Читать книгу На службе Его Величества - Василий Зубакин - Страница 2

Аренда жилья за рубежом – дело непростое и ответственное. Особенно если хочешь провести отпуск спокойно, в стороне от шума и суеты больших городов и модных курортов. Впрочем, для опытного путешественника, коим я вполне могу себя считать, задача эта сколь ответственна, столь же и привычна, поэтому история, которую я собираюсь рассказать, начиналась вполне банально.

Намереваясь пожить пару недель в Нормандии, я решил не тратить деньги на отели, в которых всегда есть риск заполучить неожиданных соседей, а поселиться в частном доме. Хорошо бы, мечтал я, рассматривая фотографии фасадов, уютных гостиных и окрестных холмов с непременными тяжелыми романскими замками, чтобы это был дом с историей: ну, что-нибудь вроде скрывавшихся там партизан-маки́ или фотографий заглянувших на постой после «Дня Д» бравых британских коммандос в их смешных блинообразных касках. А еще лучше, чтобы в нем разыгралась любовная история, ну, скажем, француженки и дезертировавшего с фронта немецкого солдата…

В общем, выбранный мной небольшой уютный домишко в департаменте Орн в Нормандии выглядел достаточно старым, чтобы скрывать за своим фасадом в стиле коломбаж (у нас его чаще называют фахверк) что-нибудь удивительное. Да. Но я никак не мог предположить, что он окажется местом хранения одних из самых загадочных документов, какие попадали когда-либо в мои руки. Ну что ж, в очередной раз жизнь оказалась куда богаче сюрпризами, чем самые изобретательные литературные вымыслы.

Владелец дома месье Жерар, узнав, что арендатор русский, буквально захлопал в ладоши:

– Какая удача! Какое совпадение! Это надо же: спустя столько лет в дом вернутся русские!

Мое недоумение явно позабавило месье Жерара:

– Месье Базиль, вы просто не представляете, кто жил в этом доме!

Прочитав на моем лице очевидный вопрос, старый француз, совершенно лысый, но с роскошными седыми усами, сказал:

– В середине тридцатых годов прошлого века наша семья, отчаянно нуждавшаяся в деньгах, сдала жилье русским эмигрантам. Ну, знаете, вашим, как их называли, белым – монархистам, кажется… Они арендовали второй этаж на десять лет, заплатили нам сразу за год вперед и потом всегда платили исправно – вплоть до самой войны, пока не пришли боши. Старшие успели куда-то уехать, а младшие… Что вы говорите? Сколько было младшим? За тридцать, я думаю. Они не успели на вашу войну, но попали на нашу. Да, все ушли воевать: кто в армию, кто в маки. И ни один не вернулся.

Запах тайны уже не просто щекотал мне ноздри. Мне, как говорят охотники, залепило нюх! Подобно гончей, я почти дрожал в предвкушении дальнейшего рассказа и… возможности поскорее освоиться в этом доме.

– Вы удивитесь, месье Базиль, но дом благополучно пережил войну. Да, в отличие тех, кто в нем жил. Когда мы вернулись, мы не стали ничего трогать после русских. Нам почему-то хотелось, чтобы дом стал чем-то вроде памятника этим людям, ведь они дважды спасли нас – избавив сначала от нужды, а потом от бошей… Поэтому на верхний этаж мы никогда никого не селили. Никого из других стран, я имею в виду. Мы ждали русских! И вот, наконец, приехали вы. Это же такая удача, такое удивительное совпадение!..

Месье Жерар поднялся со мной до площадки второго этажа и вдруг остановился.

– Не хочу мешать вам. Мне кажется, что сейчас вы должны остаться один, месье Базиль. Не знаю почему. Наверное, так хочет судьба, что привела вас сюда. Идите! – он подтолкнул меня в спину сухонькой старческой рукой и отступил на шаг.

– А если я что-то найду из оставленного ими? – решился спросить я.

– Найдете? – удивился месье Жерар. – Не думаю. Но если все-таки…

Я затаил дыхание. Зная французский менталитет, я был готов услышать, что находку нужно вернуть хозяину, или передать в муниципалитет, или что-нибудь в том же духе. И потому ответ хозяина меня удивил:

– Если найдете, забирайте! – рубанул воздух рукой месье Жерар. – Наших вещей, кроме мебели и белья для вас, здесь нет. Я еще мальчишкой облазил весь дом, а после меня тут побывали и боши, и британцы, и даже американцы. Удивительно, что не вывезли все до пылинки… Так что если ваши соотечественники тут что-то спрятали, а вы это найдете, значит, они спрятали это для вас!

