у них под ногами начинает шататься, принялись за физическое истребление вчерашних сотоварищей, а сегодняшних врагов. Кроме того, исповедуя неофашистскую, нацистскую, бандеровскую философию, в основе которой любой человек решительно ничего не стоит, решено было прикончить соратника свергнутого президента Януковича Михаила Чечетова, не оставив ему ни малейшего шанса на жизнь.

Уже Трупчинов лишился обоих кресел: президентского и председателя Верховной Рады, на его место пришли Гройцман и Вальцманенко, но дело Чечетова и других депутатов не только не улучшилось, а наоборот, усугубилось.

В одну из суббот, когда великие люди, верные сыны Украины Вальцманенко, Залупценко, предавались блуду в обществе юных Афродит, Яйценюх, после краткого сообщения о выдающихся успехах Украины на международной арене и в сельском хозяйстве, прибавил, что, дескать, враги, натравливаемые Москвой, поднимают голову.

– Неплохо было бы за них взяться. И первым на очереди стоит фигура Чечетова.

– О, да я его в порошок сотру, – сказал президент и тут же стукнул кулаком по столу. Он был уже достаточно подвыпившим, и своим ударом задел кончик ножа, не убранного со стола официантом борделя.

Тут же все запищали, расплакались, Залупценко зажал рану языком и ожидал подхода врача. Врач заклеил небольшую рану и ушел.

– Так вот, я его сотру в порошок, этого Чечетова, – продолжил Вальцманенко. – Ты скажи, что я должен делать.

– Позвонить Генеральному прекукору и приказать возбудить против Чечетова уголовное дело.

– Шишкину, Шокину, кто у нас Генпрекурор?

– Кажись оба, только они уже начали промеж себя войну. Ты лучше назначь Ярему, он дольше стоял на майдане, чем те, оба.

– Разберемся, такую их мать. Хотя, давай, я прямо сейчас брякну. Пусть в штаны наложит. Завтра, какой день, воскресенье? О, хорошо, жена успеет отстирать штаны прекурору.

Этот разговор, как мы уже знаем, состоялся в субботу, а во вторник к Чечетову в квартиру ворвались два амбала в масках, с автоматами наперевес, вошли к нему в кабинет и в довольно грубой форме приказали срочно собираться.

Он покорно встал, напялил на себя одежду, и молча, вышел вместе с карателями к лифту. Он не задал ни одного вопроса: куда, зачем, по какому праву, сразу правильно оценив обстановку. Такое поведение некогда могущественного человека, объяснялось тем, что Михаил Васильевич слишком болезненно воспринимал события последних месяцев. Он никак не мог простить Януковичу ту бездеятельность, которую тот проявил в результате отсутствия мужского характера, решительности, из-за чего страна погрузилась в националистическое болото. Он и себя винил, и своих коллег по депутатской фракции. Он так долго был у руля, что. как бы сросся с профессией избранника народа. А теперь все рухнуло, он стал никому не нужен.

Следователь Генеральной прокуратуры Крыса встретил его криком.

– Шо, примал дихтаторские законы шешнадцатого января 14 года, али не примал? Примал, по глазам вижу. И ишшо, подписал протокол с недостоверными данными. За взятку. Сколько мульонов долаллов прихватил за ету антинародную акцию? Буш говорить, аль не буш? Не то вызову робят, они тобе шею свернут. Хошь, сука?

– Я не совсем понимаю ваш язык, но думаю, что мою вину мог бы определить суд. Это было бы справедливо, вы не находите?

– Одну хвылынку.

Он нажал на кнопку. Вошли два головореза, но уже не те, что доставили его сюда, а другие. Один из них зарычал и стал чесаться в мотне.

– Я его сначала использую, а потом проведу санобработку, – сказал один и плюнул в лицо Михаилу Васильевичу.

– Уймись, Блоха. Этого преступника доставьте в Печерский народный суд Киева, пущай он решает, шо с им делать. Мы топеря европейская страна, дерьмократическая страна и не имеем права творить недозволенное.

– Жаль, а то попа у него довольно аппетитная, – произнес Блоха, сплевывая на пол.

В этот же день Печерский районный суд Киева вынес постановление об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей, пока не будет внесён залог в размере 4 млн. 990 тыс. гривен (~ $ 185 тыс.).

23 февраля за политика был внесён залог, и поздно вечером этого дня Чечетов вышел из СИЗО. Нужную сумму быстро собрали бывшие коллеги по работе, каждый из которых хорошо знал, что следующая очередь – его.

Освобождение из – под стражи под залог не принесло радости Михаилу Васильевичу и всю неделю, которую ему еще осталось жить, он думал одно и то же: жить не имеет смысла. Лев в клетке не может находиться долгое время.

А ведь мог сесть на поезд и укатить в Россию. Россия его родная страна, и никто не отказал бы ему в приюте, но Михаил как бы сросся с Украиной, с Киевом, с работой, с пустопорожней болтовней в Верховной Раде, с закулисной интригой, он в ней катался, как сыр в масле. Говорят: привычка – вторая натура. Привыкают же люди к царскому креслу, к жизни впроголодь, к решетке, к издевательствам, подковерной борьбе и ко многому другому. Выражение: «Да здравствует товарищ Сталин» за несколько секунд до того, как получить пулю в затылок или в грудь, это следствие страха. Человек всю жизнь прожил под неумолимостью того, что его могут расстрелять в любое время за действие, которое он не совершал.

Михаил Васильевич плохо одетый, без головного убора, с короткой стрижкой буквально выбежал на набережную, намереваясь преодолеть перила и погрузиться в холодные волны Днепра. Но не получилось. Февраль еще баловал легким морозцем и свежестью, он поскользнулся и слетел с перил подобно бревну, да еще вдобавок был осмеян толпой пацанов, что проходили мимо и назвали его пьяным трусом.

– Искупаться захотел, освежиться, алкаш несусветный. Дуй лучше домой, жена ждет.

Домой он вернулся почти раздетый, дома никого не оказалось. Дочь в Харькове, супруга на посиделках, он ринулся к холодильнику, а там бутылка москальской водки, нераспечатанная. Когда на донышке оставалась с полстакана, он ринулся в свой рабочий кабинет за ручкой и бумагой.

Это было 28 февраля. Он быстро написал предсмертную записку: никого не винил, у всех просил прощения. Ни жену, ни дочь, что жила в Харькове в предсмертной записке не упомянул, не решился касаться семейной темы, никого не назвал по имени – ни среди своих друзей, ни среди врагов, своих убийц.

Он спокойно вышел на балкон, посмотрел на сияющий город с высоты 17-го этажа и подобно подбитому орлу улетел вниз. Он улыбался и летел, не посылая проклятия небесам. И вдруг все потемнело: ни боли, ни света, ни злобных вчерашних соратников по коалиции.

– Собаке собачья смерть, – сказал Генеральный прокурор страны Щокин, узнав о самоубийстве Чечетова, и бросился названивать президенту страны. Но президент на этот раз не вязал лыка. И говорил нечленораздельно, и посылал его на три буквы, а Виктор Иванович слушал и улыбался. Он был у Вальцманенко верной собакой уже пятнадцать лет и знал: если шеф перебрал, он обязательно будет материться. Зато завтра они встретятся, будут ржать, как лошади и даже лизать друг друга. Правда, надеяться на большее не приходится: у президента теперь широкие возможности, ему доставляют молоденьких мальчиков, а он, Щокин, уже староват…