Он решительно развернулся и начал осторожно спускаться по скрипящим ступеням. А я тронул сухое дерево двери, помнящей прикосновения русских рук, и сделал шаг навстречу тайне…

* * *

Вообще-то я не склонен к мистике, но вынужден признать, что в тот день мой материализм был основательно поколеблен. Почему? Да потому что на тайник я наткнулся практически сразу. Точнее, не наткнулся, а наступил – в буквальном смысле этого слова. Месье Жерар, похоже, оказался совершенно прав в своем наивном предсказании таившегося здесь секрета, ждавшего именно меня. А как еще объяснить, что до меня никто – никто! – не заметил, что одна из дубовых половиц прямо возле поседевшего от старости комода поскрипывала не совсем так, как другие? А если и заметил, то не поинтересовался, что под нею может быть скрыто, – до того ли было тем давним временным постояльцам, которые обретали здесь короткий отдых посреди своих военных трудов…

Я пошарил в ящиках комода, но там, как и следовало ожидать, не нашлось ничего, кроме смены постельного белья и пары одеял на случай холодной погоды. Зато в бюро среди карандашей, стопок писчей бумаги и прочей мелочи я нашел то, что мне было нужно – плоскую стальную линейку и большие крепкие ножницы.

Доска поддалась не сразу, но через несколько минут я уже держал в руках перевязанный шелковым шнурком пухлый сверток в вощеной бумаге. Судя по плотности, размеру и весу, внутри тоже была бумага. Воображение тут же нарисовало мне письма с ятями и ерами, рождественские открытки времен императоров Александра III и Николая II, девичьи дневники или кадетские тетрадки. Хотя, убеждал я сам себя, стараясь не сглазить удачу, там, скорее всего, должны были быть какие-нибудь древние купчие на дома где-нибудь под Саратовом, а то и вовсе пожелтевшие квитанции…

…Сверху и правда оказалась тетрадка. Первая из многих. На обложке каллиграфическим почерком, явно пером, кто-то вывел: «Материалы к беседе». Какой беседе? Чьей, с кем?

Ответ отыскался на первой же странице. Тем же почерком, что и на обложке, значилось: «1. Месье Бинт, расскажите, пожалуйста, как вы оказались в рядах “Священного союза”? Это правда, что вас рекомендовала к вступлению семья Дантесов?»

Я онемел. Вернее, оцепенел. История, за которой я гонялся вот уже несколько лет, ради которой перелопатил гору мемуаров и ворох грязного белья старых сплетен, лежала у меня на коленях!

Первое судорожное изучение остальных бумаг привело меня в исступленную радость. Тетрадка оказалась только вступлением! Под нею была стопка листов со стенограммами, а из пояснительной записки следовало, что это запись бесед с Анри Бинтом. Но и этого показалось мало судьбе, решившей сделать мне царский (а скорее даже императорский) подарок. Потому что под стенограммами в коричневой картонной папке – без всяких на ней надписей – лежала еще одна стопка листов, исписанных по-французски.

Первая фраза звучала так: «Я, Анри Бинт, пишу эти воспоминания по просьбе русского журналиста Константина Окунева, предложившего мне восстановить мое доброе имя и рассказать о действительных обстоятельствах моей службы в интересах Российской империи и Советской России…»

Мне нужна была пауза. И очень крепкий кофе…

* * *

Месье Жерар покивал:

– Да, Окунёв! – он по привычке сделал ударение на последнем слоге. – Это их фамилия. А Константин был старшим из младших, ему перед самой войной уже было за тридцать, точно не скажу, может быть, лет тридцать пять… Не знал, что он был журналистом! Когда они поселились у нас, он казался мне скорее писателем: все время сидел над бумагами и постоянно писал, писал, писал…

– А остальные Окуневы? – решился уточнить я.

– Остальные? Отец – Владимир – был явно отставным военным, хотя и старался не показывать этого – вел себя довольно мягко и учтиво. Но выправку-то не спрячешь! Особенно этот его взгляд – совершенно стальной, – месье Жерар даже чуть поежился. – А мать была болезненной и редко выходила из дома. Чаще просто сидела в кресле-качалке на балконе с какой-нибудь книгой. Я всегда думал, что это был Достоевский или Пушкин: что еще могут читать русские! А потом мой старший брат, который иногда приходил к ним позаниматься русским языком, сказал мне, что их библиотека состояла в основном из французских книг: Мольер, Мопассан, Гюго… На русском, сказал он, были только приключенческие романы.

– Как странно!.. – не удержался я.

– Вот именно странно! – подхватил месье Жерар. – Русские должны читать русскую классику, разве нет? Почему они не читали ее?

– У меня только одна версия, – ответил я. – Возможно, они уезжали из России, не успев ничего взять с собой. А здесь, во Франции, у них попросту не было денег на книги.

– Может быть, месье Базиль, может быть… – протянул месье Жерар. – А ведь они не бедствовали, раз сняли дом на десять лет сразу! Но и мотами не были. Наши лавочники не раз давали им кредиты. Правда, они обязательно возвращали их!

– За счет чего же? – удивился я.

– Давали уроки русского, – пожимая плечами, ответил месье Жерар. – Меня это всегда удивляло: кому они нужны тут, в Нормандии, где о России мало кто и слышал-то?! Да и ходили к ним всего несколько человек, кроме моего старшего брата, из которого наш папа́ решил сделать полиглота.

– Уроки давали все? – уточнил я.

– Нет, что вы, месье Базиль! Двое младших братьев, Мишель и Андре, тренировали наших детей на стадионе: учили их бегать, бросать копье, толкать ядро – они были очень хороши в легкой атлетике. А Константин, как я думал, был писателем: он все время ходил на почту, отправлял и получал какие-то письма и бандероли. Теперь-то я понимаю, что он слал свои журналистские материалы и получал за них гонорары! – просиял старик, для которого одной тайной стало меньше.

А для меня – больше. Я никогда не был большим знатоком русской эмигрантской журналистики, но имя Константин Окунев я точно никогда не видел и не слышал. Возможно, он писал под псевдонимом. Или, скажем, под чужой фамилией. Или писал для кого-то, кто публиковал его материалы от своего имени. Но почему тогда именно он занялся историей Анри Бинта? И как он его нашел?

Забегая вперед, скажу: раскрыть эту тайну мне так и не удалось. Никакого Константина Окунева ни в одном русском эмигрантском издании довоенной Франции и вообще Европы я не нашел. Семья Окуневых действительно едва успела отплыть из Севастополя с одним из последних кораблей врангелевской эскадры. После мытарств в Галлиполи и других местах они добрались до Парижа, откуда внезапно уехали в начале 1930-х. Уехали – и канули в небытие. Больше об Окуневых никто ничего не слышал.

* * *

– Вы будете писать книгу об этом Бинте? – спросил меня месье Жерар, когда я поделился с ним, какая удивительная тайна попала мне в руки.

– Конечно! – с энтузиазмом воскликнул я. – Это же невероятно запутанная история, а сам Бинт – на редкость загадочная личность. Так что рассказать о нем с его собственных слов – это будет просто бомба!

– Тогда не пишите, где именно вы нашли эти бумаги. – Глаза месье Жерара вдруг стали просительными и влажными.

– Почему? – я не мог скрыть своего удивления.

– Потому что за вами приедут другие русские, которыми будет двигать только одно – досужее любопытство! – с внезапной горячностью ответил хозяин дома. – Я знаю, как это бывает! Для нас и даже для вас, месье Базиль, этот дом и эта тайна – сокровище. А им нужно будет только похвастаться, что они видели место, в котором скрывалась тайна этого Бинта. И всё!

Я помолчал. В словах месье Жерара был резон. Пусть не массовый, но неизбежный интерес к личности одного из самых загадочных заграничных сотрудников русских спецслужб гарантирован. Допустим, не сразу, но постепенно последняя квартира Окуневых попадет в путеводители и станет достопримечательностью. И тогда…

– Хорошо, месье Жерар! – решился я. – Обещаю вам: о том, где конкретно я нашел эти бумаги, я писать не буду. Но саму-то историю дома могу рассказать?

– Рассказывайте, конечно! – лукаво прищурился старик. – Таких историй во Франции много. После вашей революции русские жили по всей стране. Так что пусть любопытные гадают, где вас поджидала удача.

Я выполнил слово, данное месье Жерару. Место, где Константин Окунев спрятал материалы своего расследования, останется неназванным. Орн достаточно велик, чтобы досужие копатели русской старины не досаждали расспросами жителям городка. Да и досаждать-то, по большому счету, уже некому. Месье Жерар, как я узнал, умер вскоре после моего отъезда, немного не дожив до ста лет. В тех местах это не редкость – такая долгая жизнь. А остальные его земляки не слишком интересуются чужими тайнами, тем более каких-то русских эмигрантов.

Бумаги Анри Бинта и Константина Окунева я увез с собой. Очень быстро оказалось, что многие подробности жизни русско-французского филера и разведчика уже раскрыты. Его личный архив, который он не раз упоминает в своем рассказе, хранится в ГАРФе. К тому же сохранилось множество иных воспоминаний и мемуаров, в которых упоминается Бинт.

Увы, как это нередко бывает, в них он предстает совсем иным, чем видел себя сам. И даже не таким, каким его застал таинственный журналист – впрочем, журналист ли? – Константин Окунев. Поэтому, публикуя их общий труд под этой обложкой, я взял на себя смелость прокомментировать некоторые детали этого рассказа. Просто затем, чтобы лишний раз напомнить: история – не раз и навсегда застывшая глыба гранита. Она творится и пишется живыми людьми. А им свойственно что-то забывать, о чем-то умалчивать, где-то прихвастнуть, а то и попробовать кому-то отомстить…

История Анри Бинта – классический тому пример. И мои комментарии к ней, которые читатель найдет под псевдонимом месье Базиль, не преследуют цели кого-то обелить, уличить или обвинить. Они – всего лишь чуть более пристальный взгляд на историю, чем у ее непосредственных участников. И возможность подсветить некоторые детали, выпавшие из повествования Бинта и Окунева. Почему выпавших? Да кто ж теперь знает…